1942 Хорст Вустров в Иране Происхождении немцев

(отрывок из романа "Арийский цикл") 


                1.
Англичан в Исфахане не любили. Помимо британских оккупационных войск, вошедших в Иран в сорок первом году со стороны Персидского залива, в южной части страны встречалось немало коммерсантов. Британские военные интенданты и гражданские коммерсанты занимались закупками шерсти, хлопка, продовольствия и других товаров для военных предприятий и снабжения армии на Ближнем Востоке. Особые интересы у британцев были к добыче и переработке нефти. Кое-какие товары закупал и Иран. Как и всегда большим спросом пользовался чай, которого выпивали немало по всей обширной стране, от горцев севера и северо-запада, до кочевых племён центрального и восточного Ирана.
С наступлением темноты, да и днём, в бедных районах, до которых даже местная полиция не добиралась, белым, а особенно англичанам, лучше было не появляться. Случалось, что тех, кто недавно приехали в страну и не имели должного опыта, заманивали выгодными предложениями купить золотые изделия или драгоценные камни, а то и обещаниями за небольшую плату свести с юными и прекрасными персиянками, которые славились на всём Востоке искусством обольщения и утонченной любви. Если иностранец попадал в такие сети, то частенько его находили мёртвым без денег и документов в одном из многочисленных арыков, орошавших город и его цветущие в эти весенние мартовские дни окрестности.
Сады в Исфахане были великолепны. Чего в них только не произрастало. И персики, чья родина – долины древней фарсийской земли, и смоквы, не хуже тех, что неподалёку, в библейском раю, вкушали Адам с Евой, прикрывая наготу фиговыми листками, и виноград чудных столовых и винных сортов, и многое другое.
Было позднее утро или ранний день, как кому заблагорассудится. Март был на исходе, и отдохнувшие за зиму плодовые деревья покрылись роскошными цветами всех оттенков, от светло-лилового до розового и шафранного, но всё же главенствовал чистый и непорочный белый цвет. Воздух был напоен божественными ароматами, разносимыми лёгкими порывами ветерка. Всюду усердно трудились дружные горные пчёлы, старавшиеся не пропустить ни одного цветка, в которых с их помощью завязывались великолепные плоды.
В открытой коляске, запряженной красивой вороной, ещё ни разу не приносившей жеребёнка, молодой кобылицей, предками которой были знаменитые нисейские скакуны, в сопровождении немолодого, крепкого перса в европейском костюме и персидской летней шапочке на убелённой ранней сединой коротко стриженной голове, ехал мужчина европейской наружности. Было ему между тридцатью и сорока – возраст, что называется, самый деятельный и активный. До седин в его светлых густых волосах было далеко, а синие глаза уверенно смотрели на мир, восхищённо любуясь многоцветьем садов вокруг живописной дороги и дальними горами, подёрнутыми лилово-розово-белой дымкой цветущей персидской сирени.
– Как же красиво! – не удержавшись, воскликнул на фарси европеец, рискнувший выбраться за пределы Исфахана.
– Да, господин, – учтиво отозвался перс. – Весна лучшее время года в наших краях, в воспетых поэтами долинах Персии. На пустынных равнинах сейчас бушуют пыльные бури, а здесь, между гор, истинная благодать!
При выезде из города у них проверили документы на смешанном посту, состоявшем из двух местных полицейских и британского сержанта. Ночью пост усиливали ещё несколькими британскими солдатами, среди которых преобладали индусы и бирманцы. Но днём постом командовал рыжеусый англичанин средних лет, весьма довольный тем, что его место здесь, а не в Африке, где начались тяжёлые бои с германским экспедиционным корпусом, высадившимся в итальянской Ливии.
Пожилой перс занимался торговлей чаем, а блондин-европеец, рискнувший выбраться за город, на самом деле ничем не рисковал. Его спутник был уважаемым в округе человеком, которого все знали, а европеец – это был Хорст Вустров, проникший в Иран под личиной английского коммерсанта Чарльза Соммерса – был вооружен револьвером и мог за себя постоять.
Они направлялись в большой загородный дом господина Дари, где были намерены заключить обоюдовыгодную сделку, по которой в страну «будет ввезена крупная партия чая», и английский гость отдохнёт несколько дней, предоставленный заботам слуг и жён хозяина, которых у него было две. Старшей, уважаемой и любимой, было около сорока, а младшей – просто любимой – чуть больше двадцати.
Такие обычные торговые дела решались в провинциях. Шахское правительство в оккупированном советскими и британскими войсками Тегеране никак не могло на них влиять, не умея даже толком собрать налоги со своих территорий. Особым неподчинением Тегерану славились кочевые кашкайские племена, жившие на юге страны и горные курдские племена – потомки мидян, имевшие прогерманскую ориентацию ещё с Первой мировой войны, не изменившие её и во Вторую мировую. Да и многие персы, включая членов шахской семьи и молодого шаха Ирана – Реза Пехлеви, увлечённого арийской идеей, особенно после недавнего переименования страны из Персии в Иран, а также впечатлявшими победами немцев на полях сражений, были настроены прогермански, мечтая с помощью немцев создать Великий Иран от Средиземного моря до Памира. Словом, воссоздать империю Кира Великого. При этом персов не смущали сепаратистские настроения курдов, кашкайцев, азербайджанцев и других народов, населявших Иран. Формально Иран был суверенной монархией, но входил в сферу жёсткого влияния Британской империи, поэтому главной задачей, не слишком образованных иранских патриотов было сбросить Британское ярмо, а потом можно было разобраться и с инородцами. Инородцы, в свою очередь, полагали, что немцы окажут именно им своё покровительство. Так что запутывался непростой антибританский и прогерманский клубок. Именно поэтому в страну были введены в 1941 году вначале британские, а потом и советские войска, призванные прикрыть тылы в Закавказье, Средней Азии и в нефтеносных владениях Великобритании в районе Персидского залива.
Пока Вустров, имея надёжные подлинные документы, был на легальном положении, но после посещения дома господина Дари и встречи с германским резидентом в Исфахане готовился к переходу на нелегальное положение и переброске по горным тропам, не контролируемым англичанами, в район Хамадана, где накапливались немецкие инструкторы и оружие. В назначенный день ему предстояло организовать приём специальных отрядов парашютистов из элитных частей СС. Далее планировалось всеобщее восстание прогермански настроенных племён, возглавляемых подкормленными немецкими деньгами вождями, и поход на Тегеран в тот момент, когда у русских и англичан будут наибольшие трудности на фронтах, и перебросить больших подкреплений в Иран они не смогут. Этим восстанием планировалось вовлечь в войну на стороне Германии и Турцию – союзника по Первой мировой войне, но пока занимавшую пассивную позицию.
У ворот дома господина и гостя встречали слуги мужского пола. Вустров хорошо знал персидские обычаи, по которым женщинам многое не разрешалось, в том числе и встречать гостя-мужчину на улице. Дома женщины чуть прикрывали лица при встрече с незнакомыми мужчинами, но могли просто и по-семейному общаться с гостем, если это им позволял муж или хозяин.
Господин Дари очень гордился своей миссией и уважал важных немецких офицеров, бывавших в его доме, ещё по дороге он намекнул Хорсту, что если тот пожелает, то к нему доставят юную и умелую наложницу, и вообще с этим у господина в Персии не будет никаких проблем. Мужчина в расцвете лет, надолго оторванный от дома, не должен страдать отсутствием женской ласки. Выслушав заманчивые предложения умудренного жизненным опытом перса, Вустров не стал возражать.

