Несправедливость

  ДОКУМЕНТАЛЬНЫЙ ОЧЕРК


  Не верю искусственно -праздничным рассусоливаниям насчет дружбы народов, подсчитыванию людей разной национальности, живущих в одном городе или доме. Такие разговоры наталкивают на мысль о какой-то ущербности: мы же никого не убеждаем в преданности воздуху или воде, а просто дышим и пьем, ибо иначе не можем. Точно так же здороваемся, враждуем или дружим, не требуя анкету.
   И все же за последние годы так называемый «нациопальный вопрос» стал одним из самых горячих и болезненных. Отчего?
    Приходилось разговаривать с людьми разными, бывать на Кавказе, в Средней Азии,  Западной Украине, средней полосе России. И  подчас с азербайджанцем или таджиком мне было интереснее, чем с соседом по квартире.
   Много наслышан о  настороженном отношении к русским в Прибалтике. Свое маленькое открытие
сделал, однажды разговорившись с рижанкой. Русский язык она выучила… в ссылке, куда попала с матерью в пятилетнем возрасте… Увы, предвоенное вступление в состав СССР принесло Латвии
те же репрессии и насильственную коллективизацию, как и всем. А насилие в любой форме не приведет к любви и уважению. Понял: прибалты не любят не
русских как нацию, а силу как форму «общения».
   Однажды, давно уже, побывал в Литве, еще советской. То были дни обсуждения проекта дополнений к Конституции. У нас оно шло довольно вяло и бесстрастно, и потому меня удивила длинная  очередь желающих  подписаться под таким обращением: «В Президиум Верховного Совета СССР.   Объявленный проект по  дополнениям к Конституции СССР нарушает правовые государственные принципы… Он ограничивает права советских республик и народов, а также усиливает систему централизованного  бюрократизма»; и оформленные от руки плакаты с текстами тогда еще непривычными. В
моем блокноте осталось: «ЦК КПСС дает половинчатую независимость, а хочет  полной перестройки. Абсурд!»,  «Сталинской конституции - нет!» и т.п.
  Тогда я не знал, как к такому относиться.
  Затем события стали резко развиваться, и вот уже Литовская республика объявила себя самостоятельной, за ней поспешили другие. Неприятно, конечно. Но в семье народов, как и в обычной семье, не уходят от любимых, от тех, с
кем хорошо. Уверен: если бы в союзе с другими республиками не падало, а росло благосостояние людей, они бы не сомневались в необходимости такого  союза. Разобраться бы вовремя, понять, почему с нами плохо — тогда и не смотрели бы по сторонам былые «братские республики»…
 
Мушкетеры из Акчоры

   Рассказать вам новую
историю про Атоса, Портоса и Арамиса? Не были они верными слугами короля Людовика, а если и
сражались с гвардейцами кардинала Ришелье и гонялись за драгоценными
подвесками королевы, то только в бурной своей мальчишеской фантазии. И жили не в Париже, а в крымском селе Акчора.
  Тот приземистый одноэтажный дом в конце 1930-х казался им высоким и красивым. Здесь располагалась русская школа-десятилетка. А поблизости — интернат. Таков их Париж.

   Из четверки «мушкетеров» в интернате жили Валик Стас и Ролли Валькман. Родители Борьки Корсунского снимали комнату где-то рядом. Андрюха Пфейфер был сыном местного кузнеца.
   Почетное имя д'Артаньяна почему-то присвоили Ролли, хотя он совсем не был похож на знаменитого гасконца — рыжий и кучерявый. Чернявому хитроватому Борису, заводиле компании, досталось прозвище Арамис, Андрей стал Портосом как самый среди них полный, а Валя оказался Атосом. Их секретнейшая тайна, конечно же, стала вскоре известна всем, да так и пошло: иначе как мушкетерами друзей редко кто называл.
 
