На высоте. Глава 10. Химики

ГЛАВА 10  ХИМИКИ
А мы летаем, опыляем,
У колхозниц на виду.               
К сожаленью, химработы
Только раз в году!

Из песни об авиационных химиках.

Вторую неделю экипаж Клёнова работал на оперативной точке. Работалось тяжело. Долголетов предупредил: работать будем, как требуют руководящие документы, никаких отступлений.
На следующий день после прилёта с утра они нанесли визит руководству колхоза, познакомились с председателем, главным агрономом и секретарём партийной организации.
- Как устроились, какие есть проблемы? - спросил председатель, пожимая всем руки.
- Спасибо, с бытом проблем нет, - ответил Григорий, - а вот с организацией работ будут.
Он достал из папки типовой договор.
- Согласно приказу нашего министра   № - 163 об охране воздушного судна от вас
требуется установить на аэродроме прожектор и телефон. Помимо этого должен быть
сторож с ружьём.
- Что? - ахнул председатель. - Вы шутите, ребята?
- Раньше вроде не требовалось такого,- сказал агроном.
- Приказ  уже  несколько  лет  действует,   просто  его  игнорировали.   А вот  в  свете перестройки вспомнили и стали требовать исполнения. Иначе работать нам запрещено.
Председатель переглянулся с агрономом. Они видимо решили, что командир, как всегда, набивает цену, чтобы не платить за жильё и питание. Решил также и парторг.
- Ну, сторожа-то мы найдём, - произнёс он, - а вот ружьё. Ведь  милиция  все
незарегистрированные ружья давно конфисковала. А у кого есть зарегистрированное - он
его в другие руки не даст. Тем более, старикам. Ну а насчёт телефона и прожектора ваше
начальство перемудрило. У нас во всём колхозе три телефона. Прожекторы же мы только в
кино видели.
- Да и свет мы не в состоянии провести туда, - поддержал его председатель, - это же
шесть километров одних проводов! А столбов сколько! У нас ещё фермы-то не все
электрофицированы.
Лётчики прекрасно понимали всю абсурдность приказа. В громадной империи много тысяч полевых аэродромов. Это сколько же сотен километров телефонных и электролиний надо протянуть? Но, разлетаясь по точкам, командиры звеньев дали своим лётчикам указание: работу не начинать, дать радиограмму о невозможности работать по этой причине и ждать дальнейших указаний. Только так можно было добиться отмены дурного приказа, за невыполнение которого спрашивали с летчиков. Хватит уже их крайними делать. Пускай начальство подумает, что изобретает в своих кабинетах. Вот получили же указание об отмене слива топлива на ночь.
- Мы всё понимаем и не настаиваем на строительстве всего этого, - мягко сказал
Долголетов. - Это же нереально. Но поймите и вы нас, мы не можем работать с
нарушениями. Приказ этот, несомненно, отменят, но когда?
- Это что же выходит, по всей стране самолёты не будут работать?- удивился агроном. - Да это же, ребята, вредительство. При Сталине б за такое дело мигом на Колыму упрятали.
- При нём такой приказ просто не родился бы, - усмехнулся Клёнов.
На минуту в кабинете председателя возникла гнетущая тишина.
- А чего же вы тогда прилетели, если работать не собираетесь? - резонно задал вопрос парторг. - Вы же знали, что тут нет ни прожекторов, ни военизированной охраны, ни связи.
- Мы люди подневольные, - пожал плечами Григорий. - У нас всё по приказам делается.
Прикажут кукарекать - кукарекаем, прикажут выть - завоем.
- А может быть, без этого обойдёмся, ребята? - спросил председатель. - Ведь
раньше-то работали.  Мало чего из Москвы требуют. Они же нашей жизни не знают,
оторвались от неё давно. Давайте так сделаем: мы с вас не возьмём денег за жильё и
питание, а вы «забываете» про этот ваш приказ. Ну а бензин, - он хитро улыбнулся, - нам
оставите. У нас с ним всегда проблемы, а у вас всегда экономия.
- Ну, что же, - поколебавшись, ответил Григорий. - Сделаем запрос на базу. Если разрешат - мы не против. Но пару дней подождать придётся. Время пока терпит.
- Пока  терпит. Кое-где ещё снег лежит, холода вот снова пошли. Нам бы под
боронование выбросить успеть удобрение.
То, что им разрешат работать без этого дурацкого приказа, Долголетов не сомневался. Но спрос уже будет не с них. Он хотел обговорить с ними проблему жилья и питания, а тут сами предложили. Оказывается и так бывает: нет добра без худа.
- Да разрешат вам работать, - сказал парторг. - А если что - мы в райком, в обком партии такое напишем! Это же срыв продовольственной программы. А её не в вашем министерстве утверждали, а кое-где повыше. Что ещё вам для работы требуется?
- Как всегда, лопаты, ящики с песком и огнетушители. Ну и средства гигиены: мыло,
умывальник, полотенце. И ёмкость под бензин.
- Найдём. Огнетушителей вот нет. Ну да с какой-нибудь фермы возьмём. И что за страна такая - всего не хватает. Каждый год заявки делаем - ответ один: нет в наличии.
- Ну, что-то и в излишке имеется, - не согласился Клёнов. - Ракеты, например. Столько наклепали, что теперь уничтожаем.
- Ах, это. Но ими поле не вспашешь. А вот сельскохозяйственных машин с каждым
годом меньше выделяют. Скоро и пахать начнём по старинке - на лошади.
- Ничего, вот в капитализм вступим - всего накупим, - скаламбурил парторг. - Никакого дефицита не будет, как в Америке.
- Ага, - кивнул председатель, - дефицита не будет, но денег - тоже.
Знал бы он, что сказал пророческие слова. И сбудутся они уже через несколько лет.
- Ну что же, тогда мы едем на аэродром заниматься организацией, - сказал Долголетов.
- Да, ребята, вы уж извините, но придётся вас туда на тракторе возить. Машина не
пройдёт, если тепло будет. Раскиснет почва.
- Не впервой, - отмахнулся командир звена. - Бывало, и на лошади добирались. Самый
проходимый вид транспорта.
Шесть километров ехали долго и изрядно продрогли. Прицеп нещадно мотало.
- Хорошо, что подморозило, - сказал тракторист, - могли бы не проехать.
Их встретил заспанный сторож, дед лет семидесяти. Ему в день прилёта притащили сюда отапливаемую будку на деревянных полозьях. Он натопил буржуйку так, что она раскалилась докрасна. Отогрелись. Покурили.
- Ну,  займёмся делами.  Ты,  Кутузов,  выгружай  своё барахло.  Тебе,  Дима,  старт разбивать. А мы пока с базой свяжемся. Потом будем вам помогать. Да и время связи с
моими бортами подходит. Надо узнать у них, какова обстановка.
Каждый командир звена в нарушение порядка связи назначал своим экипажам на УКВ канале только им известную частоту. Это для того, чтобы не слушали, кому не положено, ибо говорилось тут, порой, всякое и не всегда в парламентских выражениях. Если экипажи в это время работали - то переходили на пару минут на эту частоту. Таким образом, командир звена проводил радиооперативку и был в курсе всех дел. В районе Ак-Чубея в радиусе 80 километров работали пять самолётов звена Долголетова.
Со страшным грохотом выбросили из самолёта бочку с маслом, откатили на место заправки. Рядом с ночной стоянкой техник сложил запасные части, подъёмники и прочее снаряжение, закрыл всё брезентом от дождя. Малышев тем временем утыкал весь аэродром красными и белыми флажками, выложил угловые знаки. Любому лётчику вполне бы хватило одного посадочного знака - Т, места приземления. Но так требовали документы и с этим мирились, как с ненужной неизбежностью. Дело это заняло у Малышева около часа времени.
А командиры связались с базой по KB каналу и дали радиограмму следующего содержания: «По приказу №-163 работать не можем. Нет вооружённой охраны, связи и освещения. Ждём указаний».
Затем Клёнов лично пошёл осматривать летное поле. Это он делал пунктуально. На всю жизнь ему запомнилась борона, лежащая зубьями вверх, в той, теперь уже далёкой первой командировке на химию. Впрочем, осматривать лётное поле лично командиру предписывали и руководящие документы. Осмотрев, он сделал в специальном журнале запись. И так будет каждый день.
- Можно бы и работать начинать потихоньку,- поёжился Малышев от пронизывающего с
морозцем ветра.
