Боженька

I
Май еще не кончился, но погода уже стояла по-летнему жаркая. Город стал ненавистен многочисленным рыцарям лопаты и маркизам овощных грядок, и они массово рванули из него на личные несколько соток земного Рая. На выездах из душной обители огромных возможностей и испорченных нервов образовывались многочасовые пробки, где из сотен открытых автомобильных окон свешивались руки, часто волосатые, с блестящими циферблатами часов на запястьях и с дымящими сигаретами, зажатыми между пальцев. Некоторые измученные жарой водители становились агрессивными и с неиссякаемой энергией жали на гудки, как будто бы это могло продвинуть всю процессию хотя бы на полметра вперед; остальные пленники раскаленных салонов машин жмурились от яркого света, что отражался от стекол и полировки, пили много воды, успокаивали детей и терпеливо ожидали момента, когда можно в очередной раз завести двигатель и проехать еще чуть-чуть.
Когда люди уже теряли счет времени – о, чудо! – зеленый свет светофора сулил долгожданное освобождение, и они стремительно набирали скорость у своих технически прогрессивных коней, ощущая некоторое злорадство, если следующий за ними автомобиль не успевал проехать. Через несколько поворотов асфальт уступал место плохой деревенской дороге; дети прилипали к окнам, смотря на облитые расплавленным светом сады и клумбы рядом с домиками разной степени убогости, а также на шикарные высокие коттеджи, настолько новые, что на них еще не высохла краска. В домиках играла громкая музыка, звучал грубый смех: люди отдыхали. Коттеджи были преимущественно мертвы. На их крышах возлежали наглые рыжие кошки, подставляя пушистые бока солнцу. По узким улицам бродили люди с обгорелыми носами, одетые так безвкусно, как только и стоит одеваться, когда отдыхаешь на даче.
Именно так, именно в это время и именно в этот дачный поселок, название которого не скажет читателю совершенно ничего, так как такая картина присуща любому из них, приехала семья Никулиных.   
Семья эта являла собой рекламный стандарт счастья: отец-кормилец, мать-хозяйка и двое примерных очаровательных ребятишек – Маша двенадцати лет и Миша, которому всего семь. Они жили в мире, согласии и на средний достаток, которого вполне хватало на все необходимое, а обходимое не особо их и волновало. Своей дачи у Никулиных не было, и они снимали участок с домиком на теплое время года, где отсутствовали грядки, а клумбы образовывались случайно, если вдруг цветам вздумалось взять да и вырасти на каком-то месте. Юридические хозяева земли не стремились о ней заботиться, так что теперь здесь плодоносили только вишни и яблони. Никулины собирали ягоды и фрукты целыми ведрами, делая из них соки и варенье. В остальное время это благонравное семейство поливало траву, жарило шашлыки, ходило в баню, больше похожую на жаркий чулан, кормило соседского кота и всех его родственников, купалось на зацветшей реке, загорало и спало. У них часто бывали соседи, приезжали друзья и происходили какие-то новые знакомства, однако в основе своей это лето обещало быть точно таким же блаженным, как и в прошлом году, и измениться не должно было ровным счетом ничего.
II
Глава семьи Дмитрий Никулин уезжал работать в город в будние дни, его жена и дети проводили в дачном поселке все время. Пока Мария и Миша с группой своих товарищей шли на речку купаться, их мать Анна ходила в магазин, стирала, готовила, топила баню, в краткие минуты отдыха читала книги, лежа на полосатом шезлонге, и изредка тоже ходила на пляж. Это была жизнерадостная женщина тех лет, в которые молодая красота еще ясно видна, пускай она и уже немного увяла. Она сама себе казалась человеком сильным и уверенным. Анна никогда не нервничала попусту, полностью доверяла родным, даже свободно отпускала своих детей в гости к их друзьям, не позволяя себе запрещать им что-нибудь без объяснения причин. Она считала, что они сами понимают возможную опасность, и, если что, никогда от нее ничего не скроют. Одни мать семьи Никулиных за такой подход к воспитанию хвалили, но были и те, кто резко осуждал. Впрочем, как уже упоминалось выше, эта женщина не была подвержена излишним сомнениям: пока жизнь ее только радовала.   
