На высоте. Глава 17. Девяносто первый год

 Г Л А В А    17   девяносто  первый  год

В нашей юности время мы не ценили напрасно,
Его ускоряли, безрассудно стремясь в небеса.
Ребята, ребята, мгновения взлёта прекрасны,
Но только тогда лишь, когда ждёт на земле полоса.

Кто читал роман Артура Хейли «Аэропорт» помнит, как его персонал отважно боролся со стихией, благодаря чему самолёты взлетали и садились в сложных метеорологических условиях. Но мало кто знает, что это за сложные условия. В наставлении по производству полётов сказано, что сложные условия – это когда облачность 200 метров и ниже, а видимость 2 км и меньше. Хотя лётчики такие условия не считают сложными. В такую погоду может посадить самолёт даже начинающий лётчик. А вот когда облачность 30 метров, а видимость четыреста метров, а самолёт несётся к полосе со скоростью почти триста километров в час (около 80 м\сек ) попасть на неё довольно сложно. И соверши пилот малейшую ошибку – малейшую – на полосу он не попадёт со всеми вытекающими последствиями. Только одна из полос в Бронске была  оборудована категорией захода 30\400, да и то с одним курсом.
Хейли описывает аэропорт сравнительно южной страны, где, за редким исключением, и зима-то не зима, а так мелкий каприз расшалившегося ребёнка. Например, как в Ростове.
Новый год начался небывалыми даже для широты Бронска морозами. Минус тридцать тут может стоять месяцами, но вот когда за сорок – это уже похоже на Якутию. Морозные туманы накрыли тысячи километров бескрайней России. Жизнь на её просторах, кажется, замерла. Каждый населённый пункт источал в атмосферу массу дыма, который из-за мощной инверсии оседания вверх не поднимался, а покрывалом расстилался вдоль земли, уменьшая по утрам горизонтальную видимость кое-где, особенно в низинах, до нескольких десятков метров.
Экипаж Доронина возвращался из Домодедово утренним рейсом. Сегодня они с Ольгой встали в пять часов утра. Ей нужно было лететь в Москву с отчётом по итогам года. За окном ещё ночь, город спал, тем более было воскресенье. Едва проснувшись от пронзительного писка будильника, он вскочил, словно по тревоге, быстро оделся и бросился к лифту. Там, внизу у подъезда стояла машина, которую он весь вчерашний вечер и ночью выходил прогревать каждые три часа. Иначе – не запустить.
Вернувшись, побрился, выпил кофе, приготовленный Ольгой, и облачился в форму, успев взглянуть на термометр за окном. Минус сорок три. Уже неделю выше сорока по утрам не было.
- Я готов! – коротко доложил он из прихожей.
- Сейчас, Эдик, только Дусе поесть оставлю. Не забудь сегодня хлеба себе купить, – начала привычный инструктаж жена, одеваясь, - котлеты в холодильнике, гарнир – там же. Да, ботинки у дверей не бросай…
- А соседку на чай можно пригласить?
- Я тебе приглашу! Кровать заправляй. Дусю не забывай кормить…
- Во вторник вечерним рейсом я за тобой прилечу.
- Чуть не забыла, молока ещё купи… Кто же тебя снова на Москву поставит?
- Поставят, нам с Пашкой не отказывают. Да Москва сейчас спросом и не пользуется, там тоже покупать нечего. Одни талоны кругом.      
- Завтра вечером мне позвони, - закончила она инструктаж уже около лифта.
 В аэропорту была видимость 300 метров, для взлёта нужно не менее 200. Но всё равно они взлетели с двадцатиминутной задержкой. Из-за сильного мороза требовался дополнительный подогрев двигателей и салона самолёта. Техники и прочий перронный обслуживающий персонал, одетые по арктической форме и из-за этого в свете едва пробивающих туман прожекторов похожих на каких-то пришельцев в скафандрах, двигались  около самолёта в непривычно замедленном темпе: мешала тёплая одежда и тяжёлые меховые унты на ногах. Со стороны казалось, что около самолёта идёт какая-то непонятная, как в замедленной киносъёмке, суета, похожая на суету муравьёв. Но так только казалось. Каждый здесь занимался своим, сотни раз отрепетированным делом. В такой мороз, чтобы подготовить остывший самолёт к вылету требовалось не менее двух часов.
К вылету готовилось сразу несколько базовых самолётов. Начальник смены, контролируя подготовку, бегал со стоянки на стоянку. Пар от дыхания оседал на его усах и бровях и мгновенно превращался в иней. А на усах даже образовывались сосульки. И тогда он подходил к рукаву МП – машины подогрева, закачивающей в салон и двигатели разогретый почти до сотни градусов воздух, вплотную наклонялся к нему и через минуту сосульки превращались в воду. Но спустя несколько минут образовывались новые ледяшки, принося неудобства, и он снова припадал, как к любимой женщине, к горячему рукаву, клянясь, что завтра же сбреет эти атрибуты мужского достоинства.
Транзитные самолёты, которых в этот утренний час было меньше, чем обычно таких больших хлопот не представляли, ибо не успевали за час-полтора стоянки остывать. Они запускались и взлетали в обычном режиме. А вот те, которые простояли пять и более часов, без подогрева запустить было невозможно.
Сразу после отрыва за самолётом образовалась белая струя, настолько сильным был мороз. Едва убрали шасси и прочую механизацию, как самолёт, словно пробка из бутылки с шампанским,  выскочил из приземного тумана, и пассажирам открылась неописуемая картина звёздного зимнего неба. Будто в гигантском чёрном куполе вверху застыли миллиарды звёзд. А справа по курсу низко над горизонтом висела, улыбаясь,  луна, такая яркая и чистая, словно её всю ночь кто-то умывал и прихорашивал, как юную девицу на выданье.
- Красота-то какая! – ахнула  Ольга, стоящая за спиной Устюжанина.
Ей никто не ответил. Самолёт шёл в развороте в ручном режиме, выходя на заданный курс, и каждый был занят своим делом.
В Москве приземлились ещё темно. По скоростной рулёжной дорожке быстро скатились с полосы, доложили об её освобождении.
-  Рулите на 26-ю стоянку за машиной сопровождения, – ответил диспетчер.
- После наших морозов тут в майке можно ходить, - сказал бортмеханик, переключая по команде второго пилота фары на малый свет.
В Домодедове была тихая и ясная погода с лёгким десятиградусным морозцем.  Эдуард уехал провожать Ольгу вместе с пассажирами, Пашка остался у самолёта, а Горелов с Ипатьевым, не спеша, направились в АДП. Синоптики, как они и ожидали, ничем их не обрадовали.
- В Бронске туман, видимость пятьсот метров, - сказали на метеостанции. – Вертикальная - шестьдесят.
- Триста метров не хватает, - вздохнул Горелов. – Если в час по сто метров будет прибавляться – через три часа дойдёт до нашего минимума.
Подошёл Доронин.
- Ну что там у нас?
- Пятьсот. Мы дали задержку пока на час.
Чтобы скоротать время вышли на привокзальную площадь, где во множестве без определённого порядка стояли всевозможные разнокалиберные коммерческие киоски, и площадь больше походила на какой-то громадный цыганский табор, с той только разницей, что вместо цыганских кибиток здесь стояли сотни всевозможных машин. Да и само здание аэропорта, находящееся в стадии реконструкции, как снаружи, так и внутри имело весьма убогий вид.
