На высоте. Глава 8. Сила инструкций

Глава 8 СИЛА   ИНСТРУКЦИЙ

Не надо быть известным магом,
Чтоб жизни предсказать излом:
Он мог бы быть, и был бы благом,
Не окажись случайно злом.

Командир звена Долголетов, бесполезно просидевший три дня в Ак-Чубее в ожидании Клёиова безо всякой информации, не выдержал и с попутным вертолётом нефтяников прилетел на базу. Грязный, помятый, злой и не выспавшийся - в доме колхозника, где жил, несмотря на холод, не топили - он ворвался в кабинет Глотова и вместо приветствия прямо с порога прорычал:
- Долго мне ещё сидеть в этой дыре в ожидании самолёта? Где он, чёрт возьми?
- О-о, Долголетов! - невозмутимо воскликнул Глотов, с грохотом отодвигая стул и выбираясь из-за стола. - Здравствуй, дорогой! Ты уж извини, так получилось.
- Но меня-то могли бы в известность поставить! Торчу там без дела в полном неведении.
- План на перелёт мы каждый день давали, - оправдывался Глотов. - А что тебе, нет самолёта - сиди, отдыхай.
- Да,  конечно! Там же Сочи. Гостиница - что  колхозный телятник. Грязь, холод. Пожрать во всём поселке ничего не найти. Не пойму, чем там люди питаются? Тараканы и те полуживые.
- Клопов-то хоть не было? Спросил начальник штаба и втянул голову в плечи, словно за воротником у него шуровало с десяток этих кровососущих тварей. - Я клопов жутко боюсь.
- Всякое в нашей бродячей жизни бывает, - отмахнулся Григорий. - Так в чём всё-таки дело? Почему Клёнов до сих пор здесь?
- Двигатель у него затрясло. Три дня не могли причину найти. А потом...
- Что потом?
- Самолёт со стоянки не могли вытащить, - невесело усмехнулся командир эскадрильи. - Там же болото. А тягач, как назло, сломался. Я уже на завтра план поставил. Будет трактор - улетите.
Командир звена только присвистнул.
- И не один борт за это время не вылетел?
- Ни один. Но завтра синоптики похолодание обещают до минус десяти. Так что должно подмёрзнуть наше болото за ночь. Тогда и без трактора обойдемся.
- А что же наш доблестный штаб в обком докладывал все эти дни?
- Метеоусловиями прикрывались. Не в первый раз.
- Ох, и надоела мне такая работа! - в сердцах произнёс Григорий. - Когда у нас что-то к лучшему изменится?
- К лучшему - это вряд ли. А вот к худшему - вполне вероятно, - сказал начальник штаба. - Тебе перемен хочется?
- Хочется, Анисимыч! Очень хочется! Надоела эта система, в которой только крайние виноваты. Хочется с Боброва спросить за те же стоянки. И кто виноват в срыве вылетов?
- Погода, Григорий, виновата. И российское разгильдяйство. На Руси всегда так: пока мужик лошадь в сани запрягает, а снег-то уже сошёл.
- Российское разгильдяйство за бездеятельность не накажешь. В нём конкретные люди виноваты. А такие почему-то никогда не находятся.
- Как это? А стрелочники? Смотри, Григорий, сам таким стрелочником не окажись.
- Накаркаешь! - покосился на начальника штаба Григорий.
Накаркал. Открылась дверь и в проём её втиснулась располневшая в последнее время фигура Заболотного. Все нехотя встали, приветствуя начальство. Он поздоровался с Глотовым за руку, остальным даже не кивнул, словно их не было, и спросил:
-       Сколько у тебя самолётов на точках?
- Восемь, как и в начале недели, - ответил Глотов. - Столько же готовы вылететь и вылетели бы, если...
- «Если» - не наше дело, - одёрнул его зам по лётной. - Наше дело – безопасность полетов.
- Это-то понятно, - согласился Глотов, - но план...
- План в ущерб безопасности нам не нужен, - назидательно произнёс Заболотный и пояснил, зачем ему нужны свежие данные о количестве бортов на точках: для отчёта.
«Кому это нужно - тот давно знает», - подумал Глотов, а вслух произнёс:
- Понятно. У вас ведь могут в любой момент спросить.
Начальство повернулось, чтобы уйти, но тут взгляд Заболотного задержался на Григории.
- А ведь вы должны находиться на оперативной точке. Почему здесь?
- Прибыл для уточнения обстановки, - коротко доложил Долголетов.
- Кто вам разрешил прибыть на базу?
- Никто не разрешал.
- Вы знаете приказ командира ОАО о том, что прибытие на базу разрешается только с санкции старшего начальника?
- Да, знаю. Но обстановка сложилась так, что я...
- Напишете объяснительную записку на моё имя. Получите взыскание.