В один из самых жарких дней июня Анна закрыла калитку в заборе вокруг ее участка и направилась в сторону единственного в поселке универсального магазина, планируя по дороге забежать к соседке на чай с печеньями. Утром супруг уехал на работу, и впереди ее ожидала целая неделя одиночества, ведь дети дома бывали недолго. Она решила немного развеяться за ни к чему не обязывающей соседской болтовней. Мысли об этом вызывали у нее радостную улыбку. Но не успела она пройти и пары метров, как ее взгляд выхватил человека, настолько странного на фоне дачной идиллии, что женщина остановилась в замешательстве.
Он шел, ссутулившись так, что лица его почти не было видно; лишь по серебру, обильно покрывающему его голову, Анна поняла, что он уже немолод. Одежда его была строгой и приличной, но как будто бы пыльной: черный цвет ее, невообразимый для носки в такую жару, имел серый оттенок, как после тысячи стирок. Во всей фигуре этого мужчины было нечто вымученное, как если бы он шел из последних сил, готовясь рухнуть наземь в любую секунду. Анна почувствовала к этому побитому жизнью человеку острую жалость, но не решалась подойти и спросить что-либо – ей это казалось нетактичным.
Вдруг он остановился всего в нескольких шагах от удивленной женщины, повернулся к калитке участка, соседнего к Никулинскому, достал из небольшой дорожной сумки на плече ключ и принялся отпирать дверцу. «Я думала, что эта дача давно заброшена, - подумала Анна, припоминая, что в прошлом году на этом участке никто никогда не появлялся, - но нет, оказывается, этот человек – наш сосед!»
Не успела мать семьи Никулиных познакомиться с необычным соседом, как он быстро запер калитку изнутри и ушел в дом. Все, что успела заметить Анна в этот краткий миг, она растолковала как затаенную боль и испуг на его морщинистом лице. Однако сам человек не взглянул на женщину ни разу. В этом она готова была поклясться.
Твердо решив не навязываться, Анна отправилась по своим делам, однако необыкновенная встреча не выходила у нее из головы. Женщина перебирала причины этой абсолютной отчужденности нового соседа, не рискуя, впрочем, утверждать о чем-либо с полной уверенностью до того момента, когда все выяснится. Она не рассказала о произошедшем приятельнице, зная ее любопытство, и не подумала даже позвонить любимому мужу, с которым она всегда делилась всеми деталями своей жизни. Возвращаясь домой, она лишь ускорила шаг, пока проходила мимо таинственного дома. Дома ее ожидали дети, проголодавшиеся после насыщенного дня.
III   
Несколько дней подряд у Анны не было никакой возможности вырвать свободную минутку и посетить столь заинтересовавшего ее соседа: приехали друзья семьи, чтобы погостить немного, а после и супруг подоспел. За долгими разговорами обо всем и ни о чем под красное вино и шашлыки женщина не замечала, как темнело, и было уже поздно идти знакомиться. Между тем она обнаружила еще одну странность в поведении нового жителя – он вовсе не выходил на участок, даже не думая, видимо, приводить его в божеский вид. «Допустим, ему так же наплевать на сад и грядки, как и нам, и дом, быть может, тоже съемный, - рассуждала она мысленно, старательно делая вид, что ее очень интересуют подробности разборок с ЖКХ одного из старых друзей семьи, - но должен же он хотя бы за едой ходить!». Анна часто с любопытством смотрела в сторону соседского дома сквозь забор из металлической сетки, надеясь поймать взглядом хотя бы какое-нибудь движение, но тщетно. Окна одноэтажного кирпичного домика были заперты, несмотря на постоянную духоту, а по ночам в них не загорался свет. По сути, дом совершенно не изменился с приходом неизвестного человека, оставшись все таким же мертвым и заброшенным. Стремясь привести все происходящее к логичному объяснению, Анна решила, что этот человек уже уехал, а она не заметила из-за обилия хлопот. В этом мнении ее убеждало и то, что никто не упоминал об объявившемся хозяине заброшенного участка. Окончательно успокоившись, Анна позволила себе забыть о рассуждениях последних дней и решила даже не рассказывать ничего Дмитрию, так как причина ее волнений показалась ей надуманной и незначительной.
