Легкими шагами по осколкам

…Каждая из них успевала пробыть лишь доли секунды. Она внезапно рождалась фонтаном нерастраченных фейерверков, насквозь пропарывая иссиня-черное небо кривыми искрящимися щупальцами, проглатывала сгусток темноты вокруг себя и исчезала, неожиданно, но неизбежно, оставляя за собой долгий дымчатый след. Их было не много и не мало, не больших и не маленьких, да и  можно ли в небе распознать размер, но они были прелюдией, вестниками скупой и совсем не соленой, но, наконец-то выплаканной слезы. Этого единственно жданного, влагой набухшего плода. За ней последуют миллиарды других, крупнее и пропитаннее солью. Они успокоят разгоряченную грудь Земли, охладят пылающие сосцы, к которым всем нам суждено прильнуть. И все же не они, совершенные своим предназначением, сильней и пламенней любимы матерью-небом, а их робкая маленькая предшественница – первый – самый выстраданный – ребенок. 
Мне хотелось, вынырнув, поймать эту первую каплю еще не начавшегося дождя горячими губами и вместе с ней выпить эту бездонную тайну рождения. И после еще долго не возвращаться к себе вниз, где так чудесно и загадочно, но никогда не бывает грозы.
Дождь – все, что у меня осталось…

***

…Посмотри на спящего. Что ему снится? Может быть волшебные, воздушные, с розочками из белого крема, таящие в своих снежных серединках маленькие ранки клубничного варенья, и тающие во рту бабушкины пирожные из далекого забытого детства? Где это? …Вот лицо его теряет резкость черт, разглаживаются морщинки, и исчезает печать дневных тревог. Теперь он маленький смеющийся мальчик, трогательный и наивный – никогда не бывший взрослым. Где это? 
Там, где тишина и прохлада, и мерцающий луч далекого Солнца становится влажным и зеленым, а его прикосновения не такими обжигающими. Там, где звуки не так резки и совсем нет запахов, но зато есть неповторимая, зачаровывающая пластика движения…  Там, где никогда не бывает пирожных.
Посмотри на спящего… Может быть, это ты?

***

За что я люблю буйное, пышущее здоровьем утро, так это за его потрясающе детскую наивность. Оно врывается в мое окно каскадами золотых брызг с фанатичной уверенностью, что его здесь давно и с нетерпением ждут. Оно просто не верит, что может быть по-другому. И мне ничего не остается, кроме необходимости подчиниться задорному напору этого искрящегося ребенка. Все «спящие красавицы» неминуемо должны проснуться. Иначе сказка теряет смысл. И поэтому когда меня безудержно взасос целует утро, я просто не могу не раскрыть ему своих губ и не вплыть в распахнутые объятия вечно юного нового дня.
Долгий, долгий день… Как настойчиво он требует к себе внимания! Стремясь насытить меня впечатлениями, он захлестывает волнами переживаний и ощущений, и я захлебываюсь бурлящей, через края льющейся жизнью. Что мне делать? Что делать? 

***

…В ту ночь, когда я бежала по темным извилистым улочкам незнакомого, ненавистного, города – никуда – обезумев от страха и боли; в ту ночь она вышла из темноты и увела меня к себе, своей свече и резному дубовому столу, перу и чернилам. И там – здесь – в этой самой комнате постепенно стали уплывать из сердца события и персонажи моей прошлой жизни. Страшные или нет? Странные или нет? Медленно – час за часом, день за днем, я привыкала к своим ногам. И перестала искать воду. Хотя иногда по ночам еще мучают навязчиво ранящие образы таинственных гротов, которые я жаждала исследовать, но так и не успела. Здесь я, наконец, осознала, зачем я бежала в ту ночь. Бежала, не понимая, что бегу, но это уже были ноги – я искала воду, забыв, что больше никогда не смогу туда вернуться… живой.
Дождь…
Капли горя стекали по моим ладоням…
Но осталось еще кое-что: то, что чудом удалось сохранить и то, что и само по себе чудо и последняя память о моем происхождении – волосы. Где еще ты видел такую палитру?! Все цвета моря, от глубокого зеленого с нитями синевы ночного шторма до нежно-розового оттенка крошечных рачков… Первым порывом после встречи с людьми на берегу был остричь их наголо.
Люди на берегу! Люди!
Наголо! Наголо! Наголо.
Он умер. Умер.
…Ты можешь счесть меня странной, но я не колдую над котлами и не бормочу нараспев молитвы. Да и ты сам приоткрой на миг створки своего мирка. И там в каком-нибудь пыльном, темном, заросшем паутиной закоулке ты найдешь и свой пузырек с секретом. И неизвестно еще, чем окажется его содержимое: какую неутоленную страсть, какой скрытый порок прольет он на твои безупречные ладони.      
Марина…
Как же? Как же это случилось? Тебя еще не точит ненасытный червячок любопытства? О, это долгая история. К тому же обреченная на печальный конец. Это как агония заката: лавой разливается по горизонту и из последних сил пылает, так до конца и не поверив, что ночь неизбежно растворит его пламя. Я – его последний язычок. А дальше догадайся сам. И когда ты, не в силах скрыть изумления, воскликнешь: «Неужели ты – та самая?!» Я лишь беспомощно разведу руками, не имея возможности хоть что-либо доказать. Веришь?

***

Море… Разлитая до горизонта, вышедшая из берегов душа. День за днем лениво и величественно играет оно каскадами изумрудных с пушистыми белыми шапками волн, без сожаления выплескивая на берег все, что не нашло себе места в его прохладном лоне. …Меня вынесло на камни как пустую бутылку; сверкающую наготой и обтекаемостью форм. Море не прощает измен. Не удивительно, что отец сначала не поверил, а, поверив, посчитал меня полной дурочкой. Мое здравомыслие атрофировалось, пропитавшись этим ядом первого чувства.
На рассвете меня, дрожащую от холода и страха, нашли  рыбаки, похотливые, пропитавшиеся солью и смертью убийцы. …
Жалею ли я? Иногда жалею… Но у меня уже есть ноги, которые, кстати, получились очень не дурны, хотя я так и не смогла к ним до конца привыкнуть.
К тому же иначе я бы никогда…
Все.

***

Мы сидели на берегу. На сырых, отшлифованных водой, камнях. Синее Солнце тихо потрескивало у самой кромки колыбели жизни, считанные минуты оставались до того момента, когда его раскаленный бок с шипением коснется холодной влажной поверхности. Надвигался обычный вечер, и мягкий красноватый туман уже протягивал свои пухлые пальцы к ничего не подозревающим деревьям. Мы сидели… Он увлеченно, забыв о том, что я … и сейчас – здесь, в полуметре, рассказывал о том, как... Его голос дрожал, соленый ветер подхватывал слова и ррраз! – всаживал их как дротики в самую серединку – туда, где в одной точке смыкаются все предсердия и желудочки.
Я неподвижно сидела, уже почти не слушая, и решала, как лучше умереть.
Тук! Тук! Тук! Бьется сердце – остановись.

***

Жаль, что не получилось… Хватит сказок! Сегодня я не смогла изящно нанизать слова на нитку. Я просто бросала их, и они откатывались как бусины – каждое по своему усмотрению. Завтра я сделаю из них ожерелье.

***

Неужели ты действительно решил это написать? Все это так мало похоже на правду… Хвост? Ты думаешь? Нет, его больше нет.
Знаешь, ты…