- Командир, позвольте, я объясню. Дело в том, что я...
- Это вы ему объясните, - повёл подбородком зам. по лётной на Глотова. - А мне и так ясно: приказы пишутся не для вас. С дисциплиной у вас не всё в порядке, товарищ командир звена. - Он повернулся всем своим тучным телом к Глотову. - Сделайте выводы.
- Разберёмся, - закивал тот.
Когда за начальством закрылась дверь, лицо начальника штаба искривилось в гримасе сожаления.
- С прибытием тебя, Григорий! Давно дома не был?
- Да пошёл... козёл! - не выдержал тот. - Что он хочет? Я напишу ему, только не объяснительную, а рапорт об освобождении от должности. Пусть сам в такой обстановке работает. Посмотрим, что будет. Выскочка! Сам-то химии не нюхал, быстро в академию смотался. Даже выслушать не захотел.
- Да ты не психуй, не психуй, - подкатился к нему Глотов, - успокойся. Он прав, ты же самовольно прилетел. Но это ерунда. На всякий случай напиши объяснительную и оставь её мне. Разберёмся. Поезжай к семье, завтра к вылету приедешь.
- Ты бы мог сказать, командир, что вызвал его сам, - вмешался его помощник. - А то ведь ни за что выговор схлопочет... стрелочник.
- Схлопочет, схлопочет, - пробурчал Глотов. - Накаркал ты, Анисимыч! Да, надо бы было сказать, что я вызвал, но всё так неожиданно получилось. Чёрт его к нам занёс! Ведь по полгода не заходит, а тут! Но он мог проверить, правду ли говорим.
- Каким образом?
- Каким, каким! Запросил бы в радиобюро копию с разрешением. А там ничего нет. А, потом, разрешение такое может только командир отряда давать. А я кто? Вот незадача! Но я завтра объясню ему, почему так вышло. Он поймёт.
- Зачем тогда командир эскадрильи нужен, если он своими лётчиками распоряжаться не может?
- Таков приказ, - вздохнул Глотов, - что сделаешь. Не я же его выдумал.
- Этот приказ - полное недоверие к нам и  командиру эскадрильи.  Выдумал  его Заболотный, - зло произнёс Долголетов. - Выходит, нам не доверяют. А если так, почему же поручают такую ответственную работу? Парадокс какой-то!
- Авиация - страна парадоксов, - проскрипел начальник штаба. - Это давно известно и не удивительно. Но я бы удивился, если бы тебя, Григорий, выслушали и вникли в твои проблемы.
 Начальник штаба у Глотова был человек воевавший, когда не было места проволочкам и бюрократам. Там за это было одно наказание. Нет, не выговор. Военно-полевой суд.
Глотов сел за стол, подпёр подбородок рукой и задумался. Ситуация! А ведь все молчали, когда на разборе командного состава Заболотный предложил такое. Якобы для усиления контроля за экипажами, работающими в отрыве от базы. В сущности-то своей верное решение. Но основанное на недоверии к лётчикам.
Прежде, чем уехать домой, Долголетов разыскал в гостинице Клёнова, и они договорились, что сделают завтра всё, чтобы улететь с порядком опостылевшей базы.
По недавно пришедшей из недр то ли министерских, то ли управленческих инструкции командиры звеньев теперь должны были выставлять на оперативные точки свои самолеты лично. Это означало, что командир звена должен прилететь на место базирования вместе с экипажем, осмотреть и определить состояние взлётной полосы с воздуха и, если пригодна, совершить посадку. Помимо этого та же инструкция требовала осмотреть посадочную площадку накануне с земли тем же командиром звена. Как это сделать, не пояснялось. Ведь у каждого командира самолёты расположены в радиусе до 150 километров. От базы - за 500 и более километров. Вот и попробуй накануне всё сделать. Не разрешалось и на базу прилетать за самолётом, как это сделал Долголетов. Поэтому придумали аэродромы подскока, которыми служили стационарные аэродромы местных воздушных линий, куда, слава богу, ещё разрешалось садиться в весеннюю распутицу командирам самолётов самостоятельно.
Конечно же, такая инструкция писалась с благой целью повышения безопасности полетов. Имелось в виду, то командир звена имеет богатый опыт подбора площадок с воздуха и посадок на них. На практике же нередко командиры самолётов имели больший опыт, чем их недавно назначенные на должность начальники. И не они учили, а сами учились у командиров самолётов. Но это уже никого не волновало. Приказ - есть приказ. Так бывало и среди другого командного состава. Нередко заместитель командира эскадрильи имел меньший опыт, чем командир звена и, даже, чем командир самолёта.
Долголетов не первый год знал Клёнова и мог бы доверить ему всё, что умел сам. Но нельзя. И не важно, что на местах командирам видней, кому и что можно доверить и как лучше сделать. Не секрет, что иногда инструкции загоняли лётчиков в угол. А инициатива наказуема. Уж это-то Григорий ощутил на себе в полной мере.
