Фласантисикиси

Фантик

Мёртвый ребёнок полз в обгоревших красных обугленных сандаликах по развалинам опустевших империй пытаясь достать фантик от расстроенных душ ушедших в не найденные места из мокрой прозябшей песочницы пропитанной детством отвергнутых сказок. Его рука тянулась к нему незаметно для окружающих пространств, постоянно сжимая и разжимая маленькие пальчики, испачканные в зеленовато-бежевом пластилине. Он не мог дотянутся. Слеза, словно жгучая смола, обожгла его детскую щечку, случайно скатившись из левого серебристого глаза, который так озорно и упрямо смотрел на цель. Сажа на лице растеклась, оголяя новоявленный ожёг. Ему не было больно, хотя обида заполняла не только удивлённые глаза, но и доходила до горла, превращаясь в ком, который мешал дышать, размешивая совершенные мысли.
Фантик приближался и как будто мигал своей фиолетово-светлой поцарапанной окраской, но мёртвый ребёнок продолжал безрезультатно тянутся, не давая ярости и злобе охватить себя. Он походил на хладнокровного солдата, выполняющего своё последнее задание, перед возвращением домой. Рука не дрожала, хотя ребёнок уже устал. Фантик-маяк мерцал. Ещё несколько бурых слёз выкатились из глаз, как снежные шары в мультфильмах, которые когда-то давно настраивали детскую психику на доброе начало, перед тем как пойти играть во двор, катая машинки по поребрикам и ядовитому асфальту.
Щёки и шея уже были полностью обожжены, когда он опустил руку, но глаза оставались нетронутыми усталостью и реальностью, и так же ясно продолжали смотреть на фантик, разглядывая его сомнительное великолепие. Пошёл дождь. Летний тёплый, как и детская кровь, дождик, пронизывал лёгкие малыша, словно пули пробивали потрёпанный временем и военными событиями бронежилет. Ребёнок думал о маме и о солнце, ещё о фантике, который превратился во врага, которого жизненно необходимо было взять в плен и обменять на что-нибудь интересное. Когда-нибудь так и будет. Мёртвый ребёнок вновь вытянул руку, сделав рывок последних внутренних сил. Пальцы почти коснулись фантика, но всё исчезло во внезапно сгустившихся грозовых тучах, сделав всё происходящие невероятным и недействительным.
Стало темно. Даже солёные слёзы малыша спрятались на обложках великих руин, смешавшись с природными дождевыми лужами. Ребёнок не плакал, хотя слёзы продолжали свой путь, постоянно меняя траектории, изувечивая его лицо почти до предела. Никто не знал и так и не узнал о его темноте и о его фантиках.


