РХПГ

 
                -   -   -
         Как плохо быть врачом.

         Эта мысль впервые пришла мне в голову только после того, как я серьезно разболелся в очередной, третий раз. Первые два не могу назвать трудными, хотя лица всех моих родственников, друзей и лечащих врачей были встревожены и озабочены. Речь идет о двух моих инфарктах – в 37 лет и в 43 года. Невзирая на опасный диагноз (инфаркт, все-таки!), я хорошо себя чувствовал – плохими были только электрокардиограммы.

         На этот раз, в ясный осенний субботний день, собираясь на очередные полеты,  я внезапно ощутил резкие боли в  животе.

         Накануне я пригласил принять участие в полетах на мотодельтаплане своего зама по лечебной части, неотразимого мачо и балагура, доктора медицинских наук Валерия Николаевича Гамзу. Он давно уже отговаривался от моих приглашений полетать, но на этот раз расхрабрился.

         В назначенное время приехавший ко мне домой Валерий Николаевич, только глянув на согнувшегося крючком бесстрашного пилота сверхлегкой авиации, бестактно объявил: «Боря, да ты весь желтый!..»

         Глянув для порядка в зеркало (и правда, желтый, как китаец!), я задал Валере дурацкий вопрос: «На полеты не едем, я правильно думаю?».

         Бестактный, но умный доктор наук Гамза вполне серьезно продолжил диалог: «Какие полеты, Боря? Ты сейчас улетишь на экстренную операцию. Давай думать, куда поедем…»

         Да хоть куда!.. Главное, сначала нужно сделать хоть какое-нибудь обезболивание. Дальше будет видно… А пока я впервые чувствовал себя очень плохо.

                -   -   -

         Прилетевший через 20 минут сын Андрюха привез реквизированный в отделении реанимации фентанил. Сошел бы и промедол, но он усиливает спазм сфинктера Одди, о чем солидно поведал Валерий Николаевич. Боли прошли через 10 минут после внутримышечной инъекции, умело и безболезненно сделанной сыном.

         Мы отправились в родное отделение своего диспансера на базе МСЧ ЧЭМК  - отделение онкохирургии. Мой старый знакомый, кандидат медицинских наук Слава Шаров, отложив занятия со студентами кафедры, провел ультразвуковое исследование органов моего живота широким пластиковым датчиком.

         С присущей ему тактичностью Вячеслав Борисович сообщил, что в головке МОЕЙ поджелудочной железы, на выходе из Вирсунгова протока, визуализируется (слово-то какое противное! - определяется на глаз) крупный камень до полутора-двух сантиметнов диаметром. Сам проток резко расширен.

         Камень  закупорил одновременно путь для выхода желчи и ферментов поджелудочной железы. Аккурат вместе с желтухой мой камешек вызвал, кроме холецистита, еще и острый панкреатит.

         Диаметр нормального Вирсунга не более одного сантиметра. Шансов на то, что сумасшедший камень в два раза большего размера самостоятельно проскочит в двенадцатиперстную кишку, не было никаких. Там, на выходе из головки поджелудочной железы, еще имеется сфинктер Одди - круговая мышца, удерживающая проток в закрытом состоянии.

         Не имея собственного опыта в лечении холецистопанкреатита, я, как доктор-хирург, в полный рост представлял возникшую в моем организме проблему. Для удаления камня в Вирсунговом протоке, как минимум, понадобится удаление желчного пузыря и, НЕ ЗНАЮ КАК, выкорчевывание камня из головки поджелудочной железы.

         Чем быстрее ликвидируется пробка в протоке, тем меньше шансов на развитие панкреонекроза – омертвения поджелудочной железы.

         Без неё не живут. По-крайней мере, сколько-нибудь долго. Летальность при панкреонекрозе вследствие различных форм панкреатогенного сепсиса достигает 80 процентов. Даже фамилии каких-то знаменитых эстрадных кумиров, скончавшихся от панкреонекроза, пришли на ум некстати. Правда, любимец телезрителей Валдис Пельш сумел выкарабкаться живым из такой передряги.

         Я не Пельш. Я доктор, который замечательно представляет, что его ждет.

         Как плохо быть врачом…

                -   -   -

         А субботу никто не отменял. День был нерабочим, и разыскать своего институтского друга, доктора медицинских наук, специалиста по хирургическому лечению заболеваний печени и поджелудочной железы Пышкина Сергея Александровича, было непросто.