   А по-настоящему их сблизил «Гиперболоид инженера Гарина»: в том году повесть Алексея
Толстого из номера в номер печаталась в  «Пионерской правде».  Когда, всегда голодные, они бежали после уроков в столовую за пустым супом
и вечной кашей-размазней, у кого-то в портфеле уже лежала заветная газета.  Чаще у Борьки. Как самый  смелый, к тому же участник драмкружка, во время переменки он непременно заходил в  учительскую с вопросом  «Почта есть?» Михаил Афанасьевич Чувасов,  который преподавал русский язык и литературу, а еще вел струнный оркестр и драмкружок, ребячий любимец, понимающе улыбался.
   Для такой романтической книги и место нужно
романтическое. Таковым стал запрятанный под землей огромный гранитный склеп. Рассказывали, там покоился кто-то из предков помещицы  Скирман, что на свои деньги построила когда-то школу для  детей бедняков.

   Итак, наскоро пообедав, они скрывались во тьме и, чуть помедлив в страшноватой   могильной тишине,  начинали впитывать каждое слово, которое произносил развернувший к свету газету «Арамис». Отрывок, к сожалению, быстро кончался, тогда они начинали  фантазировать, как же  воспользуется небывалым оружием инженер Гарин и как применили бы его они сами. Только недавно, в августе  1938-го, советские войска наголову разгромили вторгшиеся у озера Хасан войска японских  империалистов,
а в тех боях ой как пригодился бы такой гиперболоид!

   Однажды Ролли решился и в тайне от всех отправил наркому обороны Климу Ворошилову письмо с требованием направить его, вполне уже зрелого девятиклассника,
сражаться с захватчиками. Ответа долго не было. Но однажды учитель Чувасов пришел в их шумную    интернатскую комнатку, отозвал Ролли и протянул ему запечатанный конверт с красной полосой и надписью
«Правительственное». Из вложенноговнутрь листочка мальчик узнал, что первый его патриотический долг - учиться. Затем следовало пожелание успехов и  подпись легендарного Маршала.
  - Ну, — произнес Михаил Афанасьевич, не случайно родители дали тебе имя Роланд…
 
   Не только читали, но
и играли в «красных» и
«белых», вместе с допризывниками    принимая участие в  настоящих военных  играх.
  А чтобы доказать себе
и другим, что мушкетеры
они настоящие, не  книжные, часто  устраивали между собой фехтовальные схватки. Недалеко от футбольного поля с двумя камнями вместо ворот, где собирались любители футбола из соседнего села. Те часто прерывали свои игры и окружали
юных мушкетеров -   настолько   захватывающими
оказывались их «бои», и бурно поддерживали  побеждавшего. Им обычно
оказывался Портос, то есть Андрей Пфейфер.
  Во время одного из таких «боев» произошло событие, едва не  разрушившее дружбу   «мушкетеров». Надо  сказать, что никогда   не обращали внимания на собственные
национальности эстонец Роланд, немец Андрей, русский Валентин и еврей Борис. Их это просто не
занимало. Но  однажды Валя в состязании с Борисом, не рассчитав силы, больно ударил того по руке. Жаловаться  Арамис не побежал, но на друга обиделся, решив  вдруг, что его наказали как …еврея. Большого труда стоило друзьям убедить Борьку, что все произошло случайно.

  Группа «мушкетеров»
все же распалась. И не
только потому, что в ноябре 1939 года в  дополнение к эстонской в Джурчи открылась русская школа, и Роланд Валькман переехал к родителям. Хуже то, что в 1938-м невиданные размеры приняли аресты, особенно среди немцев. Кто-то пустил даже слух про пулемет и винтовки с  патронами, будто бы  припрятанные к приходу фашистов. Андрей Пфейфер сильно переживал происходящую    несправедливость, и замкнулся в себе. Тем более, что все вокруг
легко верили в возможное предательство, радовались      разоблачениям «врагов народа» и презирали их. Такое время — председатель местного комитета     Осоавиахима Бухарин, прежде гордившийся своей   фамилией, поменял ее на  фамилию жены…

  Куда затем разметала
судьба членов четверки,
неизвестно, в былом Джурчи, а ныне Первомайском остался только Роланд Юрьевич Валькман. Воевал, был партработником,  учителем истории. Но до конца дней не мог простить себе: как
представитель райкома
комсомола лично  принимал участие в  высылке немцев из Крыма. Нет, Андрея Пфейфера из родного дома выгоняли другие. Но и он выселял. Вина тех людей была лишь в том, что родились они  с немецкими фамилиями, а Сталин в каждом видел возможного пособника фашистов.
 

