Кукольник. маленькая повесть

Александр Шустиков

КУКОЛЬНИК
Маленькая повесть.
Здесь, наряду с конкретными героями, присутствуют и выдуманные персонажи. Но, большая часть героев «играет» под своими реальными именами. Будем считать, что это документальная повесть с элементами авторского вымысла…
АВТОР.

 ЭПИЗОД ПЕРВЫЙ.
                Оббитые  серым дерматином  входные  двери. Небольшая металлическая пластинка с надписью: «Театр  Кукол. Служебный вход».
За дверью маленький тёмный тамбурок, ещё одна дверь. И длинный узкий коридор со сводчатым потолком упирается в следующую дверь. Слева ещё одна дверь. Вдоль стен, напротив друг друга, стоят театральные откидные стулья. Рядом железная урна. Две небольших лампочки под потолком едва освещают весь этот коридор. На одном из стульев дремлет невысокого роста мужичёк в синем рабочем халате.
Я топчусь посередине коридора, предполагая, что мне надо войти в боковую дверь. Но страшно…  Первый раз в жизни я пришёл в профессиональный  театр со служебного входа. И не просто полюбопытствовать, а попытаться устроиться на работу. Да, я решил «уйти» в Искусство…
Внезапно тишину коридорного полумрака разбивает шум открывающийся боковой двери. И в коридор  выбегает женщина с короткими завитыми волосами, в очках и тоже в синем рабочем халате. Её взгляд скользит по моей фигуре, затем останавливается на дремлющем мужичке…
- Алик! – кричит женщина. – Что ты делаешь, паразит!... Почему декорации «поросят» не выгружены из автобуса?!... Завтра с утра на выездной, а их ещё ремонтировать надо!... Бегом, я сказала!...
Мужичёк подпрыгивает над стулом, молча натягивает на голову кепку и, быстро протиснувшись между женщиной и стеной, исчезает за входной дверью.
Женщина смотрит ему вслед, ещё раз произносит: «паразит», и тут замечает меня…
- Здравствуйте, молодой человек… Вы к кому?
- Мне нужен директор театра… Или режиссёр, - добавляю я.
- Николай Григорьевич – в Управлении, а  Валерий Николаевич – в отъезде…  А вы по какому вопросу?
- Насчёт устройства на работу.
- А, тогда это  ко мне, - облегчённо и  обрадовано говорит женщина. – Вы хотите звукооператором? Или рабочим сцены? И бутафор бы нам нужен…
- Да, вообще-то, я хотел на актёрскую должность, - отвечаю я, обрывая радость  женщины.
- А-а, - теперь уже разочарованно тянет женщина, - на актёрскую…
Она внимательно разглядывает меня и говорит: - Тогда, ждите… Николай Григорьевич вскоре будет.
Она ещё раз окидывает меня оценивающим взглядом и уходит в боковую дверь…
Я опять остаюсь один в этом полутёмном коридоре…
В томительном ожидании проходит где-то около получаса.
По коридору никто не проходит, за боковой дверью иногда слышны  неторопливые голоса, а за торцовой – приглушённый смех, музыка, выкрики…
Но вот за торцевой дверью раздаётся шум множество шагов, дверь стремительно распахивается и в коридор вываливается шумная ватага. Я поспешно встаю со стула, отступаю вдоль стены. Четверо  актёров (я понимаю это – в зале идёт репетиция) рассаживаются по стульям, достают сигареты, прикуривают.
Высокий, худощавый актёр с интеллигентными  чертами лица и слегка высокомерным взглядом, не стесняясь меня, как постороннего  человека, говорит:
-  Вот ты говоришь, Галя, что Коля был хорошим актёром… Да каким хорошим?...  У него ни одной ведущей роли не было… Да и любил бы он сцену, так не променял бы её на директорское кресло… Да и директор-то он: не «ах».
- Да ладно, Серёжа, - небрежно машет рукой Галя  - молодая  полноватая женщина с длинными белокурыми волосами, лежащими на округлых плечах цветастой блузки. – Не защищаю я его. Был – так был. Хороший, плохой: какая разница. Мне он не мешал… Главное: чтобы  сейчас в мои дела не лез. Чего ты к нему прицепился: зависть гложет?
- К директорскому месту? – брезгливо переспрашивает тот, кого назвали Сергеем. – Что я: с дуба упал?
- Да не директорское место тебя волнует, Серёжа, -  с усмешкой смотрит на него Галя. – Тебя слава волнует. Ты же лидером хочешь быть. Так?
- И что в этом плохого? – с укоризной смотрит на женщину Сергей. – Лидером хочет быть каждый. Каждый хочет быть на виду. Вспомни поговорку: «на миру и смерть красна»…
- Да ладно вам, - примирительно произносит молодой парень – черноволосый, с невыразительными чертами лица. – Нашли тему… Лучше скажите: что, Валера серьёзно решил  «Декамерона»  ставить?
- Да, - уверенно отвечает Галя. И смеётся: - Тут как-то на днях говорит мне, Верке и Людке Рудной: «Покажите ваши ноги выше колен. Для будущего спектакля надо». А Верка ему: «Как выше колен, Валерий Николаевич?» Он: «До  трусиков, значит». Верка аж краской залилась от смущения.
- Ну и как? – улыбается Серёжа. – Какие у Верки трусики?
- Пошляк, - с улыбкой тянет Галя.
- А у тебя какие? – хохочет актёр, спросивший про «Декамерона».
- На, смотри, - Галя встаёт со стула и задирает подол юбки чуть ли не до талии, демонстрируя всем полноватые бёдра и сиреневые трусы. – Нравятся? – И смотрит в мою сторону. Я смущённо опускаю взгляд, а троица весело смеётся. Молчит только четвёртый…
- Ладно, пошли, - Сергей  встаёт со стула. – Работать пора.
Все четверо поднимаются, гасят окурки и исчезают за створками дверей. А из боковых дверей выходит опять та же женщина в рабочем халате, проходит мимо меня и уходит в торцовую дверь. И в коридоре вновь наступает безлюдье.
Проходит ещё полчаса. И вот открывается входная дверь. В коридор входит высокий мужчина в демисезонном сером пальто, такого же цвета шляпе, с чёрным «дипломатом» в руке. Проходит до боковых дверей, берётся за ручку и смотрит на меня.
-  Вы ко мне?
- Мне нужен директор, - отвечаю я.
- Тогда: заходите. Директор – это я.
Я иду вслед за директором и попадаю в небольшую комнату с тремя конторскими столами. Два места пустуют, а за третьим столом у окна сидит пожилая женщина. На её столе лежат стопки бумаги, счёты, стоит арифмометр. «Бухгалтер», - понимаю я.
Рядом небольшая комнатка: два, обычных, конторских стола, также, напротив друг друга, небольшой платяной шкаф, журнальный столик. На нём лежат две куклы: мышь и кот…
- Присаживайтесь, - говорит Николай Григорьевич, указывая мне на одиноко стоящий стул. Сам снимает пальто, шляпу, размещает  это всё в платяном шкафу и садится за один из столов. – Я слушаю вас…
- Я хотел бы работать в вашем театре, - говорю я.
- Вы кто? – Николай Григорьевич смотрит мне прямо в глаза.
- Я – Александр Александрович. Два года занимался в студии Панова… Решил работать в искусстве…
- И кем бы вы хотели работать в нашем театре?
- Актёром.
- У вас есть образование?
- Нет. Только десять классов. Но я считаю, что я смогу.
- Наша профессия очень трудна, - с маленьким сожалением в голосе говорит Николай Григорьевич. – Это только на первый взгляд – она кажется простой…
- Но я два года занимался в студии Панова. И, как говорит Виктор Петрович  –  неплохо.
- Конечно, Панов хороший режиссёр и руководитель… Но, поймите, Александр Александрович, здесь – профессиональный театр. Люди по несколько лет учатся, чтобы выйти на сцену… Тем более: наш театр, на данный момент, укомплектован актёрским составом… К сожалению, ничем не могу помочь, - с напускным сожалением он смотрит на меня..
Я молчу. Да и, вообще, наивно было бы рассчитывать, что я, вот  так просто,  стану  актёром этого театра.
- Что вы ещё умеете? – спрашивает Николай Григорьевич.
- Я – электромонтажник. Работал, до армии, в кинотеатре киномехаником.
- Технический, значит, человек, - с ноткой удовлетворения проговаривает Николай Григорьевич. – У меня для вас есть предложение: у нас недавно уволился человек и у нас есть вакантное место звукооператора. Согласны на эту должность?
- А что надо делать?
- Озвучивать спектакли. То есть: сидеть за магнитофоном и включать в нужный момент музыкальные фрагменты… Только это я могу вам предложить на данный момент. Согласны?
Я несколько мгновений сижу в раздумье. Но директор меня не торопит с ответом. Видимо, у них, на самом деле, трудности с техническими кадрами.
Но я же хотел работать в театре.
- Я согласен, - отвечаю я, надеясь, что в будущем, всё равно, пробьюсь в актёры. Ну, хочу я быть на сцене!...
- Вот и прекрасно, - Николай Григорьевич удовлетворённо поднимается из-за стола, приоткрывает дверь в «бухгалтерскую» комнату, как обозвал я это помещение,  и кричит: - Нина Ивановна, зайдите ко мне!
В кабинет входит та самая женщина в рабочем халате. Останавливается на пороге и спрашивает: - Чего, Коля, звал?
- Гкх, - крякает Николай Григорьевич от такой фамильярности. – Нина Ивановна, вот человек, который будет у нас работать вместо Денисова Вити… Познакомьте товарища с оборудованием, выдайте спецодежду… И объясните товарищу распорядок дня… Кстати, Александр Александрович. – обращается он ко мне, - вы не желали бы ещё подработать и рабочим сцены? Лишние деньги не помешают.
- А это что? – спрашиваю я, хотя догадываюсь: «что это».
- Устанавливать декорации, помогать грузить ящики с реквизитом во время выездных спектаклей…
- Я согласен, - перебиваю я его, понимая, что стыдно будет сидеть на «выездных» «сиднем», когда другие таскают ящики.
- Вот и отлично, - Николай Григорьевич удовлетворён. – С завтрашнего дня приходите, приносите документы на оформление и приступайте к работе…  До свиданья.
- До свиданья, - я выхожу из кабинета следом за Ниной Ивановной…

Из  меня не получился профессиональный актёр. Но и сейчас, когда прошло  много лет, я убеждён: кто прикоснулся к ИСКУССТВУ, но по каким-либо причинам ушёл с этой дороги,  часто и сильно грустит о времени, проведённом на этом пути…
………………………………………………………………………………………………………….