- Шустрый ты парень! Бензина-то нет, и в лучшем случае через два дня привезут. Ты
пока бумагами занимайся, кроки полей составь, расстояния до них и время полёта посчитай,
количество полётов на каждое поле, ну и всю прочую бухгалтерию заполни.
- Сделаю, - отмахнулся Малышев, - не впервой.
Вчера агроном согласно древней традиции, уходящей своими корнями к истокам авиационно-химических работ, встретил их хлебосольно. Непьющий Клёнов хлебал крепкий чай, а Кутузов, Малышев и Долголетов с агрономом выпили две бутылки первача, крепостью не намного уступавшего спирту. Если не считать Димы, который выпил самую малость и долго не мог потом отдышаться, литр они выпили втроём. Опытный техник, вкусив первую рюмку, долго занюхивал рукавом комбинезона, потом запил рассолом и, обретя голос, авторитетно заявил: жидкость содержит никак не меньше 60 градусов. А агроном с гордостью ответил, что это двойная перегонка.
Они сидели в опустевшем фюзеляже самолёта и в нарушение всех инструкций курили.
- Командир, - затягиваясь вонючей «Примой» без фильтра начал Кутузов, тут такое
дело...
- Какое дело? - подозрительно взглянул на него Долголетов.
- Я тут в самолёте, когда выгружал, за пятнадцатым шпангоутом портфель нашёл.
- Ну и что? Мой это.
- Ну и это самое, - техник стащил с головы помятую фуражку с изогнутой кокардой и
поскрёб грязными ногтями начинающую лысеть макушку, - нашёл это самое... ну и...
- Ну и что? Моя это.
- Так ведь летать сегодня всё равно не будем. А на улице дубак, как в январе. На закусь вот сторож кусок пирога дал. Да и голова чего-то того. А как у тебя?
- У меня нормально. Надо было вчера меньше пить, если болеешь потом.
- Так ведь сам обещал, - с достоинством парировал техник.
- Обещал, обещание сдержал. Вчера возвеселил Бахуса? А сегодня перетопчешься.
- Какой ещё Бахус? Вчетвером же пили! - удивился Кутузов. - Я всё помню.
- Когда голова болит — это хорошо, - сказал Клёнов, - значит, ещё мозги остались. Кость - то, говорят, не болит.
- Вот тебе на! Соски в тиски - и снимай носки! Чего же хорошего. Для этого и похмелье придумали, чтобы лечиться. Ну а вечером? - спросил помрачневший техник.
- Видно будет. А на эту бутылку, что ты нашёл, не рассчитывай, Алексей Иваныч. Я с
ней с точки на точку переезжаю или перелетаю. Мало ли что в дороге случится. Это же
валюта. Ты лучше иди-ка, раз сторожа отпустили, растопи печурку. Не будем же весь день в
холодном самолёте сидеть.
Кутузов исполнил приказание, и через полчаса в будке стало жарко. От нечего делать играли в любимую игру техника - подкидного дурака. Проигравший должен был выйти на улицу и два раза обежать вокруг будки, выкрикивая: «Я - мудак!». Первый раз бегал Клёнов. Потом два раза Кутузов. Остальные ржали и требовали кричать громче.
Послышался рокот мотора и из-за лесополосы показался трактор с навесным ковшом для загрузки удобрений в самолёт. Он лихо затормозил у самой будки и из кабины выпрыгнул парень в блестящей от масла и грязи фуфайке.
- Прибыл в ваше распоряжение! - лихо отрапортовал он.
- Акт о техническом состоянии погрузчика имеется? - спросил Гошка.
Водитель вытащил из кабины ещё более грязную, чем его фуфайка, бумагу и протянул Клёнову.
- Вот, сам главный механик подписал. Да я уже работал с самолётом, не первый раз,
знаю, что и как.
- Значит, техника исправна?
- Исправна.
- А почему сам неисправен? - сурово спросил Клёнов.
- Как это? -  шмыгнул носом парень, и лицо его испуганно вытянулось.
- От тебя свежаком несёт. Почему пьяный за руль садишься?
- О-о! А я-то испугался! Так это для прогрева организма. У нас все в гараже с этого рабочий день начинают. Тут же ГАИ нет.
- Так вот, пока на аэродроме работаешь - ни грамма для прогрева организма. Самолёт
при подъезде сломаешь - будешь из своего кармана платить. И, возможно, долго. Понял?
- Понял, - снова шмыгнул носом парень.
Через три часа приехал трактор с прицепом, привёз всё, что они заказывали. На нём же приехали и рабочие. Малышев переписал их фамилии и провёл инструктаж по технике безопасности, рассказал, как взбираться на самолёт, где и как можно подходить к нему при работающем двигателе. После этого все расписались. Потом полезли в самолёт смотреть внутри. Вылезли озадаченные.
- Это как же вы, мать её в головёшку, всё там смотреть успеваете? - спросил один. - У нас на всей колхозной технике столько приборов не наберётся.
- Успеваем, - улыбнулся Клёнов.
- А покататься можно будет с вами? - спросил мужичонка лет пятидесяти.
- Бутылку поставишь - можно, - ответил ему Кутузов. - По земле на рулении
покатаешься.
- Эх, твою мать! - удивился мужик. - А в небеса?
- А в небеса - литр.
- Растут таксы, - замотал головой тот. - В прошлом годе ещё бесплатно катали.
------------------------------------------------------
Утром в понедельник Байкалову принесли сводку. Ни один самолёт его отряда на оперативных точках не работал. Причина одна: заказчики не выполняют требования приказа №- 163.
- Валентин Васильевич, - нажал он кнопку селектора, - командиров эскадрилий ко мне и сам зайди.
- Что будем делать? - спросил он через пять минут Бека и Глотова. - Нас же за это! - изобразил петлю вокруг шеи. - Чёрт побрал бы эту перестройку!
- Чёрт бы побрал идиотские приказы, - поправил начальник штаба.
- А что тут делать? Надо Заболотному доложить, - сказал Бек. - Я вчера был дежурным
по полётам, разговаривал по радио с командирами звеньев. Они в один голос утверждают,
что и не подумают заставлять своих лётчиков работать. Говорят, если ничего не решится -
вернутся на базу и всё.
- Хреново, - почесался Байкалов. - этого нельзя допустить.
Вошёл заместитель Байкалова Токарев.
- О чём разговор? - спросил, здороваясь.
- А что тут думать, - выслушал он объяснение, - нужно по инстанции докладывать. Наше дело тут - вовремя прокукарекать. Когда дойдёт до высоких инстанций - начнут крайних
искать. И не министр им будет, приказ подписавший, а мы. Спросят; почему не
докладывали?
- Пошли к Болоте вместе, - принял решение Байкалов.
Когда заместителю Боброва доложили ситуацию, тот растерялся. Дело запахло керосином. Несколько минут он сидел молча, мрачно глядя перед собой. Ему было понятно, что если дело дойдёт до обкомовских чиновников, то крайним окажется он, как отвечающий за лётную деятельность авиаотряда. Но тут дело-то щепетильное. Почти политическое. Пришьют  саботаж  решений партии по повышению урожайности. Вам, спросят, ни ЦК ни
его решения уже не указ? А что там есть какой-то дурацкий приказ вашего министра пол страны осветить прожекторами - нам плевать. Работать не умеете! И станет Заболотный в лучшем случае командиром самолёта. А то и совсем из авиации попрут.
- Я не могу взять на себя ответственность отменить приказ министра, - сказал, наконец, он. - Но... ведь этот приказ родился не вчера. Как же до этого работали?
- С молчаливого согласия всех сторон, - ответил Байкалов. - Делали вид, что его нет. Но последний год инспекторы его, мягко говоря, реанимировали и стали наказывать за его невыполнение прежде всего экипажи. Но что они могут сделать? Им надоело быть
крайними и вот результат.
Заболотный снова молчал. Если такая ситуация продлится день, другой, третий? А в обкоме требуют сводки, в управлении - тоже.
-       Нужно идти к Боброву, - встал он из-за стола. - Только он может что-то нам сказать.
-       ...вашу мать! - сказал Бобров, выслушав. - Вы руководители или нет? Всю жизнь без телефонов, прожекторов и оружия работали. Это влияет на безопасность полётов, Заболотный? Вы в первую очередь за безопасность полётов отвечаете, а не за то, какое ружьё, какой номер дроби, и какой телефон должен быть у сторожа. Да, может, ещё и телевизор ему туда? Чего молчите? Что скажешь, Байкалов?