 2. ИЗГНАНИЕ   

   Среди других  партийных и комсомольских активистов 16 августа 1941 года в районный комитет партии был приглашен и молодой Роланд Валькман. К тому времени он уже год как окончил десятилетку, поступил в областную школу комсомольских кадров, работал учителем
физкультуры и старшим пионервожатым школы.
    Первый секретарь райкома Баскевич под суровым взором начальниика районного отдела НКВД Рутмана объявил: все приглашенные разбиваются по двое для выполнения  специального задания партии. Старшему каждой группы был вручен запечатанный сургучом конверт, раскрыть который разрешалось только после прибытия на место.
   Напарником и руководителем Валькмана на те несколько трудных дней стал Александр Федорович Переход (в пору лично моего студенчества в 1960–х - ректор Крымского пединститута, кандидат химических наук).
   Бывший директор школы и его бывший ученик еще не знали, каким окажется их ответственное задание. Только приблизившись на бедарке к домикам колхоза имени Энгельса, раскрыли таинственный конверт. И прочитали:  «В соответствии с постановлением Совета обороны
СССР…»
   Речь шла о немедленной  эвакуации немецкого населения в восточную часть страны. Каждый человек, узнали они, имел право взять с собой не более 50 килограммов вещей и продуктов питания. Что делать?  Оба прекрасно знали  председателя этого
колхоза Валендера, преданного коммуниста, недавнего начальника заставы на западной границе. В то время песен и пьес о пограничниках, бесстрашно охраняющих державу от вражеских шпионов, такие люди при жизни становились  легендой. Но как немца в 1938 году его уволили с заставы. Какое-то время работал директором Дома культуры, где Роланд был  старостой драмкружка…

   Но и тени сомнения не  возникло в сердцах двух уполномоченных. Раз партия велит…
   Человек огромной выдержки, предколхоза не выразил ни малейшего удивления или разочарования. На
экстренном собрании дал слово Переходу. Вопросов не было, только вдруг низко опустили головы мужчины… Русским жителям села было поручено подготовить мажары – большие телеги с зарешетчатыми окнами.

  Александр Федорович и его юный помощник, вооруженные винтовками, обходят один двор за другим, подгоняют. В доме председателя их встречают тетя Паша и 19-летний Вова.
  — А мне куда?
  Выйдя из хаты, Переход говорит Роланду:
  - Скачн в Джурчи, узнаешь у Рутмана, что с Вовкой делать. Он же  русский… Я напишу записку.

   На взмыленной от галопа лошади Роланд подлетел к зданию НКВД в центре поселка. Миновал тяжелый каменный забор… Прочитав записку инструктора райкома, Рутман вдруг заругался таким пугающим матом,  который комсомольцу никогда прежде слышать не приходилось.
  - Езжай обратно и скажи Переходу: пусть действует в соответствии с инструкцией.
  — Что, и русского высылать?!
  — Ты, щенок, еще и вопросы задаешь? И такому доверяют выполнение столь важного задания?!  — прокричал Рутман.
  Двое суток в селе -  крики, плач, мычанье коров, хрюканье свиней. В воздухе перья от распоротых перин и подушек. Уполномоченные по очереди спят на голом столе председательского кабинета…
   Поздно вечером 19 августа примчался наконец гонец с приказом отправлять немцев на Воинку. Обоз получился длинный, хотя село — всего два ряда хат. Малыши, старики на телегах, остальные пешком. Среди них и тетя Паша с Вовкой…

   После войны эстонец Роланд Валькман случайно встретил немца  Валендера, работавшего на одной из шахт Челябинской области. Ничем старый большевик не выказал обиды за изгнание из Крыма. Одно огорчало:  не доверили оружие для борьбы с проклятым фашизмом.
  — Так все-таки —  правильно поступили с немцами? - спрашиваю  давно поседевшего комсомольца тридцатых.
 