ЭПИЗОД ВТОРОЙ
                На следующий день, с девяти утра, я разбираюсь в доверенной мне аппаратуре – двух магнитофонах, усилителе, звуковых колонках, микшерах, микрофонах и тому подобному… Не знаю, кто был этот Витя Денисов, но «бардак» с аппаратурой – отменный.
Через два часа моего «разбирательства» на пороге «звуковой рубки» нарисовывается прекрасная девичья темноволосая фигурка. В меру полненькая. В синих джинсах и синем свитерке.
- Здравствуйте. Вы – наш новый звукооператор? – И не дожидаясь ответа, продолжает: - Я – Вера Юрьевна Константинова. Николай Григорьевич просил меня ввести вас в спектакль «Три поросёнка».
- Сейчас? – глупо интересуюсь я, рассматривая эту девушку, которая начинает мне с каждым мгновеньем нравиться  всё сильнее и сильнее. Да – она  в моём вкусе. Она – прекрасна.
Девушка, чувствуя мой раздевающий взгляд, чуть розовеет в лице, но отвечает принудительно строго: - Да. Через час у меня репетиция нового спектакля. Так что: идёмте.
Я иду за Верой Юрьевной  на маленькую сцену театра, где разложены к очередной репетиции куклы, изображающие поросят. Вера Юрьевна достаёт с небольшой полки две папки с листами пьесы. Один протягивает мне.
- Открывайте и помечайте, - говорит она, протягивая мне, заодно, и карандаш. – Итак: - она ждёт пока я устроюсь за небольшим журнальным столиком и открою папку, - в самом начале, ещё до выхода актёров и до открытия занавеса, по команде помощника режиссёра вы включаете первый «кусок»… На фонограмме все «куски» отмечены на «ракордах»… И микшируете его в момент когда на сцене появляются два  поросёнка и поют свою песенку… Поняли вы меня?
- Да, - отвечаю я, помечая  указанное место и, заодно, вслушиваясь в приятный голос девушки.
Мы продолжаем нашу работу. И так хочется, чтобы эта «работа» продолжалась вечно. Но…
В мой уютный мир вторгается молодой высокий парень. Разлохмаченный, весёлый, неугомонный…
- Верка! – кричит он с порога. – Давай, торопись! А то народу много наберётся…  Людмила уже готова. Ждёт… Давай, давай. Торопись, - спешит он разбить мой мир маленького счастья.
- Всё. Иду, - отвечает Вера Юрьевна и поворачивается ко мне. – Вы всё поняли, Александр Александрович?... Завтра придите часам к девяти. У меня будет с полчаса времени и мы с вами ещё раз «прогоним» музыку. Хорошо?
- Да, да, – поспешно киваю я.
Неугомонный парень и Вера  исчезают за дверью, уходя по своим актёрским симпатиям. Я на какой-то момент остаюсь один, но в комнату входит Альберт – рабочий сцены, которого вчера Нина Ивановна «костила» за непослушание…
- Привет, - здоровается он прямо с порога. – Меня Ивановна послала. Просила тебя помочь машину разгрузить: хозвещи новые привезли… Тебя как зовут?
- Сашей.
- А я – Алик. Или Альберт… Одевайся, пошли.
Вторые полдня проходят в разных хозяйственных делах: разгрузка машины, наведение конечного порядка в «радиорубке», просмотр и прослушивание фонограммы «поросят». И к концу моего первого рабочего дня  опять заходит Альберт.
- Слушай, Саня, ты вино пьёшь?
- Ну, - утвердительно киваю я.
- Может, сообразим «пузырёк»?... У меня рублик есть…  Добавь копеек тридцать. Я сбегаю, возьму «тринадцатого».
- А как начальство на это посмотрит? – Начинать трудовую деятельность на новом месте с неприятностей не хочется.
- Да разошлись все уже. Только Галька – техничка осталась. Но она: свой человек… Да хоть поможешь кукол сложить: завтра выездной с «поросятами».
- Ладно, уговорил, - я роюсь в карманах, выуживаю «полтинник».
- Я быстро, - радостно восклицает Альберт и убегает в «лавку»…
Мы сидим в моей «радиорубке»…
- Ну, и как тут работается? – интересуюсь я у Альберта, после того, как мы пропустили  по «дозе».
- Да так, – неопределённо кривит губы Альберт. – Гастроли только «достают». Зимой ещё ничего – недели две. А летом: не меньше месяца. До чего надоедает смотреть на эти актёрские рожи… Они, хоть и артисты, а и хорошие сволочи. Не все, конечно. Есть и нормальные… Вот Вера… Хорошая девчонка. Добрая, понимающая… Никогда не выдаст… Лёшка Бурачевский – понимающий парень. Весёлый… Людка Рудная – тоже девчонка нормальная. Владимир  Макаров – свой человек. Нормальный. До получки «трёшки» никогда не пожалеет. Андрианович – тихий, сам по себе. Поворчит иногда, а так… В общем, нормальный… Да и первая бригада, где Вера бригадиром, нормальная подобралась… Вот во второй… Там совсем другое… Серёжа  - бригадир. Он хоть и молод, но гонору хватает. Андрюха Щукин…
- Этого я знаю, - вставляю я реплику. – Он у Панова в студии начинал.
- Ну, понял… Галя Мохова тоже не слишком приятная для меня, но у неё гонора поменьше... Валерия Модестовна скоро на пенсию уйдёт…  Вот Элеонора… Ну это дура набитая… вредная, с гонором, а таланта никакого. Не знаю, чего её Валера держит. Может только потому, что не тронь – не воняет… Но, главное: с Серёжей  не откровенничай. Они с Колей – директором друзья.
- А что: директор - бывший  актёр.
- Ну… Во второй бригаде работал. А потом, когда Грета Дмитриевна на пенсию вышла, его назначили директором. А Серёжа  часто с Колей уединяется… Меня два раза «заложил». В результате: Коля меня квартальной премии лишил.
- А режиссёр? – интересуюсь я личностью главного режиссёра.
- Валера? – Альберт задумчиво скребёт подбородок. – Он недавно пришёл. Считай, что «Мыцык» его первый спектакль. Но, кажется, мужик нормальный. Поживём – увидим…
В «рубку» заглядывает Галина – техничка.
- Всё, - решительно говорит она, - закругляйтесь… Пять минут даю. Пора на «сигнализацию» ставить.
- Галя, мы ещё немного, - просит Альберт.
- Я сказала: всё! – Галя поворачивается и уходит.
- Ну, давай, - я поднимаю последний стакан. – Да и мне домой пора.
- Ты женат? – спрашивает Альберт.
- Угу, - бормочу я между глотками вина.
- Саня, - потупившись, говорит Альберт, - одолжи «рублик». Я с получки обязательно отдам.
Я достаю хрустящую бумажку.
- Спасибо, - возбуждённо-радостно благодарит Альберт. – Так, может, продолжим? – предлагает он.
- Нет, я не буду больше.
- Ну, тогда я побежал. До завтра, - Альберт быстро уходит. Через пару минут и я выхожу из дверей театра. Первый рабочий день на новом месте закончен.
…………………………………………………………………………………………………………..


ЭПИЗОД ТРЕТИЙ.
                Две недели проходит в освоении новой должности. Ни с кем из коллектива особо не схожусь, если только не считать Альберта и водителя  театрального  автобуса Николая Шиняева.
И вот первый самостоятельный выезд. И не куда-нибудь на «выездной», а в соседний  город, на двухнедельные гастроли.
Едем с новым спектаклем. В нём участвуют всего трое исполнителей. И даже не из одной бригады, а «сборка», как выразился Валера – режиссёр. Актёры, конечно, не совсем довольны, но режиссёру виднее…
Итак: из первой бригады едет Владимир Андрианович. Из второй – Элеонора  Феликсовна и Валерия Модестовна Полетаева.
За две недели работы я начинаю узнавать коллектив глубже. Владимир, или, как его кличут, «Андрианыч» - флегма и педант. До маразма обожает чистоту. Элеонора. И в самом деле «тупит» до невозможности, но гонору – не мерено.  Нравится Валерия Модестовна. Чувствуется актёрская жилка. Скорее всего, она из театральной семьи. Спокойная, неторопливая, дисциплинированная. Очень уважительно относится ко всем, не отличая директора от завхоза или рабочего. Но ей скоро на пенсию. «Конечно, - как-то обмолвилась она, - если бы работать только на «стационаре», то да – поработала бы. Но «выездные», да и гастроли – тяжеловато становится»…
Грузимся очень рано: так как первый спектакль назначен уже на три часа дня. Декораций и ящиков немного, поэтому управляемся быстро. Садимся перекурить, в ожидании актёров.
- Разбудят «ни свет, ни заря», - ворчит Николай, выуживая из пачки Альберта сигарету. У него и своя пачка лежит в «бордачке», но любит он иногда  пожить за чужой счёт. Альберт недоволен, но молчит, так как Николай часто выручает Алика «рубликом».
- А чего ночью-то делал? – с подколом спрашивает Альберт. –  Или у стенки спал?
- Водку пил до полуночи, - признаётся Николай. – Опохмелиться бы надо, да вот…  дела не дают. Придётся до вечера ждать.
- А у тебя есть? – с большой надеждой в голосе, любопытствует Альберт. Видимо, у него тоже головка «бо-бо».
- Есть, -  шутливо -  надменно отвечает Николай. – Бутылка портвейна под сиденьем.
- Так может: нальёшь? – ещё с большой надеждой, любопытствует Альберт.
- Пошли, - Николай встаёт и идёт к автобусу. Альберт стремительно следует за ним. Я иду за ними. Забираемся в салон. Николай достаёт начатую бутылку  «тринадцатого», наливает полстакана. Альберт быстро выпивает. Николай поворачивается ко мне: - Будешь?
Я отрицательно мотаю головой. Первый выезд. Чёрт знает, как на это посмотрят остальные из нынешней команды.
Альберт выпрашивает ещё полстакана. И в момент его уничтожения в салон неожиданно входит Галя Титова – кассир театра и первый помощник (единственный) главного администратора.
- Утро начинается с портвейна, - укоризненно говорит она и продолжает. – Альберт. Ты дождёшься, что Григорьевич вытурит тебя из театра. До вечера подождать нельзя?
- Да что ты, Галина Сергеевна, - оправдывается Альберт. – Только сто грамм. И всё.
- А тебе не стыдно? – Галя укоряет Николая. – Могли бы и до вечера подождать.
- Да ладно, Галина, - отмахивается Николай. Он может себе позволить  такую снисходительность, так как – я уже знаю – Николай и Галина состоят в интимной близости.
- Ладно, - прекращает Галя эту тему. – Далеко не разбегайтесь. Скоро едем.
Она уходит в театр за бумагами, билетами, договорами.
На горизонте «проявляется» актёрский состав. Вначале Валерия Модестовна. И сразу же дисциплинированно занимает место в автобусе. Затем приходит Андрианыч. Также чинно садится на своё место. Надо заметить, что у актёров места в автобусе «забронированы» - каждый садится на своё. И не дай бог занять данное место в данный момент – появится недовольство. А ранить актёров перед спектаклем запрещено. (В начале своей рабочей деятельности такое негласное правило я посчитал прихотью, но в последствии понял: актёры на сцене работают коллективно. И не все обладают достаточной волей, чтобы суметь настроиться перед спектаклем в нужное русло. А от плохой работы одного, зависит успех всего спектакля.)
 Последней появляется Элеонора с девочкой лет десяти.
- Иди, садись Вика, - торопливо и обеспокоенно говорит Элеонора. – Вот туда: к окошку. – И тут же объясняет остальным. – Дочку не с кем оставить. Пришлось взять с собой… Когда едем? А Галя где? Она, ведь, едет администратором?
На её вопросы никто не отвечает: все, видимо, уже привыкли к характеру Элеоноры Феликсовны.
Из дверей театра выходит Галя. Поднимается в салон. Видит девочку. Спрашивает: - Девочка, ты с нами едешь?
- Да, да, да, - мгновенно реагирует Элеонора. – Это моя дочь. Она со мной. Николай Григорьевич разрешил.
- Но места в гостинице заказаны только для нас. И где она будет спать?
- Со мной. Мы поместимся на одной кровати. Ничего страшного.
- Как на это администратор гостиницы ещё посмотрит, - недовольно сетует Галя.
- Ничего, договоримся, - «успокаивает» её Элеонора.
- Ладно, Коля, поехали,  - Галя усаживается рядом с Альбертом.
Я Галю  понимаю: кому нужны лишние проблемы?
Автобус  трогается с места, выруливает со двора. Ну, вперёд…
В салоне тишина, нарушаемая только мягким урчанием мотора. Андрианыч дремлет, тихо посапывает Альберт. Галя шуршит бумагами, Валерия Модестовна, не отрываясь, смотрит в окно. Элеонора, прижав к себе дочь, что-то тихо шепчет ей.
«Тяжёлая у неё, видимо, жизнь, - размышляю я. – Одна, без мужа. Любовника, скорее всего, нет. Маленькая актёрская зарплата. М-да».

