Ничего личного

                Анатолий Холоденко
                Ничего личного, только бизнес.               

 Репортаж из сердца промышленной зоны юга Китая.
  Сколько помню, всю свою осмысленную жизнь я писал в стол. Те редкие статьи и сюжеты, которые удавалось опубликовать, не оставляли мне надежды однажды, чёрт возьми, проснуться знаменитым.
   Любимые и простые, как молоко,  родители не подарили мне наследства и всё моё и моей семьи время отнимал бизнес, всегда основанный на актуале и здравом смысле текущего момента. И, думаю, так будет до тех пор, пока кто-нибудь меня не убедит, что доходы с продажи книги литературного новичка превысят выгоду от реализации коллекции классных модных ботинок. Впрочем, выгода никогда не была нашей иконой, но свобода, как известно, выкована из золота. А потому день за днём мы организуем работу обувной фабрики, название которой – гордая аббревиатура начальных слогов всех трёх имён нашей  семьи, маленькой русской колонии, затерянной в рабочих кварталах китайского промышленного мегаполиса.
    Я самообязуюсь всем вам прислать свой самый невероятный по стилю и содержанию дневник – страничку за страничкой…. Смотрите, кто пришёл!

                Предыстория авантюры
(“avante”, в переводе с итальянского – “вперед”) 
   Как вы и сами, наверное, заметили, проблемы – прекрасный и может быть, единственный реальный двигатель прогресса.
   Наше крепкое, но небольшое обувное предприятие стало лихорадить по нескольким взаимосвязанным причинам – ощутимое повышение арендной ставки  за наши производственные помещения, что негативно отражалось на конкурентоспособности продукции и возможности роста зарплаты работников с одновременной нехваткой квалифицированных рабочих рук, имеющих дело с весьма недешёвым материалом – кожей, не терпящей, вследствии неумелого или небрежного к себе отношения, переделки.
   Помещение новой площадки мы, по итогу настойчивых поисков по всему городу и ближайшим пригородам, нашли, причём по нестрашным (3 y.e вместо наших уже зашкаливающих за 10 y.e. за квадратный метр) ценам. Это был дотла сгоревший этаж бывшей текстильной фабрики всего в пяти минутах езды от центра, с впечатляющими кучами хлама и золы на цементных битых неровных полах, над которыми чернел, ощетинясь рваной арматурой, потолок. Что касается стен – из обязательных четырёх имелась только одна, да и то с пустыми выгоревшими оконными проёмами.
    Мы оползали всю предлагаемую нам территорию этой местной помойки, оценив наши возможные блестящие перспективы и, отряхнув ноги от праха, пепла и пыли, отмерили себе на счастье пятьсот метров. Через несколько месяцев, методом народной стройки, залив на пол реки цемента, уложив стеною тысячи кирпичей, вставив в окна рамы, а в них – стекла, мы получили реальный шанс на выживание изо всех сил напрягшегося стальными мышцами нашего “Предатора”.
    Предупреждая возможную подлянку, мы связали администрацию осваиваемых нами руин, называемых когда-то фабрикой, договором о невозможности повышения арендной ставки в течении ближайших трёх лет, который,  тем не менее, ею вскоре был нарушен – не прошло и пол-года.
Впрочем, чему удивляться – теперь, имея на балансе стоящие других денег действительно впечатляющие офисно-производственные площади, нас, под предлогом общего подорожания, например, услуг энергетиков и коммунальных служб, можно было прессовать, выдавливая кремом из тюбика за пределы уже ставшей родной проходной.
    Однако, это не могло случиться мгновенно, к тому же мы, шлифуя свой отвязный дизайн, активно совершенствовали стиль  и технологии, доведя линейку до сотни наименований, звучащих, как песня: “Атланта”, “Виктория”, “Венеция”…
    Бывало, к нам дозванивались из Италии, куда по фонарным, с учётом почты и таможни, ценам, мы отправляли обувную пару, как - то раз нас посетил полный радужных надежд плешивый, вычисливший нас по инету немец, бесследно унёсший в своём клюве семь пар очень серьёзных ботинок…
    Стабильно, из года в год, реализовывал нашу обувь “XXI век” – сеть знаковых, популярных в молодёжной тусовке магазинов, играючи зарабатывающих на нашей трудом и вдохновением создаваемой обуви на порядок больше, чем мы, брендовые производители, всегда клыками и когтями добывающими себе свой шмат мяса. Что ж, зарабатывают и –  на здоровье. Другие, если брались, делали это не так талантливо, притом предлагая оплатить товар по реализации, на что мы, поначалу, пребывая в безвестности, шли, получив по итогу нескольких сезонов залежи и завалы возврата обуви невостребованных неходовых, в основном гигантских, размеров, затоваривших тогда наш небезразмерный склад.