— К людям надо было по-людски подойти, - отвечает Роланд Юрьевич. - Такого, как Валендер, нельзя оскорблять недоверием.
  Член КПСС с полувековым  стажем задумывается, потом произносит с мукой в голосе:
  — Я же был абсолютно уверен, что так и надо. Потом, когда преподавал  историю, сам долбил:
крымские татары были предателями… А греки, армяне, болгары при чем?! Их тоже в 44-м выгнали…
И знаменитый партизанский командир Михаил Андреевич  Македонский был греком, и разведчик Федор Якустида… Только теперь прихожу к пониманию, как все это несправедливо…
    
   Д'Артаньяну из книги, думаю, было все же легче…

  Но, может, массовая эвакуация необходима была? Но – совсем не немцев. Ведь только таким образом удалось бы спасти от фашистского уничтожения миллионы заведомо обреченных евреев…
 
  Про туз пиковый
 
— Вы писали заявление о желании быть в действующей армии? Отлично.
Читайте! Нет, вслух: «О том
разговоре, который произошел между мною, красноармейцем… пишите
фамилию… ни при каких
обстоятельствах… в чем
подписываюсь».
   Предлагаю вам
вступить в эстонский
партизанский отряд. Языком владеете?
Пройдете краткосрочное
обучение тактике
партизанской войны, потом
направим в бой. А что у вас на пальце? Имя
любимой девушки? Ната…
Непременно вывести!
 
   Так Роланд Валькман на четыре месяца стал курсантом спецшколы в
Москве, где изучал основы
партизанской тактики,
прдрывное дело, разведку,
парашютную подготовку.

  Командир Александр Круузе, комиссар Роланд Валькман вместе с группой эстонцев из 16 человек из люка американского самолета «Дуглас»
на парашютах опустились в лес в июле 1943-го. К сентябрю их стало уже 78.
 
  Однажды, например…
   Вышли из леса Виктор Туй, Роланд Валькман и двое рядовых партизан. На опушке остановились,
разглядывая огонек
керосиновой лампы в окне
ближайшей хаты. Один из
разведчиков, постучавшись, зашел в дом. Хозяева по-доброму
угостили его молоком, горбушкой
свежеиспеченного подового хлеба с тмином. Убедившись, что ни фашистов, ни полицаев в селе нет, он дал сигнал поджидавшим. Трое 
смело заходят в хату.
После неплохого по военным временам ужина комиссар Валькман достает из кармана… обыкновенные игральные карты и с полушутливой улыбкой начинает гадать на
цыганский манер,
обещая успехи Советской Армии, провалы немецких
гарнизонов в ближайшей
округе и даже кто из
предателей-старост будет на днях казнен партизанами. Быть
безошибочным ему помогают
прослушанные накануне сводки Совинформбюро и
партизанские донесения. Предсказания
явно производят впечатление… Не забыв пообещать удачи
в жизни этой семьи и
поблагодарив за гостеприимство, партизаны идут в следующий дом, где ситуация повторяется.

- Давайте соберем
жителей в той хате, где мы были вначале, - говорит Виктор Туй. - Поговорим.   

   Спустя полчаса дом набит битком. На родном для парней языке гости
рассказывают о положении на фронте, приглашают принять участие в борьбе с фашистами за свободу эстонского народа.
 
 - Скажите, а колхозы после войны будут восстановлены? - прозвучал вдруг вопрос.
- Конечно! — поспешил
обрадовать слушателей
комиссар.

   Вместо ожидаемого восторга в хате наступила смутная тишина. Ее сменили неуверенные возгласы одобрения,
каждый при том оглядывался на соседа…
 
   И все же немало мужчин из того села пополнили затем состав их
партизанского отряда.