- Этот приказ нас ставит в тупик, товарищ командир.
- Только вы с вашим авторитетом можете что-то решить, - подал голос и Заболотный.
- Надеюсь, до обкома всё это ещё не дошло? - закуривая, спросил Бобров.
- Пока нет, - неуверенно ответили ему. - Причины простоев даём по метеоусловиям и по недостаточной организации работ заказчиком.
- Ишь, ты, какую формулировку нашли, - закряхтел Бобров. - Это вы так можете
управление обмануть, оно далеко. А вот что в обком председатели колхозов докладывают?
Не знаете? Как бы не доиграться с этими метеоусловиями. На ковёр  вы вместо меня
поедете? Тут же политикой воняет, чувствуете?
- Чувствуем, - подтвердил Заболотный, - потому и пришли посоветоваться.
- Вы не советоваться, вы за моим решением пришли, - проскрипел Бобров. - Давайте так сделаем: дайте от моего имени разрешение на работу без этого приказа. Кстати, есть хоть аэродромы, которые пригодны по этому приказу?
- Ни одного, кроме стационарных аэропортов, куда летают регулярные рейсы.
- А сколько у нас в регионе оперативных точек?
- Больше двухсот.
- И все надо электрофицировать?
-       Выходит так.
- С ума там сошли! Распорядитесь о разрешении. Составьте радиограмму, я подпишу.
Свободны. Идите!
Заслуженный пилот СССР, член бюро обкома партии, член коллегии УГА мог себе позволить отменить приказ министра. Тем более, что министра бывшего. Сейчас-то уже другой.
О, инструкция, мать циркуляра, сестра параграфа! Все цепенеют перед тобой, лишаются способности мыслить и противоречить. Сколько лётчиков лишилось талонов а, иногда, и профессии, вступив с тобой в конфликт! Сотни? Нет, тысячи. Устав о дисциплине не давал ни малейшей возможности оправдания.
Как-то приехал на оперативную точку к Анатолию Лымарю инспектор управления. Но не на аэродром приехал, а спрятался, словно тать, в зелени лесополосы. И стал наблюдать за полётами Лымаря. Взлёт, пять минут над полем, посадка. И так целый день с перерывом на обед. К вечеру даже лётчик, непривычный к таким нагрузкам, живым трупом становится. В это втягиваются постепенно. 50 посадок в день и 8 часов на бреющем полёте - это, извините, и слон не всякий выдержит. И всё по пунктикам в инструкциях расписано, как летать и на каком расстоянии от ЛЭП, деревьев, от населённых пунктов. Например, над деревьями можно пролетать не ниже 10 метров. Пролетишь на 9 метрах - вот и нарушение. Развороты можно выполнять только с креном 30 градусов. А если 33 - нарушение. И прочая, и прочая...
Руководство по АХР - книга средних размеров. А уж дополнений и изменений к нему - не счесть. Конечно, всё это лётчики знают, не знать - нельзя, ибо, пока не вызубришь просто не сядешь в кабину. Но одно дело - знать, а вот на практике иногда бывает иное.
Сидел, сидел в лесополосе инспектор, и показалось ему, что пролетел самолёт над деревьями ниже 10 метров. Садится он в машину, приезжает на аэродром и без всяких особых разбирательств вырезает из пилотских свидетельств командира и второго пилота талоны нарушений. Всё! Приплыли, господа! Лётчики с этой минуты - не лётчики. Они теряют право летать, то есть их в одночасье лишили профессии. Но чтобы соблюсти видимость юридических формальностей это назвали временным отстранением от полётов.
Но вопрос не в этом. Как определил инспектор эти самые 10 метров, находясь в полукилометре от самолёта? Не иначе, как у него в глазу лазер. А как определяет эти 10 метров лётчик? У него есть радиовысотомер, но он измеряет высоту полёта от земли и не реагирует на деревья, над которыми самолёт пролетает десятую долю секунды. Значит, лётчик пользуется только своим глазомером. Но он у каждого разный. И вот за это инспектор лишает человека работы. Удивительно, да? А чей глазомер лучше? Конечно, инспектора. Кто всегда прав? Конечно, инспектор.
Но объективно доказать ничего нельзя. Как и опровергнуть. Правда, у экипажа обычно есть свидетели: техник, рабочие. А инспектор один.
И вот пошла писать губерния. Экипаж заменяют резервным, и попадает он во все приказы, вплоть до министерских, как нарушитель лётных законов. И начинает бегать по отделам и специалистам, сдавая снова все зачёты и экзамены сначала у себя на базе, потом едет в управление и там всё снова повторяется. А если у тебя первый класс, то поедешь ещё и в Москву в министерство сдавать.
Тяжёл хлеб твой, авиационный химик, тяжёл. И нервы у тебя должны быть железные, чтобы ежедневно летать на бреющих полётах. Но ещё больше их требуется на земле при сдаче зачётов. Некоторые не выдерживают именно здесь. И уходят. В последнее время всё больше и больше.
Лымарь Толя, увалень и страшно медлительный человек, имел железные нервы и первый класс пилота ГА. Он довёл инспектора до белого каления. Но раскалился и сам. Бывает, что лётчики не дают инспекторам свидетельства, зная их паскудный нрав. Абсолютно ничем не защищенные от субъективизма проверяющих, они идут на такую меру. Таких отстраняют от полётов, вызывают в управление и лишают талонов там. Ибо инспектор всегда прав. Он непогрешим. Это херувим с крылышками, летающий иногда хуже того, кого наказывает.
Никто толком не знал, за что может отрезать талон проверяющий. Резонно - за нарушение лётных законов. Но авиация такая отрасль, где нарушения могут быть вольные и невольные. Иные инспекторы запросто выхватывают талоны за неправильное оформление документов. Ну, ошибся человек, не то написал, ну забыл поставить какую-то цифирь в полётном задании. Но ведь это не безопасность полётов.
Тот же Байкалов изъял у одного командира талон за то, что тот забыл поставить в полетном задании центровку самолёта, которую лётчики всегда ставили, что называется, от балды, ибо она при нормальной загрузке никогда не выйдет за пределы. Позже появились задания без этой графы и про центровку забыли. И никто не думал за это наказывать.
Метаморфозы, метаморфозы! Удивительная это страна - авиация.
Лымарь не летал три месяца, пока бегал по бюрократическим инстанциям. Средний заработок его упал. Но медлительный и рассудительный Толя выдержал всё и на четвёртый месяц начал летать. А второй пилот, пролетавший после училища всего два года, плюнул на всё и ушёл, как тогда говорили, на гражданку. Выучился водить троллейбус и получал те же деньги, но без нервотрепки, а позже ушёл в коммерцию. Говорят, что сейчас ездит на самом крутом «Мерседесе».
Богатая страна СССР. Она могла себе позволить выучить за свой счёт пилота и потом без сожаления с ним расстаться. Из пяти лётных гражданских училищ СССР одно работало вхолостую. Кого-то списывали по здоровью, но не так уж и много. Кто-то погибал в катастрофах. Но больше всего уходили, не выдерживая порядков системы, кого-то выгоняли за дисциплинарные нарушения. То есть, элементарно лишали профессии.
Справедливо ли? А лётчиков не хватало. Не хватало катастрофически.
-----------------------------------------------
Уже на четвёртый день все экипажи, получив разрешение наплевать на приказ №-163, приступили к работе. Тихая забастовка, благодаря дипломатии Боброва, закончилась мирной ничьей. Да и не могла она долго продолжаться. Сидеть без дела на оперативной точке - нет ничего хуже для экипажа.
Лётчики почувствовали себя победителями. Ещё бы, самый дурной приказ им отменили. Получили и негласный запрет о сливе топлива на ночь. Наоборот, как и раньше, во избежание образования инея в баках, на ночь самолёт заправляли по максимуму возможного, прекрасно понимая, чем это грозит.
После получения разрешения экипаж Клёнова четыре дня работал с полной отдачей. Погода установилась тихая и прохладная, самое то, что нужно для полётов. Ни ветра тебе, ни болтанки. Да и в кабине не жарко.
В первый день сделали 48 вылетов, выбросив на поля более 60 тонн гранулированного суперфосфата. На второй день гранулы закончились и начали работать порошковым. И тут же начались неприятности. Пролежавший зиму под открытым небом, он, хотя и закрытый брезентом, был, тем не менее, полусырой. Уже в первом полёте на втором заходе обнаружили, что выход удобрения прекратился. Малышев несколько раз включал и выключал аппаратуру - всё бесполезно.
