Адвокат из Монсальвата часть 4

    Казалось, что это вибрировала сама вечерняя прохлада, ещё наполненная капельками дождевой влаги.
Но звук всё нарастал и наконец,  достиг уже и самых отдалённых покоев таинственного замка Монсальват...

  Едва заслышав набатный призыв, рыцарь, только что покинувший зал, где по обыкновению все обитатели этих стен собирались для совместных трапез и молитв,
 по высоким, гладко отшлифованным мраморным ступеням сразу же поднялся в своё жилище.
 Это была довольно просторная комната, освещавшаяся длинными восковыми свечами, установленными в серебряных канделябрах, закрепленных прямо на стенах.
  В дневное время свет проникал сюда из небольшого, стрельчатой формы окна,  прорубленного в белом монсальватском мраморе, и достигал глаз - уже причудливо преломленным голубоватым полупрозрачным стеклом.
  На одной из стен рыцарских покоев висело большое Распятие, выточенное искусным мастером из  древесины олив Священного Иерусалима, а сводчатый потолок покрывала выполненная в "приглушенных" тонах фреска, изображавшая Христа  в окружении двенадцати его учеников...

  Само убранство комнаты не содержало ничего лишнего: неширокая кровать,  застланная голубым бархатом с искрящейся тонкой расшивкой и серебряной бахромой
по краям и стол из красного дерева, на котором всегда лежало раскрытое Священное писание. Ещё несколько книг, уложенных ровной стопкой, заполняли неглубокую нишу в стене.
Больше здесь ничего не было. За исключением снаряжения воина...
На дальней стене был закреплён рыцарский щит, заключавший в себе герб его обладателя: взмывающего в небо лебедя  в чистом лазурном сиянии.
Подле него находился боевой меч из  монсальватской стали самого высокого закала. Имя ему было Радиантис, что в латинском звучании означало - излучающий!..

  Рыцарский арсенал дополняли копья, значительно превосходившие своей ударопрочностью ясеневые и вязовые. Они имели острия в виде высокого конуса, а не ромба, как те, что были наиболее распространены в подлунном мире.  И  древки их окрашивались в цвет холодной стали, а не в синий или зелёный, как это было принято у
европейских воинов того времени. На копьях были голубые флюгеры, так же запечатлевшие отличительный рыцарский символ - белого лебедя.
И наконец, довершал снаряжение лёгкий, но очень гибкий и прочный лук с тетивой из особенно ценившегося  - "сырого"  шёлка и колчан с длинными стрелами, увенчанными голубоватым оперением.
Сам же рыцарский доспех составляли шлем и достигавшая колен кольчатая броня,  которую тотчас же и одел поверх длинной, мягкого льна, подкольчужной рубахи вошедший сюда рыцарь.
Он сноровисто перепоясался, прежде быстро продев в неширокий кожаный пояс стальные кольца, крепившиеся у самого устья деревянных ножен, которые были туго обтянуты тонкой,  безупречной выделки кожей и так часто стянуты полосами посеребрённого металла, что это оставляло совсем немного просвета для вкраплённого между - чистого  жемчужного перламутра.
В эти ножны рыцарь одним ловким движением и вложил свой кратко блеснувший меч. А после, надёжно укрепил на поясе тонкой перевязью с серебряными заклёпками сигнальный рог. Тот  был вырезан  из слоновой кости и украшен серебряной инкрустацией, подобно тонкому кружеву,  окаймлявшей его гладкий округлый срез.
  Этот предмет был не только необходимой частью его постоянного снаряжения, неотъемлемой составляющей его вечных странствий, но был и особенно дорог ему.
Дорог как овеществлённая частица отцовского благословения, сопровождавшего и оберегавшего его в неустанных дальних походах из мира горнего в мир дольний.
 Рыцарь приблизился к собранным массивным железным кольцом копьям и выбрал среди всех  - только одно, - показавшееся ему наиболее прочным...
Потом завернул в свой длинный голубой с серебром плащ священную книгу, а лежавшие на ней сверху янтарные чётки заложил за пояс... Затем взял и лук, заодно с крепко сшитым из двухслойной замши колчаном и лишь тогда уже подошёл к Святому Распятию.
 
  Несколько мгновений он стоял рядом неподвижно, вглядываясь в лик Христа и лишь беззвучным движением губ обращая к нему искренние слова - всей душой  возносимой молитвы, после чего коснулся  прохладной рельефности воплощенного в дереве образа Истинной Святости... И сразу же спешно вышел...
Туда, где пройдя одной из длинных анфилад замка, которые, лучась,  расходились от увенчанного высоким куполом центрального зала, но в своём единстве составляли латинский крест, он спустился вниз и зашагал к Главному Залу, где его,  должно быть, уже ожидал отец.
 
   Рыцаря звали Лоэнгрин. Он был сыном Парсифаля, короля  братства хранителей Святого Грааля.

  Его светлые, мягко вьющиеся волосы почти достигали плеч. Обычно их скрепляла неширокая  серебряная полоска, увенчанная парой тонких пластин в виде лебединых крыльев. Но теперь на нём был лёгкий шлем. С точно такими же крыльями, только уже надёжно защищавший голову рыцаря.
  Лоэнгрин был росл и физически силен. Он искусно владел всеми видами оружия, но в мастерстве обращения с мечом ему просто не было равных.
... О его возрасте, как и о возрасте других рыцарей Благочестивого Воинства сказать определённо было непросто...
  Рыцари  жили по нескольку сот лет...
Сила Чаши очень ограничивала власть времени над её верными хранителями,  и время только ... покорно ей уступало.
Недаром считалось, что Избранным - Священный Грааль мог даровать и  бессмертие!
Непоколебимость веры и сила  духа,  чистота помыслов и искренность души, невосприимчивость к земным страстям и порокам делали служителей Священного братства
бесстрашными и неуязвимыми!
Не усомнившиеся и не дрогнувшие, с достоинством и честью выдержавшие все испытания и прошедшие Особое Посвящение они и сами несли в себе искру Небесного сияния. Так, точно уже и частицы Христовой крови текли в них самих, наделяя их удивительной мудростью, особенным  видением человеческой сущности и поистине глубинным пониманием природы вещей.

  И вновь и вновь, по зову набата они шли в мир, где попиралась справедливость. Чтобы встать на защиту невинного и слабого... Того, кто,  искренне моля о помощи, был  не в состоянии сам противостоять злу и беззаконию.
 
  На этот раз колокол Монсальвата звал Лоэнгрина.

  Когда он вошел в Зал, отец действительно уже ждал его.
Парсифаль был величественен и неподвижен. Его волосы покрывала невысокая мягкая бархатная шапочка, а длинные пурпурные одежды напоминали мантию и нисходили тяжелыми складками,  достигая самого  пола.
Он стоял прямо, опираясь руками на деревянную подставку у алтарного возвышения, основание которой напоминало женскую фигуру, смиренно склонившуюся под пальмовой ветвью. На самой подставке лежала большая Библия.
Парсифаль не слышал, как вошёл Лоэнгрин - все рыцари Благочестивого Воинства двигались легко и бесшумно - он это просто почувствовал. Почувствовал и сразу же обернулся.
   - Отец!..
   - Я ждал... - Парсифаль внимательно посмотрел на сына...  и  неожиданно для Лоэнгрина ... быстро прошел разделявшее их пространство и порывисто его обнял.
 Лоэнгрин, которого давно не покидало самообладание, теперь оказался глубоко потрясен этим внезапным проявлением отцовской любви. Тот никогда не выказывал своих чувств,  и Лоэнгрин с детства привык к его холодной сдержанности.
   - Ты помнишь глаза своей матери?.. - с какой-то незнакомой тихой нежностью в голосе спросил отец, отстраняя его, но всё ещё не отпуская от себя... Лоэнгрину даже показалась, что он ощущает биение пульса в отцовских ладонях.
  ...Конечно же он помнил... Мать, отец,  брат... - с ними были связаны все те - самые счастливые минуты его детства, которые глубоко, но так трепетно и бережно хранила
его долгая память. И теперь, оказавшись застигнутым врасплох нежданной отцовской лаской,  в плену  нахлынувших и захлестнувших его воспоминаний, во власти
;каких-то неведомых прежде; переживаний, - он так и не нашёл в себе силы, чтобы справиться с охватившим его волнением и - ответить...
И только кивнул, устремив на отца, свой смятенный и против воли блеснувший взор...
   - Вот и я всё помню... - как будто неимоверным усилием сдерживая какую-то свою, некогда глубоко затаённую, но рвущуюся теперь наружу боль, глухо проговорил
Парсифаль. - ...Так и не сумел позабыть!.. Может, оттого, что видел её в твоих глазах... У тебя такие же глаза... Тёплые и чистые... Глаза моей отнятой любви...
  Лоэнгрин слушал,  не отрывая взгляда от мраморных плит пола и не смея поднять глаз, словно боясь, что отец вдруг упрекнёт его в неподобающей воину слабости...
Но когда всё-таки не выдержал этой муки и решился, наконец,  взглянуть - у того в глазах тоже стояли слёзы...
   Теперь они оба стояли склонив головы... И сын слушал отца...
   - Я давно уже не молод,  Лоэнгрин... И настало время открыться близкому мне сердцу... Пусть ты сейчас меня и не поймёшь...Значит - поймёшь потом... Ты сможешь!..
    Та память, что прежде поддерживала меня,  укрепляла мой дух, теперь пытает его и отнимает силу, дарованную мне Господом!.. Я безоружен перед ней и немощен!..
 
   - Наверное,...ты просто устал, отец... - с трудом  выговорил  Лоэнгрин, не вольный ещё превозмочь потрясения, вызванного прозвучавшими здесь словами.  Ведь оно стало не только завесой горькой влаги в глазах, но и тугим комом в горле...
 
