Сказать

Замечательный день. Хоть и пасмурно. Сегодня он опоздал на работу. Выбирал кольцо для неё. Они уже три года вместе. Он всё сомневался. Он так много говорил, и так ловко избегал слова «люблю». Заменял его всякой чушью. Хватит! Пора! Он понял это именно сегодня. Вечером он попросит её стать его женой, и она ответит «да». Ведь он любит её. Они будут счастливы! И это правда!   
 Звонок.
 -Алло!
 - Сазонов Сергей Дмитриевич? 
 - Да.
 - Говорит старший следователь Князев. 
 - Да, в чем дело? 
 - Вам знакома Светлова Ирина Сергеевна? 
 - Да, она моя неве… мы встречаемся. А что случилось? 
 - Она мертва. Несчастный случай… 
 - Что?! Что за чушь вы несете?! Как вы смеете?! 
Они были бы счастливы, но дождь; но грязь на подошве её туфель; но скользкая лестница эскалатора. 
 - Успокойтесь! Я вам соболезную… 
 Работа следователя Князева: сообщать людям катастрофу самым будничным тоном. 
 - Кто… Как… Что…
 Мерзким будничным тоном: 
 - Она поскользнулась на эскалаторе метро. Погибла в следствии перелома шеи. Соболезную. 
 - Как?
 Слезы. 
 -Почему?
 Горечь. 
 - Не может быть! 
 - Я дам вам адрес морга… 
 Бездна. 
                *** 
 Они хотели побывать в пустыне. Но он едет в морг. 
 Они хотели делить ночи пополам. Но теперь все ночи только его. 
 Они хотели жить; вместе. Но теперь он хочет умереть; один. 
 Они хотели назвать сына Егором, а дочку Настей. Но… 
 Смерть. Шипучий яд на наших языках. С-с-с-смерть! Её не звали. Она проскользнула мимо него. Холодная, как могильный гранит. Она пришла за ней. Она дождь. Она грязь. Она крутая лестница…   
 Фары встречных машин глушили его. Он вел машину. 
 Оцепенение. Твоё сознание атрофируется. Ты не можешь думать. Ты – пустота. Все, что происходит – мираж. Ты можешь вести машину, ты можешь курить, но тебя нет. Тебя смыло дождем, как тусклый акварельный рисунок.   
 Дождь. Вечер. Дорога. 
 А помнишь, вы просидели дома целую неделю?! А как вы кормили голубей на площади?! Помнишь?! А глаза её помнишь? А смех? Как вам было хорошо. Как вам было… Было...   
 Ливень, а твой рассудок – дотлевающий огонек. Его нет. Его изнасиловал и расчленил тот чудовищно - спокойный голос. Он говорил тебе о том, что теперь ты ничто, так, словно заказывал пиццу. Он говорил тебе, что твоя лучшая половина мертва, так, как нерадивый школьник без выражения читает стих. Он говорил; ты умирал. 
 Вы бы умерли в один день. В один день. Этот день? Уже ночь… 
 Ты рассказывал ей о чудесах, о мире, о детях и животных. Она светилась счастьем, и ты пылал. Конец всему. В одночасье. А что ты так и не сказал? Футляр в кармане. 
 Пригород. Глушь. Здесь. 
 Машина остановилась перед низким, грубым кирпичным зданием. 
 Морг.
 Морг. Это слово как точка. Ты жил, но морг, точка! Конец. Без титров. И дальше ничего нет. Ничего. Люди в белых халатах; Хероны.   
 Бросил машину. Дождь. Холодный? Ты не обратил внимание. 
 Там, за тучами звезды. Вечные. Им не ведомо отчаяннее. Бездушные лампочки. 
 Ты мокрый.
 Здание небольшое. Его можно обойти. В него нужно войти. Скромный приют…
                *** 
 - Сколько он уже на улице? 
 - Да часа три уже кругами бродит. 
 - Девушка. Молодая. Он пришел проститься. Проведи его. 
 - С чего вывзяли, Альфар Уфастович?
 - Петр, ты забываешься! Я сказал, проведи его. 
 - Простите, учитель, но этот забулдыга не внушает мне ровно никакого доверия. 
 - Сегодня утром тебе бы так не показалось. Горе меняет людей. Он продрог. Живее, Петр!   