И тогда стали применять, как говорили лётчики, эквилибристику. Клёнов резко отдал штурвал от себя, создав на некоторое время невесомость, а потом снова вывел самолет в горизонтальный полёт. Удобрение посыпалось, но ненадолго. Подобные пируэты над полем запрещены, но что делать? Все 500 тонн этого порошка были влажными. Долголетов, наблюдая с земли за циркачествами Клёнова, сразу понял причину.
- Дима, бери струбцину и колоти по стенкам бака, - сказал по СПУ Клёнов, - иначе эта гадость не посыплется.
Малышев вылез из кабины, выдернул из креплений толстый стальной прут - струбцину для стопорения рулей на стоянке - и начал бить им по баку. В зеркале заднего обзора Клёнов увидел след распыляющихся химикатов. Оглядываться назад и смотреть за выходом химикатов запрещалось категорически — земля рядом и отвлекаться нельзя. Тем более, что в кабине один.
Так продолжалось до обеда. Через каждые три-четыре полёта Кутузов открывал боковой люк загрузочного бака и лопатой сдирал налипший, словно глина, мокрый супер. К обеду Малышев, махавший в каждом полёте струбциной несколько сот раз, вымотался. Тем не менее, сделали 15 вылетов.
В два часа привезли обед. Приехал агроном, поинтересовался, как идут дела.
- Хреново!  -  вскричал Кутузов.  - Разве это удобрение? Это глина.  Она нам  всю
аппаратуру из строя выведет. А, потом, я не нанимался после каждого полёта в баке лопатой
ковыряться.
- Рабочих привлекайте.
- А в воздухе как? Он же не высыпается, сразу дозатор забивает. О какой тут дозировке 200 кило на гектар говорить можно?
- Что же делать?
- Снять дозатор. Может, тогда эта глина самотёком пойдёт. Но дозировка увеличится.
- На сколько?
- Килограмм на сто, - пояснил Григорий. - Но её можно уменьшить, увеличив скорость
полёта. Другого выхода нет. Иначе мы этот порошок до осени бросать будем.
- Тогда снимайте дозатор, - решил агроном. - Мне это удобрение любой ценой нужно
выбросить. Иначе проверяющие из района житья не дадут.
- А как документы оформлять? - спросил Малышев.
- По норме 200 кило, как в договоре.
- О-о, - заскулил Дима. - Мне же все барограммы придётся дорисовывать.
- Другого выхода нет, - развёл руками и Клёнов, не приветствовавший все эти
махинации с документами. - Так что, извини, Дима, придётся тебе «химичить».
После обеда сняли дозатор. Но капризное удобрение плохо сыпалось даже без него. Рыхлитель с трудом проворачивался в баке, высверливая середину, а на стеках бака оставалось с полтонны этой чёртовой глины, которая всё равно требовала вмешательство струбцины. Так доработали до вечера.
Сразу после ужина завалились спать, давала знать о себе усталость. Малышев заснул, не раздеваясь. И только Кутузов не ложился, курил и ходил по дому, что-то выискивая. Вероятно, ему хотелось выпить.
На следующий день встали рано. И сразу начались проблемы. Женщина фельдшер, единственная в деревне, не пожелала из-за них рано вставать.
- Если вам нужна моя подпись - приходите днём, - заявила она. - Зачем я из-за четырёх
здоровых людей должна вставать в пять часов утра? К больному - другое дело.
Как ей не пытались объяснять, что у них принято проходить медицинский контроль с утра, что это приказ, совместно подписанный двумя министрами - здравоохранения и гражданской авиации - она осталась непреклонна. Мало того, пришла в ярость.
- Плевать я хотела на ваших министров! Выгонят - плакать не буду. Вся деревня без
медицинской помощи останется. Но за нищенскую зарплату в пять утра вставать не буду,
чтобы у здоровых бугаев пульс пощупать. Вот заболеете - тогда в любое время встану. А не
нравится - своего врача возите.
Договорились, что медицинский журнал ей будут привозить вечером, и она будет оформлять всё на завтра.
- Это другое дело, - согласилась она. -   Всё распишу, как нужно. Что вам до утра
сделается!
      - Кругом нарушения, - вздохнул Долголктов. - Налицо факт сговора. Только за одно это могут с точки снять. А ведь раньше на химии медицинский контроль не проходили. Тьфу, система!
В первом же полёте от чрезмерных нагрузок сломался рыхлитель. Как ни тряс самолёт Гошка, создавая перегрузки, всё бесполезно, и удобрение привезли на аэродром. Заставили рабочих выковыривать его из бака лопатами. После этого Кутузов, нещадно матюгаясь, сменил рыхлитель на запасной.
- Ну, хватит его на день - другой, а потом? Третьего у меня нет, - разводил он грязными руками.
Решение пришло неожиданное.
- Давайте, командир, брать в полёт стукача, - предложил Малышев.
- Кого? Какого ещё стукача? - вспылил Долголетов. - Занимайся лучше своим делом.
- Так ведь мне этот бак и не даёт в полёте своим делом заниматься. Я не в кабине сижу, а возле бака со струбциной. Злостное нарушение. Вон, - кивнул на рабочих, - посадить, кого покрепче и пускай колотит по баку.
- Ё... мать! - схватился Григорий за голову. - Сплошные нарушения. Ну и придумал!
Но... что делать?
- Вот уж мужики накатаются, - захихикал Кутузов.
Григорий обратился к рабочим:
- Мужики, кто из вас кататься-то хотел?
Выбрали человека помускулистей, объяснили, что он должен делать в полёте. Несколько вылетов мужик исправно дубасил по баку и дело как-то пошло. Но через пять полётов «кататься» отказался. Глаза его стали, как у пьяного, речь заторможена. Его мутило. Посадили другого, но того хватило на три полёта. Остальные кататься отказались.
- А как же мы целый день летаем? - увещевал их Клёнов. Но мужики только молча курили и отводили глаза в сторону.
До обеда всё же сделали 20 вылетов. Приехал агроном.
- Быть может, сначала выбросим мочевину? - спросил он. Она в мешках, гранулированная.
- Вы хозяин, вам решать. Можно бы сразу было с неё начать.
      22 мешка по 50 кило каждый засыпали в бак. Взлетели, вышли на поле. Едва открыли кран  сброса,  как за самолетом  началось что-то  невероятное. Больше тонны  мочевины вылетело за десяток секунд, образовав на поле белую, словно снег, полосу. Только тут вспомнили про снятый дозатор. После посадки техник, как всегда, чертыхаясь, полез устанавливать его на  вал рыхлителя.
И дело пошло. К вечеру рабочие едва стояли на ногах. За те семь минут, что самолёт находился в воздухе, они успевали перетащить 22 мешка из громадной кучи и пересыпать содержимое в ковш погрузчика. Затем погрузчик через верхний люк засыпал мочевину в бак самолёта. Тут же взлетали, и через семь минут всё повторялось. Долголетов подменял по очереди Клёнова и Малышева, давая им отдохнуть.
- Всё, командир, - сказал Малышеа часа за полтора до захода, - 50 полётов сделали.
- Продолжаем работать, - приказал Долголетов. - Нас же трое, так что можем больше
налетать. Всё законно.
К вечеру вышел на связь один из экипажей звена Григория. Они уже заходили на посадку, когда услышали свой позывной.
- Отвечаю! - нажал кнопку радио командир звена.
- Как работается?
- Нормально.
Это был пароль. После этого нужно было перейти на частоту, известную только им.
- Говори быстрей, мы сейчас садимся, выйдем из зоны слышимости, - переключил
радиостанцию Григорий.
-Завтра заканчиваю работу в хозяйстве, - доложил командир летящего где-то самолёта, -а на новую точку без тебя не имею права перелетать, хотя до неё 8 минут лёту. Прибудешь меня переставлять? Или перелечу сам, а тебя запишу?
Григорий прекрасно знал способности этого командира. Опытный пилот, имеет все допуски,
- Ты площадку на новой точке сверху смотрел? - спросил он.
- Не только смотрел, но и садился там. Рядом же летаю. Там нормально, но без тебя всё равно не могу.
- Ё... мать! Лёша, перелетай сам, у меня пока здесь есть работа. Срок проверки у тебя не вышел. Но оформи всё, как положено. Чтобы все мои подписи были. Я через три дня
подъеду. Или подлечу. Подпись мою не забыл?