Год назад, в середине марта, когда дыхание весны ещё не значительно и проявляется только в ярком солнце и удлинении светового дня, он производил взлёт с базового аэродрома. В тот день было на редкость тепло, и накануне выпавший снег стал мокрым и липким. Взлетали они на лыжах во второй половине дня. Лётчики знают, что рулить по такому снегу приходиться на повышенных оборотах двигателя, значительно больших, чем рекомендовано руководством по лётной эксплуатации. Если выдерживать эти режимы - никогда не покатишься, лыжи прилипают к снегу, а самолёт останавливается. И на это нигде не обращали внимания, врубая, если нужно, даже взлётный режим.
Как обычно они вырулили на исполнительный старт, доложили диспетчеру старта о готовности к взлёту. Получили разрешение, и Григорий привычно скомандовал:
-Взлетаем!  Держать взлётный режим!
Уже через несколько секунд разбега задёргался второй пилот, а спустя ещё мгновение доложил:
- Командир, скорость не нарастает!
Он видел это и сам. Самолёт пробежал уже больше половины полосы и по всем законам аэродинамики должен был достичь скорости отрыва. Тысячесильный двигатель ревел на форсаже, но не в состоянии был «отодрать» самолет от взлётной полосы.
- Командир, скорость 70, больше не растёт! - уже тревожно заорал второй пилот.
 Григорий бросил взгляд вперед: выходные знаки, показывающие конец полосы, быстро приближались. Дальше был забор, аэродромные постройки и несколько рядов лесополосы. Продолжать взлёт было равносильно самоубийству. В голове молниеносно пронеслось: прерванный взлет считается предпосылкой к лётному происшествию со всеми вытекающими последствиями - отстранением от полетов и созданием комиссии по расследованию. Всё это сопровождается писанием бумаг, дотошным допросом экипажа и трёпом нервов. А кому хочется чувствовать себя подследственным? Комиссия задаёт десяти вопросов, пытаясь уличить лётчика в неискренних ответах. Особенно, когда не находит явных претензий к материальной части.
И у него мелькнула мысль продолжать взлёт. Но чем заканчивается отрыв самолёта на малой скорости, Григорий прекрасно знал. Бросив мимолетный взгляд на прибор скорости - стрелка замерла на цифре 70, словно самолёт держал за хвост кто-то невидимый - мгновенно оценил обстановку.
- Взлёт прекращаем! Малый газ!
Второй лётчик, ждавший такую команду, мгновенно выполнил приказание. Чтобы не выкатиться за пределы полосы, он сразу же применил интенсивное торможение. Остановились они в трёх метрах от концевой полосы безопасности, доложили диспетчеру о не нарастании скорости.
- Заруливайте на стоянку, - слегка вибрирующим голосом ответил тот. Видимо, со стороны было не очень приятно смотреть, как взбесившийся самолёт несётся на аэродромные постройки.
Всю полётную документацию арестовали, самолёт опечатали. Создали комиссию. Экипаж, как водится, от полётов отстранили. Заставили написать подробные объяснения. Председателем комиссии Бобров назначил Заболотного. Разбирались две недели. Причину нашли: тормозные гребёнки лыж полностью не убирались, и были постоянно выпущены на пять миллиметров. Техническая подкомиссия заключила, что экипаж, находясь в кабине, определить этого не мог. Эта причина вкупе с максимальным взлётным весом и свежевыпавшим мокрым снегом и привела к не нарастанию скорости. Всё просто, аки мык бычий. Командир эскадрильи Бек, командир отряда Байкалов и один из инспекторов управления предложили поощрить экипаж за грамотные и своевременные действия по предотвращению аварийной ситуации, могущей, промедли они с прекращением взлёта, перерасти в катастрофическую.
Сам Долголетов так не считал. Подумаешь, прекратили взлёт. Это было единственно правильное решение. Такова их работа. Ну, похвалили бы на разборе и ладно.
Но жизнь иногда преподносит неожиданные сюрпризы. При анализе полётной документации Заболотный обнаружил, что экипаж заправил топлива больше допустимого взлётного веса на... 22 килограмма. То есть допустил перегрузку, нарушив тем самым руководство по лётной эксплуатации. Как уж он это определил (погрешность топливомеров гораздо больше) и повлияла ли такая перегрузка на исход происшедшего, осталось тайной. Конечно же, не повлияла. Да и не было этих лишних килограмм перед взлётом. Они сожгли это топливо, пока рулили на повышенных режимах.
Но вот он первый бюрократический акт нарушения инструкции. Был и второй. В объяснительной командир звена написал, что выпустил перед взлётом закрылки на 30 градусов для уменьшения длины разбега и скорости отрыва.