- И это воздушные ворота столицы! –  осмотрелся Горелов.
- Домодедово всегда было сараем, - прокомментировал штурман, - чему тут удивляться? Отсюда же за границу не летают. Не Шереметьево.
- Посмотрел бы ты, что тут творится в конце августа, когда народ из отпусков возвращается. Не аэропорт, а концентрационный лагерь, - усмехнулся Эдуард.
- Всё для народа, всё на благо народа! – процитировал второй пилот один из лозунгов социализма.
- Всё для блага родной коммунистической партии, - поправил его Ипатьев. – Не пойму вот только, кому же она родная? Не тебе случайно, Лёха?
- Я лучше сиротой побуду. Представляю, в какой заднице сейчас страна, если уж здесь такое…
Обратно они взлетели только через четыре часа, прождав на предварительном старте с работающими на малом газе двигателями двадцать минут. В громадном аэропорту работала только одна полоса и постоянно заходящие на посадку самолёты не давали возможности занять исполнительный старт для взлёта.
- Все об экономии топлива кричат, - ворчал Устюжанин, когда набрали заданный эшелон, - кучу рекомендаций на этот счёт породили. Да как тут можно сэкономить? Нет, не люблю я в эту Москву летать.
- Как будто в других аэропортах лучше, – возразил Доронин.- Ты у нас в АДП хоть раз обращал внимание на список аэропортов, где нет топлива?  Их десятки. И это в стране, у которой нефти больше, чем в Аральском море воды.
- Но куда же она, проклятая, девается?
- За границу, - ответил Горелов. – Я на Ан-2 по патрулированию нефтепроводов много летал. Через нас же знаменитая «Дружба» проходит. Только в ней целая Волга упакована. Представляешь? Вот и гоним за валюту…
- А свои северные порты, где эту нефть добывают без топлива сидят. Анекдот!
- Зато родина с валютой, - хихикнул снизу штурман.
- Судя по пустым прилавкам нет у нас никакой валюты.
- Есть, - возразил Ипатьев. – Но её хватает только для спецмагазинов и спецраспределителей неизвестно кому родной партии и приближённым к ней. А их много.
- Вот именно, - кивнул Доронин. – Уж я-то знаю.
- Уж ты-то знаешь, - согласился бортмеханик. 
Через полчаса быстро проглотили принесённый проводницей обед (как всегда синюшная и чахлая, словно её специально морили, курица), затем покурили, пока самолёт шёл на автопилоте, и стали готовиться к снижению. На высоте дул приличный попутный ветер, прибавлявший к их скорости больше 100 километров.
В эфире раздался позывной бронского борта, идущего очередным рейсом на Москву. Это был Ту-154. А вскоре он показался и сам, тянущий за собой длинный ослепительно белый хвост. Издалека из-за кривизны земной поверхности казалось, что он идёт прямо в лоб на одной высоте. Но по мере сближения стало понятно: пройдёт выше, на соседнем встречном эшелоне.  Поравнявшись на долю секунды, они поприветствовали друг друга пощёлкиванием кнопок передатчиков, что означало: вас вижу, разошлись. Это тут же подтвердил и диспетчер.
- Как там у нас погода? – спросил Доронин.
- Нормально, - откликнулся штурман встречного борта. – Минус сорок.
- Резко потеплело, - констатировал Горелов.
- Это для них нормально с их минимумом, - сказал штурман, - а у нас он  в два раза больше. Через семь минут снижение.
- Внимание, экипаж! – забубнил Доронин, наговаривая длиннющую «молитву» предпосадочной подготовки на магнитофон, после чего приказал: - Доложить готовность к снижению!
Едва прошли доклады о готовности, как вышел на связь диспетчер контроля:
- У нас видимость шестьсот метров, – бесстрастным голосом сообщил он. – Ваше решение и ваш запасной?
Ему сообщили запасной и сказали, что будут снижаться до эшелона перехода.
- Снижайтесь пока до 2400 метров к третьему развороту, - разрешил диспетчер.
Когда пересекали 5000 метров, диспетчер коротко сообщил:
- Видимость 800 метров. Эшелон перехода – 1200. Давление 778, снижайтесь к четвёртому развороту 500 метров.
- Вас поняли, - отозвался штурман и быстро отрепетировал все цифры.
- Кажется, сядем, - сказал Горелов, не отрываясь от вариометра и выдерживая заданную штурманом вертикальную скорость 16 метров в секунду.
- Сядем, сядем, - покивал Пашка и уточнил: - Сядем вместе. Туман – штука капризная. Кстати, такое давление раз в году бывает.
Накаркал. Когда они уже вышли на эшелон перехода, установили давление аэродрома и приступили к снижению до высоты круга, диспетчер сообщил:
- Видимость 500 метров. Заход запрещаю. Возьмите курс на привод и следуйте без снижения.
- Кажется, сели, - передразнил механик Горелова и убрал руку с рычага выпуска шасси, готовый мгновенно выполнить команду.
 Они шли без снижения с посадочным курсом. С высоты круга с удаления 10 километров хорошо просматривалась полоса и постройки аэропорта.
- Где они нашли эти 500 метров? – кипел Устюжанин. – Вон же полосу видно. Дурдом!
Пашка знал особенности наклонной и горизонтальной видимости в приземном тумане. С высоты всё видно, но чем ниже снижаешься и ближе подходишь к полосе, она вдруг исчезает. И эта кажущаяся нелогичность больше всего возмущала лётчиков. Иногда доходило до препирательств с диспетчерами круга или посадки, хотя они пользуются данными синоптиков-наблюдателей.
Их заставили затянуть второй разворот и пропустить заходящий на посадку Ту-154.
- Мы бы тоже могли в автомате зайти при 400 метрах, - мечтательно сказал Ипатьев.
- Могли бы, да грехи не пускают, - ответил Доронин и поправил Горелова: - Боковое удаление меньше 8 километров не делай.
Предельный минимум для посадки данного типа самолёта был 800 метров.
- Вот и экономь керосин! – не мог успокоиться механик.
- Рассчитывайте за Ту-154, - сказал диспетчер. – Пока без снижения. Ваш остаток топлива?
- На два часа, – быстро ответил Доронин.
- Многовато, - засомневался Пашка.
- Иначе на запасной отправят. 
Они сделали ещё один круг, прежде чем раздалась долгожданная команда диспетчера:
- Видимость восемьсот метров. Заход разрешаю.
- Шасси выпустить! – тут же скомандовал Доронин.
 До дальнего привода до высоты 200 метров шли, контролируя себя визуально. А  дальше видимость пропадала. И солнце, ослепительно сверкавшее выше, и ориентиры на земле быстро становились размытыми, теряли свои очертания, а потом и вовсе исчезли. Они вошли в приземный туман. Теперь всё внимание только приборам.
Штурман начал отсчёт высоты и скорости.
- Выше идём, - предупредил он, - выше десять. На курсе.
Горелов сосредоточенно уставился на приборы, работая штурвалом. Лоб его покрылся мелкими бисеринками пота, которых не было ещё несколько секунд назад. Довольно непривычно для лётчика, когда при подходе к земле вдруг теряешь её из виду. 
Едва уловимым движением штурвала Доронин помог второму пилоту и стрелки курса и глиссады установились точно в центре.