… Валерия Модестовна, в синем платье до полу с отложным белым большим воротником, выходит на авансцену. В её руках маленький томик стихов. Она, не спеша, встаёт в величественную позу, открывает книгу и читает…
Не помню: стихи какого поэта читала тогда Валерия Модестовна. Помню одну строку: «Актёры, правьте ремесло…»…  Ну да, некоторым актёрам как раз ремесла бы поменьше. Но не мне судить: я – обыкновенный «технарь»..
Я сижу за магнитофоном за второй кулисой и мне одновременно видна и Валерия  в гордой позе, и Элеонора, которая склонилась к ширме и быстро пишет «пастиком» свои реплики на материи ширмы, и Андрианыч, сидящий на стуле и держащий на коленях куклу кота. Вся его поза говорит о том, что ему всё это надоело и скорее бы отговорить свой текст, отработать свои «куски» и вернуться в гостиницу: на отдых…
Валерия заканчивает читать стихи, закрывает книгу и поворачивается к ширме, над которой, по пьесе, уже должна быть кукла мышки, но Элеонора со своей «писаниной» задерживается и Валерия Модестовна, несколько мгновений, недоумённо ждёт, но потом, спасая положение, говорит: - Как хорошо у меня в доме… Только кот мой  совсем обленился и не хочет ловить мышей…
Владимир Андрианович быстро встаёт со стула, поднимает свою куклу и басит: - Я, всё равно, поймаю эту вредную мышь.
Элеонора за ширмой толкает Андрианыча и шепчет: - Куда?... Я ведь вначале говорю...
Андрианыч наклоняет голову и недовольно шепчет в ответ: - Спать меньше надо, Эля…
Я смотрю на этот, невидимый зрителям, «спектакль» и думаю: «Профессионалы… Если бы Панов увидел подобное, то такие горе – артисты были бы уже на улице…». Воспитанный в трепетном отношении к актёрскому мастерству, я не могу поверить, что можно так не любить свою профессию…
Спектакль, всё же, наконец, входит в свою колею и заканчивается  без «ляпов», но у меня остаётся очень сильный осадок в душе и, в будущем, я навсегда теряю уважение к этим  актёрам. Точнее: «ремесленникам».
Но такое отношение больше ни у кого не вызывает никаких эмоций – все заняты своими делами, далёкими от осознания приобщённости к Искусству. Галя и Коля  ведут свою беседу, тема которой относится к постельным моментам жизни. А Альберт сидит в дальнем углу сцены, за задником, и дремлет, приняв  определённую дозу алкоголя…
…………………………………………………………………………………………………………


ЭПИЗОД  ЧЕТВЁРТЫЙ.
                Мы возвращается в театр. Актёры уходят на «выходные», а мы, с Альбертом, занимаемся ремонтом декораций. Приходится делать и эту работу, так как в данный момент, в театре нет плотника. Я, всё ещё, нахожусь под впечатлением  игры «ремесленников» и, начинаю сомневаться в правильности выбранного пути. Неужели, если я стану актёром, то через десяток лет, буду также «отрабатывать свой актёрский хлеб», думая только о зарплате и карьере? Но, в молодости, они ведь пришли в театр жить ролью, а не играть её?… Или я ошибаюсь?…
…Через день, после нашего возвращения, я первый раз встречаюсь с главным режиссёром театра кукол – Валерием Николаевичем Шацким…
Высокого роста, плотно сбитый, с длинными вьющимися каштановыми  локонами, Валерий Николаевич производит впечатление. И, чувствуется, он знает своё дело. И любит его… Но, в отличии от Панова, Шацкого волнует только творческая часть работы театра. Но, может он и прав – есть директор, завхоз, водитель, рабочие…
В первый же день, когда заканчиваются репетиции и здание театра постепенно наполняется гулом тишины, я стучусь в кабинет директора, по совместительству здесь же располагается и местонахождение главного режиссёра.
- А, - растянуто приветствует меня Шацкий. – Наш новый работник… Входите. Я вас слушаю…
- Валерий Николаевич, - без предисловия заявляю я, - я хотел бы работать актёром  в вашем театре…
Шацкий молчит, вдумчиво вглядываясь в моё лицо. Я, конечно, не смотрю прямо ему в глаза, но и не опускаю взгляда вниз…
- Вы занимались в студии Панова, - говорит он, толи спрашивая, толи утверждая.
- Да…
- Мне говорил о вашем желании Николай Григорьевич… Я немного знаком с Виктором Петровичем и знаю, что он отбирает к себе в студию способных людей. И не сомневаюсь, что вы справились бы здесь с работой актёра… Но есть одно единственное «но», которое перечёркивает всё: у нас нет вакантных мест в актёрском составе… Придётся подождать, хотя и в последствии я не гарантирую вам должность актёра – к нам приезжают и выпускники  театральных училищ… Не так часто, как бы  этого хотелось, но случается… Да, коллектив требует обновления. Работа актёра не терпит обыденности, ремесленничества, успокоенности…
Шацкий на миг умолкает и, словно, догадавшись о моих недавних мыслях, продолжает:
- А актёры старшего поколения, пришли на эту должность разными путями и в то время, когда была война, послевоенная разруха… Нет-нет, поймите меня правильно – они не убегали от действительности, они просто работали в театре по совместительству, чтобы можно было сытнее кормить свои семьи…Нет, уверен, многие из них были хорошими актёрами, но… но время берёт своё…  Так что, уважаемый Александр, я ничем вам помочь сейчас не смогу… Поработайте в должности рабочего, «звуковика», «поваритесь» в атмосфере театрально-закулисной жизни, а там… Там видно будет… А сейчас, извините, мне надо работать. До свиданья.
Я выхожу из кабинета. Ну что ж: этого следовало ожидать… Будем, значит, работать, влюбляться в Веру – ох, проказник – и ждать: может повезёт, а может… А может: всё к лучшему…
Проходит месяц моей работы в театре. После нескольких кадровых перестановок – кто в отпуск, кто куда – меня переводят во вторую  бригаду. Итак: спектакль «Три поросёнка»…
Небольшое пояснение:  если для зрителей спектакль начинается с момента  выхода актёров на сцену, то для меня этот спектакль начался после приезда бригады на «точку»…
Из технического состава, если можно так выразиться, нас было четверо: я, Альберт, Коля и Галя Титова. Так вот…
Алику таскать декорации и ящики с реквизитом одному тяжело. Ему обязан помогать я. Но, ввиду того, что выезд из театра  задержался, потому что дисциплина актёрская «хромала», а спеси было предостаточно, то мы приехали с опозданием. А задерживать спектакль было чревато – запланирован был ещё один, и в другой «точке»… Что делала Вера в своей бригаде в таких случаях? Она просто подключала актёрскую молодёжь в помощь рабочим. Ребята таскали ящики, а девчонки ставили декорации и раскладывали реквизит. Но здесь ситуация оказалась другой: актёры, кроме Люды, ушли в свои  пить кофе, а мы,  как ошпаренные, начали таскать, раскладывать и ставить. Но от Люды, совестливой, но щупленькой девчонки – помощь не велика, а Коля помогать не спешил. Ну а Галя – кассир? Той и в кассе хватало дел. И оказались мы, по сути, с Аликом – одни…
Занавес отсутствовал, поэтому зрителя запускать в зал было нельзя. Фойе маленькое, зрителей предостаточно, и они – дети. Короче: у Гали – кассира «распухла» голова и она вломилась в зал…
- Алик, Саша! У меня полное фойе! Вы можете побыстрее шевелиться?!
- Мы – не коммунисты, - огрызается Альберт, а я молчу, думая о том, что надо ещё подключать аппаратуру, проверять её и…
- Где Сергей?! – Галя поднимается на сцену.
- В гримёрке, - отвечаю участливо я.
Галя убегает за кулисы. Через энное время на сцене появляется Сергей.
- Ребята, пора начинать… Вы можете побыстрее?
- Да иди ты! – рявкает Альберт.
- Ты молчи. И работай! – пытается поставить его на место Сергей.
- Я – не лошадь! – Начинается «сердитый» диалог бригадира с рабочим.
- Я напишу «докладную», - грозит карой Сергей. – Григорьевич быстро тебя на место поставит… Пропойца хренов.
- Да пиши!!! – Альберт с грохотом бросает молоток и уходит со сцены.
- Ну, всё! Пиши заявление! – орёт Сергей  ему вслед. – Люда, зови девчонок.
Люда уходит за Галиной и Элеонорой. И на сцене появляются новые действующие лица…
Галина, чувствуя, что дело плохо, начинает помогать Людмиле раскладывать кукол и реквизит. А Элеонора встаёт в «позу»:
- Моё дело – играть роль, а не ящики таскать.
- Ой, великая актриса тоже мне нашлась. Помогай, недоделанная!
Я вижу, как у Элеоноры глаза становятся мокрыми от обиды.
- Галя, - Сергей  укоризненно смотрит на партнёршу по спектаклю, - нельзя же так?!
- Ничего, не похудеет, - огрызается Галина…
Вот так заканчивается первая часть спектакля. Вторая – сам спектакль – проходит худо-бедно по пьесе: поросята дружно поют свою знаменитую песенку, волк пытается их съесть, я – вовремя подаю музыкальные реплики. Третья часть начинается в автобусе, когда мы отъезжаем от злополучной «точки»…
- Слушайте, Альберт Валентинович, - выговаривает Сергей, - я думаю, что эта ваша выходка последняя, так как иначе вы вылетите из театра.
- А мне всё равно, - насмешливо отвечает Альберт. – Я уйду, но кто вам ящики таскать будет? Сашка один?… Что: думаете за семьдесят два  рубля нормального рабочего найдёте?  Да, размечтались… Ты лучше своего друга Колю меньше защищай.
- Заткнись, урод! – рычит со своего места Коля. – Не твоё собачье дело! Ты же за меня «баранку» не крутишь?
- А кто тебе помогает «движок» перебирать? – парирует Альберт выпад Николая. – Забыл, да?
Коля умолкает, понимая, что Альберт не только любит выпить, но и понимает в автомобилях лучше его.
- Всё, проехали! – Сергей  ставит жирную точку перепалкам. – Нам сегодня ещё спектакль работать. Дома разберёмся…
Я сижу на своём месте и пытаюсь понять: правильно ли я поступил, забравшись в это «болото»? Неужели, если мне доведётся стать актёром, я также буду отстаивать свои принципы? Или… А что «или»? То, что актёрская профессия предполагает «копание» в душах персонажей? И поэтому душа самого актёра очень болезненна  и ранима? Или?…
Додумать я не успеваю: автобус подкатывает к крыльцу очередного клуба, где в фойе уже толпятся дети в ожидании Праздника…
………………………………………………………..