 - Как скажите.
 Петр накинул кожаную куртку и вышел в дождь. 
                *** 
 Слова. Кто это?
 Дождь приглушал слова. 
 - Что?
 - Я говорю дождь ведь, а вы тут мокните. Пойдемте, посушитесь, погреетесь. И что вы тут вообще делаете? – спросил парень с зеленым ирокезом. 
 - Кто вы?
 Парень в короткой, клепанной металлом куртке сказал: 
 - Я тут работаю. Пойдемте! 
 Парень с синим и красным зрачками взял тебя под руку. 
 - Куда?
 - Внутрь, - парень с большим количеством металлических колец в коже лица указал на дверь. 
 Дверь. А ведь ты её не видел. Ты её искал, но не видел. 
 Парень, в тяжелых армейских ботинках представился: 
 - Меня зовут Петр. 
 Тебе бы этот парень показался странным. Но тебе сейчас все кажется. Все до реальности нереально.   
 А внутри тепло. Тепло – это когда не холод. Тепла нет, если всегда холод. Тепло после холодо пошлое. А холод есть всегда. Холод – это смерть частиц. Их замирание. Навечно. Или на пару секунд.   
 Обветшалые стены, с которых чешуёй свисала штукатурка. Покрашенные до середины. Выше мертвенно-белая известка. Тепло. 
 - Как вас зовут? – поинтересовался парень в камуфляжных штанах. 
 Твоё имя имеет значение. Значит, ты еще жив. Или нет, твоё имя по-настоящему приобретает значение, только тогда, когда ты уже мертв. 
 - Сергей.
 - Отлично, Сергей. Сейчас мы идем к Альфару Уфастовичу. Пить чай. Вы еще успеете оценить его по достоинству. Я про чай. 
 - Да, - ответил ты. 
 Ты ответил. Значит кровь в твоих жилах еще не запёкшееся холодное алое желе. Забавно.   
 Вы шли, и стены продолжали быть параллельными. Тепло пахло сырость, мертвыми людьмии формальдегидом.   
 Комната оказалась светлой. Пахло иначе. Травами, приятной формацептией и пылью. Огромные столы были уставлены уродливыми колбами. На плитке кипятился нестандартной формы чайник. Он был похож на лампу.   
 - Присаживайтесь, - пригласил парень с окольцованными сталью и медью пальцами. 
 Петр сказал:
 - Но сначала снимите пальто. 
 Ты снял. С пальто струилась вода, словно кровь из горла подвешенной туши. 
 Сидеть комфортнее, чем стоять. Тем более стоять под дождём. И ты начал мерзнуть. Там, на улице твоё тело забыло, что такое тепло. В тепле же его охватила судорога радости. 
 Петр повесил верхнюю одежду и одел белый халат. Сочетание. 
 - Итак, чай, - говорил Петр, разливая напиток в кружки. – Альфар Уфастович - патологоанатом. Я его ассистент. И ученик. Скажу тебе по секрету, дружище, он дьявольски много знает. 
 Протянул тебе кружку. Кажется, кружка обожгла тебе руку. 
 - Ты пей, пей. Поможет. Ты сейчас чертовски плохо соображаешь. 
 Пар пах пустыней. Но ты не знаешь, как пахнет пустыня. 
 Ты сделал глоток. В твоем черепе взошло солнце. Но только на миг, и сразу потухло. Инстинкт жизни в тебе заставил сделать еще один глоток. И еще. Ты пил. И тебе нравилось. 
 Всё вокруг стало насыщаться цветом. Тусклость таяла. Шелушилась муть на зрачках.   
 Ты увидел дверь. Дверь открылась. И закрылась. Стоял изрядно пожилой человек, тоже в белом халате. Его лицо было пепельным. Шрамы знаний и опыта исполосовали всё лицо. Звериная цепкость серых глаз. На обеих руках не было мизинцев. 
 - Сергей, - голос, словно шелест страниц древних книг. – Приветствую вас. Что привело вас к нам в столь поздний час? 
 Ты собрал мусор своих мыслей в кучу:   
 - Ирина…
 - Ваша девушка? 
 - Моя…
 Теплая капля поползла по твоей щеке. 