Двое


Двое в рваной потрёпанной снами серой одежде шли по пыли. Пронзительный как крик, острый как скальпель, тусклый как  осколок  разбитого  холодного солнца ветер дул им в спину,  превращая их в куски беззащитной  тонкой парусины. Они не разговаривали. Один  был нем, другой был при смерти. Его лицо напоминало пятно чёрной краски, вязкой как смола, и словно клякса школьника, не  умеющего рисовать. Его ноги еле передвигались,  будто в них садились батарейки. Руки беспомощно болтались в воздухе, постоянно вздрагивая от внутренней дрожи сердца, которое, как брошенный рабочими завод пустело, вслушиваясь в утончённые звуки тишины огромных помещений.
Немой был ещё  более ужасен. Нет, шёл он нормально, хоть  и не очень быстро,  и руки держал в карманах, сжав в  кулаки, только вот пальцы на его руках не отвечали  стандартам. Они были изрезаны стрелками часов и вместо ногтей на них были зубы. Он был немым достаточно давно, но постоянно улыбаться не отучился, показывая всем кривые лопнувшие от холода губы и то что находилось у него во рту на месте зубов. Из его кровоточащих дёсен торчали обгрызанные пищей ногти.
Но самая важная  деталь, которая создавала им барьер для общения, было то, что их глаза смотрели по-разному. У того что был при смерти глаза спрятались внутрь своего взгляда,  который был уставлен под ноги, а тот что улыбался смотрел иначе. Он гордо держал голову, и его надлопнувшие глаза видели цель даже там, где разум прекращал борьбу.
Объединяло этих двоих только одно: враждебная окружающая среда. Под ногами камни, разбитый асфальт, отбросы вселенной, цивилизации и прочей ерунды, вокруг взорванные здания, абсолютно целые фонари и тёмное небо,  которое хмурилось, оттого что накрывало.
Особенно интересными были фонари. Было утро, лёгкий туман, немного пасмурно, но всё же вполне светло, и всё же фонари горели, а на них висели повешенные, и ветер их совсем не раскачивал. Немой иногда поглядывал на них, вспоминая какую-то песню про то, что на перебитых фонарях обрывки петель , но фонари были живыми, а петли заполненными, а, в общем, ему было на всё это плевать.
В окнах недобитых зданий тоже лежали трупы. Многие из них смотрели сквозь потресканные грязные в паутине стёкла,  облокотившись на них стёртым кровавым лицом. В паутинах не было пауков.
Двое продолжали идти. Немой улыбался, а его спутник продолжал умирать, не обращая внимания на то, что происходило вокруг него. На голове у каждого волосы превратились в клубки ещё пытавшихся шептаться сгнивающих заживо змей.