   23 октября 1943-го — необычная дата в жизни Роланда Валькмана. В тот
день в последний раз в жизни он гадал на картах.

   В ожидании приказа о начале операции командир группы Александр Круузе попросил товарища
предсказать его судьбу. «Это ж выдумки, им нельзя верить. Да и не знаю я настоящих
цыганских приемов», -
пытался отговориться
Роланд, Тот настаивал. «Ну хорошо…»   

   Раскрывает колоду - и Саша бледнеет при виде пикового туза - символа смерти. Валькман
раскладывает колоду веером - вытаскивай, мол, сам. Неуверенным
движением тот трогает одну из карт - и снова пиковый туз…

  Через сплошное болото надо было ползти шесть
километров, держась за веревку. В бою за город Плюсса Александр
был легко ранен. Идти в госпиталь отказался, лишь
позволил Оле Богдановой
перевязать себя. И поднял бойцов в атаку.

  Наконец захвачена
железнодорожная станция, уничтожен вражеский
эшелон, умолкли немецкие
автоматы. Но… 
где командир? Встревоженный
комиссар побежал
обратно. Лежит Александр
на уличной мостовой,
прошитый автоматной
очередью… Огромной личной храбрости, большого мужества был человек. Непререкаемый авторитет,
эстонец с типично
ленинградским воспитанием, недавний
водитель троллейбуса.
Очень любили его
в группе и отряде.

  В тот день Роланд Валькман в сердцах разорвал и выбросил
злосчастную колоду и дал зарок никогда больше не брать в руки карты - будто они виноваты в
случившемся…
 
   18 января 1944 года
комиссар отряда,
будущий заместитель
командира эстонской
партизанской
бригады по разведке Роланд Валькман Указом
Президиума Верховного 
Совета СССР был награжден
орденом В.И. Ленина. А осенью того же года,
после освобождения
республики от врага Р.Ю. Валькман был назначен
инструктором уездного
комитета Компартии
Эстонии в городе
Пярну.
   
 
   Вторая «чума»

Насильственная коллективизация пришла и на землю Прибалтики. Разорившая тысячи и миллионы личных  хозяйств России, Украины, Крыма, вышвырнувшая с родной земли самых прилежных земледель¬цев.       
Любую прекрасную идею так легко испоганить, превратить в свою противоположность!  Кооперативный план как способ преобразовалания сельского хозяйства на социалистических началах путем постепенного добровольного кооперирова¬ния мелких единоличных крестьянских подворий был по¬нятен и выгоден крестьянам: действительно, объединившись, можно сделать гораздо больше, лучше, дешевле. Только в нашей стране, где установилась административно-командная система управления, постепенность и добровольность в ходу никогда не были. И в последующие годы один за другим изыскивались прогрессивные и передо¬вые методы ведения хозяйства. Но, удивительное дело, пока подряд, будь он бригадным, семейным или еще каким-то, или аренда, или хоз¬расчет применялись первооткрывателями-энтузиастами по своему естественному разумению, они давали отличный результат. Потом включалась «руководящая машина», и пос¬ле первого этапа противодействия и второго — замалчивания - начиналось самое для идеи губительное — «внедрение». Планы, отчеты, показатели, мода. На «новый путь» вступают люди, не понимающие и не признающие преобразований. Стремление казаться  передовым и прогрессивным толкает к подхлестыванию событий. Итог — очередное разочарование…
   И так будет, боюсь, пока не перейдет страна на рельсы самые  надежные — естественности. Но для того надо бы избавиться от высокостоящегр вмешательства. Любые разговоры про самостоятельность бессмысленны, если число руководителей и контролеров при любых преобразованиях и изменениях, упрощениях и сокращениях рас¬тет и множится, сохраняя  незыблемость Административной Сис-темы.