- Курс, глиссада, - тут же отреагировал штурман. – Решение?
- Садимся! – подал команду Эдуард и взял управление на себя.
В посадочной конфигурации самолёт, словно фантом, вынырнул из тумана у торца полосы, мягко коснулся её основными шасси, отчего резина жалобно скрипнула, и, взревев реверсивным режимом, покатился по полосе, гася скорость.
- Что мы делаем завтра? – спросил Доронин на магистральной дорожке, направляя самолёт за машиной сопровождения.
- Выходной, - ответил Горелов.
- А послезавтра?   
- Тоже.
- Летом бы так, - вздохнул Пашка.
- Мне в Москву надо послезавтра вечерним рейсом. Вы не против, мужики?
- Я нет, - ответил Горелов.
- Так я никогда не женюсь! – притворно произнёс Пашка.
Штурман промолчал, что означало знак согласия.
- Спасибо, мужики! Я этого не забуду. Фары выключить убрать. Выключаю двигатели.
В Москву они не улетели. Арктический антициклон, накативший на регион, необъятным покрывалом закрыл и несколько соседних областей и всё усиливался. Атмосферное давление достигло таких значений, что удивлялись даже видавшие виды синоптики, а температура по утрам опускалась до 45, а кое-где и до 50 градусов. Аэропорт опустел. Самолёты смогли улететь, но назад уже не пришли из-за тумана. Три дня в аэропорту стояла видимость от 50 до 100 метров. Окклюзия писала жуткие прогнозы.
Прикусов хватался за голову, видя, что пассажиров с каждым днём в порту становится всё больше и больше. В буфетах аэровокзала они сметали с полок всё немногочисленное, что там имелось. За трое суток полупустой раньше ресторан выполнил месячный план.
И только диспетчеры нижней зоны сидели без дела. Они курили, играли в шахматы, смотрели телевизор и, отсидев, таким образом, свою смену уезжали домой. Не менее радовались такой погоде и специалисты аэродромной службы. Туман они разгонять не умели, а снега, слава богу, не было и полоса для полётов пригодна. Чего ещё нужно?
В своих кандейках сидели бригады техников и прочего перронного люда, коротая время, кто как мог. Многие, притащив откуда-то старые самолётные кресла и разложив их, часами спали. 
По перрону прекратилось всякое движение машин. Топливозаправщики стояли, сбившись в кучу, как стадо каких-то невиданных животных и день и ночь дымили выхлопными трубами, ухудшая и без того почти нулевую видимость. Двигатели их в подобные морозы водители не выключали сутками, просто ставили на ручной тормоз, под колёса укладывали упорные колодки и уходили в тёплое помещение.
Ничего определённого не могли сказать о погоде и синоптики, которым больше всего доставалось от начальника службы перевозок Прикусова.
Жизнь в аэропорту замерла. От безделья в АТБ кое-кто занялся распитием горячительных напитков. Дрыгало, узнав об этом, дал команду все ёмкости с ЭАФом опечатать и спрятать под замок.
- Почему спирт выдаёте? – кричал он на кладовщиков. – Промывать? Что, чёрт возьми, промывать? На базе ни одного самолёта нет.
- Так вот же требования, - показывали ему документы. – Начальники цехов подписывают.
- Без моей подписи не выдавать! – бушевал начальник АТБ. – Узнаю – сгною!   
Только на четвёртый день немного упало давление, а температура поднялась до 33 градусов. Установилась тихая безоблачная погода с видимостью не менее тысячи метров. Аэропорт заработал в полную силу.
Ольга прилетела из Москвы только на шестой день вечером. Встретить Эдуард её не смог. В тот момент, когда её самолёт приземлился в Бронске, его заруливал на стоянку одесского аэропорта, где им предстояло жить двое суток.
--------------------------
Большая авиация летала, а вот так называемая малая – авиация спецприменения почти весь месяц была на приколе. Антициклон прочно освоился над регионом и не собирался его покидать. В отсутствие ветра установилась мощная температурная инверсия. Если у земли было тридцать градусов, то на высоте всего двести-триста метров температура была не больше 20 градусов. И вокруг крупных населённых пунктов из-за бесчисленных дымов, выбрасываемых трубами заводов, котельных и просто трубами жилых домов образовались многокилометровые зоны пониженной видимости. Тёплый слой воздуха не давал уходить дыму вверх, и он растекался вдоль поверхности земли, особенно оседая в низких местах в радиусе нескольких километров. Видимость выше 1200 метров практически не поднималась. А уж прогнозы… Ну какой прогноз может написать та же Окклюзия?
 - Это вредительство! – громогласно возмущался Бек, чернея ликом. – Нет абсолютно никаких вредных условий для полётов, нет никаких опасных явлений – ни облачности, ни обледенения, ни гроз, ни болтанки – а мы сидим на приколе. Да раньше бы за такое…
- Ты же всё равно, Нурислам Хамзиевич, летать не можешь, - возражали ему. – А твои лётчики, кстати, летают. Они же у тебя всепогодные.
Бек летать не мог, так как второй месяц ждал вызова в Москву для прохождения медицинской комиссии. А вызова всё не было.
- Знаю, что мои летают, - сбавлял голос Бек, - на то это и санитарная авиация. Но вот почему другие сидят? Почему больных им возить можно, а здоровых нельзя? Вот ты, - ткнул пальцем в Митрошкина, - чего тут сидишь? Почему не в воздухе? Какой у тебя минимум?
- Сто на тысячу, - отвечал Митрошкин. – Но с таким минимумом, как вы только что справедливо сказали, я могу возить лишь больных людей. А здоровых, согласно умному приказу министерства нашей родной авиации я могу возить только при минимуме два километра. А такой погоды у нас уже нет две недели.
- А если её два месяца не будет?
- Да я – то причём? – пожимал плечами Митрошкин. – В Москве виднее, как нам тут летать.
А санитарные самолёты летали. Диспетчеры запрашивали у них фактическую погоду, и экипажи неизменно отвечали: ясно, видимость более 10 километров, над населёнными пунктами дым.
Эти дымы и приковали авиацию ПАНХ к земле.
- Вы, чёрт вас возьми, просто не хотите летать! – звонили командирам раздосадованные нефтяники с многочисленных буровых установок. – У нас тут солнце светит.
- У нас тоже, - отвечали им. – И летать хотим.  Но… не можем.
- Да поймите же вы…
- Понимаем, но… не можем.
Заказчики плевались в трубку, проклиная «это ваше долбанное министерство», а на следующий день всё повторялось.
Целыми днями видимость стояла 1500-1800 метров, иногда даже наблюдатели давали два километра, но прогнозы всё равно синоптики писали перестраховочные, и вылетать по ним было нельзя. Бедные, бедные пассажиры. Как они крыли эту авиацию! Но как им докажешь, что летать при таких условиях Ан-2 и вертолёты не могут? То есть могут, но не имеют права.
- Не врите,  вон же полетел! – показывали разъяренные пассажиры пальцем на взлетающий Ан-2. – Ну, бардак! Что хотят, то и делают!
- Так это же санитарный, там врачи, - отвечали им.
- Ага, врачам, значит можно! – снова закипали пассажиры. – А мы что же люди второго сорта?
К концу месяца антициклон стал разрушаться, давление начало понемногу падать и видимость улучшаться. Меньше двух километров уже не было. Но в прогнозах синоптики, подстраховываясь, всегда писали: кратковременно видимость тысяча метров. И это единственное слово не давало возможности принимать решение на вылет.