Окоп


Интересно, отчего и зачем он залез сюда вновь. Ведь здесь так грязно и практически только множество разбросанных комьев земли, представляющих собой лишь беспорядочные не гармоничные структуры и почти полностью все пронизанные асимметрией и прочими схожими понятиями, заполняют бесцветную мозаику грустных глаз. Недавно прошёл косо-рваный резкий дождь. Так жестоко развалил он некогда ровные склоны. Теперь эрозия проедала почву, которая и так была отравлена разлившими сверху не правильными слезами, да и солнце иногда светило не ласковым теплом и чистым добрым светом, а твёрдым стальным серым излучением, стараясь выжечь ожоги на этом заброшенном, но часто посещаемом месте.  На полу валялся всякий нужный или не нужный мусор, в котором  частенько попадались забавные и даже умные вещи, опровергая сложившиеся местные внешние представления. Это был окоп, вырытый много лет назад ещё детской зелёной лопаткой, который вначале своего существования был маленькой ямкой, в которую набегала дождевая вода и превращала его в лужу, сейчас окоп уже сложно затопить, хотя конечно можно.
Человек частенько бывал здесь. И когда вокруг разрывались снаряды, подымая тучи пыли, оглушая редко пролетающих или пробегающих загадочных зверей, старательно пытаясь зарыть окоп с человеком внутри и осколками вонзаясь во все найденные ими формы, и когда просто казалось что в мир пришло светлое внезапное волшебство, и на небе было всё восхитительно синим и редкие облака, причудливо улыбаясь, походили на крылатых как птицы, что звонко щебетали о чудесах вокруг, белоснежных коней, всем своим видом олицетворяя божественное недостижимое совершенство. И если были дожди, то после них выходила поистине королевской крови радуга, показывая всю прелесть своих спектров. 
На этот раз был редкий случай. Человек пришёл в окоп, потому что не знал пути вне своего убежища. Он сомневался, метаясь на поверхности в поисках продуманного верного решения, и не найдя ответа предпочёл спрыгнуть сюда. Ботинки сразу попали в жидкую грязь прошлых историй, но человек уже привык к подобному и не обратил внимания. Он стал ждать, намереваясь отсидеться здесь пока опять пошёл холодный колкий дождь. В окопе дожди наносили минимум урона, но человек начал кашлять, слишком часто легкие дышали искусственным воздухом там на поверхности. В окопе можно было не дышать, но после долгого пребывания здесь начинало разлагаться тело. Прежде всего, садился мозг, отказываясь, подчинятся точным чётким импульсам. Дождь шёл не долго, но успел промочить одежду человека, хотя это не имело значения. Человек подтянулся, испачкав в мокрой чёрно-глиняной земле руки, и вылез из окопа.
Перед ним была улица, наполненная простой пылью. Люди ходили, обгоняя друг друга что-то крича, не понимая смысл ни себя, ни других. Дома высились в несколько этажей с гордым видом показывая редкие пластиковые окна. Но более мелкие сооружения не стеснялись побитых стёкол и исписанных жизнью стен. Вдалеке шумели машины, тараня атмосферу и уезжая к близкой слабой цели, которая лишь частично напоминала имитатор радости. Человек пошёл, стараясь одушевить собой окружающих существ, но постоянные толчки наносили бесконечные обиды, напоминая, что лучше вернуться в окоп. Он долго бродил, насильно стараясь не слышать ничего, и почаще закрывать свои глаза, которые стонали, видя этот маленький городок теней, потерявших всё, что когда-то им было подарено.
Он вернулся в окоп. Здесь пасмурно, но уютней. Здесь можно отдохнуть, но необходимо не забывать о времени, и так посещения стали слишком частыми, мозг уже чувствовал, но ещё противостоял воздействиям окопа. Человек стал перебирать мусор, но лишь верхний, внизу могло быть стекло, а порезы сейчас могли быть достаточно смертельными. Сверху были открытки. В основном с интересными живыми рисунками. Часть открыток была ещё в свежей крови, но человек как всегда не обращал внимания, ему очень нравились подобные картинки, они его всегда успокаивали и радовали, одновременно помогая забыть о том, что вне окопа, куда нужно было возвращаться.  Пора.
Человек опять вылез на поверхность, на это раз здорово запачкав коленки, он отряхнулся, но часть грязи успела въесться в ткань. Человек оказался в лесу. Вокруг бала сплошная масса деревьев. Зелень полностью заполняла взор, но зоркий глаз человека сразу приметил лежачие поодаль жёлтые листья, разбросанные осенью, словно взорвавшаяся мина, раскидала уже никогда не найдущие своего будущее тела. Небо далеко вверху переливалось серо-белым фоном, создавая подобие земных потолков, не существовавших здесь стен. Человек сел на траву, не много влажную от предыдущей росы, которая хорошо вписывалась в границы леса. Тут царила тишина, отличавшаяся полным безразличием. Всё дышало. Минуты тянулись одинаково, уныния не было, но что-то не красивое проскальзывало вокруг.