  - Ты удивлён, слыша подобные речи от Главного хранителя?!... - спросил Парсифаль,  уже медленно овладевая собой. - ...Не недоумевай, сын... Ты больше
    их и не услышишь... Ты сейчас уйдёшь. Туда, где ты нужен. К тем, кто призывает!.. Это твоя священная обязанность! Долг более мудрого и сильного - обязывает
    перед более несовершенным... И подлунный мир нуждается в силе и слове справедливости, дарованных и продиктованных нам Высшим Знанием.
    ... Мой доблестный воин!  Ты полон решимости и отваги!.. И ты поступишь как должно!  Ты поможешь нуждающимся!
    ...Знай одно:  даже единожды решившись приоткрыть своё сердце земному чувству, ты неизбежно станешь более уязвимым! Вот об этом помни всегда!
    Большего я не прошу...
  Руки Парсифаля разжались. Он помедлил ещё мгновение, затем повернулся и медленно взошёл к алтарю. Там, преклонив колена пред Священной Чашей,
одними губами прочёл слова своей молитвы. Так же поступил и Лоэнгрин, но сделал это не приближаясь к Святая Святых,  не сходя с места.

  Отец поднялся и взял лежавший на мраморе,  подле Священной реликвии, нательный крест из агата, подобного самому агату Грааля.
  Крест был гематитового оттенка, с едва различимым рисунком, происходившим от его пластинчатой структуры и напоминавшим око, которое сами рыцари братства называли оком Творца. Ведь так... с ними  нисходила в земной мир не только небесная сила. Но и взор Божий приближался к нему.
Он же не позволял рыцарю Святого Грааля вопреки Высшей воле не исполнить своего предназначения или поступиться собственной  честью.
  Кроме того, агат позволял его владельцу предвидеть некоторые события, предупреждал о коварных замыслах недругов и обладал поистине чудодейственной   исцеляющей силой.
  Теперь такой оберег Парсифаль одел на шею сыну.
   - Да пребудет с тобой Господь! - сказал он Лоэгнрину.
   - С Его именем и иду! - отозвался тот.
 И Парсифаль вновь обнял сына.
   - Не забудь моих слов... - тихо произнёс он почти у самого его уха. И тут же отстранился и сказал уже громко и отчётливо:
   - Бонум фактум! Кум дэо!
   - Кум дэо! - откликнулся Лоэнгрин, и быстро повернувшись, устремился к выходу. Он всегда уходил не оглядываясь.
 Но на этот раз он не выдержал. И уже оказавшись под сводами широкой арки, служившей и входом, и выходом из Зала, он, повинуясь ещё не улёгшемуся внутреннему беспокойству порывисто обернулся.
  Увидев чуть сгорбившуюся теперь фигуру отца, ему вдруг так захотелось вернуться...Хоть на один краткий миг... А  заодно и спросить то, что он не решался спросить никогда прежде...
Но отец точно угадал это намерение. И Лоэнгрин был остановлен его возражающим жестом.
Он на мгновение замер, но успокоенный видом отца, уже вновь принявшего свой царственный облик, так и не воплотил своего порыва.
И  пошел по длинному центральному нефу...  И прошёл по нему так легко и тихо, что эхо,  веками дремавшее меж всех этих колонн, так и осталось непотревоженным.
А Лоэнгрин оказался за пределами замка. И начал медленно спускаться к реке.

  На берегу было пустынно и тихо.
 Лоэнгрин закинул на плечо перевязь своего щита, поудобнее перехватил копье и замер в ожидании.
Вид воды умиротворял. Небо притягивало взгляд, настраивая его, как камертон, на самую высокую, чистую ноту.
И воздух после прошедшего дождя был ещё весь полон прозрачной свежести. Но его слуха уже достиг едва уловимый плеск, а вскоре на речной глади показался и сам лебедь.
 Он медленно приближался и влёк за собой небольшую ладью, куда рыцарь сложил потом своё походное снаряжение, а после взошёл и сам.

 И лебедь поплыл вниз по течению, все более и более удаляясь от благословенных твердынь Монсальвата.
А Лоэнгрин сел, обхватив руками колени, то вглядываясь в ночь, окутавшую проплывающие мимо берега, то наблюдая за игрой света на водной поверхности, то обращая лицо к редким звёздам.
  Здесь,  внизу ему всегда становилось труднее дышать. И требовалось пройти какому-то времени, чтобы он снова привык и перестал чувствовать так ощутимо и  явственно, ложившуюся сейчас ему на плечи, - всю тяжесть земного мира. Но так было всегда. Вначале  -  томительно и душно. И его не спасала даже речная прохлада...
  И только луна, висевшая в небе лимонной долькой,  разбавляла тягучую приторность южной ночи...


   Он любил воду. Он её слышал,  чувствовал, понимал. Так же, как после - научился слышать, чувствовать и понимать свет...
Но вода... Это она изначально пролегла между небом и твердью...и, преломляя Божественное сияние, причудливо отобразила его уже в новом Творении...
Навеки связав собой земное с Небесным и непостижимо-сложное с прозрачно-простым...
    Её послушная изменчивость и стихийная непредсказуемость, напоминали слагаемые Судьбы. И звали - постигать,  и - предостерегающе останавливали...
 В то время, как вся её многоформность неизменно поражала воображение и представлялась поистине удивительной...

  ... Капли небесной влаги рождали дивное свечение радуг, а потом нисходили на землю и давали начало новой жизни, питая и поддерживая её...
А испаряясь,  поднимались к Небесам, образуя чистые, невесомые облака, которые плыли теперь уже по совсем иным голубым просторам, где вновь наполнялись
Светом... А  затем опять возвращались в лона рек, морей и озёр...
И это взаимообращение было беспрерывным и бесконечным...
И в этом извечном единстве Лоэнгрин тоже чувствовал безграничную мудрость Творца. И не уставал поражаться ей.

   И вот теперь он и сам "тёк", увлекаемый неспешным речным течением... Переливался из одного мира в другой, уже ощущая, как две наполнявшие его сущности
снова сливались и готовы были стать для кого-то - зовущего - проводником Высшего Света...

   Лоэнгрин коснулся ладонью прохладных кольчужных колец, сходившихся у его шеи...  Но рука скользнула дальше, и он вынул из под тёплого льна туники свой агатовый оберег.
Он положил его на ладонь, ...а вспомнил отца... И все сказанные им недавно слова... Неожиданные и странные... Особенно, -  о глазах  матери...
   Его мать... Она была обычной земной женщиной... И однажды отцу пришлось оставить её и уйти, чтобы продолжить своё высокое служение...
Но теперь Лоэнгрин знал, что он всегда помнил её... И её,  и те волнующе-прекрасные глаза, что таили в себе загадку всей водной стихии...
Таких - Лоэнгрин больше не видел... Сколько бы ни всматривался в лики того - земного мира, в который он рано или поздно вновь возвращался.
   Но таких - не было ни у кого... Ему было удивительно услышать, что отец и в его "лазури" сумел заметить сходство... Ведь глаза Лоэнгрина уже
 от рождения вобрали в себя высоту небес, изменившую и их - изначально- материнский оттенок...
 
   ...Нелегко оказалось на этот раз покидать лабиринты собственных мыслей, и всё-таки он уже оставлял их, откликаясь на призывно разгоравшееся свечение, лежавшего на его ладони агата. И теперь готов был безотрывно внимать его предупреждению или подсказке...
 
   Он  увидел, как на посветлевшей, ставшей теперь красновато- прозрачной,  поверхности креста появилось изображение, напоминавшее землю с высоты птичьего полета, где зеленые луга сменялись уже чуть тронутыми лёгкой позолотой лесами... Но очень быстро это видение из пасторального сделалось  угрожающим...
  На чистые краски со всех сторон надвигались тёмные, зловещие тени...
   Затем оно быстро сменилось другим. Он даже сначала не понял и решил, что его взору открылось лесное озеро... Но это были живые человеческие глаза...
Глаза женщины... Невольно он вздрогнул.... Они были почти такими, как те, что он только что пытался вызвать в своей памяти. Он даже решил, что это крест, отвечая
на его не совсем отдалившиеся мысли, отозвался таким неожиданным видением... Но тут же понял, что ошибся...
Ведь теперь он видел перед собой уже другие глаза... Тёмные и алчные...
   В них было что-то от того огня, что разжигали силы тьмы. Там же, в череде бликов он увидел и самого их обладателя. ...Фигура была гордой и мрачной...
 Лоэнгрин приблизил крест к глазам, чтобы лучше запомнить увиденное, но агатовое свечение уже медленно угасало... И наконец,  угасло совсем.
   Крест выполнил свою миссию, а рыцарь в ладье надолго погрузился в глубокие раздумья...
 
   Безмолвно и незыблемо стояла  густая и тягостная предрассветная мгла... Но как ни казалась монолитной и неприступной - удержаться была бессильна...
 Свет дробил её по крупицам...  И  рассеивал эти мельчайшие частицы мрака до тех пор, пока вслед  за голосами уже пробуждавшихся по берегам птиц, не пробились и первые животворные лучи... Время тьмы закончилось, наступало - другое... Его время!
...Лоэнгрин поднялся, набросил на плечи свой плащ и встал твёрдо и прямо, положив руку на резное навершие своего меча. И больше уже не садился. Теперь он был подобен изваянию, высеченному из холодного каррарского мрамора. И только наполненные удивительным внутренним светом глаза, выдавали присутствие в нём необычайной жизненной силы: телесной и душевной, и какой-то ещё - совсем неземной -
полубожественной...
   
   Это же ощутил и каждый, кто увидел плывущего по Шельде рыцаря. Это же заставило враз смолкнуть все - волнами расходившиеся  по толпе шепотки...
И приковало все до единого взгляды потрясающей величественностью сего явления.
Потом каждый был готов поклясться, что видел своими глазами и белоснежного лебедя, плывшего  впереди...
Но это видение внезапно исчезло, лишь сорвав всеобщее приглушенное восклицание.
А  сама ладья,  проскользив по воде дальше, мягко уткнулась носом в берег.

   Сошедший с неё рыцарь  успел услышать последние, замершие над рекой слова глашатая. Он приблизился к границе, окружавшей ристалище и поднёс к губам свой рог.
А возвестив о себе, -   уверенным, лёгким шагом  прошёл уже к самой королевской ложе... Сквозь полное безмолвие поражённой толпы.
 
   - Я готов принять вызов клеветника, государь! И мечом доказать лживость брошенных им слов! - обратился он королю, преклонив перед ним  колено.
   - Победой в честном поединке я  докажу невиновность герцогини Брабанта! ... Но вот, готов ли мне ответить за свой навет соперник? - произнёс Лоэнгрин, полуобернувшись к стоящему поодаль Тельрамунду.
   Будучи человеком нервным и крайне вспыльчивым, барон, заподозренный в трусости и к тому же по всеуслышание объявленный клеветником, переполняемый
негодованием,  выступил, не дожидаясь слова своего государя.
   - Пусть сначала назовёт себя, мой король!.. И подтвердит, что сам достоин быть мне соперником!

