Человеческий фактор. Глава 4

Следующий день протекал в повседневной суете. Утро я провел на аппаратном совещании, потом съездил к Андрею в госпиталь, потом разговаривал по телефону с редактором «Российского воина». Так пролетела половина рабочего дня. Я забыл про обед, отдых и прочие мелочи и потому несказанно удивился, когда в кабинет вошла секретарша Яна с подносом в руках.

- Вы не обедали, Павел Владимирович, - сказала Яна, - а мне мама с собой столько еды надавала, что роту накормить можно. Всё свежее, домашнее.

Яна положила на боковой столик салфетку, расставила тарелки, приборы. Словом, накрыла  стол по правилам этикета.
- Хвалю за заботу и инициативу. Садись со мной, - одобрил я девушку.


- Не беспокойтесь. Я обедала, - поспешно отказалась девушка. – Давайте, Бойченко позовем.


- Неужели он не обедал? – с иронией поинтересовался я.

- Он и завтракал, и обедал, и два раза чай пил, - улыбаясь, ответила Яна, - но  не откажется.

- Это точно, - согласился я. – Куда в него вмещается? Ладно, зови этого обжору!

Девушка, довольная результатом операции по приручению Бойченко, убежала звонить и звать недогадливого кавалера на трапезу с начальником. Вдогонку я  окликнул:

- Яна! Напомни  Сергею про генеральскую папку. Пусть прихватит.

Сергей Бойченко, рыжеволосый, длиннющий и худющий инспектор, старший лейтенант и мой любимчик, не заставил себя долго ждать. Сначала в дверь заглянула его рыжая голова.

- Разрешите ворваться?

Получив разрешение, старлей шагнул в кабинет и, состроив виноватую гримасу, простонал:

- Гражданин начальник! Пощадите, накормите, потом расстреливайте.

- Кончай балаган, - простодушно отмахнулся я от его шуточек. – Вымой руки и садись. Есть хочется, слюнки текут, а тебя не дождешься.

- Мы, что? Мы по первому зову. – Посмотрев на разносолы, Бойченко восторженно охнул: - Голубцы, мои любимые! Кто так расстарался?

- Янина мама. Ешь. Служебные разговоры откладываются.

Бойченко поднял руку, как послушный школьник, и, получив одобрение, осведомился:

- На не служебные темы позволите?

- Позволяю, - милостиво разрешил я, с удовольствием поглощая салат, голубцы и бутерброды. Бойченко от меня не отставал, набросился на еду не менее рьяно, но болтать не прекращал:

- О чем прикажете, босс? О погоде, о политических новостях, о хоккее, о наших прекрасных женщинах?

- Балабол, - засмеялся я. – Скажи лучше, долго мне за тебя отдуваться? Пирожки, голубцы, тортики. Тебе хоть бы что, а я скоро в дверь не пройду.

Бойченко удивленно округлил глаза, будто не понял моего намека и лукаво заявил:

- Подчиненные вас любят, Павел Владимирович.

- Меня? Сережа, неужели ты не понимаешь, что это такая особая тактика, женская хитрость. Яна специально приносит с собой кучу всякой вкусной еды, чтобы я тебя приглашал.

- Путь к сердцу мужчины…

- Именно… Девушка славная. Ты поторопись. Уведут.

- Кто уведет? Зарэжу! Моя дэвушка! – с кавказским акцентом воскликнул абрек Бойченко.

- Режь, - согласился я. – Меня первого. Учти, если тут приворотное зелье, то мы с тобой на пару приворожимся.

Бойченко махнул рукой:

- Вы стойкий товарищ. У вас Татьяна Николаевна. Яна мне нравится, а подступиться не решаюсь, - доверительно добавил он.

- Уж, как нибудь, подступись, - тяжело вздохнул я, отправляя в рот огромный кусок торта. – Мочи нет, лопну!

