Смерть Шерлока Холмса

 



Cogito ergo sum 

Рене Декарт



Что разумно, то действительно; и что действительно, то разумно.

(Другой вариант знаменитой фразы: Что действительно, то разумно. Но не все, что существует, действительно...) 

Георг Гегель




Итак, я хочу поведать публике о последних днях и о смерти своего друга, мистера Шерлока Холмса. Он умер ровно неделю назад, 21 января 1925 года. Кто-то скажет, что с моей стороны такой поступок — описывать столь свежее горе — это цинизм и кощунство по отношению к памяти моего друга. Но это не так. Мне больно. Мне бесконечно больно до сих пор. И я даже думаю, что эта боль не оставит меня уже до моей собственной смерти, которая, в силу моего семидесятилетнего возраста, тоже не за горами.


Да, все это так. А говорить и доказывать кому-то, что Шерлок был самым близким мне человеком во всей моей жизни, - я не буду.


Но я знаю одно — я должен успеть, пока сам не отправился за ним, рассказать о том, каким он был перед смертью и во время нее. То, что я видел, то, при чем я присутствовал, - быть может, потрясло меня больше, чем что бы то ни было в  моей жизни, даже те великие дела, которые Холмс раскрывал раньше.


Поэтому, если я не расскажу обо всем этом, то состояние, в котором находился Шерлок, умрет вместе с ним и вместе со мной. Если же расскажу, - у него, у этого особенного состояния, есть шансы сохраниться, или даже быть распространенным. А желать такого распространения должен каждый здравомыслящий человек.    



Что ж, теперь, когда я объяснил, зачем я это делаю, можно начать сам рассказ.


До текущего года в наших встречах с Шерлоком Холмсом был очень большой перерыв. В последний раз я видел его году этак в 1914-м — он съехал с нашей любимой квартиры на Бейкер-стрит и поселился в Суссексе. При этом он сказал мне, что оставил свою практику. На самом деле, это оказалось для него несколько сложнее, чем думал он сам — и мы с ним вместе расследовали тогда одно довольно запутанное и интересное дело. Потом мы долго не виделись, хотя и жили относительно недалеко друг от друга. Но — возраст, время, конечно, давали о себе знать. А потом, лет пять назад, так получилось, что я вообще был вынужден уехать во Францию, так что наши с ним встречи были просто физически невозможны. Впрочем, я должен сказать, что, как и всегда, каждый из нас носил образ друга в своем сердце, и это не пустые слова. В каком-то смысле, встречи было даже и не нужны.

 
Наконец, под самое Рождество 24-го года, я вернулся на родину. И уже после всех праздников, как-то случайно, узнаю, что мистер Шерлок Холмс, оказывается, тоже в Лондоне, больше того, - на «нашей» Бейкер-стрит. Радости моей не было предела. Я мигом сел в своё авто и помчался. Я понимал, что делаю неправильно, что нужно было звонком или (по старинке) письмом предупредить о своем визите. Но остановить себя просто не мог — так мне хотелось повидать своего старого друга. Уже стучась в двери дома, я вдруг подумал, что, возможно, я зря так радуюсь, и что меня ждет не самое утешительное зрелище — как никак, а Холмсу был уже семьдесят один год (я же всего на год его младше). А, ладно, махнул я про себя рукой, что уже нам с ним терять?


Дверь открыл, видимо, слуга моего друга — некий седой мужчина лет пятидесяти, неплохо выглядевший. Я, с дрожью в голосе, попросил доложить о себе. Он поднялся по скрипучей лестнице в «нашу» гостиную. Больше я ничего не расслышал — то ли голос Холмса был слабоват, то ли мой слух, не знаю. Наконец, слуга вернулся и пригласил меня пройти. Я побежал — хотя со стороны это, наверное, было не очень похоже на бег.


Вошел в гостиную — в ней ничего не изменилось. Но это для меня и неважно. Мне важен только он. И что же я вижу? Какой-то человек лежит на диване, диван стоит у камина, человек этот почти полностью закрыт выцветшими пледами, он пытается согреться, но не может, ему все равно холодно и он дрожит. И потом я — чисто интеллектуально — вдруг понимаю, что это и есть мой Шерлок. Отрыта у него только голова, но и ее узнать почти невозможно, - волос на ней нет, лицо страшно узкое, как стрела, один глаз — заплыл.