ЭПИЗОД  ПЯТЫЙ.
                Не знаю хорошо это или плохо, но меня вновь перебрасывают в первую бригаду. И я несказанно рад, предчувствуя встречу и совместные поездки с Верой. Вместе со мной в бригаду возвращается и Люда. А рабочим сцены становлюсь я – по совместительству. Нет, не потому, что Альберта уволили, а потому, что  рабочих сцены в театре больше нет. Кто согласится за 72 рубля? Тогда, в автобусе, Альберт оказался прав…
Новая пьеса «Волк и семеро козлят». И исполнители:  Владимир Сергеевич, Вера, Люда, Лёша, Андрианыч и, как пишут в титрах американских фильмов, в роли Козы Ирина Верховая – молодая актриса и подруга Веры.
Знакомлюсь с Лёшей… Ну, что сказать?… Обычный молодой парень, чуть помладше, чуть похудее… Мы с ним сдружились, пока я работал там…
Папа Вова. Так его зовут молодые актёры… Актёр – великолепный! Что на сцене, что в жизни. Он и тогда уже болел – старость не радость, – но нельзя было уловить его болезнь: он источал только оптимизм и благородство…  Вот от кого я никогда не видел упрёков.
Шацкий замыслил спектакль как игру. На сцену, где в нормальном состоянии находился только задник, выходил папа Вова и начинал спрашивать зрителей: что такое театр? Кто он по профессии? И так далее. И, в конечном итоге, он говорил такие слова:
- А теперь, мои уважаемые и дорогие детишки, у меня для вас есть сюрприз! Раз, два, три!…
И под музыкальное сопровождение  на сцену выбегали остальные исполнители и начинали весело ставить ширму, доставать из ящика кукол и начинать саму сказку. Кстати, хочу заметить, что исполнители Волка и Козы играли «вживую», перед ширмой. На них были только маски и перчатки. Это  примечание очень важно для моего дальнейшего повествования. Так что, прошу это учесть…
Репетиция проходит  ровно – Валерий Николаевич хороший режиссёр. Хоть и жестковат в достижении своей цели, но даёт шанс актёрам и на импровизацию. Особенно этот момент нравиться папе Вове – он на каждой репетиции придумывает новые краски для своего персонажа. Неистощимый человек на выдумки… А вот Владимир Андрианович другого склада. Как я уже говорил, он – ремесленник. Но хороший ремесленник. Он просто отрабатывал свой хлеб. И был всегда замкнут. Не помню, чтобы выпивал с нами. Всегда держался в стороне. А в центре бригады был папа Вова. Его любили и уважали – не скажу что все – но многие. По крайней мере, Вера, Люда, Лёша, Ира… Они просто порхали вокруг него, наслаждаясь его поведением и набираясь его оптимизма. Часть этой энергии перепадало и мне – папа Вова не страдал актёрским высокомерием.
Теперь чуть подробнее о Вере… А я ведь, тогда, в неё влюбился. И не на шутку. Если бы она пошла навстречу всем моим желаниям, то как знать: чем бы закончился этот «роман». Просто надо было учитывать, что она была незамужней молодой женщиной и, естественно, ей льстило моё внимание.
Вера – бригадир. И в эти обязанности входило и раскладка кукол перед репетицией, проверка реквизита, готовность музыки, освещения и тому подобное. Я, как рабочий сцены, обязан был помогать ей в этом. Я приходил в театр за час до начала репетиции. Другие – минут за десять. А Людмила, та могла и опоздать, за что ей часто попадало от Валеры. И это минуты, наедине с Верой,  были для меня самыми желанными…
А первым приходил всегда папа Вова. Переодевался и садился в кресло. Начинал рассказывать что-нибудь весёлое из своей актёрской жизни, понимающе поглядывая на меня и Веру. Естественно, он догадывался о наших отношениях, но никогда не начинал темы об отношениях мужчины и женщины. Он был очень деликатен.
Затем собиралась вся бригада. Последней, как всегда, вбегала Людмила, я садился за магнитофон, и начиналась очередная репетиция. Я смотрел на ребят и мечтал быть среди них на площадке, не подозревая, что совсем скоро моя мечта осуществится. Но до этого момента произошёл ещё один случай. Немаловажный, в моём повествовании…
……………………………………………………………..

ЭПИЗОД ШЕСТОЙ.
                Работая в театре, я не забывал и друзей – студийцев. Серёжа Швецов после окончания школы, решил начать трудовую деятельность. И я ему предложил прийти в театр. У нас не было плотника. И Серёжа принял моё предложение.
Помещение столярной мастерской было маленькое, но преимущество его было в том, что оно имело отдельный вход. И я  часто забегал к Сергею: покурить, поговорить, пропустить стакан вина…
- Как там Петрович поживает? – интересуюсь я делами в Студии.
- Да так… «Наедине со всеми» сейчас ставим. На двоих. Он и Галка Литовченко… Хе, - Серёга улыбается. – Петрович, для полноты ощущения, заставил Галку играть нагишом.
- Не понял, - я вопросительно смотрю на товарища.
- Ну, в одном халате. Даже без лифчика и трусов… Я как-то сидел в гримёрке один, Петрович попросил билеты пересчитать, и Нинка, разгорячённая  после репетиции, ба-бах, заваливает… Халат нараспашку. Я чуть было со стула не навернулся.
- Ну и как Нинка?
- Баба, как баба – ничего особенного.
- «Конец»  не зашевелился?
- Да ну, вот ещё…
- Ну, давай, за Петровича, - я поднимаю стакан. – Нормальный мужик. Такое дело поднять… Говорят, он хочет из студии молодёжный театр сделать?
- Ну, - Серёга утвердительно кивает, берёт стакан и тут в мастерскую входит директор  театра Николай Григорьевич…
Мгновенно оценив обстановку, Коля не переходит на крик – кричать он не умел, - а просто говорит своим ровным, хорошо поставленным голосом   (актёр, всё же ):
- Александр Александрович, зайдите ко мне. Ровно через пятнадцать минут… А вам, Сергей Викторович, я объявляю замечание… На первый раз… Я понимаю: вы – друзья, но работа – есть работа…
И после вышеозначенного монолога, Коля разворачивается и уходит…
- А жизнь продолжается, - Серёга наливает вино. – А мне всё равно через год в армию… Если что: переживу.
- Да объявит выговор, - успокаиваю я Сергея, - и этим всё закончится… Не уволит, ведь… Эко диво: мужики на работе «пузырь» «раздавили».
- А тебе?
- Через десять минут узнаю… Да ничего страшного тоже не случится… Вкатит выговор, или премии лишит… Да и хрен с ним:   перетопчемся.
Я, конечно, удручён, но что поделаешь: бывало и похуже. Да и ладно: премия подождёт.
- Семь минут осталось, - хмыкаю я не совсем, правда, весело. – Ладно, доливай.
Мы допиваем бутылку, и я поднимаюсь со стула, выхожу из мастерской, внутренне готовясь к неприятной беседе. Как бы не была мала вина, но получать очередную «оплеуху» не хочется…
- Александр Александрович, - выговаривает Коля, - вы сегодня совершили проступок… Поэтому: я объявляю вам выговор без занесения в личное дело. И думаю, что в будущем данная ситуация не повторится. Потому что, если случится подобное, то таким лёгким способом вам уже не отделаться… Вы согласны с моим решением?
- А если бы я не был согласен, то что: вы изменили бы своё решение? – слегка дерзко говорю я.
- Я вас понял, - Коля не вступает в дебаты, а достаёт с полки большую книгу приказов. – Вы свободны, Александр Александрович.
Я выхожу из кабинета директора…
………………………………………………………

ЭПИЗОД СЕДЬМОЙ.
                Где-то дня через четыре в театре проходит общее производственное собрание. Как всегда, говорит Николай Григорьевич:
- Уважаемые товарищи. Друзья… Я хочу вам с грустью сообщить, что мы не выполнили план за февраль. И отставание очень большое… Чтобы успешно завершить первый квартал, мы обязаны месячный план марта перевыполнить. И существенно… Нам в этом месяце предстоят гастроли. Вторая бригада с «поросятами» отправляется в Нарьян–Мар, а первая – на юг области… Но здесь у нас  образовалась существенная загвоздка… Дело в том, что Владимир Макаров (поясняю: папа Вова) заболел и его положили в больницу… Я не знаю, что нам делать? Так как товарищ Макаров репетировал роль Волка и заменить нам его некем. Нет никого из актёрского состава свободного… сейчас… Какие будут предложения, товарищи… Напоминаю: финансовый план за квартал – горит…
В зале наступает тишина. Первым встаёт Валера.
- У меня есть одно предложение, как спасти ситуацию… Я понимаю, что моё предложение не совсем приемлемо, но другого выхода я, в данный момент, не вижу…
- Говорите, Валерий Николаевич, - Коля весь во внимании.
- У нас в театре, - не спеша начинает Валера свою мысль, -  есть человек, который может помочь нам существенно. Я говорю об Александре Александровиче, нашем звукотехнике и рабочем сцены…
- Рабочий в спектакле? – неприязненно хмыкает кто-то из актёров.
- Да, рабочий, - резко садит его на место Валера. – Александр Александрович не только рабочий, но и человек, неоднократно бывавший на публике. Я консультировался с Пановым – Саша умеет работать на площадке… Это первое… Второе… Саша видел весь процесс постановки «козлят» и, я верю, быстро войдёт в роль… И главное, - здесь Валера делает глубокую паузу, - я говорил с Владимиром Сергеевичем. Он не против. И также согласен… Остаётся одно: Саша, ты согласен?
Слова Валеры ошарашивают меня до такой степени, что я не сразу слышу вопрос. Лёшка радостно толкает меня в бок, я поднимаюсь и отвечаю:
- Да, я согласен, но хватит ли мне времени, чтобы ввестись в спектакль. До гастролей остаётся три дня…
Я не думаю сейчас о спасении квартального плана – я думаю, как здорово: я буду выступать на профессиональной сцене. Ура!!!...
Николай Григорьевич задумчиво смотрит в стол, понимая, что Шацкий  предложил дельный вариант, но решится на введение в спектакль непрофессионального актёра… А если Шустиков не справится? Три дня до начала гастролей…  Но деньги… Деньги решают всё!…
- Я согласен с предложением Валерия Николаевича, - наконец-то выдавливает из себя Коля. – Через день посмотрим: если Александр Александрович успешно введётся в спектакль на роль Волка, то он поедет на гастроли… актёром…  Но, с выполнением всех обязанностей  рабочего сцены. Вы согласны, Александр Александрович, с таким решением?
- Да, - мгновенно отвечаю я…
Три дня до отъезда на гастроли для меня пролетают как сплошной сон-кошмар. Я зазубриваю текст, вспоминаю интонации папы Вовы, по несколько часов за день «терроризирую» Веру и Ирину. И с дрожью в коленках выхожу на сцену накануне поездки – мы показываем «козлят» Валере и Коле.
Я не помню, как проходит «прогон». Всё как в тумане. Помню только, как после финальной фразы ко мне подбегает Вера и на глазах всех присутствующих звонко чмокает в щёку. Значит, я справился. И значит, я завтра еду на гастроли в качестве актёра.
- Спасибо, Саша, - Шацкий  встаёт и подходит к рампе. – Молодец.
Валера крепко жмёт мне руку, затем поднимается на сцену и подходит к Вере. Между ними начинается административно-производственный  диалог, а Лёшка теребит меня за рукав:
- Саня, с тебя «пузырь».
Поздравляют все. И, думаю, искренне… Хотя, время покажет…
……………………………………………………..