   Король Генрих только хмуро и неодобрительно взглянул на выскочку, но при этом так сжал пальцами борт своего темно-синего походного плаща - мантии,  что на них даже побелели костяшки... И выдержав паузу, обратился к прибывшему рыцарю сам:
   - Ты принял вызов барона фон Тельрамунда. Теперь можешь на ристалище проявить свою доблесть. Но прежде назови себя.
      Государь должен знать, кто стоит перед ним!  Кто ты таков, к какому роду принадлежишь, и насколько высоко твоё положение?!
 
   - Государь! Мой род уважаемый и древний! Но назвать его я не волен. Я связан словом, что - не вправе нарушить!
     Я приму обращение - рыцарь Лебедя. Этот символ я ношу и на щите, который ни разу не запятнал позором. И своим мечом вернее докажу истинность этих слов!
  Во взгляде Лоэнгрина была такая непоколебимость, а в скупых словах  -  столько убеждённости, что король сделал знак герольду.

   И когда отзвучал рог глашатая,  герольд был готов, наконец,  объявить о предстоящем поединке.
   - Слушайте! Слушайте! Слушайте все!
     Властью, данной Господом, наш король Генрих Первый Птицелов, начинает Божий суд,  установив равные права, соответствующие сословному положению
соперников: барона фон Тельрамунда и Рыцаря Лебедя. ... Но так как Рыцарь Лебедя прибыл...  -  герольд запнулся, не сразу подобрав нужное слово.
Но нашёлся и продолжил,  - ...Прибыл сюда ...пешим, то дабы уравнять соперников в их возможностях  - поединок пройдёт пешими ...на мечах!
    
   - ... Готово ли оружие?! - обратился он уже к своим помощникам. И те разошлись в стороны, к ожидающим их рыцарям.
 
  Лишь, когда клинки  были осмотрены, и все готовы были двинуться к турнирному полю, Лоэнгрин впервые взглянул на девушку, честь имени которой
намеревался восстановить своим мечом.
   Всё это время она стояла в достаточном отдалении от ложи сеньоров - там, где тянулись длинные ряды брабантских рыцарей.
Но теперь, приближаясь к ристалищу,  он неожиданно оказался так рядом, что  даже  услышал, как взволнованно бьётся её сердце.
Её длинное, достигавшее самых туфель, платье, сверху покрывала лёгкая  накидка из тонкой шерсти... цвета ... чистоты помыслов и невинности...
Но всё это было лишь ореолом её удивительных глаз, в которые сразу же окунулся заворожённый  взор  Лоэнгрина.
 Теперь он уже не мог сказать, что ему всё только почудилось.  Он видел это наяву. Чистая теплота лесных озёр притягивала и звала так,  что его "небеса"
 не только отразились на их зеркальной поверхности. Они уже готовы были наполнить их собой и остаться там навсегда.
   Это эти тихие озёра он так долго искал, втайне тоскуя о матери...
   Но теперь его ждал бой, и схватка обещала быть жёсткой и жаркой. И он не мог её проиграть!..
 В этих ясных  глазах не должно было остаться ни тени печали. Ведь они так ждали его и теперь вновь засветились робкой надеждой...
Это на их страстную мольбу отозвался колокол Монсальвата!
 
  А Эльза, ещё только завидевшая на глади Шельды прекрасного лебедя, и с того самого  мгновения смотревшая только на рыцаря, появившегося вместе с ним,
 - так, как смотрят на чудо,  разорвавшее, божьей милостью,  путы сна и ставшего вдруг явью... - поддавшись теперь внезапному порыву,  одним движением освободила перевивавшую волосы ленту и дрогнувшей от волнения рукой протянула эту лёгкую полоску белого шёлка своему защитнику.

  Лоэнгрин благодарно взглянул на девушку , снял свои необычные рукавицы: из замши - по ладонной стороне и мелких кованых колец - по внешней,  и лишь тогда принял
ленту их рук Эльзы.
   - ...В знак нашей победы!.. - сказал он кратко, но  голос его прозвучал с такой спокойной убеждённостью, а в мимолётной улыбке и в чистой высоте его глаз оказалось столько тёплого солнца, что Эльза и сама ощутила вдруг такой же покой и уверенность...
А удивительный рыцарь повязал ленту на древко своего копья и, войдя в обнесённый связанными кольями круг ристалища, с силой вогнал его во влажную землю...

   Здесь Лоэнгрин сбросил плащ... После чего снял свой шлем и накинув капюшон кольчуги, одел его снова... Теперь уже поверх... И надежно прикрепил  к капюшону,
продев для этого в его кожаные петли особый шнурок.
  И вот он, казалось бы, ещё только поправлял выбившиеся из под шлема светлые локоны, но  ладонь уже  коснулась навершия  клинка...
... И молниеносно выхваченный из ножен меч внезапно дал голубоватый сполох, приняв солнечный луч, вошедший в него от острия и пронзивший стальное полотно до самой рукояти...
Среди всех,  следивших за приготовлениями к схватке, многие тогда не смогли сдержать своего удивленного восклицания...

   Кроме того,  показалось диковинным, что меч прибывшего рыцаря на конце, вопреки обыкновению, оказался заточен.
Не меньшее внимание приковал и его заостренный книзу щит... Подобные, каплевидной формы, встречались и у норманнов, но всё-таки сильно отличались...
Поверх  деревянной основы он был обтянут надёжной кожей, на которой было нанесено изображение белого лебедя, а сам щит был многократно пробит позолоченными тонкими гвоздиками и для особенной прочности укреплен вдоль и по краям - широкими стальными пластинами.
   Но особенное восхищение вызвала защитная броня рыцаря. Она была составлена не из связанных между собой, а из искусно склёпанных и уже после - посеребрённых стальных колец...
Ни местные, ни заморские кузнецы такими секретами мастерства ещё не владели.
   
  Готовился  к поединку и Тельрамунд.
  Его одетый поверх длинной шёлковой туники панцирь тоже достигал колен, но набран был из ромбовидных кусочков особенно толстой кожи,  уложенных один на другой на манер черепицы и плотно сшитых между собой. Каждый такой ромб имел в центре металлическую заклёпку, что придавало  "броне" дополнительную прочность.
  Панцирь был чёрный, и оттого весь облик его обладателя казался ещё более мрачным. Устрашающе выглядел и  известный каждому в этих местах шлем Тельрамунда.
Он был островерхим и на манер норманнского имел перемычку, защищавшую от удара переносицу. Но перемычка  была не обычной, а очень походила на клюв  хищной птицы. Сходство ещё больше  усиливали скошенные ромбовидные прорези на лбу, чем-то напоминавшие глаза стервятника...
Вот за это подобие грифу и за особую беспощадность в бою и получил в своё время Фридрих свое прозвище, которое так прочно прикрепилось к нему, что стало почти вторым именем.

  Его обувь и рукавицы для боя тоже были сшиты из чёрной кожи... Такой же, - только уже шероховатой, чтобы уменьшить скольжение в ладони, была затянута и рукоять Тельрамундова меча.
Сам обоюдоострый клинок был немного шире и длиннее, чем Радиантис Лоэнгрина,  и затуплен на конце.  По его долу шли позолоченные насечки...
У этого меча тоже было своё имя, но его суеверный Фридрих не открывал никому.
 
 А Лоэнгрин уже воткнул свой меч остриём в траву поля будущего сражения и опустился перед ним на колени, как перед распятием,
читая беззвучно одному ему ведомую молитву.
Тельрамунд возносить молитв не стал и теперь нетерпеливо, но безмолвно ожидал своего соперника и начала боя.
 Лоэнгрин скоро поднялся, вынул из земли свой меч, и едва касаясь лезвий, провел по нему кольчужной перчаткой.
 И лезвия сразу сделались менее острыми, а клинок - не таким опасным.
 Лоэнгрин взглянул на соперника.  Теперь он был готов к поединку...

   Прозвучал сигнал рога к началу,  и сразу же ожила и заиграла в утренних лучах закалённая сталь...
Рыцари высекали из металла холодные искры, но схватка быстро разгоралась...
И этот жар скоро передалась и толпе.
  Стоявший в рядах местный торговец оживился и толкнул плечом своего соседа...
   - Эх, жалко, что машутся как оруженосцы... То ли дело было б, если бы верхом, да с копьями!.. Тут  Лебедь подкачал... Ни коня, ни лебедя!..
   - Во-во!.. А то оседлал бы лебедя!.. - ухмыльнулся мясник. - Вот была бы потеха: тушки рыцарей на гусиных лапках!.. А лучше бы этому Лебедю самому  взлететь, да так
     с лёту Грифа и рубануть!
   - Что б ты понимал, Хихикало!.. Этот Лебедь явно не простой!.. Ты панцирь его видал?!... Такого не только у нашего Грифа, у самого герцога отродясь не было!!

   Эльза, у которой при каждом новом взмахе клинков с болью замирало сердце, отступила назад, нашла руку Рихарда и сжала её своими холодными пальцами,
по-прежнему не отрывая глаз от происходившего на ристалище...