Бойченко засмеялся и пообещал мне наладить свои отношения с Яной. Насытившись, мы перешли к разговору о делах.

- Интересный хлыщ навещал вас вчера, Павел Владимирович. Наша красавица Юлия до сих пор под впечатлением находится. Молодой, красивый, богатый. Прикатил на «Лексусе». Обувь у него шикарная, индивидуальный пошив. Юлька такие штуки с лету просекает.

Я нехотя отмахнулся:

- Да, так, мелкий пакостник. Позже расскажу… Сережа! Что в генеральской папке? Есть подходящий материал?

- Есть, - серьезно ответил Бойченко. – Вам не понравится, Павел Владимирович.

- Почему? О чем речь?

- Там материалы следствия о  безобразиях в Сибирском кадетском корпусе и о вашем друге Евгении Сергеевиче Лещинском. Это бомба, товарищ полковник…

 ***

В папке, присланной из прокуратуры, находились материалы о коррупции в Сибирском кадетском корпусе. Само собой, речь в них шла не о мелком пакостнике Севастьянове.

Прокуратуру интересовали фигуры крупнее и наглее. Комиссии разных ведомств и инстанций обнаружили в корпусе нарушения финансовой отчетности, хозяйственные преступления, хищения, факты поборов и взяточничества. Имелись неопровержимые свидетельства и доказательства. Прокуратура возбудила уголовные дела против начальника ХОЗО, начальника ФИНО и заведующего учебным отделом. Причастность полковника Лещинского к махинациям, как явствует из материалов, не установлена. Но, вряд ли ему удастся усидеть на своем посту.
Мне вспомнился разговор на моём дне рождения, когда Евгений говорил о происках завистников. Неприятности оказались гораздо серьезнее, чем он предполагал.

Вечером того же дня я без предупреждения отправился на Левобережье, на улицу Козырева, где проживает мой друг Женька, чтобы сообщить ему о реальной опасности. Не зря говорят: предупрежден, значит вооружен. Авось, вдвоем мы что-нибудь, да и придумаем.

Благодаря дяде Лёше, я неплохо знаю историю своего родного города Сибирска, не путаю имена знаменитых земляков, свободно ориентируясь в их заслугах. Например, Матвей Козырев – большевик, устанавливающий советскую власть в Сибирске и возглавлявший областную партийную организацию вплоть до страшного  тридцать седьмого года. В период культа личности он был репрессирован, расстрелян, потом посмертно реабилитирован. В период очередной кампании по замаливанию грехов потомки оценили его заслуги перед городом – назвали его именем улицу - новостройку. Прав мой родственник Щербаков: «кидаемся из крайности в крайность». Сначала расстреливаем людей, а потом их именами улицы, корабли, школы и заводы называем. Оболгать человека легко. А как потом его судьба сложится?

Это я уже не о Козыреве размышляю, о Лещинском. Нашли взяточника! Все бы взяточники жили так, как живет Женька!

Обычная двухкомнатная квартира в старом панельном доме, тесная для четырёх человек. Машина у моего друга по нынешним временам скромная – « Жигули – шестерка». Он на ней стесняется ездить на службу, пользуется служебной «Волгой». И дачка у него одно название – родительский огород на шести сотках с сараем вместо дома…

Лещинские ужинали. Светлана засуетилась, пригласила меня к столу. Девушки – близнецы Вика и Вероника вежливо поздоровались и, уткнувшись в тарелки, продолжили трапезу. Евгений полез в холодильник за водкой, предложил:

- Тяпнем по рюмашке для сугрева? На улице похолодало, снег валит. Зима начинается.

- Тяпнем, - согласился я и уселся ужинать вместе с Лещинскими. Я видел, что мой неурочный визит встревожил Светлану и заинтриговал Евгения.

Сразу после ужина мы с ним уединились в маленькую комнату, являющуюся по совместительству спальней родителей, кабинетом, библиотекой и даже спортзалом (в углу у окна каким-то волшебным способом уместился велотренажер).