Пожар начался неожиданно. Загорелась трава, вспомнив зло - вылитый на неё когда-то яд, о котором давно все уже забыли, как о неприятном происшествие, которое не стоило внимания. Тогдашнее игнорирование дорого обошлось лесу. Пылало каждое дерево, жалобно треща сгорающими ветками и умирающей в яростной агонии корой. Осенние листья спас ветер, унеся их ещё дальше в холод, но даруя возможно сомнительное спасение. Человек успел спрыгнуть в окоп, до того как пламя подошло к нему. Он знал, что загорится сразу, такой огонь не любил вопросы, предпочитая сжигать всё. Смысл ему был не нужен.
Человек решил прогуляться по окопу. Здесь уже начинал звучать мерный, нудный гул, создавая иллюзию готовности потерять сознание, прям как в больницах, где коридоры отдаляют голоса за невидимую пелену, или там на поверхности иногда самолёты создают нечто такое подобное, когда пролетают над городами и шум турбин остаётся пульсировать среди высоких панельных домов, забитых движеньями, но давно опустевших от жизни. В окопе везде попадались открытки, это его радовало, но иллюзии были слишком слабыми, чтобы превратиться в более реальные вещи. Разбитые стёкла тоже попадались. Иногда сверкая, они тянули к себе, чтобы порезать. Человек попался, и маленькое казалось безобидное стеклышко, глубоко порезало ладонь. Пошла густая ало-бордовая кровь. Человек зажал рану, но это не помогало. В окопе каждая царапина приносила ужасную боль и страдания, а раны могли быть фатальными. Выход был один покинуть окоп, и пока рана не зарубцуется не возвращаться.
Человек вновь вылез. На этот раз что-то противное и мерзкое ползало вокруг, создавая потенциал безнадёжности. Туман насыщал этот край, рассеваясь очень редко. Вместо земли под ногами была зола, дальше шли открытые кладбища, людей здесь не хоронили, и их кости заменяли асфальт. Человек пошёл не смущаясь. Он знал, что встретит его. Такие всегда приходят сами. И действительно через пару минут он появился. Он как обычно не имел определённой формы тела, как и не имел определённого цвета, и что это такое было трудно понять, но то, что это существо отвратительное, человеку было ясно сразу, хотя многие считали его своей последней надеждой. В основном отчаявшиеся или же такие же безобразные. Называлось существо торговцем счастья. Оно перекупало или попросту отбирало счастье у одних и перепродавало другим. Теперь идя навстречу человеку, оно улыбалось. Лица не было, но улыбку выдавали переливающиеся яркие цвета всего тела.
Губы треснули от злости, а глаза загорелись, человек злился. Он не дал торговцу говорить, а сразу плюнул в него. Слюна вместе с кровью приземлилась на торговца. Торговец отскочил. Улыбка исчезла. Существо стало грозно-чёрным и как-то неестественно вытянулось, словно в каком-то искривленном зеркале. Постояв в молчание, оно не разворачиваясь, ушло. Человек знал, что теперь оно будет ему мстить, причем, скорее всего очень беспощадно, и он будет не в силах что-то сделать. У торговцев слишком большая власть. Он навсегда обречён на что-то страшное, но ему было всё равно. Он устал от скитаний в окоп и обратно.
Рана затянулась, превратившись в небольшой шрам. Можно было возвращаться. День заканчивался, бледное солнце исчезало, оставляя горизонт в полном одиночестве, дышать становилось тяжелее. Лёгкие не справлялись. Кашель больно отдавался в груди, а губы рвались всё больше. Глаза покраснели и ужасно болели. Веки опухли сильнее, чем вчера. Человек вернулся в окоп. Завтра должно быть легче, хоть мозг и сильно пострадает за протяжную,  как одноцветная линия жизни, ночь. Но ходить вне окопа с наступлением мрачной темноты было нельзя. Таковы установленные правила. Шрам на ладони болел. Пальцы, почти окоченевшие от бессилия, дрожали, создавая в окопе ветерок боли, питавшийся всем, что было и могло быть. Ещё засыпая человек, чувствовал жар, и нервное подёргивание перенапряжённых глаз. Завтра конечно будет лучше. Обязательно будет лучше, человек верил в искренность этой истины, хотя прекрасно знал, что никто не изменится. Хотя возможно в других окопах не всё так плохо…