  А однажды, абсолютно случайно, мы прознали о проведении выставки продукции предпринимателей нашего города, организованной в Гавани – в каких- то пяти минутах от нашей фабрики. Надо ли говорить, что наша обувь – кстати, единственный подобный товар на всю совокупную выставочную экспозицию – была представлена на полках прямо напротив входа , только слепой не заметит.
   Такой слепой, от которой мы ждали если не поддержки нашего обувного, захлестываемого штормовыми волнами кораблика, то хотя бы ободряющего высокого внимания, неожиданно обнаружился в лице губернатора Матвиенко, талантливой энергии и здравому смыслу которой я удивлялся ещё с тех времён, когда участвовал в предвыборной работе её избирательного штаба у нас на Васильевском. Она стремительно прошла мимо, ведомая – ни шагу в сторону – командой помощников в хищно блеснувших очечках, заранее по-умному выстроивших свой маршрут – мы только поглядывали сквозь стенд, заставленный предаторским протектором, как по итогу движения Валентина Ивановна давала распоряжения поставить на контроль приобретение городом представленных в дальнем углу зала автоматов по приёму от населения использованных то ли жестяных банок, то ли стеклянной посуды,  заявленных мусорными королями Питера.
    Но однажды, все в тот же период дикого капитализма, сопутствующего нашему началу, мы совершили качественный рывок, решившись на участие в Московской международной выставке “Мосшуз”.
    Заплатив за несколько дней примерную стоимость среднего автомобиля, мы, наконец, открылись миру – в приятном и нервном соседстве с крутыми “Ральфами”, “Доккерсом”, и “Балдинини”, накрывшими своими шузами полмира. Оптовики, примчавшиеся со всей страны на громкую столичную выставку, здесь, понимая правила игры, о том, чтобы попросить обувь с отсрочкой на реализацию, даже не заикались.
    Так мы стали частью серьёзного бизнеса, предполагающего не только ощутимую удачу, но и,  в ряде случаев, серьезные риски. В течение выставочной недели нас атаковали десятки полпредов обувного бизнеса страны, работающих или желающих работать в формате легендарных “Гриндерс”, “Доктор Мартенс”,” Нью-Рок”.
      Ответственным лицом, лично определяющим выбор нередко тянущего на миллионы товара, мог оказаться любой ни чем не выделяющийся, не торопясь прохожий мимо, мужчина, за спиной которого вдруг оказывалась вся Тюмень и пол- Сибири в придачу. Реальным оптовиком неожиданно оборачивалась и видавшая виды, сопровождаемая бухгалтером бойкая тётка, точно знавшая, как обуть город Тулу……
    Предметом нашего пристального внимания с самых первых выставок стал худощавый, высокий, порывистый в движениях молодой ещё человек, в считанные мгновения профессионально включающийся в обувную тему. Мы познакомились – его звали Григорий Гуля. Именно он представлял интересы крупной сети гигантских магазинов “Фабрика” и был настоящей столичной акулой обувного бизнеса, рядом с которой по объёму оптовых закупок здешние воды не рассекал никто. Прекрасно осознавая впечатляющие возможности своих торговых площадей, Гуля, бросив на обувь короткий, но очень внимательный взгляд,  мгновенно принимал решение, цена которого была очень высока.
       Пообщавшись с ним полчаса, можно было сворачивать лавочку и идти в ближайший ресторан все оставшиеся дни пить вёдрами шампанское, понимая, что выставка удалась.
       Да, столичные выставки, привлекая внимание байеров, укрепляли наш бренд, на порядок способствуя увеличению заказов, если бы не одно “но”…
Мы могли набрать заказов на миллионы пар  и даже с их частичной предварительной оплатой, однако, наши производственные мощности, определяемые количеством рабочих рук и соответствующих им машин и станков, от наших финансовых амбиций сильно отставали.
        Конечно же, мы дали объявления о наших рабочих вакансиях во все четыре соответствующие газеты, обзвонили десяток городских центров по трудоустройству, к тому же я лично, не поленясь, по-партизански обклеили все ближайшие подходы  к “Скороходу” и “Виктории”, самым крупным обувным предприятиям Питера,  и всё это с нулевым по итогу результатом.