Супруг и друзья уехали в город, и мысли Анны вновь обратились к мрачному дому и наполнились ненавистными ей сомнениями. Женщина пыталась забыться в книгах, однако она не могла сосредоточиться, и ей требовалось прочесть предложение пару раз, чтобы понять, о чем оно. Она твердила себе, что ее волнует какая-то бессмыслица: безжизненный дом, человек в черном, его поразительная нелюдимость. Но что может доказать рассудок неуемному человеческому любопытству?..    
Во вторник неожиданно пошел спасительный дождь, впрочем, недолгий и слабенький - капли его испарялись, не успевая долететь до земли. Но его краткое существование не было бесполезным, ведь Анна обожала свежесть воздуха после дождя. Оставив дома детей, никуда не пошедших из-за погоды, она быстрыми шагами направилась к калитке соседнего участка. Металлическая сетка забора мочила пальцы: Анна немного потрясла ее, не найдя другого способа привлечь к себе внимание. Шум был достаточно громким, чтобы его было слышно даже в доме с запертыми окнами, благо он почти прижимался к забору кирпичным своим боком, но реакции на звук никакой не последовало. Анна подобралась к ближайшему окну и сильно прижалась к забору, стараясь увидеть хотя бы что-то, и тут ее ушей коснулся еле слышимый звук. Ее пальцы крепче сжали мокрый металл. Она поняла, что это.
Шепот состоял из четких, но мягких звуков, которые ласкали слух, заставляя прислушаться. Они сменялись быстро, перетекая друг в друга, скользя серебристыми змейками в мозгу. Анна не могла разобрать никаких слов, но сила, с которой неизвестный голос шептал их, убеждала ее в том, что смысл их важен его обладателю. Этот шепот был ровным и мелодичным, но мгновениями вырывалось нечто болезненное, похожее на птичий крик, и шепчущий прерывал свою молитву глубоким вздохом, чтобы продолжить ее снова. Приятно и жутко одновременно было слушать этот шепот: Анна много раз порывалась уйти, но неведомая сила удерживала ее, заставляя продолжить сладкую муку. Она начала метаться у забора, стремясь разглядеть то, что происходит за окном. Ее старания были вознаграждены - зоркие глаза Анны приметили фигуру человека, стоящего на коленях. Она узнала мужчину, встреченного ею неделю назад, и которого она считала уехавшим…
…Дома мать семьи Никулиных медленно сняла мокрую куртку, и, отмахнувшись от расспросов Маши, поднялась на второй этаж, в спальню. Ей казалось, что ее душу разворотили вилами, а голова грозила разорваться. Все, чего ей хотелось – отдохнуть. Просто отдохнуть.
IV
- Я же сказала, что ты никуда не пойдешь! Маша! Мария! Послушай меня!
Маша невозмутимо продолжала застегивать босоножки. Когда после очередного окрика матери она подняла на нее глаза, та увидела, что они блестят от слез, которые ее дочка пыталась сдержать.
- Маша, Машенька, - Анна постаралась взять себя в руки, не выдавать голосом свое раздражение. Она присела напротив дочери и хотела взять ее за руки, но она вырвала их и продолжила собираться, - останься сегодня дома, я прошу тебя.
- Почему?
- Потому что я так хочу!
Мария горько хмыкнула и взялась за ручку двери:
- Я требую объяснений, мама! Я тебя предупредила за неделю, что сегодня пойду к Насте в гости с ночевой. Ты согласилась, между прочим. Все как обычно. У тебя есть ее телефон. Я у нее уже ночевала. Так почему же ты запрещаешь мне идти к ней прямо в запланированный день, причем без каких-либо объяснений, по одной твоей прихоти? Где моя обычная понимающая мама?..
Анна грустно наклонила голову, признавая правдивость обвинений дочери. Она хотела объяснить, но не могла подобрать слова. Молчание повисло над матерью и дочерью дамокловым мечом. Наконец, Анна посмотрела дочери в глаза и прошептала:
- Я боюсь.
- Чего?
- Не знаю.
Мария смягчилась. Она была не по годам умной девочкой и умела ценить честность. Она подошла к матери и крепко ее обняла.
- Ничего, ничего, все будет хорошо, мам. Папа приедет, и ты ему все расскажешь. А пока, если хочешь, можешь меня сама привести к подруге и завтра забрать. Мне совершенно не стыдно.