                *
Вустров прожил в доме господина Дари два дня, ни в чём себе не отказывая. Так, как принимают желанного гостя на Востоке, наверное, больше не принимают нигде.
В первый день хозяин познакомил его со своими женами. Старшая жена – Нурия, имя которой с арабского переводится как «Светлая», и в самом деле была таковой, русоволосой и светлоглазой, напоминая ликом древних иранок, предки которых хранили чистоту своего рода, не смешиваясь с пришлыми из горячей Месопотамии семитами. Нурия родила мужу сына и двух дочерей. Сын учился в Тегеране, а старшую дочь выдали замуж за военного, жившего далеко от Исфахана в Мешхеде, и с тех пор Нурия её не видела, но слышала, что у неё уже два внука. Младшая дочь пока жила в родительском доме, но и ей подыскивали достойного жениха. Нурии было около сорока, она была не намного старше Хорста, и ему было легче найти с ней общий язык. Выглядела Нурия моложе своих лет, вопреки тем мнениям, что бытовали среди европейцев о женщинах Востока, и была всё ещё привлекательна и даже красива. Она была старшей в доме после мужа, который уделял ей в последнее время значительно больше внимания, чем молодой жене, которая нянчилась с двухлетней дочкой и была беременна, а роды были не за горами.
Такие полигамные семьи Вустров встречал ещё в Индии, не переставая удивляться тому ладу, который в них царил. Старшие жены относились к младшим не как к соперницам, а, скорее, как матери к дочерям.
С младшей женой хозяина, занятой своими женскими делами, он виделся мельком, но старшая жена господина Дари Нурия оказалось образованной женщиной и устроила за вечерним чаепитием специально для гостя вечер изысканной персидской поэзии.
В компании мужа и гостя Нурия чувствовала себя совершенно непринуждённо и рассказала Вустрову свою историю.
– Моя мама была русская, терская казачка, а папа был персом и православным, служил в русской армии в чине капитана. Родилась я в казачьем городке Грозный, в доме мамы и получила при крещении имя Серафима, но в семье меня звали Светланой. Потом мы жили в Тифлисе и Елизаветполе. В прошлую войну отец воевал в Закавказье с турками, а после революции мы перебрались в Персию, в Исфаган, где я вышла замуж, приняла ислам и получила созвучное с моим, имя Нурия.
– Так вот откуда у вас, госпожа Нурия, нетипичная для иранок внешность, – открылся для Вустрова секрет хозяйки.
– Вы, верно, ещё не забыли русский язык?
– Немного помню, – скромно ответила Нурия.
– У меня есть друг, он русский. Его семья тоже переехала в Германию из России после революции.
– А Вы хорошо говорите на фарси и знаете персидскую поэзию, – сделала ему комплимент Нурия.
– Я изучал Ваш прекрасный язык в университете и находил в нём немало слов, сходных с немецкими. А также изучал творчество таких великих поэтов, как Фердоуси и Хайям, – ответил женщине Хорст.
– У Вас, наверное, есть семья? – поинтересовалась Нурия, истосковавшаяся по умному и интересному собеседнику.
– Да, жена и трое детишек, но они ещё маленькие.
– О! Трое детей в европейской семье – это немало! – похвалила Вустрова Нурия.
– Я долго не женился второй раз, – словно оправдываясь, взяв за руку супругу, пояснил гостю хозяин.
– Но человеку моего достатка и положения в обществе полагается иметь вторую жену, – добавил господин Дари, приоткрыв перед гостем ещё одну семейную тайну.
В честь гостя хозяин налил всем из серебряного кувшинчика по хрустальному кубку густого и сладкого вина, которое персы употребляют крайне редко.
 