      В конце концов, кадровую ситуацию, как могли, прояснили рабочие пчёлки скороходовского промышленного улья, с 16 часов разлетавшиеся оттуда по своим домам. Как, оказалось, зарабатывали они здесь жалкие крохи, но на все мои предложения нисколько не клевали, игнорируя даже мои честные обещания увеличить их зарплату минимум вдвое.
   - Во-первых, по деньгам обманете, – объясняли мне все эти разные и чаще всего немолодые тётки. -  Во- вторых, за эти деньги мастер нас работой взапредел нагрузит, а за малейший  брак опять-таки накажет рублём…
   Я пожимал плечами – всё было похоже на правду, но это была не наша, а чужая правда и под неё с насиженных годами  мест никто срываться не желал, вполне довольствуясь малым за лёгкий труд. В конце концов, чтоб окончательно исчерпать тему ротации рабочих кадров в родном городе, я,  в качестве покупателя рабочей силы, рванул в единственное по профилю ПТУ,  в ногу со временем называемого ныне техническим колледжем.
    Бедовая энергичная женщина-завуч немедля замкнула меня на группу в пять или шесть человек, подготовленных здесь в качестве затяжчиков верха обуви и швей.  Развернув перед аудиторией наши достаточно впечатляющие обувные каталоги, я обнаружил перед собой нескольких законченных люмпенов, уже ангажированных оплотом стабильности и безвкусицы - всё тем же ушлым “Скороходом”.
    Что же касается пары девиц-белошвеек, здесь также случился облом:  как оказалось, обе, минуя проклятый конвейер, в ближайшее время поступали на факультет дизайна Академии легкой промышленности, что, естественно, рядом не стояло с вульгарной швейной машинкой.
    Глядя на этих двух расфуфыренных куриц, я начал понимать, что у Питера, может быть, уже  нет и не будет прежнего рабочего потенциала. Плавильный котёл нашего  города, взамен некогда привозимой с окраин советской империи чистой, насыщенной металлом руды, теперь получал в разлом пёстрый неопрятный человеческий мусор, вроде боя стеклянной посуды, недоеденных праздничных тортов, опасных разовых шприцев, колбасных ошметок, второпях использованных презервативов… 
   – Ладно, же, - подумал, остывая, я -  есть еще моя оставшаяся за плечами Украина с её вечными финансовыми проблемами и безработицей. Насколько я знал, тысячи и тысячи её талантливых рабочих рук ежегодно растворяли стройки и предприятия её более зажиточной соседки – России, чему способствовал и трёхмесячный безвизовый режим пребывания, о чём была достигнута договоренность в лучшие времена наших межгосударственных отношений. Как самый близкий к нашей совместной границе промышленный центр вполне подходил не чужой мне по месту рождения Харьков. И как-то раз, когда всё удачно срослось, я, претерпев таможенный, бессмысленный и беспощадный, багажный досмотр, оказался на его Южном вокзале, где в переходе от перрона подвергся ещё одной жёсткой, теперь уже милицейской, проверке как документов, так и сопутствующего мне багажа, что не оставило никаких иллюзий о перспективах продвижения нашей обувной марки за этот пограничный бугор. 
     В первый же день я положил на рабочий стол все справочно-информационные издания этой тепло улыбающейся мне всеми своими местечковыми фасадами первой украинской  столицы.
    Оказалось, что здесь, как и в Питере, было полно предложений от соискателей на вакансии многочисленной армии офисного планктона – директоров, юристов, секретарей, администраторов… На порядок меньше было заявок от представителей рабочих профессий, но, сколько я не вникал, ни в одном из предложений не обнаружилось малейшего обувного следа. Однако, как я успел заметить, булыжники своей замечательной Сумской улицы харьковчане шлифовали отнюдь не босыми пятками. Более того, газеты пестрели объявлениями типа “требуется” от десятков анонимных обувных предприятий, спрятанных за номерами чьих-то личных сотовых телефонов. Чтобы оценить стоимость профессий,  я обзвонил засветившихся в печати работодателей, каждый раз представляясь махровым, опытным затяжчиком, либо рекомендуя мифическую сестру-швею, с ног сбившуюся в поисках работы. К моему изумлению, обувщики города Харькова пребывали в полном шоколаде. Меня, также как и мою самоназванную сестру, всегда были рады видеть, гарантируя зарплату на порядок выше, чем это мог себе позволить наш “Предатор”. Я ничего не мог понять – так кто к кому, чёрт возьми, ездит работать? 