Анна согласилась…
Люди, знающие ее, никогда не назвали бы ее перестраховщицей или, того хуже, параноиком, однако теперь этой женщине самой казалось, что она движется в этом направлении. Ее беспрекословное доверие к детям потеряло свою силу: она стала очень часто звонить им, пока они не находились рядом с ней, отслеживать почти каждый их шаг и даже пытаться запрещать выходить из дома. Мария и Миша старались не роптать, иногда, впрочем, напоминая матери о прошлых порядках, царивших в их семье, к которым они привыкли; Анна слышала и понимала своих детей, но ее не покидала тяжесть на сердце и беспокойство, близкое к панике. Она старалась не думать о причинах таких резких изменений в своем поведении, не осознавать, что попыталась запретить дочери идти в гости именно тогда, когда вспомнила, что ее путь будет пролегать мимо злополучного участка, но этот самообман мучил ее сильнее правды. Ночи стали тяжелыми, давящими. Сны пугали женщину, и она все чаще засыпала очень поздно – ее терзала бессонница от плохих предчувствий и подсознательных страхов, что не слушали доводы рассудка.
Иногда Анна просыпалась рано утром в холодном поту, с ощущением, как будто бы она спала на иголках, и в исподнем бежала в комнату детей. Лишь увидев их улыбающимися во сне и накрытыми теплыми одеялами до самых ушей, она могла позволить взять себя в руки. Мать присаживалась на кончик кровати Марии и пыталась забыться в размышлениях о будущем своих детей, но ее взгляд неумолимо фокусировался на мертвом доме, что был виден за окном. К горлу Анны подступал комок, а в голове раздавался тот мистический шепот, да так громко, как будто бы она слышала его наяву.
Под воздействием паранойи Анна отказывалась от любых приглашений, а со временем и вовсе перестала уходить с участка. Как ни странно, у нее тоже больше люди не гостили, и женщина могла лишь только догадываться, что о ней говорят соседи, но ей это было безразлично. Она вся превратилась в ожидание: Дмитрий должен был приехать со дня на день. Анна знала, что супруг всегда ее выслушает и поймет, а вместе они решат, что делать.
Наступил вечер пятницы. Анна нервничала больше обычного: последние часы ожидания всегда особенно томительны. Как только пыльный автомобиль с помятым крылом остановился напротив участка Никулиных и просигналил, требуя открыть двери гаража, женщина бросилась к нему. Ничего не подозревающий супруг был немало обескуражен настолько теплым приемом, но неразбериха вскоре улеглась, и вся семья села ужинать. Анна ждала, пока дети допьют чай с печеньями и поднимутся на второй этаж, в свою комнату. Когда они ушли, она поставила вымытые чашки на полку и присела рядом с Дмитрием, сложив руки на коленях. Он широко улыбнулся и поцеловал любимую жену в щеку.
- Я скучал. Очень, - супруг поцеловал Анну еще раз, но ответных ласк не получил и в шутку нахмурился. – Аня! Мне рассказать нечего. Работа, духота и идиоты редко бывают интересными, а вот у тебя всегда копилось множество новостей к моему приезду. Но сегодня ты молчаливая и бледная, почти не улыбаешься. Ты простудилась? Или что-то случилось?
- Милый, послушай…
Летом темнеет долго, но когда Анна закончила свое повествование, луна светила уже очень ярко. Где-то далеко и потому глухо били электронные барабаны турбазной дискотеки. Никулины не включили свет, и их лица освещали лишь фары изредка проезжающих машин да окна неспящих дач. Только ненавистный Анной дом упрямо оставался все таким же мрачным. Она залпом выпила остывший зеленый чай и поморщилась от его горечи.
- Я просто боюсь, как многие люди боятся мертвых, однако этот человек – не мертв. Его близость представляется мне бомбой замедленного действия, и я не знаю, когда она рванет, но я точно не собираюсь ожидать взрыва, беззаботно прогуливаясь с детьми поблизости.      