  «Пусть хрустальный бокал и осадок на дне
  Возвещают о дне наступающем мне.
  Горьким это вино иногда называют,
  Если так – значит истина скрыта в вине!»
 
С чувством прочитал стихи Омара Хайяма господин Дари, чуть пригубив вино.
 
  «Как жар птица, как в сказочном замке княжна,
  В сердце истина скрытно храниться должна,
  И жемчужине, чтобы налиться сияньем,
  Точно так же глубокая тайна нужна…»

Подхватил Хорст, очарованный дивной персидской поэзией, и отпил из бокала глоток восхитительного вина.

  «Когда песню любви запоют соловьи –
  Выпей сам и подругу вином напои.
  Видишь, роза раскрылась в любовном томленье?
  Утоли о, влюблённый, желанья свои…»

Прочитала стихи Нурия, загадочно посмотрев на мужчин.

                «На зелёных коврах хорасанских полей
                Вырастают тюльпаны из крови царей,
                Вырастают фиалки из праха красавиц
                Из пленительных родинок между бровей…»


Посмотрев укоризненно на супругу, ответил ей муж.
  «Разорвался у розы подол на ветру,
                Соловей наслаждался в саду поутру.
                Наслаждайся и ты, ибо роза – мгновенье,
                Шепчет юная роза: «Любуйся! Умру!»