- Не первый раз, - отозвался Лёша. - Всё, пока! Конец связи. Завтра по расписанию
выйду.
После посадки Григорий взял Карту и вышел из самолёта.
- Дима, садись, работай.
Малышев полез в кабину, а Долголетов зашёл в будку сторожа и развернул на столе карту. Самолёт, с командиром которого он разговаривал, базировался в 70 километрах отсюда. Напрямую на карте нет никакой дороги. Всё ясно. Туда можно сейчас добраться только через районный центр Ак-Чубей. А это, он прикинул по карте, 120 километров. В распутицу можно доехать за четыре часа, учитывая состояние дорог. Но кто гарантирует, что где-то не размыло плотину или не снесло водой какой-нибудь старый полуразвалившийся мост? Это бывает каждую весну. Придётся лететь на самолёте. Это займёт 20 минут в один конец. Конечно, Горелов Лёша всё и сам сделает, но вдруг прилетит инспекция. И спросит рабочих или агронома, а командир, мол, был у вас? Нет? Как нет? А как же экипаж сюда перелетел? И пошла писать губерния...
То, что командиры звеньев иногда перелетают с точки на точку на своих самолётах, знали все. Это запрещено. Разрешалось только в исключительных случаях с согласия базы. Но чтобы этого добиться приходиться ждать иногда целый день. Да могли и не разрешить. Всё зависело от настроения Байкалова. И поэтому перелетали молча, на бреющем, безо всякой связи.
      Можно бы было и не идти на это нарушение, но завтра же должен перелетать на другую точку ещё один самолёт, работающий всего в 30 километрах отсюда. Командир там молодой и не имеет допуска вне трассовых полётов и подбора площадок с воздуха. Придётся на самолёте Клёнова завтра перелететь туда, чтобы переставить самолёт молодого командира на новую точку. Организация работы займёт там два дня. После этого за ним прилетит Гошка и отвезёт его на самую дальнюю точку к Горелову Лёше.
Так распланировал свою работу на ближайшие дни Долголктов. Попробуй всё это сделать, если на машине кататься. Он достал график проверок инспектирующими органами своих экипажей. Сроки ни у кого не подходили, вряд ли прилетят и, тем более, не приедут на машине. Слишком далеко от базы. Ну а если вдруг и соберутся летать завтра, то Григорий это будет знать сегодня вечером. На базе радистка в курсе всех событий и обязательно предупредит. И тогда придётся менять намеченный план.
В обед следующего дня Долголетов расписался во всех документах Малышева, предварительно их проверив и не найдя замечаний. Пообедали и стали собираться. Григорий вытащил из-под брезента свой портфель и швырнул в самолет. Кутузов проводил его скучающим взглядом - улетала бутылка водки.
Взлетели и взяли курс на север. Шли на высоте 50 метров. Карту в руки не брали, всего-то 6 минут лёту. Вышли на точку, увидели самолёт и суетившихся вокруг людей. Прошли, как положено, над стартом и левым разворотом зашли на посадку.
- Двигатель не выключайте, - сказал Григорий, - я выпрыгну, а вы сразу обратно. Послезавтра подлетите за мной на новую точку и отвезёте к Горелову. А для твоего перелёта меня к тебе Горелов привезёт. Или сам перелетишь, не маленький уже. Ну, пока! Не забывай на связь по паролю выходить.
Малышев закрыл за командиром дверь, они довернули на взлётный курс и начали разбег. Через 7 минут уже сидели на своём аэродроме.
- Ни хрена себе, куда сгоняли! - удивлялись мужики. - Да туда на машине и не проехать, а на тракторе целый день будешь ездить. Хорошая у вас телега. Нам бы такую за водкой в район ездить.
-       Итак, Дима, нам здесь ещё работы на неделю, - сказал Гошка, когда они зарулили под загрузку. - Мы почти санитарную норму сделаем. Возможно, отсюда и на базу улетим.
При упоминании базы он помрачнел. А что ему там делать? И кто его там ждёт? Жены нет, жить негде. Он задумался. Действительно. Прилетит на базу, а где ночевать? В гостинице? Но туда дают направление только, когда у тебя на завтра запланирован вылет. Придётся искать квартиру.
- Командир! Всё готово, можно взлетать.
- От винта!
Весна брала своё. Небывалые в эту пору морозы сменились теплом. Температура днём доходила до плюс восемнадцати. Схваченная морозом взлётная полоса начала оттаивать и при рулении оставалась приличная колея. На загрузочной площадке, где постоянно двигался трактор и разворачивался самолёт, стояла невероятная грязь. Чтобы стронуться с места приходилось давать двигателю взлётный режим. А это при передних центровках было чревато капотированием. Не успеешь мама сказать, как самолёт встанет раком, хвостом вверх. При этом возникаю очень серьёзные поломки. И Клёнов начал подумывать о прекращении работы на пару дней, пока не подсохнет земля. Да и усталость давала о себе знать.
- Каков у нас налёт на сегодняшний день? - спросил он Малышева.
- Сорок два часа, - ответил Дима. - Плохо с большими нормами работать, ни налёта нет, ни гектаров.
- Ты налёт нам давай, - забеспокоился Кутузов. - Нам за налёт платят.
- Откуда я его возьму? 50 посадок в день делаем, а налёт шесть часов.
- Дорисовывай. Раньше-то рисовали.
- Решено работать без приписок - так и будем, - сказал Клёнов.
- Жорка, у меня семья! - предупредил техник. - Она кушать хочет.
- К концу работы всё равно придётся подрисовывать, - обнадёжил Малышев.   - Мы за
каждый полёт засыпаем на 200-300 кило больше расчётного. Вот и набежит экономия. Дня два придётся расписывать.
- Это не приписка, - улыбнулся Клёнов, - это рационализация. Химия, одним словом.
Дима взял карандаш и подсчитал.
- Даже три дня придётся расписывать.
- Вот и отлично, - крякнул Кутузов, - отоспимся, перышки почистим. А у командира как раз день рождения будет,- хитро взглянул на Гошку. - Не забудь пригласить.
- Не забуду, Алексей Иванович, - пообещал он, - но из спиртного будет только... чай. Внял ли?
-       Да внял, внял, - поскрёб трёхдневную щетину Кутузов. - Если ты не пьёшь - это не значит, что другие за твоё здоровье выпить откажутся, - ощерился он в улыбке. - А, потом, водка же химикаты из организма выводит. И эти, как их, нуклиды.
-       Для этого ты молоко колхозное бесплатно пьёшь.
- А что молоко? От него потом форсаж открывается и в животе бурчит.
Они только что пообедали и курили около будки сторожа. Ощутимо пригревало. Кутузов притащил раскладушку, сбросил с себя измызганную техническую куртку, снял рубашку и развалился на раскладушке, подставив под лучи солнца своё тощее, как у сушёной воблы, тело.
- Молоко - само собой,- продолжил он прерванный разговор, - а водка - само собой.
Будь я министром, разрешил бы после рабочего дня, для нейтрализации вредного
воздействий яда на организм, по сто нет, по двести граммов вечером выпивать. В войну же
лётчикам давали. А работа наша над полями, словно штурмовка: развороты, броски вниз,
уход вверх, снова развороты и заход на боевой курс. Очень похоже. Только вместо боевого
курса - гон. С него тоже сворачивать нельзя.
- Похоже, только зенитки снизу не бьют. Да ведь если бы и разрешил министр, тебе всё равно не обломалось бы, - омрачил его Малышев. - Ты же не летаешь.
- Вот именно, - подтвердил Клёнов. - А, потом, где один стакан - там и второй будет.
- Можно и второй, - согласился Кутузов и привстал с раскладушки, словно ему уже
протягивали стакан.
- А на нары не загремишь потом? - засмеялся Гошка.
- Не загремлю, - сконфуженно ощерился Кутузов. - Чего вспомнил! Два года уже
прошло.
С нарами у Кутузова произошёл казус. Как-то они здорово поддали у коллеги на даче. Под шашлыки хорошо шла и водка, привезённая с Одессы, и пиво. Пиво он любил и пил больше, чем другие. В итоге, как он потом говорил, его посетил пан Вотруба. В переводе с польского языка на русский - Кутузов вырубился. Его положили спать на двухярусную кровать, которую хозяин привёз из дома. Когда-то на ней спали дети, но уже выросли, и кровать стала не нужна. Так вот эта кровать стояла у окна, а окно было забрано решёткой от воров.
