11. Задушевные разговоры. Книги

11. Задушевные разговоры. Чтение.

      
          После игр, беготни, похода в бор или на речку, усталые и проголодавшиеся, мы шли к нам домой для передышки. Бабушка Клаша звала нас к столу выпить толокна (теперешние дети, наверное, не знают, что это за напиток) или откушать дерунов. В меню нашей семьи деруны появились случайно. Впервые  я попробовал их у Шеленговских. В многодетной семье Шеленговских не было разносолов, но зато были деруны, и  однажды они меня ими угостили. Деруны мне очень понравились, и  я попросил бабушку, чтобы она их нажарила. Бабушка была отменной кулинаркой, но о существовании такого блюда - деруны, понятия не имела, и  за их  рецептом пошла к Шеленговским. С тех пор деруны заняли достойнейшее место в нашем домашнем меню.

          От толокна и от дерунов мы с Валей не отказываемся. Бабушка быстро трёт на тёрке несколько картофелин, разжигает примус и жарит нам деруны. Мы с аппетитом их поглощаем, запивая толокном.
      
          На праздники бабушка Клаша пекла пироги. У Берестовых их не пекли, у них не было для этого условий. Печь пироги – это тоже праздник. Вот когда оживала наша русская печь. Следить за процессом приготовления пирогов было очень интересно. Бабушка замешивала тесто, а нас посылала в сарай за дровами, наказывая, чтобы принесли берёзовых – от них больше жара. Пока топилась печь, бабушка лепила пироги: с пшенной кашей, с капустой, с мясом, с повидлом, с творогом, и укладывала их на большие противни. Бабушка священнодействовала с пирогами, а мы, глядя на ее проворные руки, вспоминали тех пекарей, которые лепили баранки. Здесь нас никто не гнал, и мы чувствовали себя участниками процесса.
    
           После того, как дрова в печи прогорали, длинной кочергой бабушка раздвигала алые угли в стороны, освобождая место для противней. Печь большая, вместительная, и в неё помещалось сразу несколько противней. Но вот устье печи закрывается заслонкой, а мы с Валей, чтобы скрасить ожидание, идем играть в шахматы. Наконец, пироги извлечены из печи, они румяны,  аппетитны, пышут жаром. Мы получаем по   пирогу, и, перебрасывая их с руки на руку, довольные бежим на улицу.
      
          На Пасху бабушка пекла куличи в высоких жестяных формах, а еще делала творожную пасху с изюмом и ванилью. Творожная пасха укладывалась в деревянную раскладную формочку в виде египетской пирамиды. На стенках формочки были вырезаны восьмиконечные кресты, а по бокам у крестов буквы I и X - инициалы Иисуса Христа. Когда пасху извлекали из формочки,  кресты и буквы IX выпукло отпечатывались на её боках. И куличи, и пасху можно было откушать по возвращении бабушки из церкви. Мой отец, несмотря на свой атеизм, с аппетитом уплетал и то, и другое, а нам с Валей – лишь бы было вкусно.

          На этой печи, из которой по праздникам появлялись такие вкусные бабушкины пироги, было наше заветное местечко. Задняя часть печи выходила в маленькую комнатёнку, расположенную за кухней. Там стоял знаменитый бабушкин сундук. Когда в 1941 году мы бежали из Калуги от немцев, бабушка сложила в сундук всё самое ценное, что нашлось в доме. Всё сложенное, вместе с сундуком, когда мы покинули Калугу, и было похищено. На этом сундуке, а чаще на печи, мы с Валей  уединялись для наших мальчишеских разговоров. На печи хранились мешочки с сухарями. Это бабушка, наученная голодом 20-х и 30-х годов, делала запасы. Мы сидели на печи, хрустели сухарями и что-то друг другу рассказывали, о чём-то мечтали.