   А соперники казались неутомимыми, несмотря на то, что накал и темп схватки казался обычному смертному просто невозможным.
Тельрамунд ни в чём не собирался уступать этому, точно с неба упавшему  на реку рыцарю. Он, как и его соперник, был ловок и силён, отважен и расчётлив,
 хладнокровен и точен... Недаром его меча боялись даже видавшие - виды норманны.
   Лоэнгрин, не мог не отметить мастерства ударов  Фридриха. И  потому решил испытать на нём как раз излюбленный приём воинов - северян...
И он внезапно сделал резкий рубящий мах точно под щит Тельрамунда. А  черный,  лишенный какой-либо символики,  щит  был круглым и не мог бы задержать собой продвижения клинка...
  Требовался действительный опыт и ловкость, чтобы не принять на себя такой неожиданный удар.
...Но виртуозностью Фридриха недаром восхищались и соперники по турнирам, и его враги. Тот  успел  встретить меч Лоэнгрина и своим щитом, но при этом очень ослабив силу столкновения с разящей сталью, резко уйдя назад... И Лоэнгрин лишь рассёк на нём прочное кожаное покрытие и его Радиантис со звоном отскочил от железной окантовки щита...
На громкий звук отозвавшегося дерева и завибрировавшей стали, мгновенно отреагировала толпа... И дальше уже вела себя подобно огромному  шумному живому организму, поддерживая своими выкриками каждого из участвующих в схватке рыцарей.
   Поединок не прекращался, и соперники начали уставать...
   - Тебе всё равно ...не уйти отсюда живым! -  хрипло выкрикнул барон.
   - И тебя я ...так просто не отпущу! - пообещал Лоэгнгрин, прерывисто дыша...
   - Ты обвинил меня в клевете!.. Тебе это дорого будет стоить!..
   - Правда всегда дорого стоит! -  Лоэнгрин точным движением отразил удар меча соперника. - ...Но не я буду твоим судьёй!.. Ты осудишь себя сам!... Теперь - черёд твоей совести!! - и с этими словами он нанёс невероятной силы удар плашмя по лобовой части шлема противника и молниеносно увел свой меч вверх...
И сталь клинка снова голубовато залучилась в  руках Лоэнгрина, а по долу Радиантиса ярко вспыхнула латинская надпись: Ora et labora!  -  Молись и работай!

   Сокрушительная сила монсальватского меча не только оставила на шлеме Тельрамунда свой глубокий памятный след...
Не выдержал и лопнул кожаный шнурок...И сорванный с головы шлем отлетел и упал  далеко в траву, а сам барон тяжело рухнул на землю...
Толпившиеся вокруг люди ахнули...
В тот же миг сорвался и пронзительный женский крик. Это, вложив в нечеловеческий звук всю свою боль и отчаяние,  кричала Ортруда, решив, что её муж убит...
И сама тут же  упала, лишившись чувств, ...  прямо к ногам своей верной служанки Хильдегарды, которую все "за глаза" называли господской тенью.

   А над Тельрамундом склонились помогавшие в проведении турнира рыцари и сам Лоэнгрин.
...Барон долго оставался без движения, не подавая никаких признаков жизни... Один из рыцарей даже поднёс к его лицу лезвие меча...
   - Живой! -  объявил он, когда оно всё-таки помутнело от; едва уловимого дыхания...
  Прошло ещё немало времени, пока вслед за лёгким подрагиванием век, барон,  наконец,  тяжело открыл глаза и медленно обвел всех своим затуманенным  взглядом...
Как сквозь пелену воспринимая лица стоявших над ним людей, Тельрамунд  различил и лицо соперника... Теперь он  всё вспомнил и сделал мучительную попытку подняться. Но она так и осталась безуспешной.
 
   - Пощады... - уже лишённым жизни голосом попросил Фридрих, глядя прямо в голубые глаза Лоэнгрина.
Он ещё не понимал, на что ему была бы теперь та - даже великодушно дарованная  врагом - жизнь... Он просто это сказал... Как десятки, а может и сотни раз это говорили другие - беспомощно лежавшие у его собственных ног...

  Лоэнгрин,  не отводя взгляда,  коротко кивнул и отправил  меч в ножны...

Тогда уже и всем, наблюдавшим  за ходом схватки, стало ясно, что барон повержен, а поединок окончен!
И толпа незамедлительно взорвалась криками...
А Лоэнгрин поднял свой плащ и снаряжение,  и со спокойным  достоинством воина пошёл к королевской ложе.
Но он не преодолел ещё и половины всего расстояния, когда государь сам неожиданно встал, и покинув своё почётное место, медленно направился навстречу рыцарю.
Лоэнгрин остановился перед королём и чуть склонив голову, ожидал теперь его королевского решения.
А Генрих Птицелов не заставил ждать и на этот раз лично обратился ко всем собравшимся:
   - Сеньоры и  вассалы!  Мои верные подданные!
     Вы стали свидетелями честного поединка двух равных по силе соперников! Оба были отважны и искусны во владении мечом!
     Но победа Рыцаря Лебедя очевидна!

 Слова короля приветствовали восторженные крики и слуг,  и господ...

   - А сие означает, - продолжал Генрих, - что герцогиня Эльза Брабантская невиновна!
     Честь её имени восстановлена, а её право на владение и управление землями Брабанта неоспоримо!

  И король жестом указал Эльзе занять подобающее ей место подле него самого.
Эльза вышла вперёд и приблизилась к королю.
На сей раз верный Рихард не устремился следом.  Теперь он был уверен, что его госпоже больше ничто не угрожает...
К  тому же -  ясно осознавал и всю особенность наступившего момента.
 
   - Да, мой государь...  -  сказала молодая герцогиня.
  Но если  слова Эльзы и были сейчас обращены к королю, то,  вот,  её благодарный взгляд  всецело принадлежал стоявшему  рядом  рыцарю.
И он ответил ей так же  -  одними глазами, наполнившимися вдруг необычайной теплотой.
Но Эльза  уже смутилась, и вспыхнув,  с заметной поспешностью шагнула в сторону, словно решившись использовать в качестве живого щита   - самого короля саксонского и франкского.
  Генрих без труда разгадавший её бесхитростный манёвр,  не стал, однако, этому  препятствовать. Выступать в подобной роли ему ещё не доводилось...
 И это показалось настолько забавным, что королю немалых трудов стоило сохранить собственную серьёзность...

  А вторая составляющая его речи как раз особенно этого требовала. И он посмотрел на ожидавших его дальнейших слов вассалов и продолжил:
 
   -  Рыцарь Фридрих фон Тельрамунд, уличенный в клевете и ложной клятве, принесённой им на своём боевом мече и в присутствии своего короля,
      моим королевским указом будет лишён своего рыцарского звания, титула барона, всех принадлежащих ему земель, иных  владений и всех сословных привилегий!..
      Он  должен в три дня  ...покинуть пределы Брабанта!

   По толпе прокатилась волна одобрения...
 Сеньоры в ложе тоже оживились и начали тихо перешептываться... Некоторые даже осмеливались выразить осторожные сомнения  в необходимости столь жёсткого наказания опальному барону.
   Но Генрих Птицелов был неумолим и твёрд в своём решении. И будто бы отвечая на всю возникшую за его спиной разноголосицу мнений,  и дабы раз и навсегда положить им конец, - подвёл заключительную черту под всем выше сказанным:
   - Любое клятвопреступление всегда заслуживало самой беспощадной кары!.. И так будет и впредь!!

 Генрих  вновь посмотрел на Эльзу, обращаясь теперь только к ней:
   - Тяжко бремя любой власти. Понимаешь ли ты это, принимая её на свои слабые женские плечи?!
     Под силу ли окажется столь юной особе такая нелёгкая ноша?! - глядя испытующе,  спросил король.
 
  Но Эльза, и сама охваченная теми же сомнениями и опасениями, поняла, что не в силах  дать сейчас свой однозначный утвердительный ответ.
И тогда  вновь с мольбой посмотрела на своего спасителя... И он, словно читая её беспокойные мысли, не колеблясь ни минуты, попросил слова у короля:
   - Государь! ... Если юная госпожа выразит согласие довериться незнакомцу, не назвавшему себя ни перед ней, ни перед самим королём,
      то я  готов разделить с ней всё, что уготовит нам Судьба!  Готов стать опорой ей и принять под  защиту  эти земли!
      Но есть  условие, которое всегда останется неизменным:
      ни теперь, ни впредь - герцогиня не должна спрашивать имени и происхождения того кто сам всегда готов ей верить!
      Поступки и отношение, а не имена и титулы должны рождать доверие! ...Готова ли госпожа...
    - Я принимаю это условие! - поспешно ответила девушка, точно боясь, что он может добавить и что-то ещё... Но уже  - заведомо невыполнимое!

   Ответ Эльзы тотчас перекрыл  восторженный рёв толпы...
Королевскому герольду стоило большого труда вновь воцарить над лугом тишину...
 А король ждал внимания.
   -  Тогда я сам, властью данной мне Господом,  готов благословить этот достойный союз! - провозгласил он.
 
   - Оммаж, мой государь... - осмелился напомнить королю вновь приблизившийся герольд.
 И Генрих Птицелов посмотрел на Лоэнгрина,   взглядом призывая того к себе.

   Рыцарь снял с головы свой боевой шлем и положил его на траву. Туда же последовали и кольчужные рукавицы...
Затем он ловко и быстро снял пояс с клинком и отцовским рогом...
Но -  опускать  на землю уже не стал, а подумав какое-то мгновение - передал его в руки Эльзы.
...Это было вопреки всем негласным правилам... и вызвало удивлённый шёпот.
...Даже Эльза страшно разволновалась... Ещё никогда прежде ей не доверяли держать боевого оружия...
Но она и теперь уже понимала, что и сам её таинственный избранник не подходил под многие привычные правила и определения...

А Лоэнгрин поправил свой плащ, подошёл к государю и опустился перед ним на колено.

Получив слово герцогини,  он был  готов присягнуть на верность её королю.
 
  Срывавшийся то и дело ветер вольно теребил его светлые волосы... Но Лоэнгрин не замечал этого...
Он протянул руку Генриху Птицелову.  Король посмотрел на него вопросительным взглядом...
Ведь согласно давно сложившемуся порядку, покорный вассал подавал своему сеньору обе руки - сложенные - ладонь к ладони...
   Но Лоэнгрин, отвечая на этот безмолвный вопрос, поднял вверх свою левую руку со словами:
    - Служу Господу!
....И указав глазами на правую - добавил:
   - ...И своему королю!
  И король саксонский и франкский принял  такое  отступление... Он сжал своими ладонями ладонь Лоэнгрина и посмотрев на того произнёс, так, чтобы это услышали все, занимавшие места  в королевской ложе:
   - Вот,  кто возглавит завтра брабантскую дружину в нашем походе против венгров! Новый герцог Брабанта!
     И тем сможет проявить себя,  -  достойным делом доказав истинную преданность своему королю!
   - Да,  мой сеньор! - коротко ответил ему новый герцог Брабанта и поднялся с колена.