Увидев все это, я чуть ни заплакал, и уже начал жалеть, что поддался первому порыву и приехал. Не надо было поддаваться. Сколько раз в твоей жизни так было, сказал я себе? А ты так и не научился... Теперь и тебе, и ему будет больно.


Но отступать было уже поздно. Здесь я услышал его голос, голос Шерлока Холмса:
- Как же я рад Вас видеть, дорогой Ватсон!


Я невольно улыбнулся. Вот странно — голос у него, в отличие от всего остального, был прежним, был таким же, - бодрым, хриплым от табака. На этот голос я и откликнулся всем своим существом, потому что, кроме него, казалось, больше ничего не было.


С этим голосом мы и стали разговаривать, охая и восклицая, спрашивая обо всем, что происходило с нами за последние годы. Пришел Том — так звали слугу Шерлока — и усадил меня в кресло напротив дивана, принес мне виски и сигару (Холмс же, видимо, уже давно был лишен всех этих наших холостяцких удовольствий). 

 
Так мы беседовали, а я, тем временем, думал, что мой друг дышит на ладан, и сомневаться в этом не приходится. В конце концов, я всю свою жизнь проработал врачом, и для меня распознавать такие вещи было делом привычным. Я не знал, что конкретно с ним случилось (с нами обоими, увы, случилась старость), но было ясно, что встать с дивана он уже не мог. Ты приехал к умирающему, подумал я, и мне стало как-то не по себе. Да, я должен признаться в своем малодушии — хотя смерть и от меня недалеко, и я это понимаю, но лишнее прикосновение к ее дыханию, - почему-то меня не радовало. Не знаю, что тогда во мне перевешивало — сочувствие к другу или сочувствие к самому себе.   


Но, странное дело, ум Холмса, судя по разговору с ним, нисколько не пострадал от старости. Словно это было вообще не его тело.
- Итак, дорогой Шерлок, Вы переехали на Бейкер-стрит пару месяцев назад?
- Да, именно так, - быстро подтвердил он.   
- Но почему? Вы же так долго здесь отсутствовали? Да и какая радость старому уже человеку жить в пыльном суетном городе?
- Да, я думал об этом, Ватсон. Думал, и решил, что именно здесь, на Бейкер-стрит, я хочу умереть.
Я запнулся.
- Да-да, не смотрите на меня так. Я же знаю, что меня ждет, и в самом скором времени. Я знаю и другое — что Вы сами сейчас думаете о том же самом.
- Но как Вы догадались?!
Он широко улыбнулся:
- Да просто по-человечески догадался. И еще — у Вас руки дрожат.
- Может, это от радости, - пытался парировать я, как всегда, довольно слабо.
- Может, от радости. А, может, от страха перед моей смертью. А, может, - и от того, и от другого.
Я молчал.
- Так вот, зная о своей скорой смерти, я и решил приехать туда, где моя жизнь была такой счастливой и интересной.


От этих слов мне почему-то снова захотелось плакать — да, не думал я, что придется дожить вот до таких слов моего лучшего друга. Значит, и мой черед совсем не за горами. Холмс, между тем, продолжал:
- Вообще, я вижу, дорогой друг, в каком Вы находитесь состоянии. Я хочу Вам сказать, что мой внешний вид — это только видимость, в каком-то смысле, иллюзия, так сказать. Это неразумная действительность. А вот сам мой разум — в полном порядке. 
- Я это вижу.
- Но я скажу Вам больше. Мой разум, что для меня самого удивительно, стал работать еще лучше, чем раньше.
Я ему не поверил, но ничего, конечно, не сказал.
- Словно он взял все силы, которые принадлежали моему организму, и присвоил их себе, оставив телу только минимум. Вот и гадай теперь, — что лучше, быть со здоровым телом и средним умом, или быть с больным телом, и великим умом.


Шерлок замолчал. Я не знал, что сказать. Нужно было перевести разговор на другую тему.