         Домашний телефон молчал. Рабочий телефон надрывался пару минут, без эффекта. Сотовый после долгого звонка попросил оставить голосовое сообщение. Наудачу позвонили в МСЧ ЧТЗ, где Серега Пышкин работал в должности главного хирурга больницы.

         Слава Богу, Сергей Александрович, закончив обход оперированных накануне больных, только что вернулся в свой кабинет. Выслушав мой доклад («Чего ты такой радостный!» - проворчал в трубку друг-профессор Пышкин), Сергей Александрович приказал: «Срочно приезжай в отделение, мы подготовим операционную!».

                -   -   -

         К нашему приезду успел прибыть врач-эндоскопист. Требовалось обязательно сделать РХПГ. Эта аббревиатура расшифровывается еще менее понятными словами: ретроградная холангиопанкреатография, метод, комбинирующий эндоскопию с одновременным рентгенологическим обследованием для диагностики различных патологических состояний панкреато-билиарной системы.

         Меня уложили на каталку, покрытую желтой, прожженой в автоклаве простыней и доставили в рентгеновский кабинет. Добрый доктор с огромными ручищами и лицом, скрытым под медицинской маской, готовился вводить мне в пищевод фиброэндоскоп. Добродушно беседуя со мной, он обстоятельно разъяснял мне суть предстоящей процедуры.

         - Сначала войдем через пищевод в желудок, потом пройдем в двенадцатиперстную кишку. Там требуется отыскать устье Большого Дуоденального Соска (БДС), через который будем пытаться ввести по пластиковому катетеру контраст в Вирсунгов проток. Делаем снимок и выводим эндоскоп.

         Только и всего. А то, что мне никогда до этого дня не доводилось глотать шланг диаметром с большой палец руки, никого не интересовало.

         Первая попытка оказалась неудачной. Я никак не мог одновременно дышать и глотать тубус эндоскопа. Я синел, задыхался и вырывал аппарат изо рта. После третьей попытки Сергей Александрович зарычал: «Зовите анестезиолога, давайте наркоз! Все-равно его подавать в операционную».

         Анестезиолог, мой лучший друг с четвертого класса нашей родной школы № 84 и, по совместительству, заведующий  отделением реанимации больницы ЧТЗ, Игорек Лифенцов, сказал стоявшей рядом сестре-анестезистке: «Наташа, готовь набор для пункции подключичной вены…».

                -   -   -

         Пробуждение от первого в моей жизни наркоза оказалось кошмарным до тошноты – в прямом и переносном смысле. Склонившиеся надо мной лица медсестры и что-то спрашивающего Игоря расплывались перед глазами, окружающие стены и мебель медленно кружились то в одну, то в другую сторону. Кожа живота и груди нещадно горели, а в правом подреберье колола какая-то жесткая трубка. Сильно тошнило.

         Язык не слушался меня, и я никак не мог произнести главную фразу: «Игорь, удалось удалить камень?..». Через несколько мгновений я разобрал слова Лифенцова: «Боря, операция закончена, сейчас будем удалять из трахеи трубку. Покашляй посильнее!»

         Еще через пару секунд интубационная трубка была извлечена из моего горла, и легкий и свободный вздох сразу привел меня в чувство.

         - Сейчас поедем в ранимацию. Потерпи немного, в палате сразу сделаем обезболивание, - продолжал Игорь Георгиевич, непривычно серьезным для наших многолетних дружеских подначек голосом. – Лена уже ждет тебя в палате…

         Удобная финская каталка на надувных резиновых колесиках среднего диаметра плавно покатила меня к выходу из операционной. Сбоку от каталки шагал Игорек с дыхательной маской и синим резиновым баллоном для вентиляции легких.

         – Игорь, камень удалось убрать?.. - слабым голосом спросил я своего друга.

         – Потерпи, хирурги тебе все расскажут. Пышкин придет через 15-20 минут. Все будет хорошо, - как-то без энтузиазма заверил меня Лифенцов.

                -   -   -

         Как может один хирург надурить другого, я не знаю. Да Серега Пышкин и не пытался хитрить. Начал он с хороших новостей.

         – Борис Александрович! – обращаясь сразу ко мне и моей жене Лене, серьезно начал Пышкин. – Проходимость Вирсунгова протока для желчи и секрета поджелудочной железы хорошая, мы перед окончанием операции сделали контрастирование протока через БДС. Я удалил тебе желчный пузырь с несколькими камешками, - тут он протянул в руку Лене марлевый пакетик, - и сделал папиллосфинктеротомию. В отверстие протока свободно входит кончик мизинца. В общий желчный проток введен временный дренаж для желчи и сока поджелудочной железы.