          Наши разговоры по своему содержанию  были очень разными. Я уже упоминал о том, что мы мечтали дожить до следующего столетия. Еще мы пытались заглянуть в будущее, определиться, кем мы станем, когда вырастем. Валя сочиняет стихи, значит быть ему поэтом. А может быть историком, как его отец. Нет, лучше поэтом, как Пушкин или Лермонтов, – на меньшее мы не согласны. Однако твердости в Валиных мечтах еще нет. А кем стану я? Наверное, военным. Валя в этом намерении меня поддерживает. Буду танкистом, нет - лучше лётчиком. Но определенности тоже нет.
      
          А доживем ли мы до следующего века? И сколько тогда нам будет лет? Мы будем старше, чем наши бабушки (впрочем, моей бабушке Тане было тогда уже за 80 лет).
Нас волновало не только наше будущее, но и то, что нас окружало. Откуда всё это взялось: звери, птицы, рыбы? Как человек стал человеком? Кто сотворил землю, луну, солнце? Нас растили атеистами, и в божественное сотворение мира мы не верили, но и в научных объяснениях нам не всё было ясно, да и кругозор наш не был столь велик, чтобы  разобраться во всех этих не простых вопросах. Наш детский разум еще не мог многого постигнуть, а вопросов было много, и мы пытались найти  на них ответы. Были и такие вопросы: есть ли жизнь на Марсе, на других планетах? Валя уже успел прочитать  «Из пушки на луну» Жюля Верна, делился со мной прочитанным, и реальность путалась у нас с фантастикой. Конечно, мы были уверены, что жизнь на других планетах существует

           Валя читал не только Жюля Верна, им были прочитаны такие «взрослые» книги, о которых я прежде  не слышал, например, «Гаргантюа и Пантагрюэль» Ф. Рабле, «Необычайные приключения Тартарена из Тараскона» А. Доде (кажется, они имелись в домашней библиотеке Берестовых) и другие. Я тянулся за Валей и тоже пытался читать «взрослые» книги, но когда  спрашивал их в библиотеке, частенько получал отказ: «Читать такие книги тебе еще рановато». Тогда я брался за те, что были дома у нас и у Вали.

          Там, на печи, мы обсуждали прочитанные книги.

                …В школе книги,
                И дома книги, с Вадимом, с другом,
                Мы то и дело книги обсуждаем.

          Чтение у нас занимало много времени, так что в нашем духовном воспитании участвовали великие педагоги – писатели. Теперь я не помню, какая домашняя библиотека была у Берестовых. В памяти остались лишь  толстые книги по истории с   прекрасными гравюрами. Книги – дореволюционного издания и мы бережно их листали, чтобы не запачкать.

          А у нас дома, кроме прекрасного издания сочинений Фенимора Купера,  были, конечно, и другие книги. Отец когда-то работал в КОГИЗе (Калужское отделение Госиздата), что давало ему возможность пополнять домашнюю библиотеку.

          Когда Валя стал завсегдатаем  нашего дома и ознакомился с нашей библиотекой, его очень заинтересовала книга еще дореволюционного издания с ятями и фитами, называлась она «С севера на юг», её автором был писатель-натуралист Николай Каразин (см. фото).Оказалось, что такая  же книга  имелась и у Берестовых, но не сохранилась. Вот что Валя написал о ней в своих воспоминаниях "Светлые силы" в главе "Детство в маленьком городе":
"С книгой ("С севера на юг",- ВИП) я по малости лет обошелся дурно. Черные рисунки меня не устроили и я их раскрасил, а страницы с "плохими" зверями и птицами удалил. Об этой книжке мама жалела всю жизнь. Видимо, любила её с детства". Как я узнал позже, эта книга досталась Зинаиде Фёдоровне в приданое вместе с серебряными чайными ложками и швейной машинкой «Зингер».
И действительно, книгу нельзя было не полюбить: она была очень интересной и познавательной. В ней от имени старого журавля описывалось путешествие журавлиного клина, летевшего в жаркие страны: что журавли видели во время дальнего перелета, мимо каких городов пролетали, какие звери и птицы, а также живописные и примечательные места им встречались в пути.  Кстати,сохранились свидетельства, что эта книга была любима в семье императора Николая II.
         