- Вы, конечно, думаете, что я, на старости лет, начинаю сходить с ума, не правда ли?
- Да-нет, почему же, мистер Холмс?! - запротестовал я, но он меня перебил:
- Так и есть, думаете. Хорошо, - строгим голосом продолжил он, - Загадайте какое-нибудь число. 
- Число?
-Да, число.
- Какое число?
- Господи, Ватсон, да любое, так, чтобы я о нем не знал.


Я почему-то находился в состоянии легкой паники. Наверное, я не хотел, чтобы мой друг демонстрировал мне резкий рост своих интеллектуальных способностей — и так уже много было в этот день такого, что нужно будет потом переваривать. Мысли мои путались, и я, недолго думая, загадал «0». И подумал — ни за что не отгадает.


- Загадали? - спросил сыщик.
- Да.
- Это ноль, - уверенно произнес он.


Я подскочил на своем кресле. Господи ты боже мой, как же он это сделал? Как? А я вообще точно загадал именно эту цифру? Да вроде да. Как же так?


Должен сказать, что в этот момент я пережил нечто такое, что не переживал за долгие последние годы своей жизни, а, может быть, и за всю свою жизнь. Я не верил своим глазам, а, точнее, ушам. Передо мной сидел вполне реальный человек, - больше того, человек, которого я знал очень хорошо, - с совершенно нереальными сказочными способностями. Осознание всего этого меня буквально перетряхнуло. Я мигом обо всем забыл — о своем и его возрасте, о болезнях, о безысходном старческом отчаянии, не отпускавшем меня раньше ни на секунду. Я понял, что присутствую при необычайном великом явлении.


- Как у Вас это получилось? - наконец, спросил я.
- Я и сам точно не знаю, - спокойно ответил Холмс.
- Тогда, может быть, это какая-то мистика, озарение?
- Нет, - покачал он головой, - я не верю ни в то, ни в другое. Ход у моей мысли есть, но он очень быстрый, настолько быстрый, что я сам его до конца не понимаю. Я думаю, что моя многолетняя привычка искать, анализировать, применять свой дедуктивный метод, наблюдать за людьми, - что эта привычка, так долго существовавшая, вдруг... - он на секунду замер, - вдруг дала какое-то новое качество. Все, что я делал раньше в течение часов, дней, иногда недель и даже месяцев — все это теперь делается за несколько мгновений.
- Я уверен, что так оно и есть, - тихо сказал я.
Он ответил:
- У меня нет такой уверенности, но это единственное разумное объяснение, которое приходит мне в голову. Знаете, Ватсон, - продолжал мой друг после небольшой паузы, - с тех пор, как это со мной произошло, где-то год назад, моя жизнь очень сильно изменилась. Или, вернее, - восприятие жизни, поскольку сама она становится для меня все менее доступной. Все вокруг стало каким-то другим. Представьте себе, что вы абсолютно все понимаете... - он посмотрел на меня застывшим взглядом, - абсолютно. Как взаимодействуют атомы и молекулы, что происходит в душе другого человека, и в твоей собственной душе. Как работает общество, политика, экономика. Что было в далеком и недалеком прошлом и что будет в будущем. Всё... Словно прежнее восприятие мира — обычное человеческое восприятие, - было частями никогда несобранной и несобираемой, казалось, головоломки, а ты — ее собрал, понял. Понял, насколько были примитивны все понятия, обозначения, которыми всегда пользовались люди. Вот примерно в таком состоянии нахожусь я. Но — что за насмешка судьбы — как будто в обмен на это я даже не могу без посторонней помощи выйти из своего дома!


Я слушал, затаив дыхание. В тот вечер мы проговорили с мистером Холмсом очень долго, почти допоздна. Когда я, наконец, собрался уходить, я думал о чем угодно, но только не о его и не о своей смерти.



Следующие два дня я размышлял только об одном, - что же произошло с Шерлоком Холмсом? Как это называется? В конечном итоге, я врач, и меня интересовало это даже с медицинской точки зрения, с точки зрения физиологии человека, так сказать. Я сидел в кресле в своем кабинете, никто из моих меня не беспокоил, внешне все было, как всегда. Но внутри меня — впервые за столько лет — все буквально бурлило. Иногда я думал, что моя встреча с Шерлоком мне приснилась. Но, в конце концов, я говорил себе, что мои органы чувств, все-таки, еще не в таком состоянии, чтобы полностью отказывать им в доверии, я еще не выжил из ума.


