Памятное

Главный клинический военный госпиталь
имени академика генерал-полковника медицинской службы
Николая Ниловича Бурденко,
80-е годы.
Памятное

Госпиталь в 80-ые гг. XX века, и как я там оказался.
На призывной комиссии райвоенкомата был определен, как окончивший  железнодорожное училище, в железнодорожные войска. Но волею судьбы и военных дорог после двухсуточного пребывания на городской пересылке, то есть на городском военном сбор пункте на Угрешке, был направлен для прохождения действительной службы в главный военный госпиталь советской армии. Это было время афганской войны. 
Прибыв по назначению, направился сразу после помывки в душе и выдачи впервые в своей жизни военной формы и керзовых сапог на три размера больше  с портянками в карантин,  который находился в бытовой комнате первого этажа казармы. Наша казарма! О ней нужно сказать особое доброе слово. Это здание петровской эпохи в два этажа, с небольшими казематами и сводчатыми потолками, маленькими окошками в толстенных кирпичных стенах.  Второй этаж - спальные помещения замком взвода, водителей спецмашин, санитаров и санинструкторов; канцелярская комната; ленинская комната,  в которой в дальнейшем с карабинами скс мы принимали присягу. Длинный коридор с туалетными комнатами, в которых мы часто «плавали» во время нарядов ночью, когда отмывали кусочком мыла и зубной щеткой стены, полы,  сантехнику.
Моя,  возможно, на первый взгляд простая, но довольно тяжелая служба по нарядам началась в пятнадцатом спец отделении ГКВГ. Дни, ночи бессонных дежурств тянулись чередой.  Следующее место службы -  седьмое неврологическое отделение,  о котором расскажу подробнее. В отделение поступали тяжело больные генералы,  офицеры,  солдаты,  матросы,  получившие различные контузии и недуги во время несения службы,  в том числе в Афганистане.
Как-то во время моего дежурства солдаты внесли носилки.  Я помог  перенести пациента в палату. Утром во время обхода появился начальник отделения полковник медслужбы Заикин,  ранее служивший на базе подводных лодок на северах,  щегольски,  как-то по-морскому совсем  зимой и летом носивший морскую фуражку с позеленевшим «крабом». Следом за своим начальником вошел в палату и я. На койке у окна под белыми простынями лежал маленький сухонький старик. Лицо его было бледно, глаза смотрели спокойно  и очень устало. Позже,  мельком взглянув в медкнижку, узнал имя больного. Это был Георгий Михайлович Бериев, генерал-майор,  человек-легенда, главный конструктор летающих лодок самолетов-амфибий. Он,  руководивший  громадным коллективом людей, приказ которого значил многое, он,  для которого небо и мир были необъятны! Теперь мир этого большого человека сузился до размера госпитальной койки. Тихо лежал под белоснежными хрустящими простынями и умирал. К нему,  кроме его дочерей, подаривших мне сборник стихов Сергея Есенина, к чьим стихам родилась у меня любовь впоследствии, иногда приходили посетители,  которые с большим уважением относились к генералу. Но, к сожалению, диагноз был очень серьезен. И во время длительных и тяжелых перевязок,  когда мне приходилось принимать участие в этих процедурах  вместе с дежурными медсестрами Галиной Кудрявцевой, Светой Никитиной, Людой Руденцовой, Георгий Михайлович вел себя мужественно и достойно. Лишь иногда,  когда ему было особенно больно, еле слышно стонал и называл меня русским медведем,  пытаясь,  таким образом,   как бы противиться самой боли.
А как забыть встречу с замечательным человеком,  участником  танковой битвы под Прохоровкой,  командиром батальона морской пехоты,  капитаном 3-го ранга,  носившим еврейское имя Фроил Нухимович Пресс? Но  он привык,  чтобы к нему обращались  как к Федору Николаевичу. Он прошедшел огненный ад, будучи заживо засыпанным в землянке и получившим множество ранений и контузию,  и после этого продолжил воевать! Но уже после войны  вследствие контузий оказался прикован навечно к койке? Или встречу с человеком - «обрубком», без рук и ног офицером-танкистом, получившем страшные ранения в сражениях, продолжавшим мужественно жить в мирное время? Помню сослуживцев-солдат и Серегу Курганова, парня с белгородчины, который, будучи санитаром, почти два года находился на посту днем и ночью у обожжённого,  с ампутированными ногами,  оторванными кистями рук,  слепым лейтенантом,  сапером из Афгана, спасшего танковую колонну.  Лейтенант просил не сообщать о своем ранении жене. В конце службы Сергей  заработал на нервной почве язву желудка и был комиссован из армии. Тяжело было  видеть груз-300, и родителей,  пытавшихся заглянуть в небольшое оконце.
Мне часто приходилось по службе бывать в центральном патологоанатомическом отделении и на вскрытиях. Осталось в памяти,  какие смертельные раны оставляет война.
Хочется рассказать об одной встрече с уникальным человеком, бывшим поручиком артиллерии Русской армии,  выпускником Константиновского военного училища,  а теперь полковником в отставке Советской армии Борисом Смирновым. Офицер по призванию,  участник почти всех войн XX века. Но самое интересное для меня — он слышал живой голос Шаляпина. По воспоминаниям Смирнова,  когда в комнате пел Федор Иванович, на стол ставили хрустальный бокал,  который от силы голоса на спор трескался. Голос его был неповторим и уникален. По словам полковника, ни одна пластинка,  «современница» певца, даже в малой доле не отражала всех модуляций голоса Шаляпина.
Низко кланяюсь памяти ныне покойного полковника медслужбы 5-го отделения госпиталя Васильева Вячеслава Александровича,  поставившего меня в строй после тяжелейших операций. Огромное спасибо фронтовой никогда не унывающей медсестре Ксении Сергеевне и  операционной медсестре 5-го отделения Надежде.
Будучи жителем Москвы. За время службы никогда не пользовался увольнениями,  а отпуск на двенадцать суток получил только, попав в команду  выздоравливающих  в самом конце службы. Много еще можно вспомнить и рассказать. Но пора заканчивать.

PS: ну, а дальше было увольнение в запас и служба в запасе, но это уже другая история.