ЭПИЗОД ВОСЬМОЙ.
                На другой день, а было это 16-го марта, самолёт марки ИЛ-14 приземляется в аэропорту  районного городка Каргополь.  Но я ведь не только актёр – я и рабочий. Поэтому на мне ящики, аппаратура и так далее. Но это всё: «в лёгкую» - я думаю, что через несколько часов я выйду на сцену, на глаза десятков маленьких зрителей… Как они меня воспримут? Понравлюсь ли я им?… Смогу ли  оправдать доверие тех, кто в меня поверил?…
Небольшой автобус везёт нас в местный Дом культуры…
Затем гостиница и подготовка к спектаклю…
Я не выхожу к занавесу и не разглядываю в дырочку зрительный зал – по приглушённому гулу  и так понимаю, что там очень много детишек. И мне сейчас предстоит выйти первому(!) на голую сцену и попытаться заставить это шумную толпу меня услышать… Мне становится нестерпимо страшно…
- Саня, - Лёшка подходит со спины. – Выйдешь, выбери в зале кого-либо одного и говори ему. Играй только для этого человека. Сосредоточься  на нём. И не робей. Ну они не знают, что ты в первый раз. Понял?
- Да, - хрипло отвечаю я.
- Я открываю занавес….  Саша, готов? – Это уже Вера.
- Давай, - я взмахиваю, обречёно, рукой. – Гулять, так гулять…
Вера раздёргивает занавес, и я выхожу  в центр сцены, к самой рампе…
Много много детских глаз смотрят на меня. А я чувствую, что сейчас растеряюсь, сробею, забуду текст и… полнейший провал. Полнейший позор…
Но слышу из-за кулисы напряжённый шёпот Лёши:
- Здравствуйте ребята… Добрый день… Сейчас мы с вами поиграем в очень интересную игру…
И я, вдруг вспоминив, что говорил  мне Л1шка несколько секунд назад. Я нахожу в первом ряду светловолосую девочку с широкими глазами, смотрю на неё в упор и говорю:
- Здравствуйте, дети… Я –  волшебник… И сейчас мы с вами сыграем в одну очень интересную игру. Вы любите играть?
- Да!!! – восторженно откликается зал десятками  голосов…
И всё: полный туман…
Словно во сне я хожу по сцене, говорю свои реплики, играю свою роль…
Шестьдесят минут пролетают как одна сладкая минута…
Задёргивается занавес. Меня окружают: Вера, Лёша, Люда, Ирина, Андрианыч. Тискают, целуют, хлопают по плечам… Я, наконец-то, выбираюсь из этого шумного круга и, умоляюще, прошу:
- Дайте, я сяду…
Ухожу за сцену, достаю сигарету… Всё: я выиграл этот день…
В плане был ещё один спектакль. А мы, в паузе между выступлениями, ушли в столовую: обедать. И когда я только-только уселся за столик, то проходящий мимо какой-то парнишка, с восторгом, поведал матери: «Мама! Это же дяденька – волк!»
Представляете: как  было очень приятно слышать эти слова…
Вечером, естественно, Лёша предложил отметить это событие – мой дебют, и мы весь вечер просидели в гостиничном ресторане. Мы, это – я, Лёша, Вера, Люда, Ирина. А когда ресторан закрылся, то долго бродили по ночным улицам и пели песни…
А потом было много спектаклей за эту поездку. И много разных Домов культуры и клубов: Няндома, Коноша, Вельск, Кулой… В Архангельск я вернулся уже более-менее опытным актёром. Научился контролировать себя на площадке, смотреть на свою игру со стороны. И тут же познакомился с моментами  жизни актёров областного театра на гастролях.
Ночные переезды, питание всухомятку, многоместные номера в гостиницах или отдельные домики для приезжих, где приходилось самим варить ужин и топить печи. Но было весело. Всё было нипочём, потому что были молодыми и любили эту профессию. Вечерами собирались вместе, пели песни, танцевали, пили вино. Однажды в Коноше устроили танцы – пляски в гостиничном номере в два часа ночи. После жалобы соседей с нижнего этажа нас «успокаивала»  дежурный администратор. Нам-то ничего, а Римме Николаевне – нашему администратору – попало… Но мы были молодые…
…………………………………………………………….

ЭПИЗОД ДЕВЯТЫЙ.
                Закончились гастроли. Мы вернулись в театр. Начались репетиции следующего спектакля, но с новым режиссером - Василием Дерябиным – дипломником  театрального ВУЗа.
Макаров всё ещё болел и на небольшую роль вновь назначили меня. И  мне было приятно приходить утром на репетиции, брать в руки «собственный» экземпляр пьесы, сидеть за столом вместе со всеми. Я, просто, почувствовал себя актёром. Но, в один «прекрасный» день, наслаждение актёрской ролью накрылось…
На работу вышел Макаров и занял своё законное место. Я был огорчён, превратившись вновь в рабочего и звукооператора…
И случилась ещё одна неприятность, которая поразила меня  своей циничностью – меня лишили премии за квартал…
Конечно, по логике, за ту пьянку лишение премии – законно, но… Я согласился выехать на гастроли актёром. Я спас финансовый план за квартал. Никто в театре не получил бы премии, если бы не я… Да, незаменимых людей не бывает, но в том, данном, случае – театр спас я… Но Коля хотел быть очень принципиальным…
Мне сочувствовали почти все. Даже Шацкий с Дерябиным.
«А да  ладно, - думалось мне, - не вышел в актёры: что поделаешь»…
Но обида осталась. Теперь я общался в театре только с Лёшей, Верой и Людмилой. С остальными только по службе…
У Васи постановка «дипломника» шла туго. Нет-нет, он был грамотным режиссёром, но спектакль был дипломным и ему, естественно,  хотелось выразить себя как можно полнее. А спектакль он ставил по сказке «Аленький цветочек».
Если кому приходилось бывать в старом здании Архангельского театра кукол на Попова 2, то тот поймёт меня: маленькая сцена, отсутствие «карманов»,  «колосников»… А тут: поворачивающиеся ширмы, сменные задники, появляющиеся грифоны, «чёрный кабинет», точечное освещение. И менять, поднимать, выдвигать все это приходилось самим  актёрам. И надо было ещё и играть…
 Приближалось лето – время больших гастролей.
Но, опять проблемы для театрального руководства: в больницу на операцию срочно кладут Макарова и уходит на «больничный» Андрианыч. «Козлята» оказываются под двойным ударом. И Шацкий останавливает меня в коридоре: - Саша, зайди ко мне.
У него уже, как месяц, оборудован  отдельный кабинет.
Я вхожу в дверь, предполагая предстоящую тему.
Шацкий садится за стол, указывает мне глазами на кресло. Я сажусь.
Он  чуть виновато смотрит на меня, говорит: - Ты всё ещё обижен на Григорьевича?
- Да, - твёрдо отвечаю я.
- М-да, - тянет Валера, чуть наклоняется к небольшой тумбочке и ставит на стол начатую бутылку водки и тарелочку с сыром. Два бокальчика. Я, чуть пренебрежительно, смотрю на этот натюрморт. Валера видит мой взгляд и говорит.
- Я не хочу подкупить тебя и попросить ещё раз  выручить театр. Я просто хочу с тобой поговорить как мужик с мужиком. Согласен?
- Да.
Валера наливает водку. Мы выпиваем…
- Курить не предлагаю. Извини. Я не курю… Так вот, Саша, Григорьевич тогда был, по-человечески, не прав. Я убеждал его, но он был неумолим. Прости ему эту слабость. Да и есть в актёрской среде личности – и у нас тоже – которые относятся к «простым» людям с пренебрежением и высокомерием. Но хороших: всё равно больше. Согласен? Хотя бы ради этого съезди, убедись сам. Я – главный режиссёр… Мне важно: «прокатать» гастроли.
- Извините, - недоумённо говорю я. – Я считал, что «прокатка» гастролей – дело администрации.
- Да. Ты прав. Но от этих гастролей зависит моя Судьба.
С моих губ чуть не слетает очевидный любопытный вопрос, но я «торможу» его и спрашиваю совершенно другое: - Вы уходите от нас?
- Да, - без аффектации говорит Валерий Николаевич и вновь разливает по бокальчикам водку.
Я смотрю несколько коротких секунд на него и понимаю: что этот человек на сколько-то  процентов зависит сейчас от меня. И я понимаю, что я «не ангел», что Валера сам преодолеет трудности режиссёрской профессии, но сейчас он просит моей помощи…
- И кто будет следующим Главным? – спрашиваю я.
- Василий. Больше некому… Мы пить будем?
И сразу резкая мысль: приму приглашение – согласен. Не приму – не согласен… Но, надо же помочь человеку…
- Хорошо, - я поднимаю бокальчик и выпиваю. Вытираю губы ладонью: - Вы довольны?
- Да, но не болтай лишнего… И не пейте с Лёхой: будут трудности… Всё Саша, спасибо тебе… И, извини: мне надо идти…
Без лишних церемоний  мы расстаемся. И я ухожу из кабинета Главного с приятным ощущением того что я опять буду рядом с Верой - несбыточной мечтой  моей любви. Потому что я, просто-напросто, влюбился в неё…
………………………………………………………….