          Привлекала наше внимание и чудом уцелевшая после пожара годовая подшивка журнала «Нива», кажется,  за 1913 или 1914 год, издания А.Ф.Маркса. Что-то было в нашем доме и из литературных приложений к этому журналу. В «Ниве» было много иллюстраций, а также репродукций картин разных художников.  Хорошо запомнил одну из них: на картине была изображена красавица в русском наряде, перед собой она держала блюдо с высокой стопкой блинов. Картина называлась «Масленица». Последние страницы каждого журнала были заполнены различной рекламой: чудодейственных эликсиров, исцеляющих многие болезни; докторов, исправляющих бюст; французских корсетов на китовых усах; гадалок и ворожей. Ничего подобного в советских газетах и журналах не было, и мы с интересом читали эти рекламы.
      
          Но самой дорогой и интересной была для нас другая книга. В 1937 году отмечалось 100-летие со дня смерти А. С. Пушкина, и к этой дате было издано много юбилейных книг, в их числе академическое издание полного собрания сочинений поэта. Это издание я видел у Валиного одноклассника Субботина Сергея, он жил в частном доме на углу улиц Герцена и Баррикад. Когда нам было уже лет по 12-13, мы ходили к Сергею читать Пушкинскую «Вишню». Но речь идет о другом издании. На мой день рождения моя двоюродная сестра, кузина Таня, подарила мне юбилейное издание избранных произведений А. С. Пушкина, издательства «Детская литература. Москва – Ленинград, 1937 год», под редакцией и с комментариями В. Вересаева и с подбором иллюстраций И. Л. Андронникова. В книге был чудесный портрет жены Пушкина  Натальи Николаевны,  ранее мною не виденный. Теперь эта книга – библиографическая редкость. Но замечательна она не только этим, она замечательна и своей историей. В ночь с 11 на 12 октября 1941 года Калугу оставили наши войска, и в неё вошли немцы. Наша семья покинула город 8 октября с последними эшелонами. Мама, бабушка и я, имея на руках моих маленьких сестру и брата, не могли взять с собой много вещей, только самое необходимое. И все же я не смог расстаться с этой дорогой для меня книгой, и книга проделала с нами тяжелую дорогу в далекие казахстанские степи, сменила вместе со мной не одно место жительства и всегда занимала почетное место в моей библиотеке. В те далекие детские годы эта дорогая  для меня книга была прочитана нами от корки до корки. Может быть уже тогда, листая это прекрасное издание, Валя проникся той любовью к Пушкину, которая через много лет подвигнет его к трудам над Пушкинианой. По этой причине эту дорогую для меня книгу после смерти Вали я передал на хранение в Литературный Центр Валентина Берестова при Российской Государственной Детской Библиотеке в Москве.

           Интерес к чтению сделал нас постоянными посетителями книжного магазина КОГИЗ, располагавшегося на улице Сталина.

                Денег мало в семье. Но зато в полутьме магазина
                Книжек хоть отбавляй.
                "Мойдодыр", "Гулливенр", "Буратино" -
                Книжный рай!

           Да, в те годы наши родители не могли позволить себе больших трат на книги.  «Денег мало в семье». Так оно и было. Достаток у Берестовых был совсем не велик. Зинаида Фёдоровна полностью посвятила себя мужу, детям и дому. Работал только Дмитрий Матвеевич, и много ли он в те годы получал как учитель? Так что никаких не плановых расходов  Берестовы  позволить себе не могли.
      
          Лариса Васильевна Соколова (Ляля Пчёлкина) в одном из писем ко мне вспоминает об очень примечательном  эпизоде  из нашего детства, ярко характеризующем материальное положение семьи Берестовых. В летнюю пору Ляля, как обычно, гостила у своей тётки. Однажды в их дворе появился Валя, на ногах у него были резиновые галоши. Увидев удивленно-вопросительный взгляд Ляли, Валя смущенно пояснил, что его сандалии находятся в ремонте и кроме галош обуть ему нечего.
   