- Летайте, я вас не держу! – орала доведённая до кипения наседавшими на неё лётчиками инфантильная Окклюзия. – Но прогноз переписывать не буду, он обоснован.
В один из таких дней пассажиры не выдержали. Выбрав делегатов, направили их к Дунаеву. Дунаев приказал разобраться с этим вопросом Байкалову.
Взбешенный командир явился на метеостанцию.
- Вы хотите здесь работать? – едва сдерживаясь, спросил он Окклюзию.
- А я и так здесь работаю, - глядя на Байкалова через очки целомудренным взглядом, ответила та. – Вы что-то путаете.
В ярости командир бабахнул дверью и пошёл к начальнику АМСГ. Что уж он там ей говорил, осталось тайной, но вскоре начальница сама явилась в кабинет метеорологических консультаций экипажей и лично вычеркнула из прогнозов слово «кратковременно». Окклюзия оскорбилась, но возражать не посмела. Уже через час десять рейсовых самолётов были в воздухе. На следующий день в прогнозах такого слова не было с утра. А Окклюзию отправили в отгулы на целую неделю.
Через неделю антициклон окончательно разрушился, но погода ещё стояла хорошая, малая авиация летала, хотя синоптики уже ждали мощный циклон, шедший с запада. И он пришёл. Но ещё за сутки  до него синоптики начали писать свои перестраховки. В одну из них и попал заместитель Глотова – тихий и скромный парень. Про таких обычно говорят, что они не заметны, потому что не высовываются, но в работе незаменимы, потому что тихо, но надёжно тянут свой воз. И действительно про него даже иногда забывали, но все бумаги, касающиеся лётной подготовки в эскадрилье Глотова, всегда были в полном порядке. Летал он хорошо, имел предельный минимум погоды и весной должен был уехать на переучивание.
Как-то возникла необходимость вывезти срочный груз из города Пермь, но не было свободного экипажа. Он нашёл второго пилота и сам полетел в качестве командира самолёта. А груз из Бронска в этот город был всегда. Там их быстро загрузили, заправили, и они взлетели, взяв курс домой. При входе в зону Бронска диспетчер вдруг приказал им следовать на запасной аэродром.   
- Это почему? – удивился командир.
- К нам подходит циклон, и синоптики написали по нашей зоне нелётный прогноз с видимостью тысяча метров.
- Но у нас свой прогноз и он хороший, - удивился лётчик. – Да и минимум у меня 100\1000, так что всё проходит.
- Вы не имеете права лететь по этому минимуму, ваш полёт не санитарный.
В то же время два санитарных борта с врачами и больными спокойно летели в Бронск и их никто не посылал на запасной.
- Ваше решение? – торопил диспетчер.
- Следую в Бронск, - спокойно ответил командир. – Погода по трассе хорошая, в Бронке – тоже, прогноз нам в Перми дали лётный. Что ещё нужно? Вот если встречу плохую погоду – тогда пойду на запасной.
- Вы не имеете права.
- Но на каком основании я пойду на запасной, если всюду хорошая погода?
- Прогноз, - твердил диспетчер, - при таком прогнозе вы не можете возить пассажиров.
- У меня на борту только груз.
- И груз не можете возить при такой погоде.
Не зря говорят, что в тихом омуте черти водятся. Парень понял, что препираться с диспетчером бесполезно, они все там твердолобые. И он просто сказал:
- Ваше дело управлять движением самолёта, а не учить меня летать. Вот и управляйте. А лететь буду я. – И доложил, как требуют документы, время пролёта контрольного ориентира и время прибытия в Бронск.
Через сорок минут они произвели посадку. Обещанный синоптиками циклон с плохой видимостью в этот день так и не пришёл.
Зато на стоянку их пришёл встречать новый молодой инспектор, помощник Кухарева.
- Ваши пилотские? – протянул он руку, когда они покинули кабину.
- Извините, но мы вам их дадим только в присутствии командира отряда, – вежливо ответил парень.
Молодой инспектор, наскочивший на них петушком, сразу потерял весь свой апломб, вместе сел в приехавший за ними автобус и поехал в АДП, где их ждал руководитель полётов, к счастью бывший лётчик.
- Прогноз синоптиков не оправдался, чего же копья ломать, - сказал он. – Правильно сделал командир, что прилетел. А чего горючее зря жечь? Они вон прогноз уже переписали, - кивнул на стену, за которой располагалась метеослужба, - и тебе бы пришлось сейчас вылетать с этого запасного.
- Но налицо нарушение руководящих документов, - возразил инспектор.
РП ничего на это не ответил, а экипажу сказал:
- У меня к вам, ребята, претензий нет. А что касается нарушения руководящих документов, - он махнул рукой, - сам летал когда-то…
Претензии были у Заболотного. Даже Кухарев, вникнув в происшедшее, тоже махнул рукой, повернулся и ушёл. Но Заболотный не махнул.
- Это же грубейшее нарушение документов, - выговаривал он. – Какой пример, ты, заместитель командира эскадрильи, показываешь подчинённым? А пилотское свидетельство всё-таки отдай нам, мы будем проводить расследование.
Вместо пилотского свидетельства парень протянул ему рапорт… на увольнение.
- Что это? – прочитав, спросил Заболотный. – Демарш?
- Я увольняюсь, и держать меня вы не имеете права, - спокойно ответил теперь уже, несомненно, бывший заместитель командира эскадрильи.
- А… пилотское? – растерялся Заболотый.
- А зачем оно вам? При увольнении пилотское свидетельство не требуется.
- Ну что ж, если ты так! – пришёл в себя начальник и размашисто расписался.
Тихий неженатый и скромный парень, которому не было и тридцати,  на третий день улетел в Иркутск, где по слухам, его с командной должности сразу приняли с переучиванием на большую технику.
Так Глотов остался без заместителя. Временно его обязанности выполнял Долголетов, но и то без конца ныл, что «не нужна мне эта должность».
На эту должность, да ещё тем более у такого командира, как Глотов, никто идти не хотел.
- Желательно, чтобы это был командир звена, - говорил Байкалов.
Но ни один командир звена не соглашался. И тогда взоры начальства пали на опытных командиров самолётов с инструкторским допуском.
- А чем плох будет на этой должности Клёнов? – спросил заместитель Байкалова Виктор Токарев. – Инструкторский допуск у него есть, характер – тоже. Пошлём на командирские курсы в Ростов или в Питер в академию – и командир  готов.
- Он не согласится, - возразил Глотов, вспомнив прошлогодние с ним перепалки.
- Уговорим. Не умеет – научим, не хочет – заставим.
- У него уже рапорт подписан на переучивание на весну.
- Не будет весной переучивания. Новой техники не поступает, а старые  самолёты списывают. 
- Его лестью не возьмёшь.
- А обещаниями? – улыбнулся Токарев.
- Ну, не знаю, - помялся Глотов, - смотря какими.
- У него же жилья нет.
- А мы где его возьмём? Я от своего имени таких обещаний давать не буду, да и не могу. Кто я, чтобы обещать такое? – испугался Глотов.
- А от имени командира ОАО?
- Дунаева?
- Дунаева. Я сегодня же с ним поговорю.
- Это другое дело. Из-за квартиры любой согласится.