Шуткой Великого Хайяма ответил супругам Вустров…
Так, наслаждаясь в течение нескольких часов чтением волшебных стихов, составленных почти тысячу лет назад, и непринуждённой беседой за чашкой чая с восточными сладостями, не сразу заметили, как наступила бархатная персидская ночь. С балкона Вустров любовался яркими южными звёздами и светлячками, которые летали в ночном небе, словно искры огня. Настроение было хорошее. Он выпил некоторое количество превосходного красного вина теперь уже из старинного серебряного кубка, усыпанного драгоценными камнями. Хозяин лишь однажды составил ему компанию, чокнувшись по-европейски своим кубком. Такую умеренность Хорст отнёс к исламским традициям, соблюдаемым господином Дари. Нурия больше вина не пила, женщинам спиртное не полагалось.
Быстро прошло время вечернего отдохновения, пришло время прощаться на ночь.
Прощаясь с Вустровом до утра, господин Дари учтиво шепнул ему, так, чтобы не услышала жена, впрочем, наверняка знавшая о женщине, которую привезли в дом ещё днем:
– Вас, уважаемый, ожидает в спальне Лейла…
Вустров всё же заметил, как загадочно улыбнулась Нурия, и, попрощавшись последним рубаи Хайяма:

  «Опасайся плениться красавицей, друг!
  Красота и любовь – два источника мук,
  Ибо это прекрасное царство не вечно:
  Поражает сердца – и уходит их рук…»
 
ушла на женскую половину дома.
– Вот дела! Вот это гостеприимство! Совсем как у раджапурского махараджи! И тоже Лейла! Надо же быть такому совпадению! Но не та пугливая Лейла с тёмными бархатными глазами, которая, возможно, пополнила число подданных махараджи его ребёнком, а прекрасная персиянка-обольстительница, которую он увидит через несколько минут. От таких сладких мыслей охватывало закономерное волнение.

3.
Несмотря на принадлежность к ордену СС и чин штурмбанфюрера, Юлиус Шульц внешне отнёсся доброжелательно к молодому по возрасту подполковнику Абвера, за быстрой карьерой которого угадывалась мощная протекция. Будучи резидентом германской разведывательной службы по линии СД в Исфахане, Шульц был заранее ознакомлен с послужным списком Вустрова, а потому ему было легче задавать вопросы по ходу беседы.
 Вустров передал Шульцу шифровки из Берлина, которые хранились в мундштуках папирос, после чего между разведчиками двух конкурирующих ведомств завязалась долгая и поначалу вполне доброжелательная беседа.
– Мы с нетерпением ждали Вас, герр Вустров, – на родном немецком языке разговаривал с ним уже немолодой мужчина в длиннополом персидском халате, бритый наголо и с окладистой бородой, чуть подкрашенной по обычаю персов красной охрой. Кроме языка, уже ничто не напоминало в нём немца. Самое интересное, что Шульц не только прекрасно знал коран, владел фарси и арабским, но и «трудился» на протяжении нескольких лет муллой в одной из исфаханских мечетей, проповедуя каждую пятницу правоверным мусульманам неизменный догмат:

«Религиозный долг всех правоверных – объявить джихад англичанам и русским, оскорбляющим своим присутствием священную землю ислама…»