Тогда — что же это, думал я? Некая физиологическая аномалия? Медицинская случайность? Нечто наподобие уродства, достойное занесения в антропологические словари? Возможно, возможно... Но возможно и другое — что я был вчера свидетелем не аномалии, а, скажем, «позитивной аномалии», которая являет собой намек на будущее человека. Сердце мое забилось чаще и я даже положил руку на грудь, испугавшись, то ли сюрприза от него, то ли самого масштаба мысли, которая пришла мне в голову. А что, если мой друг Шерлок Холмс — это прорыв в борьбе за существование человека и природы? Что, если его нынешний сверхфеноменальный мозг — самое мощное приспособительное устройство, когда-либо помещавшееся в черепе человека? Что, если именно такой «супермозг» и начнет распространяться в человечестве в самое ближайшее время? Распространяться либо через гены, либо даже через культуру?


Я остановил качание своего кресла и на минуту замер. Внутри меня все горело огнем радостного утопического предвкушения... Что же, в таком случае, ждет человека? Какие великие открытия? Какие новые формы общественного устройства (которые даже Марксу показались бы несбыточными)? Какая гармония во внутреннем мире? В социальных отношениях? Сколько в нас отомрет всего лишнего, ненужного, злого — если у нас будет такой разум? 
От умиления из моего правого глаза выкатилась слеза — такого со мной не было, наверное, лет десять. Да, как же изменил всю мою жизнь милый Шерлок...



На третий день после этих размышлений мистер Холмс пригласил меня к себе. В записке, которую он прислал, ничего не говорилось о том, как будет проходить встреча — так же, как и тогдашняя, тет-а-тет, или как-то по-другому. Но мне, если честно, было все равно. К назначенным Шерлоком пяти часам я полетел как на крыльях — лишь бы еще раз увидеть его, а, точнее, говорить с ним.


Явившись, я застал сыщика одного — на том же месте, в той же позе, ничего не изменилось. Я снова уселся в кресло, подставленное мне Томом, и мы начали разговаривать. В какой-то момент Холмс сказал:
- Ватсон, я позвал Вас сегодня, потому что ко мне должны прийти посетители.
Я был немало удивлен.
- Посетители?
- Да.
- Уж не хотите ли Вы сказать, что все еще расследуете какие-то дела?! - я думал, что он меня разыгрывает.
- Именно так, дорогой Ватсон, именно так. А что Вас удивляет? Вы же, кажется, уже убедились в том, что я начал соображать не хуже, а намного лучше, чем раньше?
- Да, конечно. Но... но... Все-таки, расследование — оно требует Вашей, так сказать, физической активности, а Вы...
- Да ничего оно, - резко сказал Холмс, - как выяснилось, не требует. Ничего, кроме мозга.


Мы замолчали. Все-таки, я не мог поверить Шерлоку.


Но потом, действительно, стали приходить посетители. Первой явилась весьма молодая и хорошенькая леди, которая стала жаловаться Холмсу на своего мужа. По ее словам, он ей изменял (вот негодяй, подумал я, изменяет, да еще такой красивой жене, - это было двойное преступление, если оно, конечно, вообще имело место).


Холмс слушал леди внимательно, не перебивая, целых полчаса. Когда она, наконец, замолчала, он произнес:
- Ваши опасения, миссис N (я не буду здесь приводить ее имени), совершенно напрасны. Мистер N верен Вам. Единственное что, у него есть не очень хорошая привычка задерживаться в клубах допоздна. Но, поверьте мне, это время он проводит со своими друзьями, а не с женщинами.
Молодая леди посмотрела на него с сомнением:
- Вы уверены в этом?
- Да, миссис N, на 99%. И только один процент вероятности того, что я ошибаюсь.
Она не сводила с Шерлока своего взгляда где-то еще с полминуты и, наконец, сказала:
- Хорошо.
Потом попрощалась и вышла, сказав еще, чтобы мистер Холмс прислал ей чек по почте.