- Любого нам не надо. Толкового надо.
На совете КРС кандидатуру одобрили. С Дунаевым согласовали. Клёнова, хотя и с трудом, но уговорили. Он поставил условие: окончательный ответ даст тогда, когда посоветуется с женой.
- Недели тебе на это хватит? – спросил Токарев.
- Хватит.
- Чтобы сегодня же был в Ташкенте.
- Буду. Как раз сегодня вечером рейс.
В час ночи он уже обнимал Алёну и целовал дочь.
- Гошенька, неужели у нас будет своя, своя квартира? – обнимала она его.  – А когда?
- Сказали, что в течение года.
- А не обманут?
- Ну… не знаю, - прижимался к ней Гошка, - не должны. У нас сейчас новый командир. Его народ выбирал.
- Такой не должен обмануть. Соглашайся, милый. Мне-то ведь всё равно, на чём ты летаешь. Но своя квартира – это так здорово!
- Зато мне не всё равно.
- Но ведь не вечно же ты будешь на Ан-2 летать. Пару лет поработаешь, а там видно будет. Зато своя квартира, Гоша! Мало мы с тобой мыкались по чужим углам? Вспомни? А если переучишься - вторым пилотом станешь, или, как сам говоришь, помазком. Перейдёшь в другой отряд и снова в конец очереди на получение жилья. 
- Пожалуй, что так, - согласился он.
 - Ну и каким по списку там тебя на очередь поставят и сколько лет ждать придётся?
- Этого я не знаю.
- Соглашайся, Гошенька, - ещё теснее прижалась к нему Алёна. – Мы же теперь не одни, чтобы по чужим углам мотаться, у нас дочь. Если не хочешь ради меня – ради неё соглашайся.
Да он и сам понимал, что такой шанс, раз уж так сложилась обстановка, упускать нельзя. 
Через неделю он прилетел в Бронск, написал рапорт, что на предложенную должность даёт согласие, и уже на следующей неделе был на трёхмесячных специальных командирских курсах, организованных при Ростовском учебном центре северо-кавказского управления ГА. 
------------------------
В начале февраля было сравнительно тепло, но во второй декаде опять установились крепкие морозы. Утром было под минус 40, а днём температура выше 33-35 не поднималась. 
В один из таких дней из Москвы прилетели командир санитарного звена Бек, командир первого отряда Шахов и командир самолёта Васин. Все уже знали, что центральную лётную экспертную комиссию они прошли. Летать их всё-таки допустили. Но только на полгода и предупредили, чтобы в следующий раз не приезжали, намекнув при этом на отнюдь уже не юношеский возраст. Бек, самый старший из них, попытался там, как говорят, «качать права», но это не помогло.
- Пора, пора на заслуженный отдых, товарищи пилоты, - говорил председатель комиссии, вручая им допуски. – В жизни столько приятных дел: рыбалка, дача, путешествия, мемуары, наконец. Вам есть, что сказать людям.
- Всю жизнь путешествовали, - бурчал Бек, - только вот на пенсии наши теперь не попутешествуешь. А мемуары… бог литературным талантом обделил. Мы только штурвалы умеем крутить.
Все трое уже на второй день полезли в кабины – соскучились. Но, правда, в кабины тренажёров. Потом сдавали зачёты и только после этого приказом их допустили к полётам. Шахову к тому же пришлось лететь в управление на продление срока действия свидетельства.
По прилёту из управления Шахова вызвал Дунаев.
- Владислав Дмитриевич, я должен сказать вам спасибо, - начал он.
- За что?
- За совет. Романов оказался тем, кто нам нужен. Он очень активно взялся за организацию собственного учебного центра, и я теперь не сомневаюсь, что он  у нас будет. Но я вызвал вас не только для благодарности.
- Слушаю вас, Валерий Николаевич.
- Я в курсе, что медицина дала вам только полгода лётной деятельности, вместо обычного года. И поэтому у меня есть на вас, как говорят, далеко идущие планы. Думаю, ваш громадный опыт воспитателя, и ваши природные качества нам пригодятся.
-  Вы меня интригуете.
- У меня лежит рапорт начальника инспекции Кухарева. Он просит отпустить его на отдых. Ему 65 и держать его я не имею права.
- Очень жаль, что он уходит. Прекрасный эрудированный человек.
- Он не уходит. Пока. Я уговорил Никиту Петровича поработать ещё шесть месяцев. И знаете почему?
- Я догадываюсь, Валерий Николаевич.
- Ну и как вы на это смотрите? Вам будут даны самые обширные полномочия,  по линии безопасности полётов. Тем более, что у нас будут все функции управления. Эта должность не выборная, а назначаемая. Тут выбираю я, а не народ. Ну, как вы?
- Согласен, Валерий Николаевич, - без всякого жеманства ответил Шахов. – Мне будет тяжело бездельничать, я не приучен к этому.
- Ну и прекрасно, - Дунаев встал и пожал Шахову руку.  – Понимаете, мне очень важно собрать свою команду. Иначе из управления нам не выйти.
- Понимаю, - кивнул, улыбаясь, командир отряда.
Он не стал говорить Дунаеву, какой обструкции подвергли в управлении бронский объединённый отряд и его руководителя, чего никогда не было при прежнем командире Боброве.
- А, Шахов! – встретил его в длиннющем коридоре второго этажа начальник управления. - Чего прибыл? На зачёты? Ну, как вам новый командир? – забросил он пробный шар.
- Мы ещё не поняли, - осторожно ответил Шахов, понимая, что таким ответом не отделается, и добавил: - Не лётчик он. А мы привыкли, что объединёнными отрядами лётчики руководят. Больше взаимопонимания.
- Вот-вот, уже кое-что понял? Он вам ещё покажет характер. Зря вы его выбрали.
- Земляк всё-таки.
- Земляк. Вот придут отчёты за первый квартал года, посмотрим, как он справляется, ваш земляк. План завалит, мы его в свете новых требований перестройки быстро на место поставим. Это он у нас тут игнорировал мнение коллектива. А решения коллегии управления не дадим игнорировать. Ты понял, Шахов? Так можешь ему и передать. Ну, иди, сдавай свои зачёты. – И начальник управления, слегка сутулясь, пошёл дальше по коридору.
Не лестно отзывались о Дунаеве и некоторые начальники отделов управления. «Всё верно, - думал Шахов, слушая их и машинально кивая. -  Все вы тут одного поля ягодки, сидите на тёплых местах с хорошей зарплатой, ни за что не отвечаете и в принципе ничего не делаете. Только бумажки ворошите. И вдруг появляется неординарный человек со стороны и пытается расшевелить это болото. Да кому же такое понравится?».
И только главный инженер тепло отозвался о Дунаеве и пожелал ему удачи.
- Мой тёзка мужик хороший, - улыбнулся он немного грустно, - с ним можно работать. Но только тому, - улыбнулся ещё раз, - кто хочет настоящей работы, творческой, а не нашей рутины.
Всё верно.
В конце февраля морозы ослабли и разразились страшные метели, бушевавшие  по двое и более суток. Ветер достигал ураганной силы, видимость падала до нескольких десятков метров. Какие к чёрту полёты в такую погоду! Машины аэродромной службы даже не выезжали на полосу для очистки снега. Бесполезно. Техники зачехляли на самолётах всё, что можно и как тараканы по щелям, забивались в свои тайные норы, предаваясь пагубным страстям: игре в карты, домино и распитию эфиро-альдегидной фракции. Её, несмотря на указания и громкие угрозы начальника АТБ всех сгноить, неисповедимыми путями умудрялись доставать.