Находки


Двое всё ещё шли, когда пошёл дождь. Дождь состоял всего лишь из нескольких капель и длился меньше секунды, но немой заметил его, хотя ему не досталось ни одной капли. Они все упали на того, кто шёл рядом с ним, но тот уже не способен  был их почувствовать.
Через пару метров они наткнулись на тело человека, которое дышало. Раненная грудь парня поднималась и опускалась. Зрачки бегали под веками. Казалось, он спит. Руки находящегося  при смерти перестали трястись. Немой скрыл свою улыбку. Они остановились. Спящий парень был чудом посреди окружающей преисподни, которая заполнила всё вокруг. Его тело, кроме рваной раны на груди, в которой билось убитое сердце, было полностью целым и невредимым, и казалось только и говорило что о здоровье и о бессмертии. 
Немой осторожно тронул рукой парня за плечо, пытаясь разбудить. Никакой реакции не последовало, тогда он стал с силой трясти его. Парень открыл глаза полные розовых слёз. На сером фоне зрачка они выглядели также прекрасно, как и радуга после дождя неожиданной радости, смешанной с восхитительной, доброй  тихой грустью.
Умирающий хотел заговорить с ним, но не смог. После нескольких лет молчания язык превратился в неподвижный кусок мяса. Немой вновь заулыбался. Парень поочерёдно смотрел на них, словно силясь понять, что они такое. Его взгляд был наполнен мудростью, но он слишком давно не был в реальном мире,  чтобы хоть что-то здесь понимать. Окоп поглотил его. Для него шизофрения жизни сменила своё место пребывания, прочно заняв позицию в  его мечтах.
Парень покачал головой и снова закрыл глаза, тут же погрузившись в свой вечный летаргический сон, заключающийся в походе из окопа в различные пустые миры и обратно. Не находя нигде ничего.
Немой отпустил плечо парня и собеседники двинулись дальше. Тело продолжало дышать, но не жить.
Шли они долго. Уже стемнело, и фонари превратились в пламя ярости. Теперь немому картина улицы  напомнила кадры из фильма о восставших рабах , которых развесили на крестах вдоль дороги. Неожиданно, когда они проходили мимо разбитого обгоревшего автобуса из его самого  тёмного угла раздался голос, ровный и хриплый, и, несомненно, завлекающий.
- Сюда, - одно слово изменило направление путников. Они двинулись к автобусу.
Пролезть сквозь снесённую крышу было не сложно, но здесь было совсем темно. Того, кто с ними разговаривал, они  не видели. А голос продолжал литься и постепенно немой понял, что это будет долгий странный монолог  на непонятные  темы. Его спутник продолжал тупо глядеть в темноту, на слух, определяя, откуда исходит загадочная речь  странных слов.


Что сказал голос


Мы изучаем ерунду каждый день. Ещё один  год заканчивается, а мы топчем свои же следы, истоптанные много раз,  в одном и том же  месте, словно смотрим,  глупо бессвязно глядим на один и тот же кусок неба, убивая естественный свободный взгляд на окружающее пространство…
Мы изучаем ерунду каждый день – это наш жизненный девиз. Ума, чтобы придумать иной не хватает, поэтому все вещи воспринимаются без мысленный искажений, с полным отсутствием иррациональности, без которой нет рождения новых восприятий старый понятий.
И я как все попавший в эту пустую комнату, но я хочу выйти, я знаю о существовании дверей и окон, ведущих наружу, но не знаю, где они  находятся, и что  там  снаружи, знаю лишь, что там может быть гораздо лучше, чем здесь, где это невозможно. Здесь всё так, как дано. По крайней мере, я понимаю это, или мне так кажется, словно мерещатся страшные символы, события, которых нет и, скорее всего, никогда не будет. Это бездна себя.
Инвентаризация чувств – какой бред! Измерять пульс – какой бред! Но бред ли? Страшно держать его в голове. Ненавижу общество сжигающих стихи, в которых невооружённым глазом видны очертания фигур множественных изъянов всевозможных граней, молчащей, но грозной правды.
Для полуночных бликов – улыбок лунного света прозрачного гнёта не столь тяжелого, если постоянно пересматривать всё, если постоянно улавливать все, пропуская через фильтр поэзии непонятных и наполненных удивительно странным разумом суждений.
Я гулял в не существующее время суток, которое не отмечалась секундами, и выпадало за все остальные обычные измерители. Отсутствие темноты и света, тепла и холода, дождя и ветра, могущества и бессилия, людей и поэтов, границ и безпределия, норм и извращений, полный противоречивый хаос безумных мыслей, пустых и переполненных, уложенных в невероятный порядок всевозможностей.
Я делал шаги, которые оставляли всё на линии, стирая сущность движения, опровергая идеи и материи, наслаждаясь болью, которая представлялась своим отсутствием и отсутствием присутствия, словно летящий в бездну, обречённый на усталую смерть, но верящий в существование рая и находящий смысл в достижении некой цели, которая изменяет свои формы, словно непостоянная частица, ломающая рассудки учёным.
Краски отколотых звуков долбящих меня своим пустейшим бесцветием зажимали мне рот, но крики, я их просто представил, словно исключения из ненасытности реальности, которая сомкнула живое и не живое, выдвинув свою изумительную теорию бесконечности полёта стрелы, не имеющей направления, но и не принимающей понятие хаотичности, одновременно не оставаясь в придуманном покое. Я стоял спокойный, как будто выпавший кусок мозаики, отлетевший от вселенной и застрявший в негде. Стоял и смотрел искалеченными нервами в затухающие взгляды потусторонних звёзд.
Я думал, я мечтал не вполне, а точнее совсем не осознавая, что твориться здесь. Всё терялось, всё пело, что смысл отсутствует, как и сюжет, как и сценарий, что вечности нет, но и её недостаточности тоже.
Можно ли держать глаза открытыми смотря как несуществующий закат переходит в такой же недействительный рассвет при этом, не делая промежутков, не бросая солнце в зенит, которое впрочем, тоже не существовало, хотя я всё же допускал различные возможности и версии, что есть некая непознаваемая субстанция, подобие данной звезды, в которое я в этот момент слабо верил. Хотя я вообще не верил ни во что…
Я просто прикурил от солнца…