- Я верю тебе и все понимаю, - Дмитрий обнял Анну за плечи, когда она начала всхлипывать, - но я не думаю, что этот человек может как-то повредить нам. Ты говоришь, он постоянно молится? Возможно, он просто очень набожен. Если Боженька его слышит, он поможет этому несчастному человеку. Не бойся, родная. Пошли спать. Наши дети видят уже десятый сон…
Анна испытала некоторое облегчение, но тревога ее не отступила совсем. Но все же в объятиях любимого человека она впервые за долгое время смогла быстро заснуть…
V
В доме Никулиных воцарилась условная тишина: сонное сопение домашних, стрекот сверчков, музыка вдали и шуршание шин редких автомобилей не позволяла назвать ее абсолютной. Вдруг в привычные ночные звуки вклинились неверные ноты. Ими были глухие шаги, прозвучавшие сначала на втором этаже, а после ведущие вниз, на улицу. Быстро простучав пятками по деревянному полу, некто зашуршал засохшими от жары и упавшими листьями у входа, а после на цыпочках пробрался к той части забора, которая у Никулиных и черного человека была общей.
Очередная проехавшая мимо машина выхватила светом фар из темноты маленькую фигурку в ночной пижаме. Это был Миша. Затаившись на секунду, он стал забираться на забор, цепляясь пальцами за металлическую сетку, что негромко звенела от каждого движения. Миша был ловким мальчиком, а ночь выдалась достаточно светлой. Оступиться был сложно.
Некошеная трава обеспечила мягкое приземление. Увидев цель своей ночной вылазки всего в нескольких метрах от себя, Миша занервничал, но продолжил путь, короткими перебежками, приближаясь к дому. Когда он почти оказался на крылечке, заросшем мхом, дверь дома резко распахнулась, и Миша бросился на землю, не отрывая глаз от дверного проема. Свет застила высокая, но как будто бы иссохшая фигура с пистолетом в вытянутой вверх руке. Человек заметил его и что-то сказал хриплым голосом, но его слова заглушил выстрел в воздух. Миша бросился бежать, слыша за своей спиной повторные выстрелы и крики, его сердце бешено колотилось, он думал, что человек стреляет по нему. Мальчик быстро забрался на забор, но удержать равновесие не смог, и, громко вскрикнув, он рухнул на землю своего участка.
Утро уже наступало.
VI
Не накинув даже халата поверх сорочки, Анна бросилась с мужем в единственный медицинский пункт поселка. Дмитрий принес Мишу на руках и осторожно уложил его на кушетку, думая лишь о том, как бы у его сына не оказалось ничего серьезного. Взъерошенный доктор, буквально вытащенный из постели, осторожно обследовал ребенка, но, к счастью, обнаружил лишь несколько ушибов, а также царапины от острой травы.
- Мальчик, - сказал он, - в обмороке, но скоро очнется. Наверное, стоит благодарить Бога за такой радостный исход…
Дмитрий посмотрел на супругу, от страха за жизнь своего ребенка постаревшую на десять лет, и ответил твердо:
- Нет. Не стоит. С некоторых пор мы – атеисты.
Миша очнулся и по пути домой поведал родителям о своем ночном приключении и сказал, что просто хотел сделать так, чтобы тот человек больше не пугал маму. Анна боролась со слезами до дома, чтобы не тревожить больше сына, а потом, когда они с мужем уложили сына в кровать, ее взгляд стал жестким. Она попросила Машу присмотреть за братом, а сама взяла Дмитрия за руку. Он понял ее намерения без слов.
…К вечеру у страшного участка собралось много людей, перепуганных и агрессивных. Они едва сдерживались, чтобы не снести дом вместе с «полным уродом» внутри. Полицейские открыли калитку, и крикливая масса с четой Никулиных во главе ворвалась в дом. Вдруг громкие обвинения и угрозы сменились пораженной тишиной.
На полу с вековым слоем пыли, в окружении маленьких и крупных икон, лежал мужчина. Его глаза были чуть приоткрыты, а изо рта свисала ниточка слюны. Одежда, когда то, видимо, сидевшая по размеру, теперь больше напоминала мешок на костлявом теле. Искусанные до крови пальцы едва сжимали маленький пистолет. Следов насилия не наблюдалось, и наскоро вызванный врач заключил, что смерть наступила в результате остановки сердца от физического истощения и перенесенного шока. Люди с ужасом смотрели, как труп выносят из дома, а после разошлись по домам в полном молчании.
Семейство Никулиных отказалось от дачи и уехало в город почти на следующий день после того происшествия. Больше их в этом поселке никто не видел.