 Мой собеседник Роланд Юрьевич Валькман, убежденный сын своей эпохи с достаточно благополучной, по сравнению с другими, судьбой, был свидетелем коллективизации в Крыму в горькие тридцатые. Его отец вступил в эстонский колхоз «Вабадус» («Свобода») в Джурчи в 1929-м, был заместителем председа¬теля. Его племянник Эвальд Нугис, секретарь комсомольской организации, вместе с товарищами весной 1930-го перепахивал прежние крестьянские межи и прокладывал пер¬вые колхозные борозды. Рано утром выезжали они на лошадях, а едино-личники- индивидуалисты, «индусы», как их называли, выглядывали из своих калиток и посмеивались: сейчас  перессоритесь, передеретесь между собой… Но они крепко держались за ручки плуга.
Комитет бедноты села возглав¬ляла родная тетка юного Ролли Мария Юрьевна Нугис.
  Сидит она в красной косынке со своими соратниками и как неумолимые древнегреческие богини судьбы Мойры определяют… Август Лепасар — две лошади, одна корова, одна телка, батраков никогда не держал — нет, не кулак. Его сосед Тадлер — сто десятин земли, легковая машина, молотилка с паровым двигателем, один батрак постоянный, на время уборочной — еще 4 - 5, более де¬сяти лошадей, полтора десятка коров, целая ферма свиней. Кулак? Конечно. Но – хитрый: почуяв новые веяния, вовремя распродал все, что мог, землю подарил обществу и уехал неведомо куда. Кристен Палькман. Солидный дом (потом там колхозная столовая  разместилась), есть молотилка и бензиновый двига¬тель, постоянные батраки. Раскула¬чили,  выслали на Соловки.
Из колхоза с названием «Свобода» с его почти сотней семей было изгнано с десяток наиболее зажиточных, а по сути, самых умелых, хозяйственных…
   В памяти легче остается хорошее. Тем более, если к тому душа стремится. Когда молодой партработник агитировал теперь уже эстонских крестьян, про родной крымский колхоз вспоминал то, что хотелось. Красиво звучало: как с энтузиазмом трудятся люди на общественной моло¬тилке; но вот  гонг зовет на полдник, к широким деревянным столам, где лежат свежепосоленная овечья брын¬за, душистый - только что из печи - хлеб и большие красные скибы уже разрезанных арбузов; а потом все с легкостью продолжают трудиться до темноты на благо любимой Родины. И это тоже было правдой. Одной из правд, в которую верил недавний партизанский разведчик. 

   Какой же была «вторая чума» хлебозаготовок и колхозообравования в тогдашней Эстонии? Поначалу почти спокойной, почти ненасильственной. Почти. Инструктор уездного коми¬тета партии Роланд Валькман, например, мог засадить упирающегося «кулака» на ночь в запертую холод¬ную комнату — подумать, на соб¬рании руководителей волости - вытащить пистолет, вогнать в ствол патрон и произнести: «Если через неделю плана не будет…» И был уве¬рен:  он молодец, здорово у него все получается, если боятся, если несут-таки припрятанный хлеб для Страны Советов, сражающейся с фашизмом. Гордился: 19 процентов плана при его участии через неделю обращаются в 87, а потом и все сто гораздо раньше других районов.
   А как-то его пригласил к себе один из самых нрепких в этих краях хозяев. «А мы вернемся?» — засомневался инструктор, вспомнив про «лесных братьев». «Если сам пригласил - будьте спокойны», — ска¬зали знающие люди.
 
  Электричество от своего движка, что для разоренного 1944-го было достаточно удивительно, даже телефон на хуторе. И стол накрыт по-царски, с водкой из московского магазина Елисеева… Госпоставки по зерну и картофелю хозяин выполнил один из первых, так что перед новой властью  чист. Главное, о чем расспрашивал влиятельных гостей — будут ли его раскулачивать, как других в тридцатых? Валькман уве¬рил: нет, если мешать новым веяниям не будет. Ошибся инструктор: массовое насильственное раскулачивание в Эстонии в 1949 - 50-м  не обошло столь явного «врага».