Далее


- Мимо проплыли две больших рыбы, я бы их не заметил если бы они не моргнули мне - человеку с двумя зрачками в каждом тёмно-зелёном глазу...- голос замолчал, а взошедшая усталая  луна осветила угол из которого он раздавался.
Там лежал разрубленный на куски труп. Лишь глаза, действительно зелёные и действительно с двумя зрачками в каждом были полны жизни.
- Мы вернёмся к тебе, - сказал немой, и двое продолжили свой путь среди действительно поразительно бесцветных руин.
Всё вокруг было действительным, и только это спасало их.
Первым сияние вдалеке увидел, конечно, немой с ногтями вместо зубов, ведь только он неотрывно смотрел вдаль за горизонт. Его спутник с пятносмолоподобным лицом по-прежнему умирал. Он уже начал кашлять, иногда отхаркивая кровь и душу.
Они ускорили шаг и через несколько минут увидели сияние вблизи. Это светилось тело плачущего ребёнка застывшего как вода в озёрах зимой. А светился он оттого, что всё вокруг тускнело, при этом, что все цвета давно были утеряны.
Им ничего не оставалось, как стоять и смотреть на ребёнка. Они стояли бы вечно, как недвижимые стражи сокровищ, если бы тот, что умирал, не увидел фантик, который блестел в темноте недалеко от ребёнка. Он подошёл и поднял его. Фантик обжёг ему пальцы, но не принёс боли, так как поднявший был равнодушен к нему. Через минуту он его выбросил и ветер забрал его себе.
Ребёнок перестал светиться, и двое утеряли к нему интерес. Они пошли дальше. Понятие времени исчезло. Окружающая картина не менялась. Поняв, что больше ничего нет, они повернули обратно, надеясь найти тот автобус, что дал им что-то, чего они не осознали.
Но до автобуса дошёл только немой, по-прежнему продолжая одиноко улыбаться. Его напарник умер, так и не проронив ни слова, и даже никого не забрызгав кровью.
Голос в автобусе ждал. Ему больше ничего не оставалось. Когда пришёл немой, он вновь затянул свой монолог, ведь ему было скучно молчать,  а говорить пустоте он не хотел.