            Обстановка в квартире  Берестовых была весьма скромной. Никаких дорогих вещей я у них не видел: ни столового серебра, ни сервизов. Чай пили из обычных гранёных стаканов, и в стакан с чаем   Зинаида Фёдоровна клала лишь одну ложечку сахарного песку. И даже самовара, обязательного предмета в калужских домах, у них не было, и воду кипятили в обычном чайнике. Мебель у них была  очень простенькой,  а одежда -  ширпотребовская. Так что далеко не каждая появлявшаяся на прилавках книжного магазина книга, как бы она ни была интересна и желанна, была Берестовым по карману. И все же на некоторые книги деньги находились.
          Однажды в книжном магазине появился роман Чарльза Диккенса «Приключения Оливера Твиста» в твердом зеленом переплете с иллюстрациями Джорджа Крукшенка. Эту книгу Берестовы не могли упустить. Валя, радостный и возбужденный этим приобретением, прибежал ко мне похвастаться. Во мне взыграла зависть и я, как с ножом к горлу, пристал к маме, чтобы она дала денег на покупку этой книги. Мама не устояла и дала мне нужную сумму.  Вот и у меня в руках вожделенная книга – чем я хуже Вали? Читаем с Валей каждый свою книгу и долго обсуждаем злоключения бедного Оливера.
      
          На носу новый юбилей, на этот раз 100-летие со дня смерти М. Ю. Лермонтова.

                Юбилей приближался, как праздник народный.
                Шел тираж к юбилею написанных книг.

          Объявлена подписка на четырехтомник произведений М. Ю. Лермонтова. Санкции от родителей получены, и мы с Валей бежим оформлять подписку. Но, ни одного тома получить не успели.

                И как некогда жизнь твоя, резким ударом
                Был оборван твой праздник. Настала война.

          Однако судьба юбилейного издания неожиданно продолжилась, и она по-своему интересна. Окончилась война, настал 1947 год, наша семья проживала по прежнему, довоенному адресу в доме № 82 по улице Пролетарской, и Берестовы жили по прежнему адресу в доме № 74. И вот в один прекрасный день почтальон приносит из магазина КОГИЗ извещение с приглашением выкупить 1-й том сочинений М. Ю. Лермонтова, того самого, юбилейного издания, на которое мы с Валей подписывались в 1941 году. Видимо картотека подписчиков сохранилась, и магазин стал их разыскивать по прежним адресам.
    
           Теперь этот бедно изданный послевоенный четырехтомник также занимает почетное место в моей библиотеке. Насколько мне известно, Берестовы тоже получили такое извещение и стали владельцами этого четырехтомника.
      
          Поскольку многотомных домашних библиотек наши родители  не имели,  свою жажду к чтению мы удовлетворяли в основном в школьных библиотеках. Что касается периодики, то родители выписывали для меня журнал «Мурзилку», а когда подрос – сначала журнал «Костёр», а потом «Пионер» и, конечно, газету «Пионерская правда». В «Пионере» в 1937 году печатались «Приключения капитана Врунгеля» Андрея Некрасова, а в «Пионерской правде» – «Тайна двух океанов» Григория Адамова. Когда Валя появился в нашем доме, «Приключения капитана Врунгеля» мною были уже прочитаны, так что с невероятными приключениями славного капитана «Беды» и его верного помощника Лома Валя познакомился позже меня. А поскольку эта юмористическая повесть в журнале «Пионер» была напечатана в сокращенном виде,  позже, когда она появилась в полноценном книжном издании, мы с Валей прочитали её еще раз. 
    