     Однако чудес не бывает – почти случайно я уловил одну замечательную особенность, позволяющую местным обувным королям достойно оплачивать труд своих работников. Оказалось, что большинство мелких, но многочисленных обувных предприятий дружно ушли в подполье,  в небезызвестные еще с советских времён цеховики, конструируя и отшивая свои шузы прямо на дому – без так тормозящих прогресс налоговых отчётов и ежемесячных, опустошающих бумажник арендных платежей. 
      Согласно установившейся практике, утром машиной на квартиры отдельных граждан забрасывались все необходимые материалы, ну, а вечером на склад или непосредственно в магазин либо на рынок оттуда отвозилась уже готовая продукция любого уровня – от колхозного до мирового бренда.
       В общем,  выцепить работящего харьковского муравья, всё имевшего прямо на дому, было, как показали звонки,  просто нереально. 
  Взамен сытой, спокойной, размеренной жизни, ветвистыми корнями вросшей в этот уютнейший город, я, в лучшем случае, мог предложить в принципе те же деньги, за минусом ощутимых затрат на съем комнаты в питерской коммуналке и скудную, по сравнению с роскошным харьковским салом, еду. Шурша серыми газетными страницами, я так и не обнаружил готовых к переезду бескорыстных работников, впустую теряя время, пока вдруг не наткнулся на объявление, по прочтении которого мои мысли стали принимать несколько иное направление. Среди массы обычных заурядных, не привлекающих особого внимания заявок мне попался короткий текст, из которого явствовало, что некий местный абориген время от времени шарит по Китаю, предлагая услуги  в области бизнеса всем заинтересованным лицам.
  Я позвонил, в ответ откликнулся женский голос, сообщивший мне о том, что Денис, к сожалению, сейчас живёт….. в Петербурге.
        Круг замкнулся. Через несколько дней в Питере за столиком кафе на Сенной мы с Денисом, блондинистым тридцатилетним педагогом, уже строили планы организации обувной фабрики в городе Гуанчжоу на юге Китая, где по слухам, отшивалась половина обуви планеты. Всё оказалось проще, чем можно было предположить: открываем визы по теме туризма и, сняв квартиру, подбираем себе на отшив продукции фабрику – по своему вкусу и финансовым возможностям. Денис, владея вузовским английским и благоприобретенным китайским, за каких-то пятьсот баксов в месяц брался сгладить все шероховатости. Мы решились, исходя из того, что слово ”не могу”  живёт на улице ”не хочу”.
 Сейчас, спустя годы, ту первую нашу миссию, собравшую столько оптимистических надежд, можно твёрдо назвать ошибкой, ключевым словом которой было слово “контроль”.
         Подобрав в местном Гарлеме более или менее работоспособное производство, управляемое показавшимся вменяемым владельцем, мы оставили на хозяйстве педагога и нашего беременного идеями дизайнера, за пару месяцев запустивших обувной конвейер “Предатора”, а когда настал срок и международной почтой мы получили готовые образцы, вместе с посылкой открылся грустный итог: кожа в  изготовлении была задействована нам несвойственная – жёсткая и дубовая, самопальная кривые швы не оставляли надежд на сохранение доверия нашего избалованного предложениями покупателя.
Первый блин оказался горелым и, как позже выяснилось, сильно пригорал он здесь практически у всех, что, впрочем,  послужило нам слабым утешением.
 Немедля, преодолев в полёте полпланеты, я устремился на нашу злополучную фабрику, в первый же день обнаружив семидесятипроцентный брак всей наполовину оплаченной нами продукции.
    Мы попали. Как мог, я пытался спасти эту партию произведенной продукции: согнувшись пополам,  словно египетский феллах, часами пересматривал складированную в углу  гору пыльных заготовок, к которым в Питере мы предполагали присобачить нашу фирменную, нагло попиравшую городской асфальт своим мощным протектором, подошву.
     Всю обнаруженную перекособоченную нестандартную обувную хрень  я, на тот момент знавший только слово “сиси” (спасибо), угрюмо и демонстративно складывал по центру ангара, завершив свой естественный отбор коротким русским словом “суки”.
     Устало показав местным командирам производства пушистой от пыли рукой на эту кучу обувного мусора, я тяжко выдохнул - “It’s a problem”, безнадежно констатируя, что все эти перцы в английском рубят не более,  чем в изготовлении этих жутких шузов…
Вечером меня встречал пустой казарменный уют одинокого номера отеля, а поутру следующего дня, прибыв на склад, я своей вечерней пирамиды  не обнаружил.