Ночью он проснулся по элементарной надобности: пиво требовало выхода. Открыл глаза и видит в свете неяркого уличного фонаря: над головой доски. Повернул тяжёлую голову к окну - решётки. Его словно током пронзило. Ощупал себя, лежит в одних трусах. Потрогал под собой - дермантин. В таких заведениях он бывал. Вытрезвяк, мать его! В голове -полный провал. Помнит только, что пили на даче. А дальше? Повернул голову направо. Там, на таких же нарах храпели двое. Один храпел на полу. Ясно, с нар свалился.
Пиво давило. Он встал, шатаясь, перешагнул лежащего на полу человека. Дверь в вытрезвителях обычно напротив окна, это он помнил. Сделал шаг, другой. Нащупал косяк. Точно дверь. И он начал колотить по ней кулаком. Никто не открывал. Храп спящих на мгновение прекратился, но тут же возобновился с новой силой. Пиво давило всё сильнее. Кутузов заорал, снова забарабанив в дверь:
- Начальник, выпусти в туалет! У тебя совесть есть?
Дверь никто не думал открывать.
- Дежурный! - завопил Алексей Иваныч, - выпусти, не могу больше!
- Ну, чего орёшь? - услышал он знакомый голос одного из собутыльников.
- И тебя замели? - повеселел Кутузов. - Где же нас взяли?
- Чего? - ахнул тот. - Вот нажрался! Ты думаешь, мы где?
-       Где, где? Известно где. Глянь-ка на окно, рамы в клетку. Небось, все карманы,
гады, обшмонали. А мы же после получки. - И он снова заколотил в дверь.
- Начальник, я сейчас прямо здесь устроюсь.
От шума проснулся хозяин, включил свет и Кутузов восстановил ориентировку.
- Иди вон на улицу,  - потянул на себя дверь, - она не закрыта.  Нет тут никаких
дежурных.
Утром они ушли на работу, и уже через полчаса вся смена знала, что Кутузов побывал в «вытрезвителе». К вечеру знала половина аэропорта.
Работу они заканчивали с заходом солнца, домой приезжали в десятом часу. Дом протоплен, ужин - на столе. Хозяйку заставали редко, она уходила раньше. Не спеша, ужинали, курили и укладывались спать. Телевизора в доме не было, поэтому слушали радио. Малышев перед сном ещё с полчаса возился со своей бухгалтерией, подбивая количество обработанных гектаров, налет часов, израсходованного топлива.
Кутузов же шлялся по дому, заглядывая во все закоулки, открывал ящики столов и дверцы шкафов. Видимо в надежде, что агроном вместе с продуктами привёз и спиртное, а его куда-то поставила хозяйка. Но нигде ничего не было. Он не знал, что Клёнов запретил привозить водку, и даже представить не мог, что командир решился нарушить древнюю незыблемую традицию: две бутылки на четверых должны быть всегда. Ежедневно. Но спиртного не было. И это беспокоило и даже обижало техника. Да что они, чёрт возьми, хуже других?
В пятницу с утра Клёнов заказал баню.
- Нет проблем, - ответил агроном. - Только тогда пораньше заканчивайте работу. Баня - дело хорошее, но спешки не любит.
На беду рядом оказался Кутузов.
- А к бане полагается по обычаю, - приступил он к агроному, - так что не забудь. А то обидимся.
Жорка промолчал, а агроном это понял, как сигнал к действию. Вечером он принёс две бутылки и торжественно выставил на стол, когда они только что пришли из бани и пили чай. Хозяйка на кухне готовила ужин.
- Сначала подумал: взять одну и, правда, обидитесь, - пояснил гость. - Возьму, думаю, две. Я для всяких аэродромных нужд ящик привёз из района, пока есть. Посевная начнётся,
всё запретят. Ну да самогон-то не запретишь.
- Целый ящик! - просиял Кутузов. - А чего же нам не даёшь? Традиции нарушаешь!
- У вас тут видно с пьянством не борются?
- Какое там! За всю весну первый раз привезли. Начальники потихоньку растащили. Это
мне брат в Ак-Чубее помог достать. А с пьянством-то борются, ещё как. Самогон в каждом
доме. Вот с ним и борются. С утра бороться начинают. И вечером заканчивают, кто ещё на ногах стоит.
- Вот и мы сейчас поборемся, - плотоядно улыбнулся Кутузов. - Хозяюшка, дай нам
чего-нибудь закусить.
- Ужин через полчаса готов будет, вот вам пока...
Она поставила на стол крынку с молоком, вазу с варёными яйцами и миску с квашеной капустой. Большими ломтями нарезала хлеб.
- Под такой закусь и двух мало, - блеснул глазами техник, бережно разливая водку по
стаканам.
- Пошто же только на троих разливаешь?
- А у нас командир не пьющий. Такие люди нам нужны. Правда, Дима?
- А и, правда, не будешь, Георгий? - удивился агроном. - После бани грешно не
принять.
- Я же говорю, таких, как наш командир, мало. И сам не пьёт и другим не даёт, - с ехидством пояснил Кутузов.
- Наливай! - Клёнов показал три пальца. - Пол стакана, не больше. Давайте за баню.
-       Ага, стыдно стало, - поднял стакан Кутузов.
Бутылку выпили в один приём. Закурили, потянуло на разговоры.
- Через пару дней, даст бог, закончите? - спросил агроном.
-       Рассчитываем, - кивнул Клёнов
- Куда потом?
- Командир звена завтра прилетит, расскажет.
- Бродячая у вас работа. Это сколько же точек за лето поменяете?
- По всякому бывает. В среднем - около десяти.
- Мы  как цыгане,  -  пояснил  Кутузов.  - Только  вместо  кибитки  самолёт.  Вторую открывать?
- Мне немного, - сказал Малышев.
- Чего так? - удивился агроном.
- Завтра же вставать рано.
- Да пей, - улыбнулся Клёнов.- Позже встанем. После бани хорошо спится.
- Не пей, не пей, Дима, нам больше достанется, - осклабился Алексей Иваныч.
Выпили по второй. Клёнов допил первую порцию, Малышев тоже только немного
пригубил.
- Сколько же самолетов сейчас в области работает? - закусывая капустой, спросил
агроном.
- Около сотни.
- Ни хрена! Это сколько же тонн на поля выбрасывают!
- Только у вас 500 тонн. Вот и прикиньте на 100 самолётов. Получается 50 тысяч тонн.
Это тысяча вагонов или 50 эшелонов по 20 вагонов каждый.
- Ой-ой-ой-ой! - замотал головой агроном. - Это весной. И столько же летом. Да ещё
осенью. Вот это размах! А сколько получается по всему Союзу!
- Миллионы тонн.
- Вот это страна, вот это размах! Жуть берёт. Кошмар!
- Это ещё ерунда, - сказал Малышев. - Вот в Среднюю Азию на дефолиацию слетаются
несколько сотен самолётов. И льют высокотоксичные яды. Вот где кошмар.
- Так долго земля не выдержит, ребята, уж я-то знаю. Поэтому стараюсь меньше
гербицидами работать. Совсем не работал бы, но заставляют, - ткнул агроном пальцем в
потолок. - Им повышать урожайность надо. Тут ведь политика: догнать и перегнать. А что
толку от этого повышения? Всё потом скоту и скармливаем. Неужели и у американцев так?
- Не знаю, - ответил Клёнов. - Не уверен, что как у нас. У них коров в три раза меньше, поэтому они и продают нам зерно.
- Вот, вот! - поднял палец агроном. - Удои! Всё дело в удоях. Вы подумайте, в СССР 45 миллионов коров, по корове на пять человек. А молока нет.
- И мяса нет.
- И  мяса нет, и молока нет, и коров кормить нечем. Да разве же такую  ораву
прокормишь? Вот летом ветки предложили заготавливать, веточный корм. Школьников на
эти дела привлекают. Тьфу, чёрт, всё не как у людей! Раньше-то не так было.
- А чего же фермерство не организовываете?
- Пожалуйста. Но никто не хочет. Да что вы, ребята, вся советская деревня спивается. Какое фермерство? С кем? Хорошо ещё, что колхозы дышат, не всё растащили. Отбили у нас чувство собственника. Да и молодёжи всё меньше в деревне. А старикам, зачем это фермерство? Там же вкалывать нужно.
- Ужин готов. Подавать? - спросила хозяйка.
- Конечно!  - Кутузов, доселе молчавший, схватился за бутылку. - Эко, досада, нет
больше.
