Сохрани меня в рамочке

Виноградный сок был таким сладким, что я невольно скривилась от приторности напитка. Это было даже приторнее твоих слов. "Я никогда тебя не забуду." Боже, так говорят, когда хоронят собаку, прожившую с тобой много долгих лет. А не тогда, когда хотят показать значимость своего поступка. Нет, это слишком сладко, даже для меня. На губах остался неприятный липкий осадок, как от дешевой помады.
Вытерев рот тыльной стороной ладони, я выкидываю пачку в ближайшую урну, где она глухо стукнула. Видимо, все вылилось. Отлично, такая гадость больше никому не достанется. Впрочем, как и ты. Ты такая же гадость.
Высокие шпильки громко цокают по растрекавшемуся асфальту, отдаваясь звонкими ударами пощечин в моей памяти. Ладонь до сих пор горела, а на твоей щеке остался отпечаток моих пальцев. Так даже лучше. Это своеобразная татуировка, на память. Будем считать, что это мой прощальный подарок.
Не заметив небольшой камень, я споткнулась и подвернула ногу, неловко присев на грязный тротуар.Я не удержала тебя, где уж мне удержать равновесие? Проходящий мимо мужчина, лет сорока от рождения, кинулся мне на помощь, протягивая руки. Я лишь отмахиваюсь от него. Знаю я, чего вам всем нужно от меня. Конечно, приятно потрогать тонкую талию и упругую грудь, выставляя себя рыцарем в доспехах. Только на плечах вместо доспехов у тебя линялый коричневый пиджак, а на уме вместо подвигов обычный секс. Хватит, мое горло переполнено.
Даже не пытаясь отряхнуть испачканное платье из светлого шифона, отправляюсь дальше, в надежде, что все смогу исправить. Так странно понимать, что я больше ничья. Даже не своя. Радость ушла с тобой. Радость к жизни. Тогда какой смысл продолжать этот фарс?
Я поднимаю голову и чувствую приятную тяжесть длинных локонов, упавших на спину. Когда-то я отрастила их для тебя. Хотела стать барби. Оказалось, просто картинка. "Тебе не удалось".
Как странно, тебе ведь удалось. Удалось ограбить мои чувства, удалось ограбить мое тело, мой разум. А мне нет. Странно...
Молча смотрю на высокую крышу здания напротив. Дорогие квартиры, балконы, украшенные резной лепниной. Дорогие шторы. Дорогие девочки. Дорогая жизнь. Жаль, что не дорога им.
Опускаю голову и заметив бабочку, севшую на мысок моей туфли, стою не шевелясь. Можно было прогнать ее, пойти дальше своей дорогой. Но так делаешь ты, это твоя прерогатива. Наконец бабочка, словно что-то почувствовав, поднимается в воздух и дрожа крыльями, скрывается за крышей остановки.
Меня обходит красивая девушка, покачивая упругими ягодицами на стройных ногах. Некоторое время я наблюдаю за ней, а потом иду следом, пытаясь спародировать ее движения. Выходит плохо, ведь мой позвоночник сломан. А почему у меня сломан позвоночник? Это не так важно сейчас. Главное, не упустить ту девушку, вдруг она идет к тебе?
Но улица пустынна, лишь дико орущий рыжий кот перебегает дорогу. Устало улыбнувшись своим ладоням, я пускаюсь дальше по маршруту Пустая улица-Смысл жизни без тебя.
Из приоткрытой двери кафе слышна громкая музыка, кто-то празднует день рождения, завывая для друзей песню из репертуара группы "Фабрика".
"Море зовет, волна поет..." Какая гадость...
Скривилась. Заглянула в окно, ожидая увидеть там тебя. Ведь если есть гадость, значит, там можешь быть ты. Нет, нужно идти дальше, начинает темнеть.
Быстро перебегаю на другую сторону дороги, теряя одну туфлю. Черт с ней, дома стоят коробки с новыми парами. Ну не беречь же их, в самом деле? Скидываю вторую и она застревает каблуком в сточной канаве, наблюдаю, как по белому шелку струится темная вонючая жижа. Гадость... Скривившись, оглядываюсь в поисках тебя.
Серое здание городской больницы словно вырастает передо мной, заслоняя собой остатки голубого неба. Почесав шею, тяну на себя тяжелую железную дверь, перебирая в памяти страшилки, связанные с больницами. Пугаю сама себя, пряча грязные пятки. В холодном холле пусто и хочется закричать, чтоб отпугнуть от себя неизбежное. Чем я и занимаюсь. Громко кричу первую букву русского алфавита, чувствуя себя идиоткой... Через несколько десятков секунд, устаю и затыкаюсь. В горле першит. То ли из-за долгого крика, то ли из-за холодного пола. Прохожу несколько закрытых дверей, выкрашеных белой краской. Все здесь пахнет горем и лекарствами. Гадость... Так может быть ты здесь?
Рывком открываю тонкую фанерную дверь палаты и замечаю койку, одиноко стоящую у окна. Бледное, худое тело, затянутое в киллометры бинтов. Я подхожу к тебе, неуверенно наступая на теплый линолеум. По твоему лицу тянутся порезы с подсохшей коркой крови. Гадость... А вот и ты.
Нежно двигаю твое тело ближе к окну и ложусь рядом, разглядывая синяки под твоими глазами. Твоя кожа медленно приобретает тот сливочный цвет, что мне так нравился. Уверенным движением опрокидываю вазу с букетом роз, стоящую на колченогой тумбочке. Сейчас на звук придет дежурная, нужно успеть все сделать быстро. Я приподнимаюсь на руках и слегка касаюсь твоих губ своими. Твое дыхание учащается, и девичья грудь поднимается все быстрее, касаясь моей. Наконец, больше не сдерживая себя, я жадно накрываю твой рот своим и целую, пока ты не открываешь глаза с громким хриплым вдохом.
Дежурная вбегает в палату, изумленно глядя на тебя, пришедшую в сознание. Следом вбегает врач, радостно потирая руки в предверии оплаты своих услуг твоим мужем. Ты нервно обводишь глазами палату, но меня здесь уже нет.
Ты забыла? Ведь там, где гадость, там и ты. Думай детка, что самое гадкое в тебе? Давай подскажу! То, что ты уверенно выкинула на помойку, растоптав каблуками дорогих туфель. То, что твой муж переехал дорогими шинами своего Мерседеса. То, что ты оставила на обочине дороге. Твою душу. Я вернулась к тебе, но немного поистрепалась в пути. Но теперь я с тобой. Извини, какая есть. Твоя гадость, да, детка. Давай, сохрани меня в рамочке.