 - Я говорил ей все… Я рассказывал ей обо всём… Слова, слова, слова… Дьявол, столько слов… и среди них нет… того. Слова, которого она ждала...Слова, которое так долго зрело…в моей беспутной голове… 
 Ты заикался. Что-то сдавливало тебе грудь. Словно сжали в кулак. 
 А за окном шипел дождь. 
 Проклятый дождь! 
 - Вы пришли проститься. Вы бы сказали ей, если бы она могла слышать? 
 Твои мысли по-прежнему мусор. 
 - Да, - и чуть помедлив. – К чему такие вопросы? 
 Альфар Уфастович повернулся к Петру. 
 - Думаю, еще не поздно. 
 - Вы уверены? 
 - Сигизма ваурта-ла, Петр. 
 - А, точно!
 - Я всё подготовлю. А ты подготовь Сергея. 
 Резко развернувшись, старик скрылся за дверью.   
 Петр посмотрел на Сергея. 
 - Любовь. Она как формальдегид. Бесполезна и даже опасна, если не знать её свойств. Ты действительно любил её, приятель?   
 - Да.
 -Тогда всё получиться. 
 - Получиться… 
 - Я учился на медицинском. Меня не хотели брать, из-за моего, ммм… взгляда на вещи. Но им пришлось. Я сдал вступительные экзамены на отлично. Но меня с позором выгнали, из-за, ммм… моей тяге к экспериментам. Почему-то они назвали это глумлением. Вскоре, меня пригласил к себе Альфар Уфастович. Он рассказал мне о некоторых вещах. Я назвал его психом. Он показал мне пару вещей. Я целовал его руки.
 Знаешь, а ведь у души есть нить. Она привязана к телу еще некоторое время.
 Я знаю, чего ты хочешь. Но не испугайся этого. Найди в себе силы. Подумай о том, что ты хочешь сказать ей.   
 А ведь все это бред! Хотя, какая разница… 
 - Готово, - прошелестел голос Альфара Уфастовича. – Туда, - указал четырехпалой рукой на дверь, из которой вышел. 
 Дверь поддалась легко. По ногам пополз холод. Холод добрался до ребер. Холод превратил дыхание в пар. Дверь закрылась. 
 Тишина. Гудят вентиляторы холодильных установок. 
 Комната бела и стерильна. В центре металлический стол. На него с потолка падает луч света. На столе лежит она. Укрытая тонким снегом простыни.   
 Она. Бледна, как лунный свет. Чиста, как жемчуг. Она прекрасна. Шея повернута на бок. Словно надломлена. Её глаза закрыты, как в том безмятежном сне. А под ними синие круги. Глазам не видеть более…   
 - Ира…
 Ты подошел к ней. 
 - Ирина…
 Ты взял её холодную руку. 
 - Ирочка…
 Ты поцеловал её остывшие губы. 
 - Прости меня… 
 Ты опустил голову на её неподвижную грудь.   
 И ничего. Морг. Ты жил… 
 Её рука в твоей руке, как прежде. Нет, не как прежде… 
 Пальцы её рук. Они зашевелились. 
 - Сережа.
 Она сказала:
 - Сережа. Там так красиво. 
 Ты поднял голову. Медленно. Чтобы не спугнуть это видение, этот сон, эту галлюцинацию. 
 Её глаза открыты. Они голубые. Были. Теперь они льдистые. 
 - Там наши родители. 
 - Как они?
 - Они рады, что ты есть. 
 Улыбка её губ. Не тех, что прежде. Не та, что прежде. 
 - Ира. Ирочка… 
 - Меня отпустили не на долго.
 - Ирочка, я люблю тебя, я всегда тебя любил. Прости меня, что не успел подарить тебе всё. 
 - Я знаю, я всегда знала. Я тоже люблю тебя. Теперь я понимаю, насколько сильно. 
 Ты достаешь футляр. 
 - Вечером. Мы были бы счастливы. 
 Открываешь его. 
 - Какое красивое! Надень, пожалуйста, Сережа, я могу шевелить только головой. 
 Её пальчик. Тонок и хрупок. Желтый металл сияет на фоне безжизния. 
 -  Мне пора. Спасибо, что ты был. 
 Тот слабый свет, который пробивался через мертвую толщу её глаз – потух. 
 Ты сказал.
 Что ты чувствовал? 
 А за окном шипел дождь. 
 Будь проклят этот дождь!