Иногда автобусы из-за заносов до аэропорта не доходили, и тогда на работу где-то около километра приходилось идти пешком, преодолевая сугробы. Обычно это был участок дороги вдоль лесополосы – ответвление от основной магистрали. Как-то утром Бек в составе других приехавших, подняв воротник, согнувшись против встречного ветра, проклиная зиму, метель и всё на свете, не зная зачем, сквозь ночь шёл на работу по сугробам, споткнулся на чём-то скользком и упал, вспомнив при этом очень многое и многих. Встав и покопав унтом снег, он обнаружил, что стоит на крыше занесённого снегом такси.
- Ё твою мать! – воскликнул он. – Сюда! Там люди могут задохнуться.
Подошли ещё несколько человек, стали копать дальше. Но в машине никого не оказалось. Водитель ушёл, справедливо решив, что угнать такси невозможно.
- На какой хрен в такую погоду сюда ездить? - ворчал Бек, с трудом пробираясь  дальше. – Даже вороны и те не летают.
Ни вороны, ни сороки, ни воробьи не летали. Не летало вообще ничего. Два дня. Всё живое от синицы до бродячих собак и кошек стремилось забиться в какое-нибудь укрытие, куда не проникает ветер и эта снежная, хлещущая на ветру словно наждаком, пыль.
Пассажиры в аэропорт не прибывали. В кассах города им объявляли заранее, что на период расшалившегося циклона вылетов из аэропорта не будет. Это существенно облегчило работу службе Прикусова. Транзитных же пассажиров, застрявших из-за непогоды, разместили в гостинице. Но скоро выяснилось, что мест там не хватит, и тогда Дунаев распорядился открыть актовый зал, где на полумягких креслах хоть как-то можно было устроиться. Сюда из буфетов приносили горячий чай и бутерброды.
Аэропорт практически оказался отрезан от мира и вторые сутки существовал автономно. Многие работники, не желавшие идти пешком до магистральной автотрассы, которую расчищали днём и ночью и где ещё как-то ходили автобусы, остались ночевать в аэропорту на своих рабочих местах. Кто-то пристроился на диване, кто-то на сдвинутых вместе стульях. Никто не роптал, стихия, что ж тут поделаешь. В конце  концов, такое светопреставление бывает не часто, несколько раз за всю зиму. Дунаев ночевал в своём кабинете.
На третий день температура воздуха поднялась почти до нуля, резко стих ветер, видимость улучшилась до нескольких сотен метров. Синоптики обещали дальнейшее улучшение погоды.
- Всю имеющуюся технику - на полосу, - распорядился Дунаев.
Уже через полтора часа одну из полос привели в рабочее состояние, благо она и не сильно была занесена. Ураганный ветер частично сам очищал её от снега, сдувая его с гладкого бетона. Снегоуборочные машины переместились на перрон, где снега из-за всевозможных препятствий намело гораздо больше. В первую очередь сугробы убрали перед самолётами, которые должны вылетать в ближайшее время. Перрон выглядел, словно муравейник. Всюду работали машины, очумевшие от безделья, техники сдирали с двигателей заиндевевшие чехлы, многотонные заправщики медленно подползали к самолётам, переливая десятки тысяч литров керосина из своих утроб в самолётные баки. К некоторым бортам подогнали трапы и техники потянули в салоны рукава обогревателей. А вот уже показались и проводницы, с трудом преодолевающие снежные наплывы вдоль перрона.
В аэровокзале почти у всех стоек началась регистрация, и всюду выстроились длинные очереди. А вот и первые пассажиры. Неуклюжие и низко сидящие перронные автобусы не могли двигаться даже по незначительному снегу и застревали в передувах, поэтому людей к трапам дежурные по посадке вели пешком.
Всю эту картину Дунаев обозревал через стеклянную стену с высоты восьмого этажа, где располагалась ПДСП, и откуда был прекрасно виден весь перрон.
- К вечеру мы приведём в порядок перрон, стоянки самолётов и все рулёжные дорожки, - говорил сменный начальник порта. – А сейчас главное – начать принимать и выпускать самолёты. Уже завтра, думаю, сбойную ситуацию ликвидируем. Проблема, как всегда, одна: не хватает самолётов. Не перрон, а цыганский табор, - вздохнул он, глядя через стекло. – Я заметил одну особенность, Валерий Николаевич. В такой вот обстановке люди работают быстрее, чем обычно. Не могу понять – почему?
- Видимо срабатывает естественное желание человека быстрее освободиться от хаоса и придти в повседневное состояние.
- Пожалуй, вы правы, - после некоторого раздумья ответил он.
Зазвонил телефон. Сменный начальник с минуту слушал и потом произнёс в трубку только одно слово:
- Ждите! – и уже Дунаеву.- Городские автобусы не могут к нам пробиться. Дорогу вдоль лесополосы замело полностью. Это всякий раз происходит в такую погоду.  Придётся им помочь нашей техникой.
- Придётся, - улыбнулся Дунаев. – Иначе, кого же мы повезём?
За их спинами сидели два диспетчера, радиостанции которых работали беспрерывно. Сюда стекалась информация со всего аэропорта, от всех его служб и подразделений. Они же вели контроль подготовки самолётов к вылету до момента уборки трапа и закрытия дверей.
Запросил запуск двигателей первый самолёт. Скоро, подняв громадную тучу снежной пыли, он пошёл на взлёт. За ним запросился на полосу второй, третий…
 Словно в гигантском двигателе, сначала медленно, затем как бы прогреваясь и наращивая обороты, начали синхронную работу все службы аэропорта. Двухсуточное вынужденное сидение закончилось. Через какое-то время аэропорт войдёт в свой обычный рабочий ритм. Слетятся с запасных аэродромов самолёты. Их быстро обслужат, заправят, усталые экипажи сменятся новыми, и машины снова уйдут в полёт.
 Наутро аэропорт будет выглядеть как всегда. Вывезен с перрона снег, чисто прибраны самолётные стоянки, расчищены пешеходные дорожки, привокзальная площадь выскоблена от снега. О недавнем циклоне будут напоминать только ослепительно белые сугробы аккуратно убранного на газоны снега да стаи птичьей мелочи – синицы и воробьи, жадно хватающие пищу прямо из рук некоторых пассажиров.
---------------------------------
Волна выборов захлестнула объединённый отряд. Выбирали руководителей служб и подразделений, как наземных, так и лётных. В курилках, в столовых и буфетах, на улице у штаба и даже на рабочих местах можно было встретить людей, спорящих до хрипоты. Иногда страсти накалялись так, что дело доходило до взаимных оскорблений. В авиационно-технической базе в кровь разбили друг другу физиономии два техника из-за разногласий в выборе начальника цеха. Пришлось их разнимать силой. 
Каждый отстаивал своего кандидата. В комитете профсоюза и СТК сначала опасались, что на руководящие должности будут выдвигать людей пусть и компетентных, но не дисциплинированных и не требовательных. Но этого не произошло. На удивление выбирали людей требовательных, добросовестных, серьёзных и компетентных, любящих своё дело и умеющих постоять за свой коллектив.