   Теперь, выполнив  всё требуемое по протоколу, король Генрих Птицелов в окружении своей свиты и саксонских дружинников, легко вскочив на легконогого серого  жеребца, направился прямо к герцогскому замку, где его уже ждала зала для особых торжеств...
Следом за ним потянулась и вся брабантская знать.
 Начала редеть и толпа, заполнявшая луг... Люди, получив свою щедрую порцию впечатлений, теперь забирали их с собой, чтобы потом ещё долго вспоминать всё до мелочей и обмениваться друг с другом запомнившимися подробностями.
 
И бывшего барона Фридриха фон Тельрамунда  уже не было в кругу  ристалища. Его  унесли прямо на плаще,  преданные хозяину вассалы.

   Лоэнгрин теперь, наконец, подошёл к ждавшей его Эльзе... И  приняв  хранимый ею меч, скорыми движениями снова перепоясался.
 И подал ей свою руку. Это было так непривычно и странно... Но Эльза,  до этого тщетно пытавшаяся постичь сплошную разноголосицу  самых неожиданных чувств,
вдруг ощутила, как они  легко враз слились в слаженном звучании... Теперь она слышала музыку... Пусть ещё  и не знала  названия самой  -  волшебной партитуры.

 И она просто вложила свою руку в его, ...и  они  тоже медленно направились к замку...

А позади, на небольшом отдалении, шёл Рихард...и чему-то  улыбался...


     Вечер того же дня.
 
   В большой зале герцогского замка, где собрался весь цвет брабантского общества,  продолжались свадебные торжества.
Бароны, местные дворяне, рыцари и их дамы предстали теперь во всём своём блеске...
Праздничные столы ломились от угощения. Кубки наполнялись лучшими винами, в которые щедро добавлялись травы и пряности...
Дамы же отдавали  предпочтение  медовому напитку и вишнёвке...
 
   Король Генрих недавно отбыл обратно в Антверпен, куда завтра с рассветом должна была выступить и дружина герцога.
И с отъездом столь высокопоставленной особы, все почувствовали себя гораздо свободнее и непринуждённей.
 
   Залу  замка освещали десятки смоляных факелов, укрепленных на стенах в специальных железных кольцах.
Осенние вечера становились теперь всё прохладнее,  и слуги уже развели огонь в трёх больших каминах...
В них  жарко пылали ,  распиленные на внушительных размеров части,  -  древесные стволы...
  Небольшие окна, прорубленные в сером камне замковых стен были закрыты мутными,  почти непрозрачными стёклами...
Свежая вечерняя прохлада проникала сюда только от замкового входа, но и она сразу же смешивалась с частичками гари, которая наполняла все без исключения
покои замка и оседала копотью на стенах... Запах разгоравшейся и обугливавшейся древесины был неистребим...
  Но на это никто не обращал внимания. В зале царило шумное веселье... Пол был покрыт свежей травой и цветами... Лились звуки арф и флейт...

    Лоэнгрин с Эльзой тихо вышли в сгущавшиеся вечерние сумерки...
 Они прошли небольшим внутренним двориком прямо к донжону, и стали подниматься наверх по витиеватой и очень крутой лестнице,  где каменные ступени перемежались с деревянными, чтобы в случае осады неприятелем, можно было укрыться наверху, оставив на пути своих преследователей зияющие пустотой пространства вместо лестничных пролётов.
 Лестница заканчивалась дозорной площадкой и узким открытым коридором, тянувшимся вдоль всей окружности башни.

   Завидев приближавшихся господ, находившийся там дозорный поприветствовал их и сразу же ушёл на другую сторону площадки...
Но даже когда его шаги давно смолкли, Лоэнгрин с Эльзой ещё долго стояли молча, не желая ни звуком потревожить удивительной красоты открывшейся
перед ними ночи.
   Восходила луна... Она была ещё далека до полной, но именно сейчас набирала свою силу ... Была неяркой... Но отсвечивала серебром и лёгким голубоватым блеском...
 
 Молчание невольно нарушила Эльза, не в силах больше сдерживать своего тихого восхищения...
 
 - ...Тогда я  была ещё совсем маленькой... Но хорошо помню, как смотрела на точно такую же луну и мечтала однажды подняться настолько высоко,
      чтобы можно было к ней прикоснуться... Мне казалось, что если я сумею сделать это, - мне откроется какая-то прекрасная тайна, которую я обязательно
      должна  узнать... Я не замечала, что блеск этой тайны может бывать холодным...
      Мне она представлялась светлой и тёплой, хотя и немного грустной... И когда самой становилось грустно,  - хотелось взять крохотный лунный кусочек,
      эту искорку ночных небес, чтобы согреться... Не знаю почему, но она мне всегда была ближе и понятней солнца...Его яркость казалась обжигающей, ...чрезмерной...
      Но луна... Ведь она совсем другая... На неё можно смотреть долго и безотрывно... Она не слепит глаз, но мягко завораживает.
      ...Если бы можно было найти такой осколочек здесь... Я бы подарила его тебе... В тебе тоже есть свет...
      Вначале он солнечный, пылающий...  Лоэн... Потому так и назвал тебя Рихард... Ты словно хранишь и отражаешь солнце... Вбираешь в себя и отдаёшь его дальше...
      Но делаешь это как-то так, что оно становится спокойным и мягким... Каким-то ... лунным...  Но  именно сделавшись таким - и становится понятным и близким...
      ...Я говорю странное? - Эльза повернулась и взволнованно посмотрела на Лоэнгрина.
   - Нет... - медленно заговорил он... - Мне очень ясен смысл сказанного... Не могу понять иного: неужели ты видишь во мне такое?.. Почему не думаешь, что ошибаешься?..
   - Потому что  -  ...чувствую..
   - Как, Эльза?.. У  тебя не было ...и дня - разглядеть, - не то что бы почувствовать...
   - Но... Я  почувствовала прежде... А потом - только  ждала... А  увидев - сразу узнала... И  на то -  достало и мига... - она говорила теперь, глядя перед собой и точно прислушиваясь к себе самой, боясь позволить себе хоть малейшую неискренность... Она понимала, что он тоже поймёт это сразу... Чувствовала, что он тотчас же и сам это почувствует... Что с ним нельзя быть "наполовину"... И счастье может быть лишь там, где  -  "до конца"...
И она не могла и не хотела противопоставлять себя этой неведомой тайной силе... И совсем не зная его, не зная ни его имени, ни рода, стояла рядом - доверчиво и открыто... И ничто иное не имело сейчас для неё значения...
   Лоэнгрин же, храня молчание, слушал теперь её мысли... Слышать чувств он не мог... Но мысли людей не были  для него загадкой... И если когда-то, очень и очень давно, его ещё удивляло, насколько не совпадали они с речами, то потом это прошло... И он перестал удивляться... Напротив, - он всегда был готов к этому...
Он заранее этого ждал. ...И в своём земном воплощении всегда был готов вовремя подставить свой щит или, если потребуется, отразить выпад мечом...
  Но эта незнакомая ему девушка обезоруживала как раз - своей неподдельной искренностью... Если в её словах и заключался какой-то иной смысл,
то он требовал лишь дальнейшей работы ума, продвижения мысли, но никак не противоречил высказанному ею ранее...
Лоэнгрин не различал другого голоса и не ощущал несоответствия...
Её голос шёл от души,  и он был всего один!
 
  От этого внезапного откровения он даже растерялся... И его теперешнее молчание было ни чем иным, как стремлением поскорее вновь овладеть собой... Обрести прежнюю уверенность в том, что в человеческой природе для него давно не существует никаких тайн...
 
   - Никто ещё прежде не говорил мне так... - наконец произнёс он и повернулся к Эльзе. - ...А  от юной девы я не ожидал услышать того и тем более...
     Но не скрою: мне дорого было принять этот дар от моей супруги!.. И это ещё более обязывает сделать так, чтобы она никогда не пожалела о своём поспешном решении!
   - Coelestis olor!  Цйолестис олор!.. Мой Лебедь небесный!.. -  не выдержала Эльза и обхватила тёплыми ладонями прохладную руку мужа... - Скажу  так, потому что
     ты не похож на всё, что происходит  отсюда...
      ...Не нужно этих слов и сомнений... Я  не пожалею... Никто не принуждал меня ответить согласием... Так -  хотело сердце!!
   - А я ...хочу этому верить... И я  буду... -  не проявляя внешне,  - нарастающего в душе смятения, чуть слышно ответил Эльзе Лоэнгрин, вновь оказавшись застигнутым врасплох её неожиданными словами, так же как,  или ...особенно,  -  её таким внезапным проявлением первой нежности...
   И он как во сне, сделал тот, ещё разделявший их шаг,  и как-то особенно бережно приблизил её к груди, всё время прислушиваясь к непонятному чувству, уже осторожно пробивавшемуся участившимся пульсом сквозь всё его странное волнение... Он не знал - что это... И не мог понять:  довериться ему и прильнуть,  или поостеречься и отпрянуть... Но он уже чувствовал, что - оторвался бы от этого тепла с немалым сожалением... И едва ли - по доброй воле...
  Хотя, земное Чувство тогда было ему ещё неведомо...

 

      В то же время,  в  покоях бывшего барона...

 
   Фридрих медленно приподнялся на своём ложе... И всё сразу  поплыло у него перед глазами... Он немного подождал, но всё же сел,
опустив на мягкий ковёр босые ноги...

   - На вот, возьми! ...Возьми скорее и выпей!.. - Ортруда в длинной ночной тунике быстро подала мужу позолоченную чашу с травяным отваром.
 
  Он беспрекословно принял  её из рук жены и поднёс к губам... Но пить не стал... А  продолжал сидеть и думать о чём-то своём...

 С момента поединка с Лоэнгрином,  он ещё так и не проронил ни единого слова...
 
   - Фридрих, дорогой!.. Ты снова молчишь!... Неужели тот страшный удар лишил тебя и речи, и рассудка?!... Фридрих, я прошу тебя:  скажи же хоть что-нибудь!..
     Не рви моё сердце!! - взмолилась,  глядя на него Ортруда. - Ну,  что же ты!.. Выпей отвар!.. Это - сильное средство!..
     И все тревоги и дурные мысли уйдут прочь навсегда!
 