Вновь голос


Некуда, мы заперты в собственном разуме, как планета, которая бесконечно кружит по орбите вокруг солнца, как нам выбраться на дорогу свободы, исчезнуть, пройдя заслоны, я и так уже всё оставил. Шоссе и простор - извечная мечта, жить слепым дураком связанным и брошенным в тёмном мрачном и холодном подвале, где так одиноко, что даже нет крыс, чьи глаза напомнили бы мне кровь, которая бывает иногда ещё струится во мне.
Дай-ка подумать, хочется литься не с миром, а параллельно ему, нет желанья соединится с небом, мне пока хорошо на земле, только я ограничен, замкнут в своих глазах, вытащи меня, мне это необходимо время от времени.
Звёзды - колючая проволока, а мы заключённые собственной судьбы, спаси нас небо, хотя нет - лучше убей, мы ведь сами этого хотим и давно намекаем, почему ты так упрямо игнорируешь нас.
Дай-ка крикнуть, хочется литься стоном, перпендикулярно тропосфере, есть желанье жить, видишь ли, мне хорошо в земле, я здесь безграничен и совершенно свободен, так оставь меня, мне это иногда очень нужно.
- Зачем? – тихо спросил немой.
Но голос продолжал:
Стандартные бензиновые городские лужи стекают медленно уверенно в нашу реку, в которой мы отмываем своё счастье, в которой по утрам умываем наши лица, в которой отражаем нашу физическую форму. Кстати, ещё некоторые странные созданья, сочиняя и читая вслух свои смертные стихи, банально однообразно поглядывая на проезжающие машины, приравнивая мигающие светофоры к немыслимым очертаниям, сменяющих друг друга погод, пролетающих мимо нас как птицы с изменяющимися голосами и ненавидящим взором к друг другу странами, задаваясь бесконечной вопросительной мыслью: где находится потенциальная возможность изменить отвратительно мерзко-безобразное настоящее в светлое священно слепое будущее? Продолжая жить, думая о страхе перед надвигающимися и полными противоречивых надежд стенами, зная, что пора двигаться дальше не найдётся никого кто бы смог перечитать все книги, которые хранят тайны о том, что осталось от нас к этому последнему времени - которое является медленным суицидом, хотя может уже все знают об этом и понимают неотвратимость окружающей растоптанной действительности.
- Ты постоянно говоришь о действительности, я не понимаю.
- Тогда смотри.
- Объясни, зачем всё это? Зачем ты мне всё это говоришь?
- Зачем люди катаются на велосипедах? Я говорю, чтобы ты потом говорил, когда мне перережут голосовые связки.
- Кому говорил?
- Людям.
- Здесь больше нет людей.
- А ты знаешь кто такие люди?
- Я последний из них.
- Люди просто переносщики болезни под названием душа, а за окном не так темно как кажется  или чем есть  на самом  деле, только  следует знать о возможностях, которые скрыты, нужно помнить о наличии памяти. Болезнь может быть заразна, но я твёрдо знаю,  что у  многих существуют иммунитеты к ней, кто-то не заболеет никогда,  но  всё  же  большинство можно  инфицировать. Давай этим и займёмся...
Немой засмеялся.
- Мы не понимаем друг друга.
- Мы не созданы, чтобы понимать друг друга, мы вообще не созданы для понимания, но в нас есть то что  может это создать. Иди и создавай.
- Я обошёл большую часть земли, не осталось никого.
- Большую, но не всю. Ведь меня ты нашёл в самом тёмном углу этого разбитого сожжённого  автобуса.
- Я бы ни за что не заглянул сюда, если бы ты не позвал.
- Да я помог тебе, я тебя позвал, но  не все  такие разговорчивые как я, и даже  ты, Так что иди, теперь твоё время  звать.
Голос замолчал. Немой задумался. На улице был рассвет, который дико напоминал только что заряженный пистолет, но немой своим воображением превратил его просто в пробуждение.
И всё вокруг очнулось.



10-11.2003
Новосибирск