- Почему  вы  в  нарушение руководства  выпустили закрылки  на 30  градусов  при составляющей бокового ветра больше 5 метров в секунду? - задал вопрос Заболотный. – Вы должны были взлетать без закрылков.
- Не знаю, кто и из каких соображений запретил пользоваться закрылками при ветре 6 метров (именно такой был ветер). Сорок лет самолёт так летал - и ничего. А теперь вдруг прислали изменение. Но при таких условиях, при каких взлетал я, без закрылков взлетать намного опаснее. Это любой лётчик знает. Зачем же мне было усложнять себе и без того не простые условия взлёта, слепо выполняя непродуманную инструкцию? Уж если с выпущенными закрылками мы не могли набрать нужной скорости, то без них тем более не взлетели бы. Но наверняка выкатились бы за пределы полосы. 
Григорий знал, что нечто подобное было у самого Заболотного на самолёте Ан-24, когда он выкатился на концевую полосу безопасности. Уж кто-кто, а он-то должен понять ситуацию. С этим были согласны и все члены комиссии. Но не согласен был её председатель.
- Не ваше дело рассуждать, Долголетов, - повысил он голос. - Ваше дело - выполнять инструкции.
- А я за барана в кабине не привык сидеть, - отрызнулся Григорий. - Кстати, все так летают, не я один.
- Это что же, выходит, лётчик-испытатель, написавший инструкцию - баран?
- Самолёт 40 лет назад ещё испытан. И, судя по старому руководству, хорошими испытателями. А уж кто его и зачем до сих пор испытывает - мне неведомо. Наверное, наши академики, - добавил он и только потом заметил, как изменилось лицо Заболотного. Ведь на его груди висел академический значок.
- Лётчики-испытатели - бараны, министр, инструкцию утвердивший - баран. Один Долголетов у нас умник, - ехидно проговорил зам по лётной подготовке. - А то, что все так взлетают - это мы проверим.
Присутствовавший на разборе командир эскадрильи Бек попросил слова.
- Я во всём согласен с Долголетовым и полностью его поддерживаю, - сказал он. – Прав командир звена, все так летают. Не одно поколение лётчиков летало по старому руководству, и оно считалось на редкость удачным. Чувствуется, что его практики испытывали, а не теоретики от аэродинамики. Взлёт без закрылков привёл бы к гораздо худшим последствиям, так как скорость отрыва была бы ещё большей, и самолёт неминуемо бы выкатился за пределы полосы. Да и скорость принятия решения на прекращение взлёта была бы большей.
Ещё Бек сказал, что не знает, сколько часов налетал на Ан-2 летчик-испытатель, а он пролетал на этом типе три десятка лет и считает изменения в руководство не обоснованными. Мало того, даже вредными. Изменение не повышает безопасность, а снижает её, так как не отражает всех условий взлёта. А что касается министра, то он подпишет всё, что ему принесут, считая, что в этих документах истина. Но вероятно и в министерстве, мягко говоря, не все люди умные. Иначе откуда же берутся столько бестолковых, ненужных и даже вредных документов?
Заболотный удивлённо и как-то даже испуганно смотрел на Бека, а когда тот закончил говорить, спросил:
- Вы что же, Нурислам Хамзиевич, призываете нарушать руководство?
- Ничего я не призываю, я поясняю ситуацию.
- Из  вашей  речи по пояснению ситуации стало ясно, что все лётчики  нарушают руководство, - искривился Заболотный в усмешке и оглядел окружающих, словно призывая их посмеяться вместе с ним. В поле его зрения оказался Глотов.
- Твои лётчики тоже так делают?
- Да... в общем-то нет, не замечалось такого, - промычал тот.
- А что скажет командир отряда и его заместитель?
- Считаю, что старое руководство было лучше, - дипломатично ответил Байкалов.
- Полностью согласен, - подтвердил Токарев. - Министр нам друг, но истина дороже.
- Выходит, что в одном подразделении могут нарушать требования документов, в другом нет. Интересно! Почему? Не объясните ли, товарищи командиры?
На какое-то время в комнате воцарилась тишина. Никто не хотел говорить первым об очевидных вещах. Не выдержал Токарев.
- Зачем ты сказал неправду, Глотов? Тут все свои, говори, как есть.
- Но я действительно не замечал у своих лётчиков таких нарушений, - возмутился тот.
- А сам-то как при таких условиях взлетел бы?  - спросил инспектор управления, член комиссии. - Неужели без закрылков?
Но Токарев завёлся и не дал Глотову ответить.
- Ты же новичок в авиации! - выкрикивал он. - Да на оперативных точках с размокших полевых аэродромов без закрылок просто не взлететь! И не один командир, если он не самоубийца, не решиться без них взлетать. Ты об этом не знаешь? Или у твоих лётчиков не дуют боковые ветры больше 5 метров? Дуют. И лётчики твои летают с ограниченных площадок, не сидят неделями и не ждут ветра 5 метров. Летают ведь? Так или нет?