         Уставший после длительной операции доктор, мой хороший товарищ Серега Пышкин, присел на краешек необъятной функциональной кровати и уже не таким казенным тоном добавил: - При ревизии тупоконечным зондом камень в Вирсунговом протоке отчетливо не определяется, возможно, из-за кровотечения и отечности железы. Уверенности в том, что камень вышел, у меня нет…

                -   -   -

         Уже через пару часов в палату вломился Валерий Николаевич Гамза, за которым осторожно двигался мой сын Андрей. Без предисловий Гамза стал излагать свои соображения по поводу моего дальнейшего лечения.

         - Я только что разговаривал с Сережей Пышкиным. Через две-три недельки, после удаления дренажа, придется снова делать РХПГ, - предупредил Валера. – Если камень неподвижен, понадобится несколько сеансов экстракорпоральной литотрипсии (для раздробления камня). А если раздробить камень не удастся, будем его дробить с помощью механического литотриптера.

         Еще в течение сорока минут Валерий Николаевич с энтузиазмом и прибаутками рассказывал о том, как с помощью излеченной им начальницы одного из подразделений Южно-Уральской железной дороги он смог оснастить дорогим и самым современных оборудованием Златоустовскую городскую больницу, где он тогда работал заведующим хирургическим отделением.

         Среди прочего оборудования был приобретен японский механический литотриптор, с помощью которого можно дробить и извлекать из желчных и панкреатических протоков большие камни.

         Оказывается, это был единственный на всю Челябинскую область механический литотриптор для дробления крупных и крепких желчных камней.

         Я с блаженством и удовольствием слушал речь Валеры о такой не сильно простой перспективе своего излечения. Введенный за 30 минут до его прихода обезболивающий препарат избавил мое тело от всех неприятностей…

                -   -   -

         Женщинам, мечтающим похудеть, необходимо пройти курс лечения препаратом, применяющимся для купирования острого панкреатита. Называется этот препарат «Сандостатин». Он почти полностью блокирует секрецию поджелудочной железы. За те три недели, что я его получал, у меня полностью отсутствовал аппетит.

         Со слов неотлучно пребывавшей при мне Лены, я буквально таял на ее глазах. При этом мне удавалось много гулять по коридору отделения, сначала с дренажем для желчи, а затем и без него. Мое самочувствие стремительно улучшилось. Только известие о назначенной на ближайшее время РХПГ портило мое радужное настроение выздоравливающего пациента.

         Вторая по счету РХПГ прошла без предварительных мучений, под наркозом, проведенным Игорем Лифенцовым. На снимках, продемонстрированных мне, округлая тень злосчастного камня отчетливо просматривалась в черно-белых тенях рентгеновской пленки.

                -   -   -

         Аппарат для экстракорпоральной литотрипсии был только в больнице МСЧ ЧМЗ, куда меня и перевезли на несколько дней. Было проведено три сеанса дробления камня в Вирсунговом протоке. После этих манипуляций правая половина моей поясницы превратилась в сплошной синяк.

         Была назначена контрольная РХПГ для оценки результата литотрипсии. Верный друг, профессор Валерий Николаевич Гамза настоял на одновременной попытке применения привезенного им японского механического литотриптера. Отчасти от большого интереса, а также от очевидной бесперспективности других методов удаления камня, эндоскописты больницы ЧМЗ с удовольствием согласились на предложение Гамзы.

         Открыв глаза после наркоза, я увидел сияющее от радости лицо Валеры: - Боря, камень удалили! Вот его осколки, смотри…

         Четыре дольки аккуратно разрезанной серой фасолины из спрессовавшейся желчи покорно лежали на широкой ладони моего друга, соратника и сотрудника, ликующего доктора медицинских наук Валерия Николаевича Гамзы.

         В тот же вечер, невзирая на вялые протесты докторов больницы ЧМЗ, я вместе с Леной и пожитками уехал домой на своем служебном медицинском Форде. За рулем машины был мой внезапно повзрослевший сын Андрюха. Кажется, мы ехали по пустым городским улицам с включенными мигалками…

                -   -   -

         Как плохо быть врачом, зная о трудностях и опасностях предстоящего тебе лечения.
         И как замечательно быть доктором, ежедневно отмечая признаки своего непростого выздоровления.



28.08.2011 г


Рецензии