        Не поленясь, эти гады снова рассовали выбранные мной заготовки по углам, откуда я их полдня, мать-перемать, опять сортируя на брак, вынужден был перетаскивать. Стоит ли говорить, что следующим утром,  после моего последнего китайского предупреждения,  наше тупое противостояние в точности повторилось.
Диалог с хозяином фабрики,  вообще-то, как выяснилось, занимавшимся по жизни продажей сотовых телефонов, не получался. Козёл упёрся намертво и,  признаваясь в очередном браке, никаких скидок на него не давал, предпочитая свезти всю эту холеру на помойку.
     К концу своего здесь пребывания я  уже с трудом различал:  слово “Китай” – название некой далёкой  страны или же новый вариант грязного русского ругательства….
      Год спустя, оценив приобретённый в битвах за качество китайский опыт, мы стали планировать сюда свою новую экспансию, на этот раз отнесясь к этой нездоровой идее со всей возможной серьезностью, вдохновляя себя тем фактом, что большинство известных обувных западников,  не особенно распространяясь об этом, уже сместили свое производство сюда.
Однако,  поставленная нами задача приобретала оттенок авантюры еще и в связи с тем, что наша страна на данном этапе  переживала так называемый мировой кризис, в результате которого в Штатах всё более укреплялась национальная валюта, падали цены на жильё, бензин и товары народного потребления, а на нашем рынке все происходило с точностью до наоборот.   
      Использовав редкую ситуацию, мы надеялись, в связи с всеобщим экономическим торможением, за недорого взять в том же Гуанчжоу фабрику в аренду и там же набрать необходимых рабочих и специалистов, в ожидании нас тупо болтающихся по городу.
Эти зыбкие оптимистические надежды в наших телефонных диалогах подогревала и Светлана Будиловская, обувной дизайнер из Одессы, уже давно активно пиратствующая на Кантонском модном обувном рынке.
        К моменту нашего приезда она вполне созрела для нас за приемлемую мзду  выступить в качестве дизайнера, разведчицы и агента влияния.  Находчивости и предприимчивости ей было не занимать – соскочив семь лет назад с обычного украинского тура, на сегодняшний день она уже вполне ассимилировалась в этом городе и в этой стране, в первые же месяцы от беспросвета и безнадеги освоив чудовищный местный диалект, одновременно подняв до немыслимых высот свои креативные способности.
 Звучит невероятно, но, используя наблюдательность, живые образцы, пиратские диски и специальные журналы, она создавала как копии, так  и их варианты, от самых продвинутых и оригинальных мировых брендов – бывало,  до 200 дизайнерских разработок в месяц!  Дольче с Габбаной отдыхают. Именно эта махровая хищница гламура и встретила нас в аэропорту теневой столицы обувного мира, куда из Питера,  с пересадкой в Пекине и Шанхае,  прибыл, наконец, трехглавый в нашем лице – одна тень на троих  - “Предатор”.
После нескольких квартирных примерок мы избрали своим вторым домом полную света и воздуха квартиру на седьмом панорамном этаже спроектированного англичанами жилого массива, поражающего воображение своими изысканными писающими мальчиками в невообразимых по затеям бассейнах, прудах и фонтанах, великолепно обрамленных буйной, но ухоженной субтропической зеленью. Так незаслуженно красиво мы никогда еще не жили.
      Оставалась ещё пара мелочей – например, подобрать себе оборудованные производственные  площади и достойных нашего петербургского бренда специалистов.
Выбор у нас  оказался предостаточным:  за неимением машины, которую еще предстояло приобрести, мы брали такси и по наводкам всегда держащей нюх по ветру Люси (так звали нашу первую в этих краях опору) мчались смотреть предлагаемые кризисом варианты.
           Это были в большинстве своём обшарпанные казарменные, с немытыми окнами, здания, со стандартным,  видавшем виды, оборудованием с обязательной кухней-столовой и жуткой, на досках нар, общагой для рабочих. Стоимость предполагаемых в аренду фабрик также не радовала, сомнительными, если не сказать больше, представлялись и документы на их владение. Дни шли за днями, мы совершали броски в разные концы многокилометрового городского промышленного района, пока не наткнулись на симпатичную фабрику , стоимость аренды которой была в допустимых здравым смыслом пределах, к тому же станки и оборудование предлагались вообще за полцены.  Мы тормознули, уже не торопясь, вникая в детали: общая площадь пять тысяч метров, объединившая в трёх корпусах два этажа производственных цехов, общежитие для рабочих на 300 мест с достаточно приличной кухней и столовой и, наконец, офисное здание, за стеклянными дверями и увитыми зеленью фигурными балконами которого скрывались фойе, просторные кабинеты, выставочная комната, а если подняться на верхние этажи, обнаруживались  даже не лишённые элементов роскоши квартирные апартаменты с выходом на увитую зеленью панорамную террасу плоской крыши. Вся территория фабричного комплекса была замкнута до автоматических ворот высокой стеной каменной ограды, за которой зелёным водопадом закипали стриженные субтропические джунгли дворовой площадки.