Молча, без всяких объяснений, я протянул Лещинскому папку с компроматами, сел в кресло и закурил. Никаких служебных секретов я не разглашал, должностных преступлений не совершал. Материалы переданы именно для обнародования. Днём раньше, днём позже узнает о них Евгений, не имеет значения. Почуяв неладное, Лещинский открыл папку осторожно, словно она заминированная. Читал он долго, внимательно. На его лице последовательно отразились любопытство, удивление, растерянность, неподдельный страх. Наконец он поднял на меня глаза и тихо произнес:

- Это конец…

- Почему конец? – горько усмехнулся я. – Это начало, начало конца. В скором будущем тебя ожидают веселые развлечения – активный интерес корреспондентов к твоей персоне и к корпусу, судебное разбирательство, отстранение от должности.

- Смешно, - нахмурившись,  согласился Лещинский. – Умеешь утешить друга. Самое смешное в том, что себе лично я не взял ни копейки. Всё вложено в корпус – ремонт помещений, мебель, оборудование, книги для библиотеки, доплаты сотрудникам. Я считал, что добровольные пожертвования родителей во внебюджетные фонды корпуса законны.

- Увы, - развел я руками. – Закон, что дышло…

- Откуда дровишки? – поинтересовался Евгений потрясывая папкой.

- Задание генерала Ибрагимова. Приказано обнародовать в прессе. Очередная волна борьбы с коррупцией, - объяснил я и добавил: - Ну и работенка у меня! Заказуха и показуха. Дожил! Как киллер получил заказ на уничтожение лучшего друга.

- Тебя пожалеть? – съязвил Лещинский.

- А тебя? – лениво отпарировал я и набросился на друга с упреками: - Женя! Как ты, боевой офицер позволил горстке жадных шакалов обвести тебя вокруг пальца. Неужели ты не замечал возрастающий достаток твоих заместителей – виллы, машины, внешний вид. Твой офицеришка Севастьянов прикатил ко мне на «Лексусе» последней модели и не скрывался. На капитанское жалование такую роскошь не приобретешь. Ты, разумеется, помнишь, в какие долги мне пришлось залезть, чтобы старую подержанную «Ауди» приобрести. Мне, полковнику…

- Как прошла твоя встреча с Севастьяновым? – остудил моё негодование Лещинский.

- В теплой дружеской обстановке, - ответил я. – Мне предложили купить покой и благополучие сына. Фокус. Пачка банкнот  и героин превращается в аспирин.

- Возможно, наркотика в принципе не существовало?

- Разумеется, не существовало. Кстати, я записал нашу беседу на диктофон.

- Молодец! – равнодушно похвалил меня Евгений.

Я встал с кресла, подошел к окну. На улице мелкой крупкой сыпал снег, настоящий, устойчивый. Он покрывал черную землю и мокрый асфальт. Во дворе пустынно. В доме напротив то зажигались, то гасли огни. В освещенных окнах как в аквариумах беззвучно двигались люди.

Я молчал. Молчал и Евгений. Что толку произносить слова, когда положение такое, что лично от тебя уже ничего не зависит? Неопределенность пугает. Будто играешь в русскую рулетку и ждешь, прогремит выстрел или прозвучит холостой щелчок …

Я вспоминал наше боевое прошлое. Афганистан не прошел бесследно. Все, кто там воевал, вернулись в обычную жизнь другими людьми. Женька Лещинский, например. В юности он был заводной, веселый парень, всегда готовый прийти на помощь. После Афганистана он стал скрытным, осторожным. Словно что-то потухло у него в душе. Сначала, думалось, пройдет время, смягчит боль и Женька станет прежним. Что собственно и происходило со всеми нами. Но время шло, а Лещинский становился всё более усталым, закрытым и равнодушным. Надо ли говорить, что прежний Женька нравился мне больше…

Наш общий друг Михаил Хайдаров однажды сказал, что наше поколение, сформировавшееся в эпоху «застоя», гнилое и нежизнеспособное. Он охарактеризовал нас так: думаем одно, говорим другое, а делаем третье. Я всегда старался жить так, чтобы мысли, слова и дела не очень отличались друг от друга. Новая эпоха лично мне помогла прийти к согласию с самим собой и с окружающей действительностью. Но сколько я встречал на своём пути лживых показушников и хитрых приспособленцев, не сосчитать!