           И «Пионер», и «Пионерская правда» прочитывались нами  запоем, причём как-то так получалось, что свежий номер журнала или газеты Валя успевал прочесть раньше меня.  Обычно Валя появлялся у нас с вопросом, был ли уже  почтальон с очередным номером газеты или журнала. Вспоминается такой эпизод. Когда Валя пришел, моих родителей уже не было дома - они ушли на работу, и только бабушка Клаша сидела у шумящего самовара с очередной чашкой чая. Чай она пила  вприкуску, раскалывая куски сахара специальными щипчиками. От чая Валя сразу же отказался: он увидел свежий номер газеты, схватил её и стал быстро просматривать. Найдя продолжение «Тайны двух океанов», положил газету на диван, и  склонился над нею в очень неудобной позе. Он забыл очки, и, чтобы лучше видеть, пальцами оттянул кожу от глаз к вискам, от чего его глаза превратились в щёлочки, но только так он мог читать. Опять Валя прочитает газету раньше меня. Я зову его на улицу, но, увлеченный чтением, он меня не слышит. Раздосадованный,  ухожу один, но, ни во дворе, ни на улице еще никого из ребят нет. Послонявшись на улице без дела, через некоторое время возвращаюсь домой и вижу Валю за той же газетой, но сидел он уже не на диване, а на полу в еще более неудобной позе. Как он сполз на пол, Валя, конечно, не заметил, он был полностью поглощён невероятными приключениями команды разведывательной подводной лодки «Пионер».
    
          Бабушка Клаша, глядя на Валю, добро улыбается. Ни бабушку, ни меня Валя, увлеченный чтением, не замечал, и я  снова ухожу на улицу.

          Вглядываясь в те далекие годы, я прихожу к убеждению, что любовью к чтению, к книге, я обязан, прежде всего, моей дружбе с Валей. Я хотел походить на него и быть таким, как он, начитанным, эрудированным. «Всем лучшим в себе я обязан книгам», - говорил Горький.  Так сказать  о себе могли и мы с Валей.

          Валино влияние проявилось не только в пристрастии к чтению, но и в коллекционировании почтовых марок. Среди ребят нашей улицы не было филателистов. Вот, фантики – обертки от конфет – собирали почти все дети, и Валя тоже:

                Собирать я начал в восемь лет,
                Фантики – обертки от конфет.

          Но оказалось, что Валя собирал и почтовые марки. Я сразу же заразился этим увлечением. В книжном магазине КОГИЗ продавались не только книги. Там был отдел, который тоже, как магнит, притягивал нас с Валей. Это был отдел коллекционных почтовых марок. Мы подолгу стояли у витрины, рассматривая разноцветные марки в прозрачных пакетиках. Глядели на ценники и подсчитывали свои не очень-то густые сбережения.

                О прекрасная моя марка Эритреи:
                Отдыхающий верблюд с лебединой шеей.
                Как ни странно, но у стран колониальных
                Марок не было тогда скучных и печальных.

           Валина коллекция почтовых марок, и в ней марка бывшей итальянской колонии Эритреи с изображением отдыхающего верблюда, погибла в санпропускнике города Куйбышева, по пути в Ташкент, куда в 1941 году семья Берестовых бежала от войны.

                Так и жил бы тот верблюд у меня в альбоме,
                Только дома мой альбом и фашисты – в доме.
                Я же в санпропускнике моюсь в Туркестане.
                Марки лучшие лежат, словно клад, в кармане.
                Вшей в одежках у детей паром жгут горячим.
                С ними сгинет и верблюд. Что ж, мы не заплачем.

          Свои марки я тоже утратил и тоже в 1941 году. Немцы были совсем близко, и наша семья срочно покидала Калугу. Тетрадка с моими марками находилась в ящике стола. Ящик заело, и я не смог его открыть. Через пятнадцать лет я уже всерьёз увлекусь филателией и соберу довольно приличную коллекцию марок СССР. Вот оно – Валино влияние. А для Вали филателия так и осталась детским увлечением, марки он больше не собирал.

Продолжение:http://www.proza.ru/2011/08/25/419