ЭПИЗОД  ДЕСЯТЫЙ
                На следующий день  меня вызвал к себе в кабинет директор: сам Николай Григорьевич. И я не слишком удивился, когда в директорском кабинете увидел и… (Отрицательный, придуманный мною, персонаж  моего рассказа).  Пусть его фамилия будет  Славин.
- Присаживайтесь, Александр Александрович, - директор сидел за своим столом, как всегда хмуро-сосредоточенно-деловой. Рядом в кресле уместился Славин.
Я присел на краешек кресла и выжидающе уставился на директора.
- Сейчас. Придётся немного подождать, - сказал директор. – Мы ждём ещё одного человека.
«Интересно: кого?... Шацкого? Веру?...  А зачем? Или Григорьевич ждёт «подкрепления». Что они ещё от меня хотят?... И чем я ещё им «насолил»?...»
Но я совсем забыл о нашем профсоюзном лидере: в кабинет осторожно (что было странно для её характера) вошла Нина Ивановна. Она присела на стул и тоже уставилась выжидающе на директора.
- Теперь все в сборе, - с видимым облегчением проговорил директор. – Итак: начнём…
Николай Григорьевич откашлялся, хотел было подняться со стула, но передумал и остался сидеть.
- Александр Александрович, - с торжественным пафосом начал он свою речь, - руководство театра решило доверить вам роль Волка в спектакле «Волк и семеро козлят» на предстоящих летних гастролях по городам и сёлам нашей области.. И руководство считает и надеется, что вы не уроните достоинство и честь актёра нашего театра. Я пригласил сейчас сюда Нину Ивановну Иванову и ведущего актёра театра Сергея Игоревича Славина…
Директор сделал паузу, вздохнул и продолжил свою речь уже слегка изменённым – доверительно-отеческим – тоном: - Мне очень не хочется говорить на эту тему, но я вынужден сказать об этом, так как этот момент влияет на моральную атмосферу в коллективе… Я имею ввиду ваши отношения с актрисой нашего театра  Верой Юрьевной Константиновой…
«Ах! Вот оно что! Мне начнут сейчас читать мораль! Ну уж нет: этого я вам не позволю.»
- Мои отношения к Вере Юрьевне касаются только меня и её, - тихо, но чётко сказал я, - И не надо вам, вообще, касаться этой темы!
- Как же – нет, Саша? – возбуждённо заговорила Нина Ивановна. – Вы – женатый человек. У вас семья, ребёнок. Это – аморально! Если вам безразлично ваше будущее в театре, то подумайте о молодой девушке, об одной из самых перспективных актрис нашего театра.
- А что здесь аморального, Нина Ивановна? – оборвал я нотацию Ивановой. – Дружеские отношения между людьми вы считаете аморальными и недостойными?
- Но, - Иванова сбилась с накатанного текста нотации, - вы же семейный человек…
- И что? – уже резко спросил я. – Причём здесь это?
- Подождите, товарищ Иванова, - слегка морщась, остановил её директор. – Александр Александрович, дело в том, что в театре ходят слухи, что вы и Вера Юрьевна состоите в интимных отношениях. А это недопустимо в советском обществе!
- А вы свечку держали, Николай Григорьевич?! – обрезал я директора. – Меньше верьте слухам и сплетням, которые распускают нечистоплотные на руку работники нашего театра, - я посмотрел на Славина.
- Мне кажется, Николай Григорьевич, - возмущённо сказал Славин, - что товарищ Шустиков забыл, где он находится. А находится он в дружном и честном коллективе, где не место таким отношениям. Это вам, товарищ Шустиков, не самодеятельная студия. Это – профессиональный театр.
- Послушайте, товарищ Славин, - я перекинулся на Сергея, - вам должно быть известно, что профессионализм – это не диплом в кармане, а качество исполняемой работы. Так вот, смею вам заметить, что Панов некоторых актёров нашего театра и близко бы не допустил до сцены.
- Ну конечно, - хмыкнул Славин, - куда уж нам уж до Панова, который тоже не отличается моральной устойчивостью.
- Знаешь, Серёжа, - я поднялся с кресла, - тебе не кажется, что за такие оскорбления можно и по уху получить?!
- Что это за слова, Саша?!  - вскричала Иванова. – Как вы смеете угрожать! Как вы смеете…
Но я не стал больше выслушивать эти обвинения. Я сделал несколько шагов и вышел из кабинета.
- Александр Александрович! – в спину ударился возмущённый выкрик директора. – Немедленно вернитесь!
- Да пошли вы все, - я вышел в коридор, затем на улицу. Во дворе стоял театральный автобус. Коля ремонтировал  замок пассажирской дверцы.
- Дай сигарету, - требовательно сказал я.
- Там. На капоте возьми…
Я поднялся в салон, достал сигарету из пачки, закурил.
- Ты чего такой нервный? – насмешливо спросил Коля, поднимаясь следом. – Григорьевич «пропесочил»? Чего опять натворил?
- Да… Так… маленький скандал из-за Веры.
- А-а, - понимающе протянул Коля. – Мораль читали… Да не бери в голову, Саня… Сказать, кто под тебя «копает»?
- Сам знаю. Славин… Не могу только понять: что он от меня хочет. Чего добивается… Где я ему дорогу перешёл…
- Пить будешь? – не ожидая ответа, Коля достал из бордачка бутылку портвейна.
Я сделал прямо из горлышка два больших глотка, рукавом промакнул губы.
- Так где я дорогу Серёже перешёл? – пристально уставился я на Николая.
- Да зависть его грызёт. Он никак не может смириться с тем, что ты пришёл из самодеятельности, а он столько лет учился. Вот это его и мучает…
Я курил, слушал и молчал…
- Вот и твои отношения с Веркой он хочет тебе в вину поставить… Мол:  как так терпеть такого развратника в театре, да ещё среди  актёрского состава. Они же: пуп земли, «голубая»  кровь…
Я слушал Николая и думал: «откуда в людях вот это – жить своим миром и стараться не пустить в него посторонних. Конечно, не все такие как Славин: есть Главный, Лёшка, Вера, Люда, Макаров. Да тот же Андрианыч… Хотя Андрианычу, кажется: уже ничего не надо. Живёт, считая дни до пенсии»… А может, как не пыжься – ты здесь чужой…
- Верка с Людмилой идут, - прервал мои мысли Николай. – Предупреди. А то: мало ли что…
- Спасибо, Коля, - Я выскочил из автобуса.
 По тротуару шла Вера с Людой. Сзади их быстро нагонял Лёша. Ребята шли из ресторана, с обеда.
- Саша, а ты что: без обеда сегодня? Или фигуру бережёшь? - подтрунила Людмила. – А мы сегодня даже пива себе позволили.
- Погоди, - отмахнулся я. – Вера, можно тебя на минутку?
- Ну, чего? Я внимательно слушаю, - сказала Вера, когда мы отошли за угол здания театра.
- Меня Григорьевич вызывал… Славин там ещё был и Иванова…
- Ну и что? – ровно спросила Вера, хотя тон её голоса стал суше.
- Обвиняли меня в аморальном поведении… Мол, я  и ты – понятия несовместимые… Что делать?
- Перестань  на меня смотреть, как на отдельно взятого человека. Не выделяй меня из всех и всё будет хорошо.
-Но я так не смогу, Вера… Для этого мне надо будет уйти из театра.
- Значит уйди…  Эх, Саша, Саша… Это всё слова и слова… Сможешь.
«Ну да: смогу, - подумал я. – Только потом, но не сейчас. Сейчас меня тянуло к ней как…»
-Пойми,  Вера, - сказал  я вслух, - когда я рядом с тобой, то мне хорошо.  Пусть это эгоистично, но мне комфортно. Ты заряжаешь меня какой-то энергией созидания. Мне хочется летать… И ещё… Я знаю, что инициатор этих сплетен и слухов Славин… И чего он добивается?
- А спроси у него сам… Побеседуй с ним как мужик с мужиком. Поставьте все точки над «i». – Она помолчала немного и с протяжным выдохом добавила: - Что на гастролях будет…
- Вера!!! – раздался голос Людмилы от дверей театра. – «Прогон» начинается ! Где вы все?!
- Пошли, - потянула меня за рукав Вера и с сожалением проговорила. – Эх, Саша, Саша…
………………………………………………………………………………………………………………….


ЭПИЗОД  ОДИННАДЦАТЫЙ.
                Конечно, мне надо бы было объяснится со Славиным, но я всё откладывал этот разговор. Нет, я не боялся этого разговора, просто не знал как к нему подойти, с чего начать, чтобы не навредить Вере. Хотя, никто в театре и не желал ей неприятностей. И наконец решился… Случилось это на солнечном берегу Реки, около городка, где шли наши первые гастрольные спектакли.
- Слушай, Сергей, - начал я, - есть разговор. Согласен побеседовать со мной?
- Ну, говори, - Славин глянул на меня исподлобья, скорее всего догадываясь о теме нашего разговора.
- Зачем ты постоянно «копаешь» под меня? Чего ты добиваешься? Или сам на Веру «запал»?
- Каждый человек, Саша, должен знать своё место в жизни. Знать свою  социальную нишу. И не лезть туда – куда не должен. А ты пытаешься занять чужоё место… Неужели ты сам не видишь, что ты чужой в актёрском коллективе?... Да, тебе где-то повезло, что заболел Макаров, но это временно. Папа Вова придёт и ты опять будешь сидеть за магнитофоном… Постоянно тебя никто на актёрскую должность не возьмёт… Ты – не актёр.
- Я плохо веду свою роль? – меня задело моё же самолюбие.
- Нет. Хорошо. Но это временно, Саша.
- Ладно, - согласился я. – Согласен, что это временно. Да и шут со мной: переживу. Но зачем ты Вере делаешь больно? Она-то чем провинилась? Буду я тут актёром, звукооператором, но она-то всё равно будет рядом. Так зачем?
- Я люблю её, - ровным голосом ответил он.
Меня на миг, сознаюсь, ошарашило такое признание. Но только на миг.
- Но ты тоже, как и я, женат. Или для тебя здесь всё «морально»?
- Это моё дело! – громко и резко сказал он. – Но запомни, Саша, я сделаю всё, чтобы ты «вылетел» из театра. И я добьюсь этого. И никто тебе не поможет.
- Ну и сволочь ты Серёжа… Дать бы тебе по морде, да правильно сказано: «Не трогай – не воняет». Хотя ты в любом случае: будешь вонять…
Я повернулся и пошёл по речному песку, вдоль мерно набегающих на берег волн… Откуда такие сволочи берутся?...
В последующие дни мы привычно отрабатывали спектакли, переезжали с «точки» на «точку». Я, естественно, никому о нашем разговоре со Славиным не рассказал. И с Верой вёл себя так, как и со всеми. Только часто размышлял о Серёгиных словах насчёт «социальной ниши». Может здесь-то он прав: каждый из нас рождается, предназначенный для определённой роли в этой жизни? И сменить нишу – очень трудно. Или даже, скорее всего, невозможно.
Осознание такого положения выбило меня из привычной колеи, И дальше… О! дальше…
………………………………………………………………………………………………………………..