  Тельрамунд странно посмотрел на жену  и, наконец, впервые за всё это время произнёс:
   - Отравить меня хочешь?!... Чтоб не мучился дальше от позора и бесчестья?.. - его голос ещё плохо ему повиновался и звучал хрипло...
   - Хвала Богам, - я вновь тебя слышу! ... Но что ты такое говоришь!.. - ахнула и ужаснулась Ортруда... Как ты мог даже подумать?.. Как?.. Да, разве я могу
     расстаться с тобой добровольно?!...  ...Этот напиток только восстановит твои силы и укрепит твой дух!
   - Зачем мне силы, Ортруда??? ...И на что униженному и изгнанному - крепкий дух?!... Ведь я... Мы...  Мы же потеряли с тобой всё!!!
     ...Так уж лучше бы этот дух  навсегда покинул моё прОклятое тело!.. - и Тельрамунд с мрачной решимостью вновь приблизил чашу и выпил торопливыми глотками
 поданный ему напиток, не сводя с жены своего тяжёлого взгляда...
 
   Потом наступила тягостная пауза...

    - Удивительно... - наконец, тихо произнёс он, всё ещё прислушиваясь к себе, но по-прежнему не замечая никаких предвестий смертной муки... - Со мной
      ты всегда честна... Почему, Ортруда?!...
   - Я люблю тебя... И я умею любить... Неужели, за все эти годы ты так этого и не понял?!...
     ...И ТЕПЕРЬ я не оставлю тебя!.. Я пойду рядом, - куда бы ни привели наши пути!
   - Ортруда-а-а!.. - чуть ли ни со стоном выдохнул Фридрих... - Вот это и ужасно!.. Будь я теперь волен, - вошёл бы в первую же встреченную мной обитель ...
     и принял бы там обет послушания.
     Я бы молился, Ортруда!.. До тех пор, пока мне б не стало легче!.. Или  - ...пока бы мой дух совсем не отлетел от тела!..
     А так... Во всех наших покоях нет и  никогда не было ;ни одного Распятия!.. Почему, Ортруда?.. Почему?!...
     Но и это не всё...  ... Я ведь тоже не смогу тебя оставить!..
     И что же мне делать теперь?!... Скажи???!!!
   - Убить его! Убить этого Лебедя!
     Ведь он не Лебедь, он - оборотень!
     Чудовищное порождение потустороннего мира!
     Он посланник ада, Фридрих! Я чувствую это, и мне страшно!!
     Но ты, воздав ему за всё, - освободишь землю от этой нечисти! Ведь ты сделаешь это, Тельрамунд?! Ты же сможешь! Ты сильный!
   - Нет,  Ортруда!.. Я не могу... И я не сильный... Я  не выдержал даже искушения властью!.. Я ведь помню тот взгляд Эльзы... И теперь всегда буду помнить!..
      А ведь она мне верила!... И герцог верил... Он знал, как я беспощаден к врагам, но... -  голос Фридриха внезапно дрогнул... - ...но он всегда видел во мне и другое...
      И это не давало мне преступить границы человеческого!.. А когда его не стало... - некому стало на меня так смотреть!.. - уже совершенно обречённо  добавил он.
      И вот я  - лжец... Честолюбивый и самонадеянный... А ты - жена этого лжеца...
      Говоришь, -  что любишь!... А ведь я покрыл позором и тебя!.. Я должен был предвидеть... Быть мудрее женщины, а не идти следом...  ... Но нет!...
      Ты просто уже была во мне, ты была моей частью... И разделить это было невозможно...
 
  - О, Боги!..  Что же он сделал с тобой?!... Да ты ли это ...произносишь  все эти страшные речи?!... Что же он с тобой сотворил, Фридрих?!...
      Нет!.. Он не должен восторжествовать!..
      Фридрих, ты же смел и бесстрашен, и не убоишься этого посланца Сатаны!
 
  Тельрамунд, опустивший было голову, оторвался, наконец, от своих тяжких раздумий и вновь посмотрел на жену.
   - Я должен ЭТО СДЕЛАТЬ?..
   - Ты не можешь НЕ СДЕЛАТЬ  этого!
      И ты пойдёшь на рассвете, когда тьма уже теряет свою силу. ... Пойдешь не один...
      И ещё до того, как брабантская дружина встанет под знамёна Генриха!..
   - Но... как же...
   - ЕСТЬ рыцари, достойные повести её за собой! И они не пришлые! Не чужаки! И не оборотни из преисподней!
     ... Ты ведь чувствуешь, что тебе уже лучше, ... и что силы вновь вливаются в тебя?!... Я принесу тебе ещё...
     И тогда оборотень не упорхнёт! Он заплатит! ...И СГИНЕТ, ...исчезнет!! Пусть даже после этого придётся исчезнуть и нам!

  И Фридрих,  уже с молчаливой покорностью,  показал взглядом, что готов вновь согласиться с её словами.



   Протяжный звук рога со сторожевой башни разорвал тишину, встречая восход... И сразу, вторя ему, откликнулись рога дозорных с разных сторон замковых стен...
Потом было хорошо слышно, как лязгнув мощными цепями, опустился тяжёлый мост... Замок медленно пробуждался к новому дню...
Но в герцогских покоях в ту ночь глаз так и не смыкали...
 Эльза сама приготовила походную одежду  для мужа, а беспокойный Рихард, который тоже  никак не мог остаться в стороне от сборов, уже в который раз
сызнова проверял всё снаряжение нового герцога.
   - Ну, вот теперь я буду  спокоен, сеньор ...Лоэн...  - будто самому себе, чуть слышно сказал он, оставляя, наконец,  лук Лоэнгрина в покое и отходя в сторону...
   Лоэнгрин с Эльзой взглянули друг на друга, догадавшись, что сразу пришло в головы им обоим... Но Лоэнгрин всё-таки не удержался от вопроса к самому Рихарду:
   -  Где ж ты его увидел, Рихард?
   - "Его", ... - мессир?!.. - не понял тот, растерянно взглянув на герцога.
   -  Ну, да!.. "Его"  -  пламя!... -  и Лоэнгрин внимательно посмотрел на верного вассала своей герцогини.
   -  Вам знаком язык германцев, мессир.... -  с ещё большим уважением посмотрел на него советник старого герцога. - Простите, сеньор!.. Надеялся, что - не услышите  моего старческого бормотания  и, не спросив,  позволил себе эту вольность...
   - Это совсем не то, Рихард ... Я  просто не вижу и подобия... - объяснил свой вопрос Лоэнгрин.
   - Зато сразу видят  те, кто  - смотрит!.. И не  я  один ...  - и Рихард  глазами обратился за поддержкой к Эльзе.
   - Да!.. Я  - тоже!.. - быстро вступила она. - Позволь ... называть тебя так?!... Мне  нравится  - ...Лоэн!..  Это правильно и ...красиво!
   - Чистая правда, сеньор! - подтвердил Рихард.
   - Ну, что ж... Может и впрямь  - взору со стороны открывается что-то большее... - Лоэнгрин улыбался одними глазами... - Да, пусть так...  Лоэн, так Лоэн...
 
  Он уже стоял в кольчуге с рукавами, покрывавшими плечи, одетой поверх туники из светлого шёлка... А на его шоссы,  для защиты ног  в конных сражениях ,
теперь были одеты наголенники, из прочно сшитых  между собой полос толстой кожи.  Кожаная обувь тоже была крепкой и надёжной.

   Эльза, пряча грусть в глазах,  взглянула на мужа и подала ему тёплый походный плащ из дорогого синего сукна, отороченный белым мехом горностая.
Но он взял другой... Тоже тёмных тонов, но более лёгкий, прошитый по канту тонкой полоской голубого шёлка... И быстро накинул его на себя...
... Соскочила и со звоном упала на  плиты пола, скреплявшая ткань на плече серебряная булавка -  некое подобие античной фибулы...
  Рихард тут же склонился, пытаясь отыскать её глазами... Но в полумраке комнаты, как ни силился - ничего не мог разобрать...
   - Не нужно, Рихард!  Не ищи... Я возьму другую...  - остановил его герцог...

   Но в тот же миг тяжелая дубовая дверь с шумом распахнулась,  и  длинная стрела с тонким свистом рассекла воздух.
Эльза метнулась к мужу... А  Рихард, который едва успел выпрямиться, - оказался стоящим перед сеньорами, точно на пути этого смертоносного жала.
 Оно глубоко вошло в его спину, и он,  содрогнувшись всем телом,  с выражением непередаваемой муки упал на руки Лоэнгрина и Эльзы.
  На губах мгновенно закипела алая пена...
  Быстро опустив его на каменные плиты, Лоэнгрин выхватил меч из ножен и устремился в разверстый дверной проём...
 
  Света горящих по стенам факелов было недостаточно, чтобы хорошо разглядеть нападавших... Но медлить было и невозможно... Их было трое...
В одном  -  Лоэнгрин сразу узнал приближенного Тельрамунда. Тот и встретил первым клинок герцога,  упав как подкошенный, сраженный  точным его ударом...
С двумя другими завязалась ожесточённая схватка...
Но вот, меч сверкнул, озарив небесным сиянием узкий коридор,  уходивший к лестнице, ведущей вниз...
  Там, под сводом, стоял Фридрих.
Он ещё ждал, когда темп боя настолько утомит врага, чтоб уже тогда,  вступив самому, -  дописать лишь его победный финал...
И только,  когда посчитал, что такой момент настал,  - и сам бросился вперёд...
  Лоэнгрин, в ответ на возникшее движение, всего на какое-то мгновение отвлёкся,  и один из вассалов Тельрамунда тут же рассек ему руку от локтя и до кисти...
Стальные кольчужные кольца, принявшие на себя основную силу  удара, сделали рану не такой серьёзной, но даже это очень ободрило противников.
 
 А вот всё дальнейшее завершилось неожиданно быстро...
 
  Тельрамунд  сделал взмах, пытаясь не медля сразить своего врага... Но его  удар был достойно встречен Лоэнгрином, который тут же  нанес  свой - ответный...
Фридрих, ловко увернувшись, сделал шаг назад, но тотчас стремительно рванулся обратно, уже занося меч для нового удара...
И здесь ...запнулся за тело своего убитого вассала... И не успев обрести равновесия, -  упал точно на клинок Лоэнгрина.
 
  Какое-то мгновение он ещё жил... Он даже сумел, с исказившимся болью лицом,  исторгнуть из себя последние отрывочные слова:
   - Я бы ...молился... Будь ты... - но уже соскользнул вниз, содрогнулся и замер совсем...
 