Женька не из их числа. Мысли у него замечательные. Слова осторожные. Он всегда старается говорить то, что от него хотят услышать. Дела? Он предпочитает, чтобы действовали другие. Моя жена Татьяна считает, что Женька, якобы, привык прятаться за чужими спинами. Так проще. Какой спрос с того, кто ни за что не отвечает и ничего не делает? Пофигизм - неплохое качество, но до известных пределов. Мой друг доверился заместителям, отошел в сторону и попал в ловушку, которую сам себе устроил.

- Наши прадеды в ситуации подобной моей, чтобы избежать позора, пускали себе пулю в лоб, - спокойно и равнодушно произнес Евгений.

- Успеешь застрелиться, - так же спокойно, не поворачивая головы, посоветовал я. – Оставь самоубийство на крайний случай, как запасной вариант.

- К запасному обычно основной вариант прилагается. А у нас есть варианты, господин полковник? У нас существует хоть какой-нибудь завалященький планчик?

Я задумался. Придумать бы, как выйти из создавшейся ситуации с наименьшими потерями. Неожиданно в голове промелькнула шальная мыслишка. На ходу, обдумывая детали, я уверенно заговорил:

- Послушай, Женя! Мне предлагают осветить в СМИ факты коррупции и взяточничества в кадетском корпусе. Правильно?

- Правильно, - согласился Лещинский. В его взгляде мелькнула надежда.

- Они получат классный материал, полностью соответствующий духу времени. Я подниму такую шумиху, что чертям станет тошно. Я подключу все свои связи здесь и в Москве, привлеку самых лучших корреспондентов и журналистов. Я его уничтожу, раздавлю, как дождевого червя.

- Паша, о ком ты говоришь? Кого ты собрался уничтожать? – удивленно воскликнул Лещинский, тем самым, остужая мой не в меру разгоревшийся пыл.

- Севастьянова, конечно. Серость, возомнившую себя суперчеловеком, - недоуменно пожав плечами, ответил я. – Как вспомню всё то, что Дрюня нам рассказывал про  издевательства над детьми, как представлю его самодовольную физиономию, то мне сразу плохо становится. Страшно подумать, в какого монстра он превратится, когда, …нет, … если получит большую власть над людьми?

- Месть плохое чувство, Павел.

- Это не месть. Это жертва на алтарь правосудия. Это отвлекающий маневр.

Чтобы Евгений полностью уяснил суть моей идеи, я начал объяснять подробно:

- Скажи, кто у нас главные обвиняемые? Ты и твои заместители. Все вы заслуженные, уважаемые люди, обросшие связями. Вы плоть от плоти, кровь от крови принадлежите системе, взрастившей вас…

- И готовой сожрать при первом удобном случае, - горько усмехнувшись, добавил Лещинский.

- Подавятся, - не согласился я. – Мишени вы трудные. У каждого из вас защитников хоть отбавляй. Поэтому генерал говорил лишь «о легкой волне негатива». Вот и пустим «волну», но другую. За выскочкой Севастьяновым никто не стоит. Он - паршивая овца, порочащая всё стадо. Его с легкостью отдадут на заклание и простят мне подмену фигур. Ваше дело уйдет на второй план, в тень.

- С ума сошел! – негромко произнес Лещинский с сомнением в голосе. – Не получится.

- Получится, если действовать стремительно. А ещё, нам нужен человек, который под дымовой завесой, устроенной мной в прессе, незаметно выведет тебя из игры. У тебя имеется на примете подходящая кандидатура?