ДВЕНАДЦАТЫЙ  ЭПИЗОД.
                Ночной переезд на новую «точку».  Все нервные, уставшие… А переезд, точнее переплыв или переход, осуществлялся на речном пассажирском теплоходе.
Матросы помогли загрузить наши ящики, расселили нас по каютам. Лёшка, я и Славин оказались, естественно, в одной. Четвёртый пассажир, хмурый усатый дядька, проворчав о том, что надо вести себя, молодые люди, поспокойнее – отвернулся к переборке и захрапел. Серёжа, бросив сумку на покрывало койки, ушёл на палубу.
- Ну что: спать будем? – прошептал Лёшка, кося взглядом на хмурого дядьку.
- Пошли, покурим, - предложил я. – Спать не хочется. Всё равно через три часа вставать. А тут разоспишься и будешь потом как лунатик.
Мы поднялись на палубу. Медленно  плыл за бортом ночной  тихий берег. Где-то лаяла нервная собака, иногда мелькали огоньки в избах прибрежных деревень…
- Ты чего последние дни такой хмурый? – полюбопытствовал Лёша. – Славин «достал»?
- Да так…, - отмахнулся я. – Скажи, Лёш, ты с детства мечтал об актёрской деятельности?
- Нет, Саня, что ты… Это временно… Просто был небольшой период в театре, когда актёров не хватало. Вот Людка Рудная и затянула меня сюда. Ну, пришёл, показался бывшему режиссёру… Так здесь и оказался… Да этот сезон отработаю, да уйду, наверное. Неинтересно стало тут.
- Куда?
- На телевидение, помощником редактора.
- У-у, - протянул я. – Как же я без тебя-то останусь тут. Вообще, съедят.
- Да не останешься ты… С Веркой тебе всё равно ничего больше не светит. А в актёрском плане…
- Ты тоже считаешь, что я не в своей нише? – резко перебил я его.
- Мы все, Саня, - эгоисты. Кто-то больше, кто-то меньше. А у актёров душа должна быть нараспашку, иначе ничего дельного не сыграть. Поэтому они очень ранимы. И бьются за себя, за своё место под солнцем.
-Я, кажется, про себя спросил?
- Сань, извини, но ты не из этого теста… Нет-нет, ты играешь на уровне большинства, но кроме сцены есть ещё и закулисные отношения. А здесь ты не вписываешься… Нет в тебе этой ягодки под именем «интрига». А здесь это должно быть… Ну, ты понял меня… Ты… Только не обижайся – очень наивен, добрый и честный… А здесь надо быть другим…
- Плохим и гадким? – хмуро спросил я.
- Нет… Но… Ну не могу я этого объяснить – ума не хватает… Это всё как-то на подсознательном уровне…
- А  Вера?...  Людмила?   Макаров?
- Про Макарова не скажу – не знаю. Он добился своего. Если он и был раньше не в своей нише, то своим талантом  подстроил нишу под себя. А это, сам понимаешь, очень трудно. Но у него получилось. У вашего Панова это получается. У Шацкого. А у меня нет желания. Я не рвусь на сцену. Говорю: я здесь случайно. Как и ты, - он посмотрел на меня с невинной улыбкой. – Подумай: ведь так оно и есть. Я не прав?
- Слушай, Лёша, кажется, здесь должен быть буфет. Если мне не изменяет память, то он находится внизу. Пойдём? Хоть по кружке пива выпьем.
- Пошли, поищем. Если он не закрыт, конечно.
Мы спустились вниз. По указателям нашли небольшой буфет при ресторане. Сам ресторан был закрыт, но буфет (на наше счастье) функционировал. Плохо оказалось то, что пива не было. Только лимонад и горькая настойка с впечатляющим названием «Листопад». То есть: выпил и упал как лист осенний.
- По «граммульке»? – предложил я.
Лёша задумчиво почесал собственный нос.
- Заманчивое предложение, конечно, но завтра спектакль в одиннадцать. Как бы не залететь на неприятности.
- Ну, смотри сам, - я подошёл к стойке. – Сто грамм «Листопада» пожалуйста. И бутерброд с сыром.
- Я тогда тоже буду, - Лёша пристроился рядом. – Мне, тоже самое, - сказал он буфетчице.
Мы сели за столик. Кроме нас в помещении буфета больше никого не было.
- Значит, говоришь:  я в театре лишний? – я опять повёл ранимую для меня тему.
- Сашка, - Лёша по-приятельски положил мне руку на плечо, - ты же сам знаешь, что это так. И держит тебя в театре только Вера. Правильно?
- Я хочу быть актёром, Лёша, - не столько ему, сколько себе, сказал я. – мне нравится сцена. Мне нравиться быть на виду.
- Это тщеславие, Саша, - Лёша угрюмо покачал головой. – Ещё? – он показал взглядом на пустые рюмки.
- Давай! – я отрешённо махнул рукой…
После очередной порции во мне «проснулся» философ.
- Вот скажи: зачем человек живёт на этом свете? … Только честно скажи.
- Честно отвечу: не знаю… Может, ещё?
- А как же завтрашний спектакль? – «поддел» я его.
- Ну что по «триста» на брата? Это как слону дробина.
- Мальчики! – раздался голос из-за стойки. – Мы закрываемся. Давайте закругляйтесь.
- А! – я решительно поднялся из-за столика. – Гулять – так гулять!... Бутылку «Листопада», пожалуйста, - обратился я к буфетчице.
Мы поднялись на палубу.
- И где? – с сарказмом посмотрел на меня Лёша. – Честно: я из горлышка не буду.
- Я тоже не пью из горлышка… И что мы будем делать?... А пошли в каюту.  Кстати, у Славина колбаска есть копчённая. Сам видел.
- Ты чё, - удивлённо вперился в меня глазами Лёша. – Он же нас заложит. Ты соображаешь?
- Ты же всё равно уходишь на ТВ. А мне, по-твоему разумению, всё равно в театре не работать.
- Я не говорил, что в театре. Я говорил: актёром…
- Эх, Лёша, Лёша… Вот как: скажи… Я почувствовал вкус сцены. И после этого я останусь только звукооператором…  Да ещё в театре, где всё мне будет напоминать о сцене… Нет, я из театра тоже уйду… Пошли в каюту. Что мы – не люди…
В каюте висела тишина, нарушаемая только ленивыми всплесками волн за бортом. Славин или спал, или притворялся, но открыл глаза сразу же, как только я задел его.
- Чего? – он смотрел на меня в упор. – Опять разговор?
- Нет, - отрицательно качнул я ладонью. – Отрежь колбаски. Нам с Лёшей закусить нечем.
- Вы что?! – Славин стремительно поднялся и сел на койке. – Пить? Спектакль ведь завтра. И не один.
- Утром мы будем как стёклышки, понял? И не кричи: мужика разбудишь… Или тебе колбасы жалко?
- Ой. ребята, - Славин покачал головой, поднимаясь и протягивая руку за сумкой. Достал круг колбасы отрезал половину. – Хватит?
- Хватит, - согласился я. – Может, тоже примешь стаканчик? - предложил я. – Ты ведь тоже – человек.
- Нет! – отрезал Славин, лёг на койку и отвернулся к переборке.
- Пошли на палубу, - сказал я. – Здесь: неуютно.
Мы опять поднялись на палубу, скрылись от ночного ветерка за каким-то выступом, разлили настойку по стаканчикам, предусмотрительно  прихваченных из каюты.
-Давай только ничего не будем говорить, - попросил я. – Просто: выпьем. - И нарушая же сам свою просьбу, сказал: - Я влюбился в неё, в Веру. Если бы не она, то давно бы уже ушёл: не по мне все эти передряги, пересуды, какие-то интриги. Иногда думаешь: что ж вы делите? Вы же интеллигенты, умные,  начитанные, образованные люди… Сами постоянно живёте среди человеческих чувств, человеческих судеб. Почему  не можете помочь другому, уступить дорогу… Лишний раз не отталкивая локтем соседа… Почему?
- Откуда я знаю, - дёрнул плечом Лёша. – А что у Панова в студии не так?
- Там другое… Конечно, тоже случаются и пересуды, но на каком-то, - усмехнулся я, - самодеятельном уровне.
- Во-во, - наставительно поднял палец Лёша, -на самодеятельном… Зарплату студийцам не платят, актёрских категорий нет. Особо делить нечего. А представь: добьётся Панов положения профессионального театра, когда появится зарплата, категории, штатное расписание, аттестация… Вот и будет: как у нас… А на Веру – не надейся: она не будет с тобой. Не такой она человек. Так что – так вот…
Бутылка опустела, в голове чуть помутились мысли, да и нужная пристань уже показалась из-за изгиба реки, освещая предутреннюю воду яркими фонарями дебаркадера.  Скоро надо было разгружаться…
В суматохе разгрузки на наше состояние никто не обратил внимание, только  Римма Андреевна – администратор, подозрительно прищурюсь, глянула на меня. Я  ответил  бодрым спокойным взглядом.
Берег в этом месте был крутой и дорога к посёлку уходила чуть ли не вертикально от пристани. Не иначе и название поселения Верхняя Тойма. Но Римма Андреевна проявила весь свой талант администратора и нашла в этот ранний час грузовой «газончик». Машина, натужено воя, повезла наш скраб. Мы поплелись следом.
В местном ДК нас ждали. Разгрузка заняла несколько минут – все мечтали, как можно скорее очутиться в гостинице…
Утро…  Или «Листопада» оказалось слишком много, или сказалась ещё и усталость, но проснувшись, я не мог оторвать голову от подушки – голова была как тяжёлый самолёт да ещё и нестерпимо гудела.
Я лежал недвижимо до тех пор, пока в номер не вломилась Вера.
- Саша!... Ты что?!... Через полчаса спектакль. Быстро поднимайся. Зрителей полон зал. Что с тобой? Заболел?
Я открыл глаза, посмотрел на бригадира.
- Ну-ка, ну-ка, - Вера приблизилась на шаг, пристально всматриваясь в мою помятую рожу.
- Это что?... Ты – пьян?... Ты с ума сошёл, Саша… Ты же завалишь спектакль. Ты что творишь? Быстро вставай, умывайся – и вперёд… Ну только завали мне спектакль. Только завали. Быстро в клуб!
Она повернулась к дверям и на пороге столкнулась с Лёшей.
- Да вы что! – вскричала она, почувствовав  мощный запах спиртного. – Вы с ума сошли!... Ох, смотрите у меня, - и выбежала из комнаты.
-Саня, ты чего не встаёшь? – Лёша подсел на мою кровать. – Голова болит?
- Не то слово, дружок, - я  спустил ноги на пол. – Головой пошевелить больно. О… не знаю, что сегодня будет.
- Расшевеливайся. Пошли. Там уже «кипиш» начинается… Верка точно «бумагу» директору накатает… Вот Славин-то будет рад… Давай, давай поднимайся, - теребил он меня.
С великим трудом поднявшись, я проследовал к умывальнику. Холодная вода отрезвила, но не настолько, чтобы я стал трезвым. Головную боль можно было стерпеть. Но к горлу ещё подкатывала и рвота. М-да…
На сцену я вышел бодрым шагом, но через минуту вступительной реплики, с ужасом понял, что меня сейчас вырвет. Быстро проговорив свой текст, я почти убежал за кулисы и «спрятался» в туалете. Благо: до следующего  выхода у меня было около пятнадцати минут. Но головная боль не проходила, я думал только о ней, ни о каких актёрских задачах и мыслей не было. И хорошо, что кроме «козы» - Ирины за кулисами никого не было – все были за ширмой: изображали  козляток. А Ирина… Что мне Ирина… Она то выбегала на сцену, то опять забегала за кулисы – ей было не до меня. И меня спасала маска Волка. Через неё мою рожу было не видно, да и запах особо не чувствовался…
Закончился спектакль. Мне стало легче. Но что началось, когда опустел зрительный зал. Началось «избиение»…
- Как тебе не стыдно,  Александр Александрович, - возмущению Веры не было предела. – Ты понимаешь, что завалил спектакль!... Я говорю при всех: по возвращению, я пишу Докладную на имя директора. И в этот раз ты выговором не отделаешься… Ужас! Римма Андреевна, скажите хоть вы… Что подумают про нас, наш театр здешние зрители? Мы – профессионалы, а такое себе позволяем… Как тебе не стыдно!
- Александр Александрович, - Римма Андреевна по-матерински, с сочувствием, с сожалением смотрел на меня. – Нельзя же так.
- Ребята, - сказал я, - я всё понял, только сейчас не капайте мне на мозги… Потом, вечером. Хорошо?
И не дожидаясь ничего, я вышел из гримёрки – надо было собирать реквизит и убирать декорации. Никто мне не помогал, кроме Лёшки.
Декорации были убраны, реквизит и куклы убраны в ящики. Всё перетаскано в фойе.
- Ну как голова? – поинтересовался Лёша. – Болит?
- Да, - пробормотал я. –Изменений не наблюдается… Давно со мной такого не было.
- Что будем делать? – полюбопытствовал он.
- Страдать, - страдальчески усмехнулся я.
- Сигарету дать? – спросил он.
- Издеваешься, - с упрёком качнул я головой.
В фойе появилась Римма Андреевна.
- Саша, Лёша, - озабоченно заговорила она, - надо помочь: погрузить декорации на машину и перегрузить на катер. Очень срочно.
- Конечно,  поможем, - Лёшка  с готовностью поднялся. – Машина где?
- Здесь у крыльца стоит… Шофёр спешит очень, - добавила она.
Я молчал, не вставая с ящика. Нет, помочь надо, но моё внутреннее состояние было в состоянии нестояния. Честно сказать: меня до сих пор качало.
Римма Андреевна с одного взгляда оценила моё самочувствие.
- Саша, на: возьми, опохмелишься, - она протянула мне трёхрублёвую купюру. – Но потом.
- У-у, - недовольно пробурчал я.
- Так водитель спешит. Некогда ему очень.
- Ладно, решим этот вопрос, - я направился к выходу, вспомнив великое изречение Марка Твена: « Никогда не спеши – в собственную могилу всегда успеешь».
За рулём  «ГАЗ-53-го» сидел молодой парень, приблизительно моих лет.
- Ты декорации на пристань повезёшь? – спросил я, предварительно поздоровавшись.
- Я… Чего не грузитесь? Меня на складе ждут… Давайте, ребята, побыстрее.
- Да перепили мы вчера. Понимаешь? Помани полчасика: мы «малышку» «раздавим» - и всё… У тебя автомобиль укомплектован?
- Конечно, - хмыкнул водитель. Чуть помолчал и добавил: - Только побыстрее, всё же…
Я быстро припустил в магазин. Благо он был недалеко. Когда вернулся к машине, на крыльце ДК стояли Римма Андреевна, Лёшка и водитель. Увидев меня, Римма сокрушённо закачала головой. А я, кивнув головой Лёше, забрался в кабину. Лёша подошёл и встал у открытой дверцы. Водитель и Римма Андреевна деликатно остались стоять на крыльце.
Закончили мы с «малышкой» быстро: минут за пять. Лёша потянул меня за рукав, но я сказал: - Погоди, пусть приживётся.
И действительно, через пять минут стало намного легче.
- Ну вот: можно и за работу…
И мы быстро погрузили наши ящики, машина свезла их на пристань. А там мы успешно перегрузили их на небольшой катер-буксир – вечером предстоял спектакль на другом берегу, в пионерском лагере…
По возвращению в гостиницу, я увалился на постель, восстанавливать силы. И заодно решить: что делать по окончанию гастролей – оставаться в театре, или уходить. Конечно, я понимал: полностью в актёрский состав меня не переведут – мест нет, а оставаться только звукооператором да рабочим мне не «улыбалось». Конечно, если бы Вера согласилась… Но надеяться на это было было глупо. Мою семью она разбивать не будет, тем более на глазах всего коллектива, а стать любовницей… Это не её стезя… Так что… Если бы, конечно, попасть в актёрский состав… И почему я не могу добиться того, чего желаю? Кишка тонка? Или, всё же, судьба?
В дверь осторожно постучали.
- Да, - откликнулся я. – Войдите…
На пороге  стояла Вера.
- Ты спишь?
- Нет, - я быстро поднялся, пригладил «пятернёй» разлохмаченные волосы.  – Я просто отдыхал. У тебя дело ко мне?
- Да. Нам надо поговорить… Пойдём, пройдёмся?
Мы сидели на небольшой скамеечке на крутом речном берегу.
- Объясни: зачем ты так сделал? Из-за меня?... Если так, то ты прекрасно понимаешь: между нами не может быть ничего, кроме дружбы.
- Да что ты, Вера, - я осторожно коснулся её плеча. – Не надо себя винить. Виноват я. Я полностью понимаю это, но веду себя глупо, потому что… Скорее, это не Любовь. Увлечение… И поэтому: я, наверное, уйду из театра. Быть рядом и только дружить: для меня это пытка. Да и не верю я в дружбу между мужчиной и женщиной. Я имею ввиду настоящую дружбу а не просто приятельские отношения…  А, возможно, я ошибаюсь… Так что: вот так девочки… Говорите сразу: «Да или нет»…
Вера несколько минут сидела молча, глядя на противоположный берег. Потом сказала: - Вечером-то нормально сыграешь?
- Какой разговор, мадам, - напыщенно заговорил я. – вы увидите сегодня как надо играть эту роль. Это будет Станиславский, Мейерхольд, Таиров и Смоктуновский в одном лице. Даже лучше.
- Я серьёзно спрашиваю, - вздохнула Вера.
- А я серьёзно отвечаю. Вот вечером увидите.
- Саша, - Вера внимательно посмотрела мне в глаза, - Славин настаивает, чтобы я написала на тебя Докладную о сегодняшнем спектакле. Но я этого делать не хочу. Я понимаю, что ты очень провинился, но… не хочу лишать тебя квартальной премии. Да и Римма Андреевна меня поддерживает… Но Славин настаивает… И мы с ним договорились вот до чего… Конечно, это глупо, но если ты нормально отыграешь вечерний спектакль, но он тебя не «заложит».
- А если я отыграю совсем гениально? – рассердился я. – тогда он  в ноги мне падёт? Или предложит должность главного режиссёра?... Пусть «закладывает»!
- Саша. Премии тогда лишат не только тебя, а и меня – как бригадира, и Римму – как администратора. Я ладно, а Римма Андреевна причём?
- Хорошо, - согласился я. – Отыграю. – И подумал: «С волками жить – по-волчьи выть». Это в том плане, что думать надо иногда не только о себе, но и о других. Вот только как бы ещё сыграть хорошо…
- Я отыграю сегодня как…, - начал я.
- Ладно, пошли, Станиславский номер два, - улыбнулась Вера и быстро чмокнула меня в щёку. Я, автоматически, полез с «ответным визитом», но получил резкий отказ: - Саша, не надо углубляться, - укоризненно проговорила Вера.