  Ставшие свидетелями произошедшего вассалы, оставив тела погибших, сразу же растворились в сумраке коридора...
   Лоэнгрин быстро сняв с пояса  рог, протрубил в него, созывая стражу, и ещё не заслышав  внизу бряцанья оружия - сам - бросился обратно в комнату,
где оставил Эльзу и Рихарда...
   Тот был ещё жив... Но это были уже его последние мучительные мгновения... Замершая на коленях Эльза,  даже  не пыталась сдержать своих бессильных,  тихих слёз...
Голову Рихарда она прижимала к себе, не отрывая от его губ - набухший от крови платок...
  При виде вбежавшего Лоэнгрина, Рихард сам, неимоверным усилием отстранил руку Эльзы, призывая герцога умоляющим взглядом...
 Тот поспешно опустился рядом...

  Смертельная бледность уже покрывала лицо Рихарда. Он ещё попытался что-то сказать, но на губах снова выступила кровавая пена...
Тогда, собрав все остатки сил, он всё-таки сумел немного приподняться и дотянувшись до рук Лоэнгрина и Эльзы,  - судорожным движением свёл их вместе...
Теперь за него молили его глаза и быстро холодеющие пальцы..
   - Я буду  рядом, Рихард!.. - с трудом сдерживая свои чувства, ответил Лоэнгрин на его безмолвную последнюю просьбу... - Спасибо ...за жизнь...  - добавил он,  внезапно изменившим ему голосом...
 А Эльза, как ребенка,  гладившая Рихарда по волосам,  теперь повторяла, словно ещё надеясь, что он всё-таки сможет ей ответить:
   - Ведь ты не уйдёшь, Рихард?!  Ты же меня не оставишь?!...
 И он ещё попытался ответить...  Слабым подобием улыбки... Но его взор  уже угасал...
 
  А топот бегущих ног, голоса и звон металла были теперь  где-то совсем рядом...
И когда замковая стража возникла на пороге, то их взглядам открылась тягостного вида картина: герцог и герцогиня - в крови и на полу,  у  бездыханного тела
своего верного вассала.

   ...Рихарда унесли... Унесли и тела Тельрамунда,  и его убитого ленника...
В то время как, основная  часть замковой охраны устремилась на поиски сбежавших приближённых Фридриха...

  Они вероятнее всего пытались уйти так же, как и сумели проникнуть в замок: через подвальный коридор под главной залой, тянувшийся вдоль бывших казематов и оканчивавшийся выходом на поверхность уже за чертой укреплённых замковых сооружений... Где-то в самых дальних пределах герцогского парка...Тот потайной ход создавался на случай осады замка и давал шанс его обитателям покинуть плотно окружённые неприятелем стены... О его существовании знали только самые преданные вассалы герцога... Знал о нём и Тельрамунд... И не мог не воспользоваться этой возможностью для реализации своего последнего замысла.;

    Лоэнгрин посмотрел на залитый кровью Рихарда подол платья жены...
 А она испугалась, только заметив его окровавленную руку... И отправив  уже сбежавшуюся на шум прислугу принести  родниковой воды, скоро приготовила ленту из тонкого льняного полотна, отрезав -  от новой своей рубашки...
   Но когда уже  была готова промыть рану  из принесённой сюда широкой серебряной чаши, -  Лоэнгрин  остановил её,  опустив, прежде,   в воду свой нательный крест...

Только, когда рана была промыта и перевязана,  он, отвечая на её безмолвный вопрос и тайную надежду Эльзы сказал ей:
   - Боль почти ушла... И не эта рука держит меч. А значит ничто не помешает мне выступить немедля!..

Эльза только вздохнула, призывая все свои силы, чтобы достойно вынести их первую неизбежную разлуку.
   - Да сохранят  тебя Небеса и ... - она помедлила, но всё же  добавила... - ... и моя любовь!
   - Скажи мне иначе!... - попросил он, преодолевая тайное волнение... - Кратко, как подобает сказать воину... И так, как я привык слышать всегда... Кум Дэо! ...
     Ты ведь знаешь, что это означает?!... Я уже понял, что язык молитв близок и тебе!
   - Да... В нём есть  ...что-то ...родное... Кум Дэо!
   - Кум Дэо! - быстро отозвался Лоэнгрин и уже не приближаясь к жене, повернулся и пошёл к двери.
   - А я буду ждать... - всё-таки тихо добавила она.
 Он услышал, и уже стоя на пороге обернулся, хотел и сам ей что-то сказать, но не нашёлся  -  и лишь едва заметно кивнул,  и вышел...

 А она  тщетно прислушивалась...  Но так и не услышав его удалявшихся шагов, возвратилась к своим тяжким мыслям о Рихарде и к ещё непривычной, но уже завладевшей её душой,  тревоге за мужа...
И  склонилась,  и замерла  перед ликом Спасителя...



 

       В домике лесника.

   - Да, что же ты,  гадёныш?!... Бежать вздумал?!...
     Я же тебе велел: за забор носа не совать!.. А если б  тебя,  дурью башку, кабан задрал?!...  - бушевал лесник,  привязывая Готфрида к прочной дощатой перекладине загона, устроенного прямо здесь же, внутри его жилища, состоявшего из одного помещения,  разделённого на закутки серыми тканевыми полотнищами.
  А в загоне лесник с наступлением холодов держал свою единственную корову и пару овец...
    - Всё молчишь?.. Эх, жаль, не спросил у твоей охраны: может ты немой?.. - не унимался лесник.  - ...Но немой или прикидываешься, а бес в тебе сидит!..
      Жаль,  - до ближайшей кузницы полдня  верхом... А  то не пожалел бы для тебя ...  даже цепь хорошую выковать... Зато, -  спал бы спокойно...
      Вдруг  ещё  и верёвку перегрызёшь... -  Леший оценивающе посмотрел  на Готфрида. - ... Хотя, ...это тебе точно не под силу...  Дохлый ты!.. Потому что - едок слабый!..
      Значит, - силы не будет... На, ешь!.. - и он придвинул к мальчику ногой глиняную миску с чем-то наподобие каши из бобов... - Ешь, я сказал!.. А будешь нос
      отворачивать - и того не получишь!..
      Ешь, говорю! ...Я ведь потом руки уже не так свяжу!..

    Но Готфрид лишь упрямо продолжал молчать,  глядя в пол, ... словно и в самом деле не слыша обращенных к нему слов его стража...



      Два дня спустя...

   Дружина герцога, объединившись с саксонской,  уже миновала границы Брабанта и теперь,  утроив бдительность, медленно продвигалась дальше.
От встречавшегося местного населения ничего ясного добиться не удавалось, но Лоэнгрин знал, что венгерские ратники были где-то совсем рядом.
И воины намеренно избирали для привалов и ночлега не попадавшиеся, - то тут , то там, - на их пути деревеньки, а только открытые места,
где ещё издали можно было легко распознать приближавшегося неприятеля...
   Но на этот раз им пришлось встать лагерем у самой кромки леса, тянувшегося отсюда  и  до самых границ оставленного ими герцогства...
 Начинало смеркаться... Ленники развели костры, где теперь готовили свою нехитрую походную трапезу...
 
  У одного из таких костров сидел и герцог... Сидел один... Обратившись к тем  мыслям, на которые его дни не оставляли и часа...
 Потому как  думалось ему совсем не о предстоящих встречах с неприятелем... Его терзали вопросы, которые он не задавал себе уже много долгих лет...

     - Можно ли верить в бескорыстие человеческой любви?.. В её безусловность?.. - под яркие сполохи пылающих костров,  как из небытия восставала вся его
душевная смута...
  Лоэнгрин смотрел на растущую в небе луну,  и ему невольно вспоминались слова Эльзы, сказанные ею там,  где они стояли так близко к ночному небу...
А возможно,  и в нем самом...
Тогда он ей верил больше, чем сейчас... Сейчас его жестоко мучили сомнения, природы которых он пока до конца так и не понимал...
Раньше он просто знал что-либо, не ставя под сомнения свои знания... Но теперь произошло что-то, лишившее его прежней уверенности и покоя...
И он понимал, что вопросов час от часу становилось всё больше, а вот ответов на них так быстро не находилось... А те, что находились - им же самим тут же вновь
ставились под сомнение.
   -  Можно ли любить того, кого совсем не знаешь?..
   - Любовь - это привязанность?.. Но тогда  она же - и цепь!..
   - Она - душевная зависимость и добровольное подчинение себя кому-то другому?!... Но может ли мужчина быть зависимым от женщины?..
     А подчинив ей хоть в чём-то свою волю, -  не стать при этом более чувствительным и... слабым?.. Уязвимым!.. Не о том ли  предостерегал его отец?!..
   - Возможно ли уступить женщине, не проиграв битвы?.. Достойно ли звания рыцаря самому отдать победу заведомо более слабому?..
     Но состязаться в силе с женщиной мужчине разве подобает?..
 А если в груди жар расходится волнами и каждый миг порознь тянется подобно веку в преисподней?!... Долго и мучительно!
Если хочется вернуться к ней одной, когда не прошло и трёх дней разлуки?...
Как зовётся всё это, и отчего раньше его не одолевали подобные мысли?.. Неведомо было само это непонятное внутреннее волнение...
 
  Он любил людей... Он дарил им свой свет, но не смешивал с ними свою сущность...Он никогда не хотел приблизиться настолько...
Он всегда понимал, что он  -  другой...
Но ведь и она тоже была  другая... Она всей  душой чувствовала и принимала тот Свет, к которому принадлежал и он сам...
Даже само её имя означало почитание Того, кого и он сам почитал превыше всего!
Но он не мог к ней прикоснуться... Тогда его разум  отказывался повиноваться ему...
   - Если женщина заставит меня потерять рассудок, поможет ли мне обрести его вновь Святой Грааль?.. Или раз и навсегда лишит своего доверия?..
     Но ведь Сам  Господь - есть Любовь! Бесконечная и абсолютная!  А любовь не может противоречить любви... Быть лучше или хуже... Выше или ниже...
     Потому что она - Любовь... - уже размышлял он вслух... Тихо, но так, чтобы слышать свой собственный голос... Так, как слушал - её... Чтобы ... поверить себе...
     Или не поверить... Вдруг это - лишь искушение... Соблазн... И ещё одно испытание на прочность его духа, которое он должен выдержать с честью Воина Грааля.