   

       Как позже оказалось, подобная,  в стиле бразильских сериалов,  плантаторская стилистика здесь была достаточно распространена, но мы, воспитанные в суровом духе советского промышленного аскетизма, такую яркую конфетку видели впервые.
Владельцами этой и еще нескольких других фабрик оказались так называемые  “гандоны” – четверка косивших под мафию самоуверенных китайских рантье, колесивших по городу по суровым мужским делам на своих дорогих и стильных европейских машинах.
       Заявленная стоимость одного метра  - 10 юаней – не показалась нам, в общем сравнении, чрезмерной. За всё про все выходило пять тысяч долларов в месяц, а стоимость приобретения станков и оборудования от нарисовавшейся тут же их хозяйки вообще удалось придушить до половины обычной цены. Необъяснимая уступчивость стала понятной чуть позже, когда мы уже приступали к освоению данной территории, однажды под вечер  обнаружив у своих ворот небольшую толпу возбужденных кредиторов. Незваные гости активно требовали выплаты неких денежных средств, которые им та самая хозяйка и задолжала, в противном случае грозя конфисковать все так удачно приобретённые нами производственные машины. Эту горстку распоясавшихся перцев героическими усилиями нашей охраны,  при поддержке трудящихся масс, слава Будде, удалось отбить.
А что касается гандонов, их скрытая подлянка всплыла на самом последнем этапе заключения с нами долгосрочного договора аренды: ни у кого из так называемых совладельцев никаких документов, подтверждающих их право на владение данной фабрикой не обнаружилось. Мы, подозревая кидалово,  дернулись было к выходу, присев на исходные, логичные и понятные, европейские позиции, но несколько консультаций с нашими юридическими фирмами, пьющими здесь кровь россиян, дали понять    –    отсутствие законных свидетельств о собственности у фабрикантов для этих мест вполне естественно, избавляя их в определенной степени от налогового бремени.   Понимая, что оказываемся в шкурах тех самых легендарных лохов, покупающих за недорого у первых попавшихся лиц Эйфелеву башню, мы всё же рискнули. Внеся за свой вариант башни немалые деньги за полгода вперёд,  мы,  правда,  получили  взамен мускулистыми руками гандонов писаные расписки. А дальше началось самое интересное: мы, назначив с подачи всё той же реактивной одесситки Люси управляющим фабрикой тридцатилетнего, совсем не глупого, высокого и быстрого в реакциях китаёзу  Сяо Сина, в каких-то пару недель запустили реальный, с участием сотен людей, производственный процесс.
          Из ничего, из ниоткуда, без всяких объявлений набежала масса аборигенов, готовых работать на привычных им – я ахнул! - китайских условиях:  c восьми утра до десяти вечера ежедневно, без выходных, с единственным  недельным неоплачиваемым отпуском на Новый год. Проживать  они соглашались в общаге в два слоя на нарах, причём вообще без матрасов и покрывал, на тростниковых циновках, в комнатах в среднем от 8 до 12 человек и всё это за каких-то пару сотен долбаных долларов по пересчёту с юаней в месяц. Мы содержатели этого производственно -бытового триллера, засомневались в своей правоте, но управляющий спокойно советовал нам не дергаться, потому что в случаи локальных социальных улучшений все другие боссы этих наших благих инициатив не поймут, в связи с чем у нас лично могут случиться крупные неприятности. Сам Сяо Син, ещё вчера где-то на далекой окраине мегаполиса снимавший комнату стоимостью за 30 долларов в месяц, занял в общаге отдельную студию, соглашаясь поруководить фабрикой за оклад в тысячу долларов, не считая обязательных премий с реализации, но дело своё похоже, знал,  болея за него, как за своё, что,  как и всегда, бывает с людьми, в одночасье влетевших из грязи в князи.