- Да... в общем-то, конечно, так, но...
- Что но? Что? Давайте будем честными хоть здесь, на разборе. Талоны тут никто не отрежет, взысканий тоже не вкатят. А вот как лётчиков учить в ситуации, в какую попал Долголетов, я не знаю. Как раньше - и это было правильно - теперь нельзя. По новому учить - преступником себя будешь чувствовать. Что делать? Не знаем, вот и закрываем глаза на это. Пусть лётчики сами решают, как взлетать. Умный разберётся. А если упёртый дурак попадётся?
Заболотный молчал. Молчал долго. Потом встал и сказал, что разбор закончен.
По результатам расследования был издан приказ. Григорию объявили строгий выговор и изъяли талон нарушений № - 1. Нет сильнее наказания для лётчика, ибо под знак вопроса ставится его профессионализм. Второму пилоту объявили замечание, учитывая непродолжительную работу. Командиру АЭ Беку - выговор. Долголетова перевели из эскадрильи Бека к Глотову.
Так прочувствовал на себе Григорий силу инструкций.
После того, как ознакомились с приказом, лётчики хмуро шутили: теперь будем продолжать взлёт до победного конца. А чего, один хрен - талон отсобачат.
Предсказания синоптиков сбылись: ночью грянул мороз. Утром погода была ясная и тихая, как говорят, миллион на миллион. Даже вечно сомневающаяся Окклюзия без проволочек выписала лётный прогноз.
Второго пилота Малышева сразу отправили на самолёт помогать Кутузову готовить всё необходимое к вылету. Быстро подписали полётное задание и тоже поспешили на стоянку. В техническом домике их встретил удручённый Малышев.
- Что ещё случилось? - спросил Клёнов.
- Случилось, - второй пилот махнул рукой в сторону стоянок. - Самолёт по полуоси в грунт вмёрз - не вырулить. Минус 11 всё же. Да и Кутузова ещё нет.
- Не вырулить, - подтвердили техники, - и буксиром не вытащишь - шасси оторвать можно.
- Ё моё! - вскричал Григорий, невольно скопировав Глотова. - Не понос, так золотуха!
Они сходили к самолёту и убедились, что техники правы. Вернулись и ещё несколько экипажей, пришедших на вылет.
- Что же делать? - спросил Клёнов командира звена.
- А, гори оно всё синим пламенем! - воскликнул тот. - Что нам, больше всех надо? Сейчас пойдём, доложим обстановку. Пускай у начальства голова болит.
- У Заболотного не заболит, - возразил кто-то.
- Конечно. Кость же, чего ей болеть! Если бы мозги были...
- Мысль одна возникла, - почесал подбородок Жорка.
- Говори!
- Подтащить к самолёту печку для подогрева двигателя, ведь его же всё равно греть нужно, и отогреть этой же печкой грунт вокруг колёс. Тогда сами вырулим.
- Что только лётчики не выдумают! - восхитился кто-то из техников. - Но лично я не буду стоянки греть. Этого у меня в должностной инструкции нет.
- Я тоже не нанимался тут землю греть, - поддержал его второй. - Сама отогреется.
- Весь вопрос - когда?
С опозданием приехавший Кутузов тоже возмутился инициативой лётчиков.
- Да как вы его вырулите? Самолёт, словно мамонт, в грунт вмёрз. Отдыхать будем, пока не оттает.  Пусть так ишак работает.
- А оттает - снова грязь будет, и опять не вырулишь, - захихикал кто-то. - Замкнутый круг.
Посидели, молча покурили. Клёнов взглянул на командира звена. Тот понял его взгляд, встал.
- Пошли! Попытка - не пытка. Кутузов, подогревай пока двигатель. А там видно будет. Сколько же можно на базе сидеть штаны протирать?
Техник нехотя пошёл к самолёту.
Через час двигатель был прогрет и опробован на всех режимах. Потом рукава с тёплым воздухом подтащили к колёсам шасси.
- Что это вы делаете, мужики? - удивился проходящий мимо техник Зародов. – Сколько тут работаю - такого не видел.
- Не то ещё увидишь! - проворчал орудующий лопатой Долголетов.
Он вырубал в земле перед колёсами наклонные канавки, чтобы по ним самолёт мог выкатиться на ровную поверхность.
- Это вам нужно запатентовать, - продолжал изгаляться техник. - Глядишь, премию получите.
- Ступай отсюда! — посоветовал ему Клёнов. - И без тебя юмористов хватает.
- Вот и давай полезные советы! - развёл руками Зародов. - Нет, чтобы спасибо сказать. Ну, народ!