- Я морду побью тому, кто против Дрыгало проголосует, - обещал у проходной один из техников, умудрившийся при практически сухом законе после ночной смены где-то найти спиртное.  – Нам другого начальника не нужно. Если его не выберут – я сразу уволюсь.
- Тебя можно уже сейчас по статье уволить, - подкололи его.
- Не надо меня увольнять, я уже смену сдал, - икнул тот. – А кто против начальника цеха Афанасьева проголосует – пасть порву.
Агитатора, взяв под руки, увели на остановку коллеги, но и там он не сразу успокоился.
Не менее бурно обсуждали кандидатов и в других службах. Два раза возникали драки на автобазе. Водители спецтехники – народ горячий и категоричный. Там самый большой процент выпивох. Но и они, в конце концов, выдвинули нормального кандидата, наказав ему:
- За прогул можешь увольнять, согласны, а вот ежели зимой на работе сто грамм примем – не надо. Мы, понимай, на улице работаем и в лютый мороз и в дожди. Греться-то нужно. А что касаемо дисциплины – мы без разногласий, без неё нельзя, сами знаем. Так что… командуй!
- Да где же вы её берёте-то, проклятую? – воскликнул новый руководитель.
Он всего три года назад окончил институт, и даже не думал, что его выдвинут на эту должность.
- Тут, сынок, во всех окрестных деревнях самогон гонят. Но это к слову. А выбрали тебя потому, что человека в тебе видим. Старый-то, Боброва ставленник нас за ноль не считал. Да и на руку не чист был. Мы хоть и винтики, а всё видим.
- Спасибо вам за доверие, - покраснел парень. – Но… пьяные лучше мне на глаза не попадайтесь.
Менее бурно, практически спокойно, проходили выборы в лётных подразделениях.
В эскадрилье Глотова выдвинули трёх кандидатов. Долго уговаривали Долголетова, но тот отказывался.
- Да пойми ты, тебе народ доверие оказывает, а ты кочевряжишься, - увещевали его. – Переучиваться ты не хочешь, сколько тебе можно по колхозным полям болтаться?
- Лучше в колхозе, чем рядом с Заболотным, - упирался тот, кивая на стену, за которой был кабинет зама по лётной подготовке.
- Заболотный непотопляемый, - почесал затылок руководитель избирательного штаба эскадрильи командир самолёта Митрошкин, - его должность не выборная, он же не первое лицо. Но за народ-то можешь пострадать, Григорий? Мы тебя в обиду не дадим. Главное, чтобы всё по справедливости было. А замом к себе Клёнова возьмёшь, он уже учится в Ростове. Ну, соглашайся.
Ему сунули в руку ручку, подвинули бумагу и почти силой заставили написать заявление. Через два дня его выбрали почти единогласно. За Глотова было подано всего пять голосов. Меньше всех.
- Принимай, Анисимыч, новое начальство, - радостно сообщил начальнику штаба Митрошкин после выборов, хлопнув Долголетова по плечу.
Медлительный и спокойный, словно утюг, начальник штаба тяжело встал из-за стола:
- Поздравляю, Григорий. Ну и времена пошли! А куда же старого командира определите?
- Есть вакансии командира самолёта.
- О-о, круто! Хотя бы командиром звена оставьте.
- Пускай заявление подаёт. Выберут – оставим.
Глотов заявление не подал. Подсчитав все отпуска – набралось несколько месяцев,  написал рапорт с последующим оформлением пенсии, а затем устроился в расширяющийся отдел инспекции рядовым инспектором.
Не стал писать заявление и командир отряда Байкалов.
- Меня не выберут, - отмахивался он от предложения председателя избиркома. – Слишком много я «пакостей» лётчикам сделал. Моя должность церберская, на ней всем мил не будешь. Да и человек я старорежимных взглядов. Не веришь? Вот, - достал командир из кармана партийный билет, - ещё с собой ношу.
- Думаете, всё назад вернётся? – удивился собеседник.
- Не думаю, но взглядов не меняю. С ним, - потряс книжицей с профилем Ленина, - все лучшие годы прошли. Чего же мне теперь его в окно выбросить?
- Зачем же? На память оставьте. А заявление напишите.
- Сказал – не буду. Мне уже шестой десяток, всю жизнь меня назначали сверху, а тут какие-то вчерашние курсанты меня выбирать будут и… не выберут. Позор! Я не заслужил такого издевательства.
- Да выберут вас, командир. Не сомневайтесь.
- А я говорю – не выберут. Я знаю своих людей.
Байкалов, что называется, закусил удила. А если такое происходило - переубедить его становилось практически невозможно.   
- Ну и что же теперь делать? – растерянно произнёс председатель избиркома.
- А ничего. Я не отказываюсь работать, - пожал плечами командир. – Но на выборы не пойду.
- Мы не можем… то есть…  мы не имеем, - замямлил собеседник, - поскольку …
- Да говори прямо: вы не можете держать меня на этой должности без выборов. Так?
- Так, - облегчённо выдохнул председатель. Ему было очень неудобно говорить это командиру. Когда-то, много лет назад он, Байкалов, вводил его в строй командиров кораблей.
- Ну что же, я напишу рапорт об освобождении меня от должности. С какого числа? – потянулся он за бумагой.
- Нет, нет, пока не нужно, - замахал руками его бывший воспитанник. – Пройдут выборы, определится новый командир и тогда…
- Я и без выборов знаю, кто будет командиром. Это мой заместитель. Могу прямо сегодня начать сдавать ему дела.
Кандидатура Токарева на выборах была безальтернативной. Как ни бился избирком на эту должность никто так больше и не согласился. Уже через неделю Байкалов сдал дела своему заместителю, после чего, как и Глотов, написал рапорт на отпуск с последующим уходом на пенсию. 
А вот Бека долго уговаривать не пришлось.
- Командир, считай, что тебя уже выбрали, - наседали на него. – Напиши только заявление. Не напишешь – сами напишем. Нам другой командир звена не нужен.
- Точно? – усомнился Бек.
- Точно! – выкрикнули хором.
- Но мне летать всего полгода осталось.
- Знаем!
Бек взял бумагу, достал из кармана свою неподражаемую ручку с фиолетовыми чернилами – шариковых ручек не признавал -  и, сверкая зрачками глаз, написал заявление. При этом волосы на его загривке вздыбились, а лицо выглядело сердитым и недовольным.
Почувствовав поддержку коллектива, командир обрёл второе дыхание. Плечи его распрямились, голова поднялась, в глазах появилась молодцеватая удаль, в голосе снова, как и раньше, почувствовалось рычание зверя. Но зверя умного, хотя и страшного для тех, кто его не знает.
- Что это случилось с нашим командиром? – недоумевали лётчики. – Уж не влюбился ли старик? Говорят, такое бывает.
- Не влюбился, - успокоил Токарев. – Человек необходимость коллективу почувствовал. В его возрасте очень тяжело переживать свою ненужность. Состояние отработанного пара, знаете ли, может довести до нервного срыва. Всем нам предстоит через это пройти.
С ним дружно согласились.
- Расскажу вам одну историю про нашего Бека, - продолжал Токарев. – Когда я перевёлся сюда, в Бронск, то после приёма Бобровым, который написал на рапорте «ОК - оформить в 3 ЛО» я пошёл представляться командиру лётного отряда. Захожу в приёмную, секретарша говорит, подождите. Сел, жду. Из кабинета командира раздаётся громоподобный рык. Голос такой, что хочется вскочить и убежать. Спрашиваю девушку: кто это? Она втянула голову в плечи, ссутулилась вся, руки в стороны по столу развела, вытаращила глазищи свои и говорит:
- Да, это наш командир.