  И чем больше погружался Лоэнгрин в собственные раздумья, тем острее и сильнее ощущал собственную "неотмирность" - отстранённость от него!..

  Он, обладая несвойственной людям проницательностью своего рационального ума, особенной выносливостью и жизненной силой, вынужден был нести в себе это горькое чувство собственной несопричастности...
 Не в силах постичь простым чувством то, что способен ощутить даже новорождённый младенец, впервые оказавшись
на руках у своей матери и  вновь услышав рядом биение её близкого и родного сердца!
Вот если бы он, Лоэнгрин, мог родится заново и остаться здесь... Может тогда и его душе открылось бы то - доселе так и НЕВЕДОМОЕ!

А так...  Да, верил ли он в то, что кто-то вообще мог его понять, а тем более принять  таким, каким он был... Без имени и рода...  И ни на кого здесь не похожим?!...

Может оттого так и затронули его душу Её слова... Но он так хотел знать наверняка:  вправе ли он разрешить себе им поверить...
Ведь он ОБЯЗАН был всегда поступать правильно!

   - Мессир, Вы не спите?! - оторвал его от раздумий негромкий голос, прозвучавший совсем рядом.
 Лоэнгрин поднял голову и посмотрел на стоящего рядом юношу...
    - Что ты спросил? - Лоэнгрин уже пытался заглушить голос собственных мыслей, чтобы вернуть способность воспринимать то,  что приходило извне...
    - Отец говорит, что воину в походе сон необходим... Иначе -  не добиться силы и точности удара... И тогда его поражение... или гибель неизбежны...
       А Вы, мессир, ещё совсем не спали! -  ответил ему молодой рыцарь.
 
  Лоэнгрин медленно поднялся и окинул глазами лагерь... Все, кроме часовых,   давно спали.

   - А кто твой отец? - спросил он юношу, проявившего о нём такую  неожиданную заботу.
   - Барон фон Ланверт. - ответил молодой воин.
   - А ты?..
   - Эварист.
   - Это твой первый поход?
   - Да, мессир!
   - Иди спать, Эварист!.. Отца нужно слушать! 
   - Да, ...мессир! - ответил парень и повернувшись, быстро пошёл к горевшему в отдалении костру.
 Это был тот самый юноша, что был готов принять вызов самого Тельрамунда, чтобы вступиться за молодую герцогиню.
Но Лоэнгрин этого не знал. Тогда он просто с интересом посмотрел вслед тому, кого позднее, заприметив и в сражениях, уверенно назовёт своей "правой рукой".

 
   ....Ночь уже была на исходе... Небо медленно начинало светлеть...
Лоэнгрин по- прежнему сидел, обернувшись в свой плащ... Отдавать время сну на этот раз ему совсем не хотелось...
Он всё ещё напряженно думал о чём-то и потому не сразу заметил под одеждой первые засветки его агата... Но  крест настойчиво призывал своего обладателя.
И вот вещий камень снова лежал на его ладони, давая вспышку за вспышкой...
Лоэнгрин вгляделся в возникшее на нём изображение...
Всё обозримое пространство было охвачено языками пламени... И где-то между ними Лоэнгрин различил, сидящего с туго стянутыми верёвкой руками мальчика, отчаянно пытавшегося перерезать свои путы  хаусвером, который он держал между колен. Мальчик очень спешил, и нож всё время выскальзывал и падал на земляной пол.
  А ребёнок плакал и кашлял от дыма...И было видно, как он быстро слабел...
   - Не трать сил! Только прижми лезвие плотнее к верёвке! И так мы поможем друг другу! -  обратился к мальчику Лоэнгрин, невероятным усилием сконцентрировав на изображении всю силу своей мысли. Он понял, что был услышал, по тому как напрягся мальчишка и на миг поднял на него свои блестевшие голубые глаза...
Но сделал - всё в точности, как ему велели...
  В его глазах отразилось изумление, когда верёвка внезапно упала без всех его усилий... Он снова закашлялся... Но его руки теперь были свободны...
От заполнившего пространство дыма,  изображение сделалось едва читаемым...
   - Теперь уходи!.. Быстро!.. Под землю!.. Ты должен знать!..  -  не сводил глаз с мальчика Лоэнгрин. И он ещё смог сквозь дымную завесу различить, как тот, повинуясь его слову,  вскочил на ноги и метнулся сквозь пламя куда-то в самый угол... Там  тоже  всё уже полыхало... Но мальчик рванул на себя деревянную крышку и проворно юркнул в открывшийся лаз. Едва он успел сделать это, как сверху обрушилась горящая крыша...
    - Успел... - сказал Лоэнгрин, переводя дух и стирая с лица, выступившую от напряжения испарину... - Ушёл!
 Но думать о том, кто был этот мальчик и почему оказался связан, - долго не пришлось...
Рог дозорного уже трубил тревогу... И весь лагерь мгновенно ожил, готовясь к схватке с приближавшимся венгерским отрядом.



Время спустя...


      - Холодно... -  сказала Эльза, кутаясь в свой пелиссон, одетый поверх  длинной, почти до самого пола,  нежно- золотистой туники.
...Но даже он, сшитый  из двухслойной льняной ткани, проложенной внутри  слоем  меха,  не приносил  тепла...
...И  вся эта мягкая уютность -  её не согревала...

 И Эльза отложив в сторону своё рукоделие,  медленно поднялась из глубокого кресла...
   
  Лоэнгрин сидел на углу широкой кровати и перелистывал плотные пергаментные страницы, взятой из библиотеки старого герцога книги.
При этих словах он повернулся к Эльзе и внимательно посмотрел на жену... Сам он был в одной тунике из тонкого синего шёлка,  до колен прикрывавшей такие же тонкие шёлковые шоссы. Но он совсем не ощущал  холода...
     - Хочешь, я велю сегодня разжечь камины пораньше?.. - с беспокойством спросил он у Эльзы.
  Но она отрицательно покачала головой и посмотрела на мужа с невыразимой  грустью...
   - Нет,  не нужно... Пусть всё будет ...как всегда, ... и идёт своим чередом...
     Я думаю,  - ...это другое... Это совсем иной холод... ... И никакие камины в том не помогут!.. -  с внезапным отчаянием в голосе прибавила она,
а потом, точно вновь  на что-то решившись, подошла к Лоэнгрину  и положила ладони ему на плечи... - Скажи, Лоэн, что с нами не так?..
      Почему мы не можем быть счастливы вместе?..
      Почему,  цйолестис олор?!  Лебедь небесный, скажи мне!.. Ты ведь знаешь!!!... И я тоже хочу это знать!...
      Год минул,  - как ты рядом... Но тебя нет!.. Что ж за мука-то  такая?!... И за что нам всё это?!..
 Лоэнгрин снял  с плеч её руки и медленно поднялся.
    - Ты вновь ОБ ЭТОМ?..  - спросил он, не отпуская её ладоней...  И посмотрев на Эльзу так,  точно и в самом деле преодолевал какую-то тяжкую муку, - осторожно
прижал её к себе.
    - Вот несчастье... - тихо сказал он, скорее не ей, а себе самому...
    - Я не несчастье!.. Но и НЕ счастье!..  ...А вот ты - счастье!.. Жаль, что не моё!.. - горестно произнесла она, теперь щекой ощущая тепло его груди, но слыша,
  как спокойно и ровно бьётся его сердце...
    - Но чьё же тогда?.. Чьё же ещё?.. - удивился он.
    - Я не знаю... Но я не чувствую, что - моё... В глазах - тепло невозможное, а руки... как неживые... Краткая нежность и эта ужасающая холодная отстранённость...
      Что это, Лоэн?.. Почему так?..
    - Не знаю... Но может это так и есть?.. У всех?..
    - ... Нет, не у всех... Не у всех!.. Я знаю это наверняка. У отца с матерью всё было не так... А совсем иначе... Знаешь... Я много думала об этом...
      Отец всегда учил, что женщине важно уметь думать, а не только слепо полагаться на мужчину... Так вот, что мне кажется, Лоэн...
      Есть люди, которые невозможно боятся чувств... Они бояться и приблизиться к ним, не говоря уже о том,  чтобы  полить этот росток!..
      Даже, если чувствуют, что из него может вырасти прекрасный цветок, то всё равно не могут не думать о том, что может вырасти и что-то ужасное!..
      А он ждёт... и не дожидается!!... И просто погибает!.. - Эльза умолкла.
   - А если это ... не люди?.. Если они просто ...не могут любить?!... Любить - ...как люди! - теперь  уже с непередаваемым отчаянием посмотрел на Эльзу  Лоэнгрин.
   - Любить могут все! Потому что любовь  - это ВСЁ! Всё происходит из-за любви и ради любви... А когда она замирает, то ничего не происходит...
     Сама жизнь останавливается и застывает!  Разве ты этого не знаешь?!...
 
Эльза ещё изо всех сил пыталась держаться, но внутри всё настолько бушевало и куда-то рвалось, что сдержать этот натиск было уже невозможно.
   - ... Если бы ты только знал, Лоэн, ...тезаурус меус, как порой хочется просто кричать... Луне, звёздам, всему этому безмолвному небу: - Да, помогите же!..
     А потом обернуться к тебе ... и сказать то же самое: Сокровище моё! Да помоги же!.. Сделай же что-нибудь!! ...Ты же можешь!.. Ты - светлый!..
     Таких больше нет! Нет ... и не будет!!... Потому и люблю! Сама!..  Очень...И хочу только отдать свою любовь!.. Всю!..
     Если не можешь дать своей, не можешь ответить  - позволь себе хотя бы взять то, что есть во мне!... Я же тону в этом чувстве!.. Бессильно и безнадёжно...
     Ну, какое же сердце всё это выдержит?!...
   
   ...А  Лоэнгрин и теперь не дрогнул... Но он  понял её...  Не поддался мольбе - поверил:  уже до самого крайнего края,  если он только вообще мог быть... у бесконечности...
...И не сделал  при том  никаких усилий...
Он не сдался, но ощутил, что ему и самому есть, что отдать. И просто принял её  как частицу себя самого. ...А вот слова отца  он  забыл... И надолго...