Отреклась

Анжела, как в тине, всё глубже и глубже вязла в долгах. От безысходности взяла три кредита. А когда почувствовала, что одна не справится, рассказала об этом матери. Та, не задумываясь, начала вытаскивать её из нужды, отдавая полностью пенсию.  Благо, ещё работала, жить было на что. Ночами не спала, всё корила себя: «Вот ведь незадача! Вылетают детки неоперённые из гнезда и крылья обламывают. Не научила дочь беречь копеечку, а теперь любуйся: живёт «сей-вей»». Переживаниями поделилась со своим братом. Из добрых побуждений он стал её предостерегать:
– Смотри, Дарья, не переусердствуй. Ведь у матери к детям в сердце любовь, а у них, зачастую  –  камушки. Убеждался не раз. Будешь слишком горькой – расплюют, а сладкой – разлижут. Молодость эгоистична. Конечно, я  вижу, что трудно Анжелке одной семью тащить. Мужик-то у неё не добытчик: не тем концом руки вставлены. Да всё ты понимаешь…

Конечно, Дарья понимала. Кому же ещё, как не ей, понять? Почти всю сознательную жизнь не вылезала из нужды, но никогда не завидовала успешным людям. Считала, что  сама виновата: что-то не досмотрела, что-то не  уяснила. 
А когда немного разжилась, тут и пенсия подкатила. Не всегда удавалось идти в ногу со временем, чаще отставала. Не успела оглянуться, как дочка стала мамой и  внучки  уже на выданье, и снова куча проблем в придачу. «Род, что ли, у нас такой? – думала она с горечью. – Должна же хоть я создать какую-то опору, раз так всё складывается! – пыталась убедить себя. – Всю жизнь мечтала съездить на курорт, на тёплое море. Да где уж там! Детям принадлежишь, пока растут, а потом – внукам. И так до смерти».

Любовь взяла верх, не послушалась Дарья советов брата и переусердствовала-таки: возложила на себя б;льшую часть трудностей дочери. Вскоре стала замечать, что она и внучки забегают лишь тогда, когда понадобится им что-нибудь. А однажды дочь выдала ей: «Каждый  шаг  мой контролируешь, везде нос суёшь! Не лезь в мою жизнь. Как-нибудь сама разберусь, не маленькая».
Обида переполнила сердце женщины и стала разъедать его. Ведь она только добра хотела. Нервный срыв привёл в неврологическое отделение психбольницы. Оттуда перевели куда-то ещё. И надолго. Ей казалось, что она находится там целую вечность. А когда просилась домой, то врач говорил:
– Скоро, скоро пойдёшь. Здесь таких, как ты, много...

Оказалось, дочь определила её в дом престарелых.   
Редко, но всё же случалось, приходила Анжела проведать мать. Та,  изображая удивление, спрашивала:
– А ты кто?
Ошеломлённая дочь осуждающе таращила на неё глаза, с раздражением громко выговаривала:
– Ты чё, придуряешься, што ли? Каждый раз одно и то же. Зала-а-дила. Дочь я твоя!
– Окстись! Моя дочка умерла, умерла моя доченька… – и, перекрестившись, Дарья отворачивалась к стене.
Как-то после такого посещения Анжела с досадой сообщила мужу:
– Представляешь, мать меня похоронила!
– А ты что хотела, – жёстко ответил тот, – отреклась от неё, чего теперь плачешься? 

Через год Дарья умерла. На похоронах Анжела будто окаменела, лишь изредка судорожно всхлипывала, утирая слёзы.  Потом  её  вдруг  прорвало: пряча от соседей бледное лицо и чёрные круги под глазами, стала просить у матери прощения, давилась запоздалыми словами раскаянья.
Хочется верить, что она её услышала…