Страница вторая. За окном

Мэри сидела в своей комнате и смотрела на картину, что висела на серой стене. Художник изобразил двух младенцев, что, лежа на грязной простыне, тянулись жирными руками к куску сырого мяса. Картина завораживала Мэри, вбирала в себя все ее мысли и внимание. Младенцы были ужасно жирными, их глупые глаза были до того отвратительны, что юная наркоманка не уставала восхищаться мастерством художника, изобразившего столь мерзостное действо.
Мэри было девятнадцать. За спиной ее было девять классов средней школы, три года работы проституткой, побег из дома, два аборта и шесть месяцев регулярного употребления наркотических веществ. Она давно уже перестала быть той маленькой Мэри, что когда-то пошла в новом чистом платьице в первый класс. Сейчас она была худа и пуста. Блеклые глаза смотрели безмолвной тоской в одну точку, сальные волосы слиплись и свисали вниз грязными прядями.
Тонкая кожа просвечивала синие переплетения тонких вен этой тонкой когда-то девушки. Сейчас все потеряло свой смысл.
Она спала на полу вот уже три месяца – пришлось продать всю мебель. Единственным предметом в комнате была картина с младенцами, занимавшая половину стены напротив окна. Старые серые обои, начинавшие гнить по углам, покрывали собой не только стены, но и потолок, и даже пол тесной комнатушки, служившей прижизненным склепом юной покойнице. Дверь была деревянная, гнилая и громкая. Она омерзительно скрипела при малейшем движении, поэтому Мэри предпочитала не прикасаться к ней.
Она жила на двадцать шестом этаже высотного здания. Гигантская серая клетка. Огромная кладовая неумных животных, заживо погибших людей и бесконечной внутренней пустоты. Дом номер шестьдесят семь по улице номер двадцать четыре. И никаких имен – только пустые холодные цифры.
Она практически не ела. Она практически не пила. Она ничего не делала. Она гнила заживо – неведомая пока что ей болезнь пожирала ее органы изнутри. Она вдыхала затхлый воздух – окно всегда было закрыто. Она смотрела в пустоту. Она смотрела на младенцев и мясо. Это была вся ее жизнь.
Зачем она, жизнь? Ведь все заранее обречено на провал: у каждой медали всегда есть две стороны, и даже если тебе повезет раз-другой – в итоге ты будешь накрыт волной, и захлебнешься, будучи не в силах противостоять.
В чем смысл? Где чертова справедливость? Стены давят, сжимаясь, на клетки головного мозга. Места все меньше, но это никого не интересует. Потоки людей в серых рубашках не замечают ее – они даже не знают о ней, занятые своими чертовски важными проблемами повседневности. Девятнадцать лет – и за что ей это? За что – этот город, за что – эти люди? За что – младенцы с их гниющим мясом на стене?..
Несколькими днями раньше, Мэри начала слышать голоса. Где они были – снаружи, или внутри ее медленно седеющей головы, - ее не волновало. Они разговаривали с ней. Это были единственные ее собеседники, друзья, враги. Это были единственные разговаривающие с ней… люди? Она не знала, кто они, хоть затуманенный разум и подсказывал, что это – шизофрения.
- Зачем тебе все это? – явно мужской голос, такой «бархатный» баритон. Крайне приятный, между прочим.
- Я… я не знаю…
Голоса редко спрашивали что-нибудь другое. В основном они рассказывали. Они рассказывали ей о людях за окном, о повседневной бесконечности-беспредельности. Они говорили о жизни, о смерти. Они придумывали другие варианты развития событий в ее, Мэри, жизни. Они шутили, смеялись, грустили, плакали, кричали на нее и друг на друга. Но внезапно они смолкли. Смолкли – и ее мир опять погрузился в полнейшую тишину.
…А действительно – зачем? Зачем ей всё это? Господи, как же она устала…. Усталость, которая никогда не обретет покой. Зачем это все? Серые стены, боль, постоянная боль внутри… Голоса. Даже им она уже не нужна….
***
Впервые за чертову тучу времени Мэри открыла дверь. Нож. Ей нужен нож.
За дверью был коридор с низким потолком и тусклым желтым светом. По бокам тянулись бесконечные ряды дверей. Закрытых. Старых. Обитых трескающимся дерматином, грязных, пыльных дверей. Под ногами была старая же бежевая плитка.
Мэри сделала несколько шагов – боль, вдруг раздавшаяся в ногах, пронзительным эхом отдалась по всему телу. Ее согнуло пополам. За что?... Собрав силы, Мэри все же распрямилась и пошла.
Постучав в первую дверь, и не дождавшись ответа, она подошла к следующей. Здесь ее ждал успех. Открыл толстый мужчина в трусах и белой, пропахшей многодневным потом, майке, из-под которой свисал огромный волосатый живот. Мужчина явно был пьян.
- Здравствуйте. У вас не будет ножа? Одолжить на пару минут… - Мэри не узнала свой голос. Она помнила его… не таким. Не таким сиплым. Не таким низким. Не таким слабым.
- Ножа? – мужчина отрыгнул. – Будет нож, будет. Будет, - опять отрыжка. - Зайдешь? – он явно косился на ее худую фигуру, примеряясь к забежавшей так вовремя малолетке.
- Нет, пожалуйста… Вынесите, если можно….
Надежды мужской особи явно обламывались. Мысленно плюнув, он скрылся в темноте квартиры. На Мэри пахнуло затхлым воздухом.
Через несколько минут она была уже у себя в комнате, захлопнув дверь, с большим кухонным ножом в руках.
Она, наверное, была счастлива. Впервые за последние месяцы-годы в ней промелькнуло какое-то подобие радости. Она была готова изменить свою жизнь. Кардинальный поворот. Ее глаза светились.
***
Женя познакомилась с Сашей в начале марта. Все было завалено сугробами, и она, не заметив, поскользнулась на льду. Подняв глаза, она увидела протянутую ей руку. Незнакомо-красивый юноша смотрел на нее и улыбался.
Нужно ли говорить, что любовь, секс и прочие-разные не замедлили себя ждать.
И вот сейчас они вдвоем сидели на скамейке возле высотного здания. Целовались. Было уже тепло – она была в своем летнем сарафане, он – в рубашке и шортах.
Поцелуй длился уже несколько минут, как вдруг Женя почувствовала, что на ее лицо что-то упало и медленно теперь растекается. Саша, отодвинувшись, закричал.
Все лицо было залито кровью с какими-то в ней комочками. А сверху все капало и капало.
Пролетев полтора этажа вниз, у стенки дома раскачивалась девушка. Там, наверху. Из ее живота потоком текла кровь – живот был разрезан и как-то необычно пуст. Шея же девушки была обмотана… кишками. Не выдержав ее веса, через несколько секунд они разорвались, обрушив ее тщедушное тельце прямо на скамейку, где только что сидели влюбленные. С влажным хрустом оно разлетелось, превратившись наконец в жуткую кашу из мяса и крови. Хэппи энд.