Ещё через час самостоятельно вырулили на заасфальтированный пятачок, дозаправили горючим, загрузили всё необходимое.
- А я не могу сейчас вылетать, - объявил Кутузов. - Я без вещей приехал.
- Вы, господин фельдмаршал, на работу приехали или на съезд бездельников? – спросил Долголетов.
- Какой ещё съезд? - удивился техник. - Я знал, что не вырулить, поэтому и приехал без вещей. Они же, - махнул рукой в сторону самолётов, - как надолбы противотанковые в земной шар вмёрзлые.
- А вот этот, видишь, уже не вмёрзлый, - передразнил его Клёнов. - Так что давай, гони за вещами. Через два часа вылетаем.
- Не-е, не могу сегодня, - заныл Кутузов. - Вещи ещё собирать надо, да и приболел я что-то из-за морозов. Простудился, видать.
- Ты вот что, Алексей Иваныч, - подступил к нему Долголетов, - не срывай вылет, неприятности будут. Это первое. А во вторых, если успеем прилететь до закрытия магазина, а мы успеем, если ты...
- А возьмёшь? - лицо Кутузова вдруг озарилось лучезарной улыбкой.
- Возьму и даже не одну, - заверил Григорий. - Посидим, поохаем на радостях, что отсюда, наконец, смотались.
Но улыбка на лице техника вдруг угасла, и он резонно вопросил:
- Да где же ты их возьмёшь, Григорий? Этого даже в городе днём с огнём не найдёшь. У меня талоны за март пропали.
- Агроном из-под земли достанет, - заверил Долголетов.   - Ты что же, первый день замужем?
- Так-то оно так,- поскрёб грязной рукой затылок однофамилец великого полководца. - И принять разрешишь?
- А почему бы нет? Сегодня можно. Лишь бы с базы вырваться.
- А как же все эти приказы? На точке-то ведь нельзя-я?
- Сам знаешь, как. Не первый раз. Не тянул бы ты резину.
- Ну, да! Ну, да! - зачастил Кутузов. - Конечно, знаю. - Он взглянул на часы.   Час – до  дома. Час - обратно.  Полчаса - на сборы. Плюс-минус, сальдо-бульдо, - наморщил лоб, прикидывая, - через три часа буду здесь. Как штык.
- За бутылку водки на Сахалин пешком уйдёт, - глядя вслед резво шагающему к проходной Кутузову, сказал Григорий. - И вот таким кадрам мы вынуждены доверять серьёзное дело безопасности полётов. Ты с ним повнимательней будь, Жорка. Лодырь редкий, да и в материальной части не очень силён. Требует повышенного и постоянного контроля.
- Знаю, - вздохнул Клёнов. - И зачем у меня Зародова убрали? Тот хотя и пьёт, но дело своё знает.
- Ха, все хотят Зародова. А Кутузова никто не хочет, - пояснил командир звена. - Вот и решили его каждый год с разными командирами закреплять, чтобы никому обидно не было.
- Понятно, - усмехнулся Клёнов. - Ты что же, в самом деле ему литр купить хочешь?
        - Обойдётся. Но сегодня можно. У меня в самолёте бутылка в портфеле лежит. Я её всегда с собой вожу. В нашей бродячей жизни пригодится. За неё что угодно сделают в сельской местности. Да и самому может пригодиться. Ты, кстати, у самолёта ночью ни разу не ночевал?
Клёнов вспомнил своего первого командира Зубарева, первый вылет на химию и тот давний ночной полёт в поисках полевого аэродрома, едва не закончившийся серьёзными последствиями. Если бы они не заметили тогда в лучах фар злосчастную борону, угрожающе выставившую вверх свои клыки, неизвестно, что бы с ними было. Скорее всего, сгорели бы. Это была его первая ночёвка в степи у самолёта.*

* Подробно описано в повести "Командировка на химию".

И Гошка, грустно усмехнувшись, ответил:
- Кому не приходилось.
- Сегодня-то не придётся у костра ночевать? - забеспокоился Малышев.
- Ты думаешь, что я зря там сидел, вас ожидаючи? Как прогудим над деревней – агроном тут же приедет. Там уже и квартира готова. Отдельный дом. Хозяйка в другом живёт, неподалёку. Будет приходить к вам жратву готовить. Всё оговорено. У ней и дочка есть, - подмигнул Малышеву, - выпускница. Как на это смотришь?
- Посмотрим, - пожал плечами Дима.
Перед вылетом прибежал на стоянку обрадованный Глотов. Он всегда провожал свои экипажи.
- Ну, молодцы, ребята, молодцы, - кудахтал он. - На таких, как вы, Аэрофлот держится. Непременно благодарность объявим.
- Вы бы позаботились, командир, чтобы Заболотный выговор Григорию не вкатил за нарушение инструкции, - сказал Клёнов. - А благодарностей нам не надо. Мы ведь не своим делом занялись, потому и улетаем. Другие-то не улетят.
