Ильин день

Как давно это было. И, как недавно.  Я, в то время студент техникума, приехал  к  матушке помочь с сенокосом. У меня была пора практики, но в связи с веской причиной (день Рождения у брата), сумел выбраться из далёкого Кунгурского района.
Поднялись раным-ранехонько. Ильюха, по укоренившейся привычке, на правах старшего, ворчал:
— На День рождения приехал! Погулять захотелось. Вовсе ты там, в техникуме, обленился. Литовку, наверное, разучился держать. А у нас ещё Палестина не кошена. Вот с неё сегодня и начнём».
Маманя заоговаривала:
— Илюша, побойся бога! Ильин день сегодня. Илья без дождя не бывает. Сами ухайдакаетесь и траву сгноите».
Но Илья был непреклонен:
— Если мы выкосим Палестину — и ни капли дождя не упадёт, я сам лично разбиваю бутылку, припасённую ко дню Рождения, о ближайший пенёк. — Что за пьянка в сенокос?! А будет дождь – на природе посидим. За День рожденья угостимся».
Это было уже что-то из разряда фантастики.
Хотя за Ильёй Николаевичем такая склонность наблюдалась. Будучи самым старшим из братьев, он с детских лет взвалил на себя всю мужицкую работу по дому. Матушка с самого утра и до вечера на телятнике. Когда нам дали квартиру в новом двухквартирном доме, вокруг было голое поле. Ильюхе — четырнадцать, Пашке – одиннадцать… и так ступенькой…. Всего семейства, в конце концов, набиралось десять человек (была ещё старшая сестра, да через три года родится самый младший). Спустя два года после переезда в новое жильё у дома стояла конюшня с сеновалом и оградой. Дровенник, полон дров; огород. Палисадник, в котором каждым из братьев было посажено дерево или кустарник. Деятельное участие во всех делах принимала и матушка и сёстры (У Шуры в то время уже была своя семья в городе, а Вале шёл шестой год). Но вся тяжесть всё же взвалилась на братьев. Сдюжили. И даже когда сгорела конюшня, тем же летом поставили новую. И баньку поставили. А вместо «меканья» вреднющей козы Маньки из конюшни раздавалось радующее слух пыхтение и сытое воздыхание коровы. На сенокос выходили все.
Ехидничал Ильюха. Знал, что я наравне с ними, старшими, с восьми лет с литовкой управляюсь. К тому времени, о котором идёт речь, жизнь и вовсе стала входить в нормальную колею. Народ вырастал, начинал разлетаться кто куда, а Илюша так и оставался — за старшего.
Так что, немного поразмыслив, я ни на миг не усомнился в намерениях брата разбить бутылку, тем более что за последние полторы недели земля не впитала в себя ни капли дождя. Стояла сушь. И, судя по прогнозам, перемен в погоде не ожидалось. До второй Палестины идти было около километра. Шли, особо не разговаривая. Успеется.
Брат, за лето раз пять успевший сменить «сгоревшую» кожу, вышагивал впереди, подвязав футболку вокруг пояса, поблёскивая коричневым загаром. Не выделявшийся ни ростом, ни особой кряжистостью, он, тем не менее, в работе был лидером, не уступая ни в чём более рослым односельчанам. Вернувшись из Армии, он, в отличие от теперешних веяний, ставил в пример свою армейскую службу. Всегда был собран, имел привычку носить причёску «ноль», и никогда не бросал слов на ветер. Потому, деревенские «шабашные» работы почти никогда без него не обходились. На почве «шабашек» у них с матушкой зачастую и происходили разногласия. И, конечно же, на почве негласных неписаных правил, как в этот раз.
Всю сознательную жизнь меня подспудно мучил один и тот же вопрос: «Почему – Палестина?»
И буквально сразу вырисовывался ответ: «Поле, окружённое лесом».
Всего Палестин было четыре. Первая, поросшая молодым сосняком, уже мало напоминала о былой раздольности царства разнотравья. И только засечка на старой сосне и выжженная лупой дата на мощном корневище «1972год» окликали в умчавшееся детство. К третьей и четвёртой Палестине подъезда, как и к первой, не было. Они так же постепенно зарастали. И только вторая, стояла во всей красе островов клевера, ромашки, редкими клочочками крапивы, всепронырливости осота и многих других трав, которыми так богато это благодатное место, с, почти священным названием – Палестина.
Первый прокос прошли, не правя литовок. Прокос небольшой, метров десять.
Вернулись на исходную. Обтерев пучком травы и «поправив» литовку Ильюха, передавая мне оселок, улыбнулся:
«Ну что, студент, не разучился, – и уже чуть поучительно — ты пятку-то не задирай». На что мне оставалось только согласиться. А большего и не требовалось.
И началось. За рядом – ряд. Руки, после третьего прокоса, как будто вросшие в черенок литовки, по инерции выводили музыку, и не просто музыку. А слаженный дуэт аккордов. Единую песню раннего утра.
Поначалу я пытался отгонять назойливых комаров. Но, поняв, что это бесполезно, стиснув зубы, мысленно высчитывал количество кровопийц, вгрызающихся в мою кожу.
— У них через двадцать минут завтрак кончится — утешил меня Ильюха при очередной остановке. И, действительно, комаров резко поубавилось. Им на смену пришла «тяжёлая артиллерия» — пауты и мошкара. Но, как ни странно, атаки этих жаждущих крови проглотов, воспринимались более спокойно.
Пообедать сели в тенёчек, на пне от старой толстенной ели.
— А помнишь, как мы эту сушину вывозили?- брат похлопал по огромному пню. — По первому снегу. На санках, по чурбану – по два. И без дров никогда не сидели. — И, немного помолчав, добавил — а насчёт дождя в Ильин день — брехня это всё! Бабьи сказки для лентяев.
И действительно. На небе ни облачка. Солнце перевалило за вторую половину. Начинать после перерыва было тяжко. Но дело шло к завершению и поэтому, уже после десятого маха организм полностью включился в работу. Часам к шести вечера работа была завершена.
Остатки валов разворошены, чтоб быстрее сохло. Перед тем как идти домой, присели покурить. Потрогав сумку с остатками еды и бутылкой «Зелёного змия» Илья хохотнул: «Ну, и где же ваш дождь», но неожиданный шумок верхушек деревьев заставил нас повернуться.
С северо-западной стороны, с «крейсерской» скоростью, в нашу сторону по небу плыла мини-тучка. Да-да! Именно в нашу сторону! Потому что через минуту хлынул ливень. Поняв, что прятаться бессмысленно, я замер, околдованный неожиданным явлением. При первых потоках ливня, как ни в чём не бывало, будто бы зная, что так и должно быть, Ильюха, со словами: «Не пропадать же добру!» — разлил по стаканам «благословенный» и «благословлённый» напиток…
Проснулся я утром у старой сосны. Первое, что бросилось в глаза, надпись на корневище «1972 год». Ничто не напоминало о вечернем ливне. Земля, измождённая сушью, даже в столь раннее утро дышала теплом. Я вернулся на место вчерашних посиделок. Земля вокруг «обеденного стола» ещё хранила в себе живительность вчерашней благодати. Мелкие пичужки, юрко шмыгая, подбирали остатки размокших хлебных крошек. Просохшие валы, накануне скошенной травы, ждали дальнейшей участи — признак того, что на кошенину не выпало ни капли дождя.
С Ильюхой встретились уже на подходе к дому. Первое, о чём спросила Маманя: «Ну, и где же, Илюша, твоё обещание?»
На что мы дружно ахнули: «А дождь-то был!».
Лёгкий смешок был нам ответом….
А остальные дожди пришли только через неделю.