Увиденная мной сцена ввела меня в состояние оцепенения. Когда я очнулся, я спросил:
- Что это все такое, Шерлок?
Он не ответил, видимо, желая дать мне возможность излить душу.
- Что это такое? Что это было? Это что — расследование?
Наконец, он соизволил ответить, но был, как назло, крайне лаконичен:
- Да.
- Это — расследование? А где — улики? Где — материальные доказательства? Вот это Ваше — я стал передразнивать его - «уверен», это теперь все, что Вы можете дать? Эти Ваши «99%» - вот что Вы теперь даете? Извините меня, Холмс, я люблю и уважаю Вас, но все это — просто шарлатанство!
- А Вам не приходило в голову, Ватсон, что «все это», как Вы говорите, не шарлатанство, а более совершенный метод, чем тот, которым все сыщики, и даже я сам, пользовались раньше? И что в будущем, возможно, таким образом и будут расследоваться дела?
- Нет, не приходило. Не приходило.
Я все не мог успокоиться. Холмс сказал: 
- Заметьте, что свой прежний метод я называл дедуктическим.       
- Да. Он Вас и прославил. 
- Но ведь это было, строго говоря, неверно. Дедукция — это когда идут от общего к частному. А я раньше шел от частного к общему, и это называлось индукция.
- Ну и что? Какая разница?
- Да такая, что именно теперь мой метод дедуктический. Я рассуждаю абстрактно и уже от абстракции иду к конкретике.
- Вы можете называть это как угодно, я Вам все равно не верю.
- Да? А Вы сделайте вот что — проверьте меня. Займитесь этим делом и увидите, что я был прав. 
- Но Вы же сами сказали, - 99%!
- Да, 99-ть.
- А — один процент?
- Этот один процент еще никогда, Ватсон, никому не попадался. И еще — если я, как Вы говорите, стал шарлатаном, почему ко мне идут люди?
Я вздохнул:
- Люди, к сожалению, Холмс, и Вы это знаете, очень часто идут к шарлатанам.
- Да, но не к тем, которые выдают себя за сыщиков, заметьте. 


Мы еще не закончили наш эмоциональный обмен мнениями, как вошел другой посетитель. Вообще, их было много. Описывать разговор и разбор дела каждого из них я не буду. Но коротко обо всех скажу. Впрочем, заранее отмечу, что всегда повторялась та же ситуация, что и с леди N.


Пожилой джентльмен (кстати, я с ним был немного знаком) рассказал, что у него дома, кто-то из своих, украл значительную сумму денег. Холмс сказал ему только одно слово: «Племянник», после чего тот поблагодарил и вышел из комнаты. Здесь я уже, извините за грубость, вынужден был заткнуться. Если под то решение, которое мой друг дал леди N, еще можно было подкопаться, то здесь — никак. Очень маловероятно (один процент, так сказать), что Холмс, все последние годы живший в деревне и вряд ли следивший за светскими новостями Лондона, вообще мог знать, что у посетителя был племянник. И, тем не менее, судя по реакции последнего, он был. Больше того, эта реакция говорила и том, что дядя вполне допускал виновность своего родственника.


Дальше все шло в таком же духе и, как я заметил, - быстрее. Видимо, Холмс, с одной стороны, не мог отказать в помощи лондонцам, которые так верили в него, а, с другой, чем дальше, тем больше ему наскучивало это. В конце концов, я с ужасом понял, что сыщику не требовалось даже выслушивать своих клиентов. Поэтому последнему из них — молодому джентльмену (видимо, завсегдатаю званых ужинов), как только тот вошел, Холмс сразу сказал: «Нет». И тот, мгновение помедлив, сообразил, что это и был ответ на его дело. С улыбкой кивнув, он удалился.


Это было настоящее Ватерлоо. Мое, естественно, Ватерлоо, а не Холмса. Я был побежден и раздавлен. Теперь все мои — еще остававшиеся — сомнения в том, что мистер Шерлок Холмс превратился в интеллектуального монстра, исчезли. Все-таки, в нашу первую встречу эти его качества еще не проявились полностью, он, скорее, говорил о них, чем показывал, а я ему верил. Теперь же этот танк проехал прямо по мне. Именно такие у меня были ощущения. Я был в ужасе, словно увидел башню, упирающуюся в небо, или человека с четырьмя ногами. Вчера я думал о том, какое значение подобный физиологический феномен может иметь для прогресса человечества. Все это верно, верно, но... первое чувство, все-таки, именно такое — абсолютное потрясение. И страх.