При этом ни англичане, контролировавшие город, ни сами персы ни в чём не могли заподозрить гяура, который прикидывался муллой и ни на йоту не верил ни в Аллаха, ни в Иисуса Христа, будучи воспитанным в семье атеиста.
– К сожалению, герр Шульц, моя командировка задержалась на полгода. Были срочные дела в Испании.
– Испания, Мадрид, Севилья, Андалузия… – Шульц оторвался от кальяна, к которому привык за годы жизни на Востоке, и прищурил карие «персидские глаза».
– Всегда мечтал побывать в Испании и, надеюсь, после войны смогу, наконец, осуществить свою мечту.
– Я слышал, что Вы, герр Вустров, долгое время работали в Латинской Америке? – продолжая хитро щурить глаза, спросил Шульц.
– Я просто удивляюсь Вашей информированности, герр Шульц, – сделал удивлённый вид Вустров.
– Мы же СД. Ваша безопасность как гражданина Рейха, где бы вы не находились, входит в круг наших задач, – давая знать «кто тут главный», бесстрастно пояснил штурмбанфюрер СД подполковнику Абвера.
Вустров уже не раз становился объектом скрытого конфликта между ведомствами Гиммлера и Канариса. Пока конфликт старались скрывать, но по мере нарастающих трудностей в ведении войны неизбежно разрастание конфликта и переход его в особо опасные открытые формы.
– Конечно, Южная Америка, да ещё в довоенное время, это поистине рай! – оторвался от кальяна Шульц.
– Танго, карнавалы, мулатки… – мечтательно добавил «мулла».
– Знаете, герр Шульц, – вспомнил Вустров. – У меня там остался знакомый, ваш однофамилец, староста немецкой колонии в тихом лесистом местечке близ Анд на границе Чили и Аргентины. Часом не Ваш родственник?
– Нет. Шульц – распространенная фамилия. Таких в Германии, как говорится, «что грязи на полях», – Шульц рассмеялся, покончив с кальяном.
– Восток и Иран это Вам не Чили с Аргентиной. Здесь очень суровые нравы, и не дай бог, если белый человек проявит слабость. Тогда он попадает в руки религиозных фанатиков, способных его разорвать на куски. Восток – это школа мужества! – принялся рассуждать под действием дурманящего опия исфаханский мулла, он же штурмбанфюрер СС Юлиус Шульц.
– Вам, герр Вустров, предстоит огромная работа – склонить колеблющихся вождей горных курдских племён к союзу с Германией и к предстоящему походу на Тегеран. Как это у Вас получится, покажет время.
– Но можно ли рассчитывать на одних иранцев? – задал вопрос Вустров.
– Конечно же, нет. Горные курды, прогермански настроенные персы из долин, а также кочевники-тюрки кашкайцы в любой момент могут передраться между собой. Собственно, так оно и будет. Они послужат нам лишь в качестве запала. Их цель вызвать хаос в стране, а основную задачу решат наши немецкие парни, которых придётся перебросить в Иран по воздуху значительно больше, чем на Крит. Но для этого надо создать, как минимум, два главных условия.
Во-первых, должны быть достигнуты решительные успехи одновременно на трёх главных фронтах сорок второго года.
Это направление на Сталинград – город, который носит имя вождя русских. Этот город – наш талисман!
Это направление на Грозный и Баку, с выходом на границы Ирана, лишающее русских их главной нефти!
Это направление на Каир и Багдад, откуда открывается прямой путь к Инду!
Словом, путь Баку – Багдад – Бомбей! Нам предстоит пройти древними дорогами великого арийца Рама! – любуясь своим красноречием, с блеском в карих «персидских» глазах, вдохновенно излагал, словно читал поэму,  штурмбанфюрер-мулла  – он же исфаханский резидент.
– Я верю, придёт время, и новый Фирдоуси напишет великую поэму о нашем времени! – развивал своё красноречие неуёмный Шульц.
– Наши японские союзники уже на подходе к дельте Ганга. Они преуспели в зимне-весенней кампании, благо у них пока не было достойного противника, но дальше не пойдут, будут ждать нас, сдерживая Китай и обрушив освободившиеся силы на Америку.
Наш главный противник – русские. Это очень упорный противник. Чтобы его одолеть, необходимо титаническое напряжение всего Рейха и каждого немца, где бы он ни был, в отдельности! – Шульц стал уставать и несколько умерил свой пыл, полагая, что и так порядочно нагнал страха на подполковника-чистоплюя из Абвера, которого, на его беду, занесло в дикую Азию.
– Как Вам понравилась Лейла? – неожиданно поменял тему Шульц, приступив к чаепитию.
– Вам и об этом известно? – с трудом сдерживая нарастающее раздражение, спросил Вустров.
– Не сердитесь, герр Вустров. Я спросил по-дружески. – Шульц похлопал Вустрова по плечу.
– Вы здесь новичок, а я живу уже много лет, так что, порой, и сам не знаю, кто я? Немец? А быть может, уже перс?…
Впрочем, истинный ариец во мне уже выкристаллизовался. А Лейла любила меня до Вас и будет любить после Вас. Такая у неё профессия, что-то вроде греческой гетеры или японской гейши. Но в Персии это всё гораздо богаче и утонченней…
– Здесь он, пожалуй, прав, – подумал про себя Вустров, сожалея, что уже расстался с Лейлой после двух дивных поэтических вечеров, насыщенных волшебными рубаи Хайяма, изящными газелями Дехлеви, Хафиза, Джами, и двух чувственных ночей, проведенных с умной и красивой гурией, в совершенстве владевшей искусством обольщения…