           Впрочем, это рабочее рвение мне подчас казалось фальшивым и иногда, вникая в особенности  работы управляющего, я разрывался между двумя желаниями – поощрить его как талантливого руководителя, сумевшего в кратчайшие сроки сформировать необходимый для старта рабочий штат, успешно запустив полный производственный цикл или, посмотрев на происходящее с другой стороны, сразу придушить гада.
     Новички, мы сильно сомневались в ценах, регулярно предоставляемых на закупаемые  на рынке материалов,  в принципе позволяющих отстёгивать, в случаи подлога, деньги в свой карман, ибо вороха чеков из магазинов мало чего значили, ибо закупщик в момент завышения процент  своей доли в чеке мог оговорить заранее, как условие сделки. Ни для кого не было секретом, что принцип отката здесь если не был доблестью, то, по крайней мере, считался естественным, нося повсеместный характер. Мы, упуская одну из нитей финансового контроля, не были готовы к подобным подлянкам, неизбежно повышающим себестоимость выпускаемой продукции, которую мы безуспешно пытались снизить еще в России.
        Увы,  мы не знали местных наречий, а потому личное молчаливое присутствие в моменты закупок ничего не давало,  так же, как и участие переводчика, который мог быть и чаще всего и бывал со злодеями заодно.
Как могли, мы сдерживали преступные аппетиты  обещаниями проверок, запускаемых по следам торговых операций независимого китайского агента, к тому же на нашей стороне был местный закон, поддерживающий интересы бизнеса, согласно которому уголовную ответственность несли обе стороны отката, как “берущая”, так и “дающая”.
Следующей проблемой, слегка тормознувшей наше движение к мировой славе, был неотлаженный подбор кадров, носивший бессистемный, случайный  характер.   Нет, в сфере производства всё шло относительно гладко. Дело было в другом. Потрясающий удар в сердце, а, точнее, в печень, фабрика получила со стороны сферы питания. Согласно местных традиций, мы обеспечивали двухразовое в день питание всего рабочего коллектива и, помня о жутких инфекциях, витающих в зыбком воздухе азиатских субтропиков, издали приказ, согласно которому  через проходную предприятия не имел права перешагнуть ни один из работников, у которых отсутствовали  справки с результатами анализов, подтверждающих здоровье и через пару дней обнаружили старый добрый гепатит в значимой части среды рабочих, мастеров и офисных менеджеров.  Махровым гепатитчиком оказался даже повар, из заботливых рук которого кормился весь наш трудовой коллектив, исключая, естественно, нашу тройку, всегда пренебрегавшую общепитом. Конечно же, огнём и мечем мы очистили наши ряды от проклятой заразы и подобных ошибок больше не допускали.
   Главной же проблемой, занимавшей наши умы, отнимая всю энергию и время, была проблема брака. Те модели, которые мы запустили, требовали нашего неослабевающего ни на час контроля, причём не по причине недобросовестности исполнителя, нет,  –  китайский рабочий иногда просто не понимал, отчего кривой, но  такой прочный с виду шов или неровная, чуть сбитая с лекал линия фурнитуры не есть хорошо и мог бесконечно, изо дня в день, гнать вопиющий брак при прямом попустительстве сотни раз инструктированной тётки, получающей неплохие по китайским меркам  бабки за одну-единственную функцию смотреть в оба,  тем самым осуществляя необходимый технический контроль качества производимой продукции.
    Оказалось, что различие с нами в оценке и восприятии реальности здесь носит всеобщий характер, что ощущалось практически при любом приобретении товара местного производства. Например, принимая заказанный в салоне продаж грузовой микроавтобус, мы вдруг обнаруживали не менее пяти дефектов типа никогда не закрываются, осыпающейся на глазах двери, а ножки дивана, вчера доставленного из мебельного магазина, сегодня отваливались из-за банального отсутствия необходимого количества шурупов. Или,  к примеру, недорогая, с виду такая классная видеокамера, проработав пару недель, больше никогда ничего не снимала по пустяковой, но обязательной причине некачественного, копейки стоящего, элемента  подзарядки, что наблюдалось практически у всей предлагаемой к реализации партии.
Характерно, что наличие этого дефекта, как правило, было известно как продавцу, так и на выпускающем предприятии. Дефект легко и, в общем, недорого устранялся достойной заменой в мастерской за ближайшим углом, всегда за углом, но почему-то не в момент выпуска на конвейере производящей фабрики, может быть, потому что за лентой его сидел какой-нибудь толстый, невозмутимый управляющий-китаец, не исключено – родственник директора фабрики, со своим личным пониманием необходимости качества доверенного ему узла сборки.