Он с надеждой посмотрел на агронома. Тот встал и молча вышел. Жил он рядом.
- Ну, уж дальше вы тут сами, - сказала хозяйка, - я пошла, семью ещё нужно накормить.
Ей дружно сказали спасибо.
Третью пили Кутузов с агрономом. Но скоро тот засобирался домой.
- Так не допили же? - удивился окосевший техник.
- Ничего, допьёте. Спокойной ночи.
  Оставшееся содержимое бутылки Кутузов допивал в гордом одиночестве. Разливая остатки,  разговаривал сам с  собой.  Клёнов посмотрел,  как он,  шатаясь, добирался до кровати. Завтра  с утра будет не работник. Он взял будильник и переставил стрелку подъёма ещё на час позже.
Пьяный Кутузов ночью жутко храпел и Гошка долго не мог заснуть. Два раза Малышев вставал и бил его подушкой, храп ненадолго затихал, а затем возобновлялся с новой силой.
К вечеру второго дня работу закончили. 500 тонн было выброшено на колхозные поля. Малышев подсчитал: документально они должны работать ещё два с половиной дня, о чём и сообщил экипажу.
- Вот что, мужики, - обратился Клёнов к рабочим. - Вы хорошо поработали, и мы выполнили заказ досрочно. Но фактически должны ещё работать завтра и послезавтра. Поэтому два дня вы будете находиться здесь, на аэродроме.
- А чего же тут делать- то?
- Будете играть в карты, анекдоты рассказывать друг другу. А если прилетит комиссия - будете говорить, что работу только что закончили. За ближайшие три дня вам будет идти зарплата. Вы её отработали авансом. Понятно?
- Понятно, - дружно ответили ему. - Это нам нравится.
На аэродром они рано уже не приезжали. Вставали вместо пяти часов в семь, не спеша, завтракали. В девять часов были на месте. Кутузов расчехлял самолёт, запускал двигатель. Дима связывался с базой, запрашивал прогноз погоды и давал начало работ. Спрашивал, планируется ли полёт гостей. Так называли инспектирующие комиссии. Получив отрицательный ответ, оформляли документы на весь рабочий день. У лётчиков эта бумажная возня занимала часа полтора. Рабочим же было делать нечего, и они занимались распитием самогона и игрой в карты. Кутузов научил их играть в подкидного, игра им понравилась. То и дело кто-то бегал по аэродрому и орал: «Я - мудак!». Остальные хохотали. Но потом наступала очередь следующего, и хохотали над ним.
Часа в четыре снова выходили на связь с базой, давали расчётный конец работ, сдавали самолёт сторожу и уезжали домой, увозя с собой изрядно загруженного самогоном Кутузова. Его угощали рабочие. А на следующий день утром он, как правило, был мрачен и неразговорчив.
Клёнов, чтобы отвлечь техника от спиртного, приказал ему на другой день с утра капитально проверить двигатель, сказав, что на некоторых режимах он в последнее время стал потряхивать.
Кутузов лениво поволок к самолёту стремянку, открыл откидные капоты двигателя и начал на него смотреть так, как будто видел первый раз. Потом по пояс засунул своё тощее тело в переплетения тяг. Ноги опирались на последнюю ступеньку стремянки, и из-под капотов был виден только его неподвижный зад. Про него на какое-то время забыли. Минут через десять один из рабочих обратил внимание, что под капотами нет никаких движений.
- Что с вашим техником? Не умер ли? — он тряхнул стремянку.
В ответ Кутузов взбрыкнул ногой и снова застыл в неподвижности.
- Да он же там спит! - удивлённо произнёс мужик. - Я храп слышу.
- Ничего себе!
Малышев тряхнул стремянку так, что техник резко дёрнулся и с грохотом ударился о массивный капот двигателя. Упор выскочил из крепления, и капот упал Кутузову на спину. Он засучил ногами, приподнял его, упоминая чью-то мать, и выбрался из недр двигателя.
- Ну, вот, производственная травма, - подошёл Клёнов. - Как двигатель, Алексей Иваныч?
- А что двигатель? В порядке. Всё на месте, - захлопал глазами техник.
- Да нет, какой-то посторонний шум был слышен, как будто стартёр работал, - возразил Малышев.
- Да ты что, товарищ второй пилот! - искренне удивился техник. - Тебе показалось.
- Значит двигатель в порядке?
- Конечно! - техник сполз со стремянки. - Гарантирую. Я, командир, бензином займусь.
У нас излишки будут. Надо определить, сколько останется.
Как обычно по радио дали начало работы и занялись боевым листком. Не дай бог, если прилетит с комиссией замполит и не найдёт такового. Но рисовать никто не умел. Попытались изобразить самолёт, но получилось нечто, отдалённо похожее на двугорбого верблюда.
- Кому нужен этот листок? - возмущался Дима. - И без него куча бумаг. Кто его читает? Рабочие? Агроном?
Ниже «верблюда» он написал, что за неделю они обработали больше 2000 гектаров с отличным качеством и взяли на себя обязательство до конца месяца обработать ещё три тысячи. На дальнейшее фантазии не хватило, и они задумались. Половина листа была чистой.
- Написать что ли, что работу досрочно закончили? - смеясь, сказал Дима. - Так сказать, встречный план. Трудовой почин. Энтузиазм масс. Пятилетку за четыре года.
- Да, напиши ещё, что сэкономили время, топливо и ресурс. И тогда без талонов точно
останемся. Пришьют приписки.
- Да замполит всё равно ничего не понимает в наших делах. А больше это творчество и в голову никому не придёт читать. А насчёт приписок, ты, командир, не прав. Работа-то
выполнена.  В чём мы виноваты,  если наше руководство по  АХР не предусматривает
встречных планов?   Кстати, повышенные обязательства каждый раз берём.
- Ну, ладно, посмеялись - и хватит. Прилетит инспектор -   устроит тебе повышенные
обязательства. Давай ещё раз проверим бумаги. А эту мудистику, - кивнул на боевой листок,
- прилепи на входную дверь, чтобы в глаза бросалась.
- Снаружи?
- Изнутри, конечно.
Кутузов, замерил количество оставшегося бензина и определил, что останется литров пятьсот. Это его воодушевило. Похмельная голова быстро сообразила, что на этом можно хорошо похмелиться. И не только.
- Иди сюда, - поманил он водителя погрузчика. - У тебя машина есть?
- Нет, только вот трактор.
- Я про личную машину спрашиваю.
- А, тоже нет.
- А у кого есть?
- У председателя. Ещё у агронома.
- Начальство не в счёт, - вздохнул Кутузов. - Что же во всей деревне больше ни у кого машин нет?
- Есть тут один...
- Это уже лучше! Понимаешь, есть хороший бензин. Экстра! Для автомобиля, то, что
надо.
- Ну и что?
- Что, что! Мы этот бензин ему,- техник витиевато завихлял ладонями и понизил голос, - тыры-пыры, шуры-муры, а он нам - тырлы-пырлы, шурлы-мурлы. Теперь понял?
- Сколько? - спросил тракторист.
- Две бочки по 200 литров. Год будет ездить и нас вспоминать.
- Говорят, с вашего бензина клапана горят.
- Да ты что, спятил? Я сам на нём 70 тысяч прошёл и хоть бы что! Машина, как ласточка носится.
У Кутузова не было не только машины, но даже велосипеда. Но уж очень хотелось похмелиться. Тракторист, раздумывая, сдвинул шапку. Почесав репу, сказал:
- Можно попробовать.
- Давай! - благословил Кутузов. - Летать не будем, так что... вези два литра.
- Водки-то вряд ли найдёшь.
- А самогон?
- Понял! — колхозник запрыгнул в «Беларусь» и лихо рванул с места.
- Мне сегодня нужна инъекция, - пояснил Алексей Иванович рабочим, - три раза по
двести капель. Только ш-ш-ш, - зашипел, - командиру ни слова. Строгий он.
Минут через сорок, подпрыгивая на ухабах, словно мячик, на третьей скорости подкатил трактор. Из кабины выпрыгнул водитель.
- Ну что? - спросил его Кутузов.
- А ничего! - махнул тот.
- А какого хрена?
- А ну его на хрен! - снова махнул рукой водитель.
- Ну и хрен с ним, другого клиента найдём, - опечалился техник.
- А я уже нашёл.
- Ну, народ! - удивился Кутузов. - С этого и надо было начинать.
- Вот, аванс привёз, - вытащил тракторист из кабины четыре бутылки мутной жидкости.