– Выходит, что мы вроде как бы породнились, герр Шульц, – ответил то ли пошлостью, то ли глупостью Вустров.
Шульц после этой фразы мог посмеяться над ним, но сделал вид, что её не заметил.
– Между прочим, герр Вустров, вы учились в университете, где помимо фарси изучали персидскую историю. Не правда ли?
– И не только персидскую, – ответил Вустров, которому эта беседа с Шульцем стала надоедать.
– А известна ли Вам история возникновения германской расы?
– Естественно. Неужели мы с Вами будем сейчас повторять историю?
– Нет. Вы, герр Вустров, умный человек. Иначе бы я не затронул эту тему.
– Спасибо. Что же это за тема?
– А вот послушайте. Вы хорошо говорите на фарси, чуть-чуть хуже, чем я. Но дело не в этом. Вы обращали внимание, насколько похожи многие немецкие и персидские слова?
– Естественно, у нас общие предки, это давно доказано.
– И всё же. В каком ещё европейском языке, я не имею в виду языки германской группы, слово «фольк» означает «народ»? Таких нет, а вот на дари и фарси есть с ним сходное слово – «хальк». Не буду приводить других примеров, их множество. Из всех прочих европейских языков восточногерманский – наш немецкий язык, ближе всех других к языкам иранских народов. Даже языки многочисленных славян, родственны скорее санскриту и хинди, но не фарси, пушту и дари.
– Живя долгие годы в Иране, и будучи не обременённым семьёй, я перечитал много старинных книг из богатых Исфаханских библиотек. Исфахан был прежде столицей Персии, а персидская культура очень древняя. Много древнее любой из европейских культур, не исключая и греческую.
– Так что же в этом нового? – вновь проявляя интерес к беседе с Шульцем, спросил Вустров.
– А то, герр Вустров, что по моему глубокому мнению, сложившемуся за долгие годы изучения старинных книг, написанных ещё на старом фарси, мы – немцы и персы – одной крови, правда с изрядной примесью кельтской, что несколько снижает нашу арийскую доминанту.
– Это интересно, герр Шульц. В Академических кругах, несомненно, заинтересовались бы Вашей гипотезой. И если в ней есть живые зёрна, то она могла бы стать блестящей диссертацией.
Вы где учились?
– В Нюрнбергском университете, после того, как провоевал в окопах прошлой Мировой войны два года на восточном фронте. Но был исключён дважды. В первый раз за неуплату денег за обучение. Пришлось уйти и зарабатывать для продолжения учебы, не гнушаясь никаким трудом. Второй раз выгнали за участие в политической борьбе уже без права восстановления.
– Да, печально, герр Шульц, – посочувствовал собеседнику Вустров, к счастью, никогда не знавший нужды.
– Итак, общая кровь. Хотелось бы услышать от Вас, как это случилось. Я весь внимание, герр Шульц.
– Помните персидского царя Дария Первого, сына Кира Великого, воевавшего со скифами, предками, между прочим, славян, – Шульц как-то странно посмотрел на Вустрова, словно осуждал его за славянское происхождение.
– В беспримерный по тем временам поход в скифские степи, которые две с половиной тысячи лет спустя вновь штурмуют доблестные германские войска, царь Дарий пришёл с шестисоттысячной армией. Половина её состояла и персов «высшей пробы». Это были персы десяти племенных союзов Фарса, которых объединил для борьбы с грозной Мидией ещё его дед – Камбиз – отец Кира. Вторая половина армии Дария состояла из вспомогательного войска. Это были недостаточно обученные и плохо оснащённые воины из прочих иранских племён, в том числе и мидяне, попавшие под власть персов. К ним были причислены и персы-германии, которые не прекращали попыток создать своё собственное царство, и были на тот период в царской опале.
– Вы слышите, герр Вустров, это название персидского племени – «германии»? Не от него ли пошло название нашей расы?
– А разве не от имени древнеегипетского бога Гермеса-Трисмегиста, по предания любившего отдыхать на севере Европы? – ответил вопросом на вопрос Вустров, которого и в самом деле заинтересовали оригинальная версия истории происхождения германского народа.
– Чепуха. Так считает официальная наука, основанная на «ветхих и прочих заветах», а так же на искаженных до неузнаваемости древнегреческих и прочих хрониках, – поморщился Шульц.
– Так вот, война сложилась для Дария неудачно. Его конные воины доходили до Оки, за которой начинались непроходимые леса, но скифы, имея численность своих войск втрое, вчетверо меньшую, уходили от крупных сражений и легко терялись в родных степях или дремучих лесах, которых суеверные персы, выросшие в горно-степном просторе, панически боялись.
Собственно то же самое происходит и сейчас. Мистика истории! Германские войска остановились у Оки с юга, как и царь Дарий две с половиной тысячи лет назад. – Шульц сделал паузу и вернулся к остывшему чаю. Сделав несколько глотков, продолжил:
– Наступила осень. Скифы, не имевшие городов, уходили всем народом от персидских войск в степь, нанося им ощутимые потери в непрекращавшихся ночных вылазках. С каждым днём становилось всё холоднее, и Дарию нужно было что-то решать. Оставаться зимовать в негостеприимных степях или отходить.
Волхвы и маги, которым доверял Дарий, дали ему совет:

   «Оставь, о Великий Кохан, своих мидян, германиев и прочих воинов вспомогательного    войска, какого не слишком жаль, для зимней войны со скифами, а сам, с персами, вернись в тёплый Фарс для отдохновения от ратных дел. А весной можно вернуться и продолжить войну с теми неверными, кто не желает принять учение Великого Пророка Заратустры, в том случае, если этого пожелают боги…»

Так и сделал, выслушав советы волхвов и магов, царь персов.
Огромное вспомогательное войско, оставленное в холодной степи, таяло от голода и налётов скифской конницы. И тогда предводители германиев и мидян собрались на свой совет. На юг возвращаться было нельзя. На востоке стояли непокорные скифы. На севере был холод, мрак и те же беспощадные скифы. Оставался лишь один путь на неведомый запад.
И двинулись двести тысяч германиев и мидян, без трети павших за лето товарищей, по Великой Степи на запад. Движение то растянулось не на один год. Такой грозной силы в глубинной Европе, заросшей лесами, где только на южной окраине её волчица едва вскормила сосцами младенцев Ромула и Рема, ещё не знали.
Так, двигаясь вдоль Дуная в поисках противника, который уступил бы германиям и мидянам свои земли, наши предки вышли на верхний Дунай. Жили там в те времена древние кельты. Их и согнали с новых земель пришедшие арийцы, отняв у тех жён и дочерей, чтобы продолжить свой род. А к тому времени, когда поднялся Рим и его легионы вышли за пределы Дуная и Рейна, они столкнулись уже не с податливыми, словно галлы, кельтами, а с грозными германцами – потомками мидян и германиев, в чьих жилах кипела горячая кровь дештов-ариев!
Я уверен, что германский дух зародился именно здесь, в Иране! – закончил изложение своей красивой, но не бесспорной версии Юлиус Шульц. Впрочем, всё сказанное было подтверждено реальными историческими событиями, а потому глубоко запало в сознании Вустрова.
– Возможно, всё было именно так… – задумался Хорст.
– Герр Шульц, Вы употребили в конце своей последней фразы слово «дешт». Что оно значит?
– А что значит для немца слово «дойч»? – хитро сощурив карие «персидские» глаза, спросил Вустрова Шульц.