Надо отдать должное Холмсу — он ни словом не выразил факт своей победы надо мной и над моим неверием в его возможности. Мы вообще после приема посетителей разговаривали мало. Шерлок принимал пищу — с рук Тома, - я потягивал неизменный виски.


Мы очень устали и поспешили закончить встречу.



Прошла еще неделя. Мистер Холмс все это время не приглашал меня к себе. Как чувствовал, что я испугался, и испугался весьма серьезно. А, впрочем, почему чувствовал? Просто знал. Если он так расследует дела, то почему он не может знать, что со мной происходит, что я думаю? Конечно, может. Вот проклятье. После второй встречи с ним я чувствовал на душе какой-то груз. Словно я увидел нечто такое, что простому смертному видеть нельзя. Черт его знает, где я побывал, - в раю или в аду.


Если еще раз возвращаться к теме прогресса человечества, светлого будущего, которое наступит, если подобный антропологический тип распространится, то — мои мысли об этом уже не были такими веселыми. Прогресс прогрессом, но — есть же какие-то пределы, установленные самой природой и, если угодно, господом богом? Если прогресс идет спокойно, шаг за шагом, то он — нормален и даже неизбежен. Но если — такой скачок? Да еще размноженный? Не заступает ли здесь человек уже в такую сферу, куда ему лучше не соваться, потому что это опасно? Не претендует ли он на статус бога?


Бога... Бога... (я подошел к окну и смотрел на покрывший мой двор толстый слой льда). Бога... Да, вот кого напоминает мне Холмс. Он похож на бога. Он становится богом. Ведь в любом учебнике богословия сказано, что важнейшее свойство бога — всеведение. Именно при таком «сеансе всеведения» я и присутствовал... Именно поэтому мне и стало так жутко, словно я попал в какую-то потустороннюю реальность...


Тогда, то, что происходит с Холмсом — болезнь, аномалия в самом отрицательном смысле слова. Не прорыв в эволюции, а ее тупиковая ветвь. Ошибка природы, ведь она тоже может ошибаться.


В самом деле, продолжал я размышлять, к чему может привести такой мозг и его распространение? Не только к развитию человечества, но и к его смерти. Мы не знаем, как человек воспользуется этим страшным орудием — всеведением. Холмс пользуется им нормально, потому что у него есть совесть (и, надо добавить, нет физических возможностей), но — как будет пользоваться вор, грабитель, властолюбец? Ясно, как.


Все эти мысли вдруг нахлынули на меня, потоком, и я не мог их остановить. Они преследовали меня везде — за завтраком и обедом, и даже во сне. Видеть Холмса я не хотел.



И вдруг, еще через неделю, от него приходит записка. Я открыл ее дрожащими от волнения руками. Но то, что я прочитал, вогнало меня в еще большую дрожь: «Дорогой Ватсон! Сегодня, между шестью и восемью часами, я умру. Пожалуйста, приходите». Я весь напрягся от волнения. Окружающий мир вдруг стал бешено скакать в моих глазах. Он умирает, подумал я. Сегодня. Мелькнула еще одна мысль, хотя соображал я плохо, - его просьба «пожалуйста, приходите» скрыто сообщала, что он знает о моем нежелании наносить ему визит. И знает о моих последних мыслях.


Я помчался на авто к Бейкер-стрит, даже не сказав ни о чем жене. Ровно в шесть я вошел в «нашу» квартиру. На моих глазах были слезы. По дороге я вдруг подумал, что, черт возьми, это же Холмс, мой Холмс, как я мог осуждать его? Он умирает, его смерть, - это почти моя смерть, предисловие к ней, и я нужен ему. Как же я был до этого бессердечен! В конце концов, даже если его мышление — опасность, а не прорыв, как я думал раньше, разве он виноват в этом?!