— Теперь уже и не знаю… Может, то действительно было образцовое фермерское хозяйство. Таких механизмов я ни в одном колхозе в те годы не видел…
В родное Джурчи Валькман вер¬нулся в 1956 году. И не нашел его. Теперь то был поселок с непривычным названием Первомайское, с новыми многоэтажными зданиями. И в селах удобные и красивые дома - на центральных усадьбах. Зато большое количество деревень исчезло, на их месте — распаханные поля или несколько домиков с забитыми окнами. Исчез и колхоз имени Энгельса, откуда когда-то он выгонял обжившихся крестьян-немцев… Не осталось сел армянских, татарских, русских, эстонских…

   Кстати, о национальности.
— Вы себя чувствуете  эстонцем или русским? - спрашиваю.
— Не знаю… Скорее советским. Даже сейчас, когда уже и Союза нет.
А так ли важно, кто какой национальности? Наталья Ивановна, его друг с девятого класса, жена -  русская. А сын Юрий, кандидат экономических наук, сотрудник института кибернетики в Киеве? А внук Роман — если учесть, что жена Юрия, научный сотрудник того же института, татарка? Как ее зовут, вы сказали? Лилия Исмагилова?! Так я же ее знаю: летом 1984-го, возвращаясь с песенного лагеря  близ Керчи, для  любителей поэзии Евпатории она исполняла под гитару собственные песни. У меня до сих пор те магнитофонные записи хранятся… 
Все мы - просто граждане своей страны и своей планеты, просто люди. Потому и беды, и радости, и ошибки у нас всех общие, и искать пути к лучшей жизни нам вместе.
  А Юрий Валькман все же в претензии: «Почему ты, отец, не научил нас родному эстонскому?!»

 
ТРИ НОВЕЛЛЫ О ПРОШЛОМ

      1

   Со станции Чебаркуль, где стоял  эстонский стрелковый полк, Валькман и его друзья Эвальд Тоон и Эрвин Эрик ехали в Москву для постижения искусства партизанской войны.
Поздним вечером эшелон остановился на неприметном полустанке посередине великой Руси. Роланд подходил к главной «достопримечательности» любого захудалого вокзала - крану с кипятком, когда прозвучал окрик «Капитан Нугис!» Неужели рядом кто-то из его двоюродных братьев и ближайших друзей?!
 — Ты чего оглядываешься? - подошел Эвальд Тоон.
 — Кто-то капитана Нугиса звал. А у меня брат с такой фамилией, - откликнулся Роланд. - Только как его тут разыщешь?

   Ленинградский эстонец, сын революционера, расстрелянного по приговору военно-полевого суда буржуазной Эстонии в 1922 году, Эвальд несколько лет был кем-то вроде сына одного из полков Красной Армии и потому в военных делах ориентировался лучше. И он вдруг гаркнул зычным командирским голосом:
— Капитан Нугис, ко мне!

 Через мгновение они увидели тень человека,   неуверенно шарящего   вокруг глазами. Валькман узнал его сразу.
— Лембит!

   Они бросились друг к другу. Так о многом хотелось поговорить…

  Когда прощались, Лембит крикнул: «Не подведи родное Джурчи!»

  Про этот неприметный эпизод Роланд  рассказал товарищам, и в лесу под Ленинградом    их собственный «партизанский» поэт сочинил стихотворную присказку, которая в переводе с эстонского звучала бы так: «Либо голова в кустах, либо грудь в крестах, но пожелание Лембита не опозорь».

   Кстати, имя свое Лембит получил в честь национального героя эстонского эпоса, в средневековые времена возглавившего освободительное восстание против немецких баронов. После  войны подполковник в отставке Лембит Нугис жил и работал в Таллине и умер в 1980 году.

       2

  Артур Нугис был директором одной из средних школ города Орла, преподавал историю. 22 июня 1942-го его выпускной десятый класс в полном составе во главе с директором добровольно ушел на фронт. К концу войны Артур был заместителем командира эстонского корпуса.