  В довершение ко  всему следует сказать, что прекрасный европейский обычай возврата бракованного товара по прилагаемому чеку приобретения здесь работал с некоторой поправкой – вернуть товар было можно, но не в обмен на ваши деньги, а лишь в обмен на другой экземпляр  или, в крайнем случае, на любые товары в отделе в пределах вашей суммы.
Непрерывно сталкиваясь во все возможных  местах с этим, разлитым в воздухе здешних мест наивным, простодушным коварством, я как-то подумал о том, что Китай, входя в грозный круг держав с ядерной кнопкой, никакой опасности миру не представляет, ибо некий Ху с кнопочного конвейера мог иметь собственные своеобразные представления о том, как должна выглядеть китайская пружина, прикреплённая к куску красивой китайской пластмассы.
Однако при этом святая наивность и простодушие поразительным образом объединялись с природной хитростью и наглой изобретательностью, когда дело касалось самого процесса продаж, где всегда были задействованы принципы примитивной шкурной человеческой психологии.
      Обнаружив перед собой “лавэя” (иностранца), продавец стремился завысить предлагаемую стоимость в десяток раз, после чего имел прекрасную возможность к искренней радости покупателя уступать, в процессе торга, действительно впечатляющие суммы, после чего оба – обманщик и его жертва,  разбегались, очень довольные друг другом.
    Во взаимоотношениях со здешним продавцом надо всегда иметь в виду, что ваши деньги, хоть на мгновение попавшие в его руки, мгновенно срастались с его пальцами, скорее всего,  уже навсегда.
 Если, к примеру, в обувном отделе, не обнаружив подходящего размера, вы, по предложению продавца, внесёте залог, чтобы со склада вам принесли походящую пару, знайте, даже если обувь, в конечном счете, вас не устроит, вы будете вынуждены взять либо её, либо любую другую пару, но собственных денег вам уже не видать. С пеной у рта продавец  вам станет доказывать, что он на подборе и обслуживании потратил массу сил и времени, а на вас всё не угодить. Силой  вырвать свои кровные из магазинной кассы вы, понятное дело, не решитесь, полиции, которую неизвестно где искать, вы ничего, даже в совершенстве владея китайским наречием, не докажете и сука-продавец прекрасно знает об этом.
 Однако, спотыкаясь и плюхаясь, мы все здесь быстро учились, привыкая во всём, за что брались, быть победителями. Низкий старт, заниженная самооценка  –  это , верили мы,  не наш случай.
Более того, мы, нахальные, рвущиеся в Европу петербуржцы, нисколько не прогибались  перед звёздными именами замшелых модельных домов типа Доккерс,  Доктор Мартенс, Тимберленд, выбрав свою, местами лишенную гладкого асфальта, дорогу.
    Предатор – наша невероятная победа надежды над опытом, стремительно поднимая планку, наращивал собственные амбиции. Мы жадно ловили новые обувные тенденции, роясь в модных журналах и интернете. Лично я мог долго, как махровый маньяк-извращенец преследовать в уличной толпе чьи - то интересно обутые мужские или женские ноги , фотографируя или делая карандашные наброски – если идея того стоила. Здесь,  в обувном Вавилоне, на рынке обувных материалов мы регулярно приобретали великолепные, поражающие  по выбору образцы кожи и фурнитуры, чтобы потом представить всё это  дизайнерской группе, готовой с нашей подачи создать любую сумасшедшую и, тем не менее,вполне жизнеспособную модель под адекватными проживаемому времени названиями –  понты дороже денег! – “Жесть”, “Облом”, “Гладиатор”, “Челленджер”, “Мачо”…
Особая энергия и масса времени была потрачена на разборку обновлённой фирменной подошвы, мощный и по особому рифленый протектор которой готовился надёжно впечатывать треугольник “Предатора” на дорогах нашего сурового мира, мало приспособленного для нежных, беззащитных и босых.
      Да, мы теперь работаем в Китае,  заодно со всеми громкими мировыми брендами. Остановить этот процесс, когда меньшее поглощается большим, невозможно  -  он естественен.
    Оглянись, почти двухмиллиардный Китай повсюду – на твоей кухне, в твоей мебели, электронике, на твоих плечах и ногах и даже,  без особых проблем,  забрался в твою супружескую постель – каждый второй ребёнок китайского производства.
      Однако Питер, Москва, Новгород, Орёл, Воронеж и Екатеринбург, где живут нормальные люди, десять лет бумажником голосующие за  нас, знают - мы сохраним  отечественный стиль, прежнее качество, наш «Предатор».