Я благодарил бога, что Шерлок был еще жив (а в том, что он умрет, что его предсказание сбудется, у меня уже не было никаких сомнений, и это было ужасно). Входя в гостиную, я боялся, что застану моего друга в агонии — рвущемся из рук Тома, дергающемся, с пеной у рта и т.д. Но — ничего подобного. Шерлок умирал, я понял это сразу, но умирал как-то тихо. Его лицо стало бледнее, чем прежде, а глаза смотрели только в потолок — вот как на него наступала смерть.


У стола, в середине комнаты, стояли Том и какой-то мужчина, видимо, врач, они о чем-то разговаривали. Впрочем, присутствие врача, понимал я, было чистой формальностью, и я даже не стал его ни о чем спрашивать.


Я приблизился к дивану и взял бедного Холмса за руку. Он, все так же глядя в потолок, заговорил:
- Это Вы, Ватсон?
- Да.
На его лице показалась улыбка.
- Как я рад, что Вы пришли. Я так не хотел... так не хотел умирать в полном одиночестве.


Я заплакал. Здесь я уже не сдерживался. Я ревел и у меня было только одно желание — умереть вместе с ним.


- Я знаю все, о чем вы думали, Ватсон.
Я закивал головой, давая ему понять, что догадывался о его знании. Холмс продолжил, голос его срывался и дрожал:
- Сначала Вы думали, что я — прорыв в будущее, потом, — что я — кошмар будущего.
- Да, так оно и есть.
- А Вам не приходило в голову, Ватсон, что я — и то, и другое?
Я молчал.
- И еще. Вам не приходило в голову, что я — кошмар, просто потому, что ни один человек на этой Земле, в том числе и я, еще не готов к тому, что со мной случилось? То, что для нас — кошмар, для следующих поколений будет прорывом.


Да, такое мне в голову действительно не приходило. Холмс разрешил все мои сомнения, страхи, выразил их в словах так, как я никогда не смог бы это сделать, и словно положил передо мной, чтобы я принял это разрешение. И я его принял. Безоговорочно. Навсегда. На всю жизнь, пусть и короткую.


Так я сидел на коленях у его дивана, прижимая его руку то к своим губам, то к груди. Холмс забылся — закрыл глаза. И я боялся, что так он и умрет, хотя все равно это было неизбежно.


Вдруг, минут через пятнадцать после нашего разговора, он открыл глаза и тихо произнес:
- Сейчас я буду умирать.
Смерть начала забирать его, за моей спиной стояли Том и врач, Том громко плакал.
Холмс, на наше удивление, снова заговорил:
- Знаете, Ватсон... Когда ты все обо всем знаешь, то жить уже не хочется. Может быть, поэтому, получив такой мозг, я потерял все остальное. Все остальное — не нужно. Ты — знаешь, что произойдет, когда произойдет... Все, даже самые высокие и благородные поступки, становится бессмысленным. Абсолютное мышление — это смерть. Оно видит, что всё является кругом, все вращается, все живет и умирает и больше ничего не происходит. Чтобы жить, нужно быть глупым... Вот я и стал этой смертью — для себя, для Вас, для многих других... Но... - он не мог говорить дальше, однако, сделав усилие, продолжил, - но, кто знает, не станет ли эта смерть новой... новой... новой...


Из горла Шерлока вместо слов стало вылетать только хрипение... Он никак не мог договорить фразы. Но мы все, стоявшие здесь, могли сделать это за него. И я сделал:
- Не станет ли эта смерть новой жизнью, я понял тебя, Шерлок...


Он еле-еле кивнул головой, закрыл глаза и умер. Кончился. Я бросился на его уже бездыханное тело и буквально прижал его к себе. Шерлок! Шерлок! Зачем ты оставил меня здесь одного?!



На этом, уважаемая публика, мой рассказ о последних днях и о смерти мистера Шерлока Холмса заканчивается. Не хочу быть навязчивым в своих суждениях, но, все-таки, скажу, что после смерти моего друга я думаю только об одном: стоит ли нам так бояться человеческого разума? так ли он страшен, как его малюют? И — есть ли у нас другой выход из многих наших противоречий, кроме него?


Наконец, последнее, - ответы на все эти вопросы — я прекрасно знаю.


По одной простой причине — я знаю всё.














26 — 27 августа 2011 года,
Колтуши