К вечернему спектаклю всё было готово: пионеры в зале, актёры наводили последний «марафет». Мы с Лёшей курили за задней стеной дощатой летней сцены.
- Нас ждёт сегодня что-то гениальное? – подтрунивал Лёша.
- Очень, - задрав голову, «вещал» я.
 Да, мы шутили, но я думал: «А что, если на самом деле сыграть гениально? Ой, размечтался – хоть обычно-то отыграть…»
Из –за угла выглянула Вера.
- Начинаем. Саша – вперёд!
Когда я проходил мимо, она добавила: - Ни пуха, ни пера, Сашенька.
- К большому чёрту! – Нет, я ей был не равнодушен…

Сейчас, через тридцать три года после того такого далёкого уже дня, я не могу вспомнить, не могу понять, что случилось со мной тогда? Но вся бригада была в шоке: я отыграл свою роль великолепно! Я не знаю, как это случилось, но ни до этого, ни после я не играл больше так. Почему? Совпадение? Да, совпадение, мистика и тому подобное. Называйте как хотите, но случилось  именно так…

После спектакля первым подошёл Славин.
- Саня, так ты же можешь! Великолепно! Здорово! Извини, я был не прав в отношении тебя.
- Да ладно, Серёжа, - смутился я, сам не ожидавший такого результата. – Дай мне отойти от всего этого. Пожалуйста…
- Сашка, - Лёша теребил меня за рукав, - скажи как? Как у тебя так получилось? Мы за ширмой стояли с открытыми ртами.
- Сам не знаю… Ей богу, Лёша: сам не знаю «как»…
- Я слушала тебя, - Ирина  недоумённо улыбалась, - и чуть свои слова не позабыла. Ну, Сашка…
Я слушал дифирамбы и смотрел на Веру. А она только и сказала: - Спасибо. Я была уверена, что так и будет.
По возвращению в гостиницу, Римма Андреевна устроила маленький банкет. Были тосты, слова, воспевания моего таланта. Возможно, искренне, возможно – нет. Но было приятно быть в центре внимания…
Через десять дней мы вернулись в Город. Последовал отпуск и собрались мы все в театре только в начале сентября.
……………………………………………………………………………………………………………….


ТРИНАДЦАТЫЙ ЭПИЗОД.
                С первым с кем пришлось мне встретиться, оказался Шацкий.
- Спасибо, Саша, что выручил, - начал он. – А я вас покидаю… Уезжаю в другой город. Теперь у вас будет новый Главный - Василий Дерябин. Ну как: ты всё ещё рвёшься в актёрский состав? Я скажу Василию, чтобы он…
- Не надо, Валерий Николаевич, - остановил я его. – Зачем мне подсиживать других? Да и…, - я оборвал себя сам. Не рассказывать же Шацкому всё?
- Ну, смотри сам, - Валера чуть недоумённо смотрел на меня. – А то… Макаров на пенсию выходит. Место в составе освобождается. Но, дело твоё.
Конечно, это был шанс. Замечательный шанс. И если бы Шацкий оставался в театре, то я, скорее всего, согласился бы с его предложением. Но как сложатся отношения с новым Главным. Да и Славин, наверное, растерял весь свой восторженный пыл. В одночасье человек не меняется. Да и в двучастье тоже. И ещё: из-за Веры… Дружбы между нами не будет, близких отношений – тоже. А мучить её, да себя – зачем? Придётся уходить. Конечно, после ухода Макарова, мне, думаю, предложили бы совмещать актёрскую деятельность с технической.
 Но случилось то, что и должно было случиться: в театр, по распределению, приехали двое выпускников театрального училища и я оказался там, где и должен быть – за пультом звукооператора и около ящиков с реквизитом. И я написал заявление об уходе по собственному желанию.

Трудно остаться за кулисами, и смотреть как работают на площадке другие, когда сам почувствовал вкус сцены. Когда понял, что судьба распорядилась иначе с тем, на что ты рассчитывал. А менять судьбу – не в моей власти. Или способностей таких во мне нет?...
После ухода я поддерживал отношения только с Лёшей Бурачевским. И никогда больше не переступал порог театра кукол. ВСЁ!
======================================================
2011 год.