 В январе 1945-го   инструктор Пярнусского уездного комитета партии Р. Ю. Валькман прибыл в Таллин. После заседания в ЦК выходит   на улицу, а за ним - женщина, заведующая отделом кадров: «Извините… Я жена Артура Нугиса. Он хотел с вами встретиться…»
Они не виделить с довоенного 1939-го, дольше, чем вечность.  После обмена вздохами, восклицаниями и
воспоминаниями Артур попросил кузена выступить перед
солдатами своей дивизии.
С интересом слушали молодые эстонцы рассказ о делах партизанских. Отвечая затем на вопросы, Роланд упомянул, что сам родом из Крыма. И тут все услышали громкий злой шепот: «Он, значит, не из Эстонии… предатель нашего народа!» Тогда тяжело поднялся с места полковник Нугис: «Давайте вместе подумаем, кто же предатель - человек, у которого вся грудь в орденах за участие в труднейших боях, или сосунок, что пороху не нюхал…» 
И обернулся к выступающему: «Иди ко мне, брат любимый, дай я тебя обниму за правдивый рассказ».
 
 
               3
 
- Грешно тебе уехать в свой Крым, не увидев нас, - услышал Роланд Юрьевич в телефонной трубке до боли знакомый голос.   
   Так 31 декабря 1970 года вместе с женой Натальей Ивановной из Ленинграда они поездом отправились в Таллинн.

   Эрвин Эрик,  разведчик эстонского партизанского отряда, потом капитан милиции, встретил восторженно. И бросился к телефону:
— Доброхотов? Олег? Наш «политичный» приехал! Да, да, комиссар Ромка! Звони всем нашим!

  Олег прибежал первый, неся бутылку коньяка: «Да не отворачивайся, пей! За встречу!»
Тут подоспел бородатый Рудольф Кескла. А вот и Всеволод Архангельский бежит… Человек десять собралось. Поохали о годах далеких, заодно и новый, 1971-й, встретили. Говорили о серьезном, грустном, но больше о веселом. Разве без шуток можно? Хорошая, добрая была встреча…

  А теперь бывший комиссар Валькман не знает, кому какие письма писать в Эстонию. Ведь их, освободителей, ныне там оккупантами называют. И появилось разделение на людей разного сорта – эстонцев «настоящих» и, как он, «советских». Никак про такое не думалось тогда, в 1943-м…

   Кстати, двое родных братьев Роланда в годы той войны погибли — Вольдемар под Новороссийском, на Малой земле, а Альманд - во время десанта на острове Сааремаа.
   
  *   *   *
Может, зря я так назвал очерк? Конечно, много несправедливости с людьми и народами сотворили руководители, умелой организации и убеждению предпочитавшие метод топора. Но вряд ли оправдана и нынешняя
лавина «мести», обрушившаяся в странах Балтии (и не только) на
русский народ. Как и стремление к жизни порознь — теперь, десятилетия спустя, в период признания и исправления давних чужих ошибок. В конце концов такое тоже несправедливо: слишком много позади общих тягот, испытаний, нечеловеческих    усилий, прожитых и отданных жизней. К тому же ясно: поодиночке из той ямы, куда вместе попали, не выбраться. Может, перевернув   неприятную страницу жизненного календаря, оставить беды в прошлом? Да и вообще — не торопиться бы разрушать. Хотя бы до того, как построено новое…
 
 
            *   *   *

    Может, зря я так назвал очерк? Конечно, много несправедливости с людьми и народами сотворили руководители, умелой организации и убеждению предпочитавшие метод топора. Но вряд ли оправдана и нынешняя лавина «мести», обрушившаяся в странах Балтии на русский народ. Как и стремление к жизни порознь — теперь, десятилетия спустя, в период признания и исправления прошлых ошибок. В конце концов такое тоже несправедливо: слишком много позади общих тягот, испытаний, нечеловеческих    усилий, прожитых и отданных жизней. К тому же ясно: поодиночке из той ямы, куда попали, не выбраться. Может, перевернув  неприятную страницу жизненного календаря, оставить беды в прошлом? Да и вообще — не торопиться бы разрушать. Хотя бы до того, как построено новое…