Глотов хмуро посмотрел на Клёнова. Он ещё не мог забыть недавней с ним стычки, когда только вмешательство Токарева позволило ему проводить беременную жену.
- Конечно, позабочусь, - ответил он.
Через десять минут они взлетели и взяли курс на Ак-Чубей. Погода была прекрасной, настроение – тоже. Наконец-то закончились все земные хлопоты, и они улетели из опостылевшей базы. В полёте даже не брали карту в руки: трассу знали, как свои пять пальцев.
Через час Заболотный узнал, что на АХР вылетел из всех запланированных бортов только самолёт Клёнова. Он зашёл в соседний кабинет, где находилась эскадрилья.
- Как ему удалось взлететь? - спросил Глотова.
- Ну, Долголетов-то не взлетит. Они сделали то, от чего техники отказались, - радостно сообщил Глотов. - Молодцы!
Лицо заместителя Боброва стало хмурым.
- Опять Долголетов? Мало того, что самовольно на базу прибыл, так и здесь самодеятельностью занялся. Кстати, где его объяснительная?
Глотов, хмурясь, достал из папки листок и протянул начальнику. Начальник похлопал себя по карманам, ручки не было. Он взял её со стола Глотова и, не читая, начеркал: «ОК, объявить выговор за нарушение приказа КОО № 117». И размашисто расписался.
- Может не надо, командир? - неуверенно спросил Глотов.
Заболотный поднял голову и удивлённо посмотрел на командира эскадрильи.
- Это, с каких же пор руководитель передового подразделения стал защищать нарушителей?
- Да... я ничего. Но всё же... и план горит, - залепетал Глотов. - Другие-то не захотели, а эти. Но так-то, оно, конечно, верно.
- Что верно? - Заболотный смотрел на него, как удав на кролика, немигающим вытаращенным взглядом. - Что, я спрашиваю, верно?
-       Ну, этот выговор. Всё-таки нарушение. Если каждый так...
-       Вот именно, нарушение. Приказы надо выполнять. Если одному простим – другим понравится нарушать. - Начальник снова уставился на Глотова гипнотизирующим взглядом. - Или ты с этим не согласен?
- Согласен, но... 
-       Что? Какие ещё но?
- Да нет, всё верно, - зачесался Глотов. - Просто я хотел сказать, что...
- Это я хочу сказать, - перебил его Заболотный, - что выполняю функции командира эскадрильи. Это твоя работа следить за дисциплиной и выполнением приказов и указаний твоими подчинёнными. Или я не прав?
Глотов дёрнулся, пытаясь что-то сказать, но, встретив гипнотизирующий не мигающий взгляд начальника, промолчал. Заболотного он знал не первый год и знал, что противоречить ему бесполезно. Он мог развести такую длинную демагогию, что хватило бы на пару часов. А это не смог бы выдержать даже привычный к чинопочитанию Глотов.
С другой стороны его по своему ущемляло, что на объяснительной, написанной на его имя, нет даже резолюции его. Глотова, как будто он и не командир эскадрильи. Но он пока ещё командир и с его мнением, худо-бедно, Заболотный считаться обязан.
- Так что же, я не прав? - услышал он голос Заболотного.
- Конечно, вы правы, командир. Порядок один для всех, - Глотов почесал под рубашкой грудь, словно ему туда бросили горсть муравьёв. - Но ведь бывают моменты, когда...
Он мысленно пытался сформулировать и намекнуть Заболотному, что даже высшему начальнику не очень-то удобно нарушать дисциплинарный устав. Ведь на объяснительной Долголетова - пусть только даже для приличия - но должна стоять виза его, командира эскадрильи. Любая, пусть тысячу раз формальная, но должна. Хотя бы только для того, чтобы не ущемлять его самолюбие.
И как это так легко удаётся решать подобные проблемы Беку? Тот, наливаясь чернотой и брызгая слюной, но умудряется отстаивать свою точку зрения. Правда, не всегда результативно. И из-за этого считается не коммуникабельным.
- ...бывают моменты, когда, - продолжал  мямлить Глотов, - когда решение может принять и командир эс... то есть и нижестоящий командир.
- Что-о? - округлил глаза Заболотный. - Что? Это на что ты намекаешь? На ревизию моих действий? Глотов?
- Нет, нет, нет, - зачастил командир эскадрильи. - Какие ревизии? Просто я хочу сказать, что я должен был отреагировать на действия Долголетова сам и  незамедлительно, не дожидаясь, когда нас... когда вам. Ну, я вообще-то так и хотел, но тут как раз вы вошли.
- Вот именно, должен! - Заболотный протянул Глотову бумагу. - Отнеси в отдел кадров на оформление. - Или ты, быть может, всё же не согласен со мной?