Кандидатура имелась. Лещинский назвал, не задумываясь. Я услышал фамилию предполагаемого благодетеля и сказать, что просто удивился, ничего не сказать. Я был шокирован.
Лещинский ждал помощи, и уверенно утверждал, что получит её от Эдуарда Викторовича Шаталова, самого богатого бизнесмена в Сибирске, фактического хозяина города. Оказывается, Евгений близко знаком с олигархом. Для такой дружбы требовались веские основания. Того, что сын Шаталова обучается в корпусе и олигарх спонсирует строительство спортивного комплекса недостаточно. Это следствие дружбы, а не причина. Я потребовал объяснений.

- Чем тебе, именно тебе, обязан Шаталов? – допытывался я. – Почему он не помог тебе раньше?

- За Шаталовым числится должок. Давно, когда он только пришел в бизнес и его дела  находились в плачевном состоянии, я помог ему разрулить конфликт с конкурентами и обеспечил прикрытие на разборке с кредиторами.

- Сам? Кулаками? – удивился я.

- Почему «сам» и почему «кулаками»? – обиделся Лещинский. – Я разработал операцию, а люди, которых нанял Шаталов, её выполнили.

- А где была его собственная служба безопасности? Не захотели вмешиваться, подставили посторонних?

- Что-то в этом роде.

- Странно. Какая выгода Шаталову от твоей отставки?

- Шаталов предлагает мне возглавить вновь создаваемый Центр Вооруженной Охраны. У меня спецназовская подготовка, опыт руководства учебным заведением, авторитет и связи.

- Какое отношение к такому  сугубо специализированному учебному центру имеет Шаталов?

- Непосредственное. Как, впрочем, и ко всему, что происходит в городе. Понимаешь, Паша, мне надоело вкалывать за гроши на чужого дядю. Я всегда был честным человеком и что получил взамен? Оглянись вокруг. Разве это квартира? А работа? А машина? Пора жить для себя и для семьи. Что плохого в том, что, выйдя в отставку, я обеспечу своим дочерям достойную жизнь и дам им хорошее образование?  - Лещинский долго и вдохновенно убеждал … себя.

- Женя, ты умный человек, - ответил я. – Ты понимаешь, кто такой Шаталов и что просто так, из личной симпатии он не станет тебе помогать. За свою протекцию он потребует полного подчинения.

- Оставь проповеди, Павел. Нам ли учиться подчиняться и угождать начальству! Не ты ли только что говорил о «заказухе» и «показухе»?

- Убедил. Поступай, как знаешь, - сдался я. Свою голову в чужую не вставишь. Если человеку, что втемяшится, не переубедить. -  Ты уверен, что в данных обстоятельствах Шаталов сыграет на нашей стороне?

- Уверен.

- Тогда не мешкая, звони своему благодетелю…

Ночью я проснулся от тупой боли и жжения в области сердца. Такого со мной ещё не случалось. Прихватит, поноет и отпустит. А тут не проходит… Осторожно, чтобы не разбудить жену, я сполз с кровати и доплелся до кухни. В аптечке нашелся корвалол. Накапал в пластиковый стаканчик капель тридцать и залпом выпил. Гадость исключительная. Я включил чайник. Сидел долго, ждал, пока закипит вода, пил сладкий чай. Ни одной мысли в голове, ни одной эмоции. Пустота и усталость.

Заглянула Татьяна, сонно зевнула, спросила:

- Что вскочил посреди ночи?

- Погода меняется, - неопределенно ответил я. – Не волнуйся, скоро лягу.

- Паша! У тебя всё в порядке?

- В полном порядке, - ответил я.

- Слава Богу! – легко успокоилась жена и, ещё раз зевнув, ушла спать. Я полез в аптечку за таблеткой валидола. На всякий случай…

Продолжение следует..