Охотничьи сказки. Два и три

- Вот ты говоришь, деревенские…, - Митрич отставил удочку и потянулся за стаканом.  – Вы, городские, люди избалованные и порченые, москвичи – особенно. А у нас народ скромный и честный. Я расскажу тебе одну историю, а ты думай.

Пошёл как-то Петрович – сосед твой – на охоту с другом Алексеем. Лёху-инока ты не знаешь. В затворе он теперь. А охотник хороший.

Пошли они на перепела. До самого леспромхоза бывшего добрались, хотя охота там никудышняя. Ходили долго, да и рюкзаки несли не пустые.

Передохнули немного у эстакады, закусили, и домой, по старой узкоколейке. Рельсов там нет давно. Но шпалы-то остались. Народ по ним и ходит. Всё лучше, чем ничего.

Идут. Молчат. Петрович впереди, а Лёха сзади. С километр, почти, отмахали. Тут Лёха и говорит:
- Давно хотел спросить тебя, Петрович, но стеснялся. От самого леспромхоза вопрос этот думаю. Ответь, если сможешь.
- Чё ж не смочь то, - отвечает тот, задетый Лёхиным сомнением, - спрашивай.
- А не осерчаешь?
- Да нет.
- А если нет, то скажи, где ты рюкзак свой оставил?

Остановился Петрович задумчиво. И если бы не обещание, им данное, то недолго бы Лёхе в друзьях ходить.
- Вот чёрт! - только и сказал он, даром что директором школы тогда работал. – Дойдёшь до Черной речки – чай приготовь. Хоть какая-то польза от твоей скромности.
И разошлись они, каждый в свою сторону.

А когда снова встретились, чай уже поспел. Петрович после прогулки за рюкзаком лицом отошёл, подобрел и помолодел, будто девку в лесу встретил. И на Лёху глядит всепрощающе, как на покойника, который уже никому  ничего плохого не сделает.

Сидят, чай пьют. День к вечеру, а вечер – к ночи. И Лёха от любопытства елозит, но  скромно молчит и ничего не спрашивает.
Не выдержал этого Петрович, и говорит:
- Ты, Лёха, меня знаешь. Человек я старой советской закалки и такой честный, что самому противно иногда. Железяку ржавую со свалки без спросу взять не могу. Не то что ценную вещь какую.
- К чему такое длинное вступление? – спрашивает Лёха по-научному, потому что он хотя и скромный без меры, но тоже грамотный на всякие слова.
- А к тому, отвечает Петрович, измученный своей необычной честностью, - что рядом с моим мешком твоё ружьё лежало. И сейчас там лежит. Наверное.

 - Вот какие у нас люди: лишнего не спросят и чужого не возьмут, - почти закончил свой рассказ Митрич. Интеллигенция. Не то, что вы, москвичи.   

Он помолчал, понюхал корочку хлеба, поморщился и некстати добавил:
 - Тут недавно три друга из Москвы на охоту приезжали. На кабана. У Леонидыча останавливались. Выпили, как водится, до охоты. И во время её – тоже. Утопили в Унже мотоцикл.  Дошли по бездорожью до района. Там еще добавили. В кафе подрались, и попали в милицию. Так милиция их ружья до сих пор по лесу ищет. Нашли штук пять, но всё не то.

А москвичи сами весь свой арсенал на сеновале у Леонидыча спрятали. И забыли по пьяне. Да и зачем на такой охоте ружья? Какой кабан с ними свяжется?

Если, - после чая Митрича потянуло на философию, - все люди одинаковы, то все дело в цифре «три». Ты посмотри, разница на одного человека, а ушли километров на двадцать дальше… хотя и не в ту сторону.