- Вечером будут бочки и барашек. Одного хватит?
- Посмотрим, - оживился однофамилец великого полководца. - Сначала нужно здоровье
поправить, пока командир не видит. Наливай!
Ему плеснули в кружку. Кутузов понюхал и содрогнулся:
- На птичьем помёте, небось, настояно?
- Не-а, у нас так не делают. Это если только для свадеб, чтобы народ быстрее дурел.
- Ну да? - не поверил техник. - А на конском навозе и колючках перекати - поля не
пробовали настаивать?
Он засмеялся, но вдруг резко оборвал смех и стал серьёзным. Потом с какой-то торжественностью поднял кружку на уровне рта, выдохнул воздух, закрыл глаза и стал выливать мутное содержимое в рот. Не пошло. В горле Кутузова что-то булькнуло, словно сработал обратный клапан, и жидкость вылилась обратно в кружку. Но он был упрям. Ещё сильнее сжав веки, предпринял повторную попытку, на сей раз увенчавшуюся успехом. Проглотив пойло, закатил глаза, замахал руками и выдохнул одно слово:
-       Дай!
Ему протянули кружку с водой. Запив и отдышавшись, заключил:
- Горлодёр, его мать! Себе!
Привычный к самогону тракторист выпил не поморщившись.
- Всех угости, - распорядился техник, закуривая.
Второй раз предлагать рабочим было не надо. Две бутылки выпили за три минуты. Перекурили. Завязался разговор, но Кутузов одёрнул, покосившись на самолёт:
- Хватит болтать! Давай ещё по единой, пока лётчики не видят.
Вторую он проглотил решительно и сразу, долго нюхал промасленный рукав комбинезона.
- Третья, как вода пойдёт, - пообещал он.
Но третью ему было выпить не суждено. Увлекшись разговором, не заметили, как подошёл Клёнов. Мутное содержимое оставшейся бутылки и оживлённый разговор не вызывали сомнения, чем тут занимались.
- Так! - произнёс Гошка с угрозой в голосе и оглядел вмиг примолкших мужиков. -
Было вам говорено, чтобы во время работы - ни капли спиртного?
Ответом ему было молчание.
- Я всех спрашиваю и тебя тоже, Алексей Иваныч?
- Дык, мы тут это, вот, так сказать, и не это самое, - замямлил Кутузов. - Хотя, как бы это сказать, поскольку не летаем, ну и головы вот...
- И головы у всех болят?
- Есть немного, - сказал один из рабочих.
- И вы хотите, чтобы они ещё сильнее болели?
- Не, не хотим. Нам вот он говорил, что от химии это полезно. В качестве этой, как её, компенсации.
- Будет вам компенсация.
Клёнов поднял оставшуюся бутылку и, размахнувшись, швырнул в сторону. Сосуд, вращаясь, полетел. В воздухе от вращения пробка из газеты выскочила, и самогон с хлюпаньем начал выливаться. Все молчали, наблюдая за полётом бутылки.
- Концерт окончен. А тобой я ещё поговорю, Алексей Иваныч.
-       Уж и опохмелиться нельзя? - слабо огрызнулся техник. - Зачем чужое добро
выбросил?
- Я вас предупреждал, чтобы на аэродроме никаких пьянок. А ты дед куда смотришь?
Почему безобразие допускаешь?
- А я не допускаю безобразиев, - возразил дед, - я при исполнениях. На посту нахожусь. А эти, - кивнул на рабочих, - завсегда на работах пьют. В колхозе все пьют и ничего. Нынче уж времена не сталинские, на Колыму не сошлют.
- А зря, - посожалел Кутузов.- Надо бы вас, алкашей, всех туда отправить. И меня
совратили. Теперь вот нагоняй от командира получай!
Клёнов едва сдержал смех. Он прекрасно понимал, кто организовал распитие самогона.
- На сегодня, всё, мужики. Все свободны. Кутузов, зачехляй самолёт - и домой.
- Мне в мастерскую нужно, - ответил техник, - тягу вот заварить требуется.
Лопнувшую тягу он обнаружил и поменял ещё три дня назад. Но сейчас это хороший
повод, чтобы уйти от всевидящего ока   командира. Дело с бензином нужно довести до конца.
За час до захода над деревней низко промчался самолёт, взревев двигателем. В некоторых домах, где ещё живы были древние старушки, раздалось «Свят-свят!». Но не успели они омахнуть себя крестным знамением, как шум кончился.
Малышев выбежал на улицу, когда самолёт, резко упёршись правым крылом в небо, заходил на повторный заход. По номеру на крыле определил, что прилетел Долголетов.
Через полчаса Григорий хмуро оглядывал храпящего Кутузова.
- Надрался?
- Сказал, что тягу в мастерской нужно варить. Ну и... привезли на машине.
- Понятно.
- На базу вернёмся - откажусь от него, - сказал Клёнов. - Он же спит прямо под капотом.
- Как двигатель работает? Учти, Жорка, жизнь свою закладываешь, после него взлетая.
- Пока нормально. Пару раз, правда, потряхивало. Но недолго.
- Это бывает. Что же, хватит вам тут сидеть, завтра на новую точку перелетаем.
Санитарную норму вам продлили.
- Как же? Мы ведь тут ещё два дня должны работать, - удивился Малышев.
- Вот и будешь совмещать на новой точке две работы. Понимаешь? Здесь-то вы всё
закончили фактически?
- Закончили.
- Ну и чего же тут сидеть? А бумаги и на новом месте можешь оформить. Главное, чтобы заявки были закрыты. Будете работать рядом с Лёхой Гореловым.
Утром в правлении колхоза они оформили все документы, поставили, где полагается, подписи и печати.
- Чего заторопились- то? - спросил агроном. - Вы же завтра хотели улетать.
- Начальство торопит, - кивнул Клёнов на командира звена.
- Не я тороплю, заказчики торопят. Всем хочется быстрее отработать.
- Понятно. Ну, бывайте, здоровы, ребята! Машина отвезёт вас на аэродром.
В течение часа собрали всё оборудование и загрузили в самолёт. Аэродром сразу как-то опустел. Сиротливо остались стоять только будка сторожа да ёмкость из-под бензина.
- Ну, вот и всё. Перекурим и - вперёд. Ты, Кутузов, ничего не забыл? Как головушка-то бо-бо?
- Нормально, - совсем не весело проскрипел тот. - Ничего не забыл, даже барашка взял.
- Какого барашка?
- За бензин дали, не пропадать же ему. Взлетим - приедут люди, заберут.
- Оп-па! И куда ты его денешь? Не домой же летим. Ведь пропадёт!
Клёнов с Малышевым только переглянулись и пожали плечами.
- Я ещё вчера договорился, - пояснил техник. - Вон он, в чехле завёрнут. Не пропадёт. Шашлык вечером сделаем.
Кутузов не сказал, что в придачу к барашку ему дали трёхлитровую канистру самогона, которую он старательно завернул среди своего походного барахла.
Лётчики никогда не обращали особого внимания, что возят с собой техники. Возят - значит надо. Это Кутузов знал и за канистру не опасался. Она уютно лежала, завёрнутая в старый промасленный запасной чехол от двигателя. Среди многочисленных коробок и ящиков с запасными частями она совсем не бросалась в глаза.
- Ну, ты артист, Алексей Иваныч, - помотал головой Долголетов. - А бензин-то хоть списали? - Или на вас числится? - посмотрел на Клёнова. Тот в свою очередь посмотрел на Малышева.
- Чего списывать - если его нет? — поморщился Кутузов.
- А барана за красивые глаза дали?
- По документам он отработанным числится, - пояснил Дима.
- Ага, наэкономили, - понял Григорий. - Бизнесмены хреновы!
- На то она и химия, - пожал плечами Малышев.
Они взлетели, сделали традиционный круг над аэродромом, прощально пронеслись над самыми крышами деревни, распугивая кур, собак и прочую живность и, набрав высоту, взяли курс на северо-запад. Им предстояло пролететь-то всего ничего, каких-то сто километров до нового места базирования. Но десятой минуте полёта вдруг неожиданно и резко затрясло двигатель.
- Вверх! -  мгновенно отреагировал Долголетов, хватаясь за рычаги управления
двигателем. - Набирай высоту! - заорал Клёнову. - Дима, твою мать! Смотри вниз, где там
можно пристроиться. Всюду лес, чёрт возьми! Закон пакости!
                ----------------------------
                продолжение следует