В знак согласия Глотов молча нагнул голову. А  Заболотный молча скрылся за дверью.
- Накрылись премиальные у Григория, - посожалел начальник штаба. - А за что?
Неужели нельзя было разобраться?
- Мои премиальные тоже накроются, - скривился Глотов, словно проглотил что-то кислое. - За что? Вот и работай, старайся. Оказывается, Анисимыч, ни хрена не делать - лучше.
-       Да, - широко улыбнулся начальник штаба, - не взлети Гриша сегодня, может, и были бы премиальные.
- Дурдом! - пожал плечами командир и поплёлся в отдел кадров.
Как раз в это время экипаж Клёнова на высоте 900 метров подходил к приводу аэропорта Ак-Чубей. В кабине сидели он и Долголетов. В фюзеляже за химическим баком среди разбросанного всюду барахла устроились Малышев с Кутузовым и резались в карты. Кутузов часто проигрывал и ему то и дело приходилось орать, перекрывая шум двигателя «Я дурак!».
- Громче! - требовал Дима. - Я не слышу!
- Я дурак! - орал во всё горло Кутузов. - Хватит, Дима. Я не Шаляпин. Давай лучше  в очко на интерес.
- В азартные игры не играю, - отказался Малышев.
- Тогда я посплю, - и Кутузов завалился на старые промасленные чехлы.
Дима полез в кабину, стал в проходе перед центральным пультом и осмотрел окрестности.
- Ак-Чубей впереди, через 15 минут будем на месте, - пояснил Григорий. – Что там Кутузов делает?
- Спать завалился.
- Не успеет уснуть, скоро снижаться начнём.
На точку они вышли на высоте сто метров.
- Видишь самую длинную улицу? - спросил Григорий Клёнова. - Держи вдоль неё. Как раз над домом агронома пройдём. А дом, где будем жить - рядом.
Резким маневром Гошка довернул самолёт и, не сбавляя оборотов двигателя, перевёл самолёт в снижение. Теперь они неслись над самыми крышами со скоростью 50 метров в секунду. Когда до дома агронома осталось метров 200, Долголетов резко перевёл лопасти винта на малый шаг и снова прибрал обороты. Двигатель взвыл на нерасчётных оборотах. Теперь на земле не осталось ни одного равнодушного человека, все невольно задрали вверх головы. Пролетев над домом, с разворотом и набором высоты зашли на повторный заход. Опять снизились, и снова взвыл двигатель.
- Ага, вижу его, из дома вышел, - прокричал Григорий.
- Я тоже вижу, рукой машет в сторону аэродрома.
- Значит приедет. Пошли на аэродром.
Левым разворотом вышли на посадочный курс, на десяти метрах, до минимума сбавив скорость, прошлись над полосой.
- Вроде всё нормально.
-       Да, нормально. Заходим на посадку.
Григорий быстро связался с базой и доложил, что через минуту будет посадка на оперативной точке, получил подтверждение и выключил станцию.
- Экипаж, садимся!
После пробега Кутузов выскочил из самолёта и знаками начал показывать, как зарулить на якорную стоянку. Он поднимал вверх то левую, то правую руку, чтобы самолёт установился точно по нужным координатам. Наконец сделал крест и заорал «Стоп!», как будто его могли услышать в кабине. Двигатель выключили, и выпрыгнули из самолёта. Закурили.
- Ох, неужели выбрались из дурдома? - не поверил Клёнов.
- Выбрались, Жорка! А вот другие остались.
- Ха-ха-ха! - рассмеялся Кутузов. - А завтра-то мороз ещё сильнее обещают. Ой, анекдот! Ну, командир, давай по сто грамм за приезд.
- Круто начинаешь, Алексей Иваныч!
- Обещал же! - надул губы техник, словно ребёнок. - Вот жена пирожков на закуску дала. Ещё тёплые.
- Вечером, вечером, Лёша! Самолёт ещё сдать надо сторожу и кое-какие дела решить. На квартиру приедем - выпьем.
Кутузов взглянул на часы и разочарованно вздохнул. До вечера было ещё далеко. Завывая мотором, из-за лесополосы показался УАЗ агронома.
- Ну, наконец-то! - вышел он из кабины. - А я думаю, куда ты пропал? - обратился он к Григорию, здороваясь со всеми за руку.
- Самолёт сломался.
- А у нас всё готово к работе.
- Отлично, завтра с утра и начнём.
А в это самое время инспектор отдела кадров Бронского аэропорта извлёк из ящика трудовую книжку Григория и раскрыв её, покачал головой. Третий выговор и всё от Заболотного. За что? Хороший парень-то. Он вздохнул и взял ручку. Ну да ничего, у Заболотного их больше.
Но от выговоров ещё никто не умирал.
----------------------------------------
            продолжение следует