- Зверь? – спросил я.
- Зверь, - ответила девица. - Я его как увижу - трястись начинаю.
- Доложите обо мне, - слабеющим голосом попросил я.
- Сидите лучше здесь, он сейчас выйдет.
Открылась дверь и в её проёме, с трудом проталкиваясь, появилась гориллоподобная туша одетая в форму аэрофлота. Девушка довольно точно его изобразила. Голова произрастала прямо из массивных плеч. Лицо и глаза были необыкновенно чёрными, а волосы и брови не менее чёрными и густыми, словно таёжные заросли. Широкие скулы, жёстко очерченные губы. На затылке, а, вернее сказать, на загривке волосы были встопорщены, как у зверя, что говорило о признаке раздражения.
- Я улетел! – прорычал он секретарше, и взгляд его чёрных глаз ожёг меня словно молнией. – Кто таков? Почему здесь? Что нужно?
- Он к нам на работу прибыл, - привстала из-за стола секретарша, протягивая ему бумаги. – Вот резолюция Боброва.
- Какой тип? – прорычала горилла.
- Ан-2.
- Ан-2? Такие лётчики нам нужны. Откуда? Кем летал? Что умеешь?
- Да я… вот прибыл. Уже летал…
- Во вторую эскадрилью, - не слушая, прорычал зверь и протянул руку: - Потом разберёмся.  Документы?
Секретарша шустро подала ему все бумаги, он их мельком просмотрел и, на удивление, вытащил из кармана какую-то допотопную ручку, едва ли не времён первой мировой, открутил - не снял, а открутил - колпачок, резко расписался:
- Во вторую эскадрилью, - пролаял и скрылся за дверью.
Придя в себя, я посмотрел на секретаршу.
- Ждите, - сказала она. – Штаб второй эскадры справа по коридору.
Где ждать, да и значение слова «ждать» я пропустил мимо ушей. Чего, думаю, ждать, если получил дальнейшее назначение. Пойду представляться командиру эскадрильи. Вышел и нашёл на двери табличку с надписью: « Ком. 2 АЭ Бек Н. Х.». Странная фамилия. Постучал. И услышал рычащий голос:
- Входите!
  Вошёл и… обалдел. За столом командира эскадрильи сидела та же горилла, раздвинув по столу лапы и уставившись на меня не злобным – это я заметил сразу – каким-то проницательным, словно рентген, взглядом.
- А, это ты? – прорычала горилла и протянула лапу. – Документы?
С ума сойти! Да куда же это я попал? Нет, думаю, к чёрту эту гражданскую авиацию! Устроюсь я лучше водителем электропоезда. А командир, мельком просмотрев документы, вдруг сказал:
- Завтра – медкомиссия. Послезавтра – тренировка и проверка техники пилотирования. Сам проверю. Ну а потом – в кабину, на химию. У нас лётчиков не хватает. Нечего телиться, когда море работы.  Вот он, - кивнул на начальника штаба, - познакомит тебя с командиром звена. Вопросы? Нет? Я полетел, - кивнул он начальнику штаба и скрылся за дверью.
- С ума сойти! Послезавтра я уже буду в кабине? Всю предварительную подготовку и прочую галиматью мне расписали задним числом. На третий день мою технику пилотирования проверил лично Бек и, пробурчав что-то неопределённое, вывел в ведомости оценку «четыре». Так я узнал, что наш командир исполнял ещё и обязанности командира отряда, который пребывал в отпуске, - под общий смех закончил Токарев. – Уж это я потом узнал, что за звериной внешностью кроется прекрасный лётчик и большой души человек.
- Да, это лётчик старой закалки, – сказал кто-то, - сейчас таких пилотов нет.
- Последний из могикан.
- А куда же они подевались? – спросил кто-то из молодых пилотов.
- Аэрофлот всех искусственно повывел.
- Как это?
- А вот так! – ответили ему. – Высовываться будешь – и тебя выведут.
- Ну-у? Не может быть!
- Вы мне молодёжь не развращайте, - погрозился Токарев.
Это историю он рассказал на собрании отряда, где выдвигал свою кандидатуру. Через день Токарев стал командиром отряда.
А Нурислам Хамзиевич Бек был единственный из всех, кого выбрали единогласно.
Начальники штабов или, как их позже начали называть, помощники командиров эскадрилий остались те же.
  ------------------------------------
В первом отряде транспортной авиации выборы и обсуждение кандидатов проходили ещё спокойнее, хотя без отдельных резких выступлений некоторых лётчиков не обошлось.
- Да выберите вы хоть господа бога, - гремел басом Владимир Палда, - всё равно, пока лётной службой руководит Заболотный, у нас будет дурдом. Плюньте мне в морду, кто не согласен.
Плевать в него не стали, что, видимо, означало: с ним согласны.
- Правильно говоришь! – поддержал Владимира КВС Самохин. – Заболотного убирать нужно. Толка от него нет никакого, только трёп нервов лётчикам. Да и что это за руководитель лётной службы, который с горем пополам летает на одном типе? Авторитета у лётчиков нет никакого, техника пилотирования, мягко говоря, сомнительная. На Ан-24 умудрился выкатиться в простых метеоусловиях. Это же позор! После этого он должен сам был уйти, так как потерял моральное право руководить таким большим лётным коллективом. Или, может, я не прав?
-  Прав тот, у кого больше прав! – выкрикнули из зала. – А у Заболотного их больше. Вот и все дела.
Собрание по обсуждению кандидатов на командные должности проходило в отсутствии самих командиров. Здесь могли присутствовать только пилоты-инструкторы. Посчитали, что такое собрание будет более объективным, а лётчики – будут более откровенны в своих суждениях.
Слова попросил Анатолий Вадин, которого коллектив предложил на должность командира второй эскадрильи, руководимой Горбатенко. Он отказался от участия в выборах, мотивируя это тем, что осенью всё равно собирается уходить на пенсию.
-  По Заболотному наше собрание может вынести только частное определение, - сказал Вадин. – Мы можем проголосовать за просьбу убрать его, как не справляющегося со своими обязанностями в новых условиях работы. Да и должность его, честно говоря, не нужна, у нас есть командиры отрядов.
- Ага, так к нам и прислушаются! – раздались голоса скептиков из зала.
- Дунаев – не Бобров, - возражали скептикам, - непременно прислушается.
Единодушно проголосовали рекомендовать Дунаеву должность Заболотного упразднить. Но вот как упразднить – никто не знал, ведь она есть в структуре предприятия, утверждённой министерством.
- Не сможет убрать саму должность – пускай уберёт Заболотного, - наказывали присутствующему на собрании председателю совета трудового коллектива Ильину.
- Ну, народ! – балагурил в перерыве в курилке Пашка Устюжанин. – Заболотный, видите ли, не гож. А чем? В кабину ни к кому не суётся, ибо летать не умеет. Да это же клад! Вам было бы лучше, если бы он в кабине мозги парил? Тёмный народ, тёмный! Да лучше Заболотного не найти! Ещё вспомните этого скромного человека.
- Заткнулся бы ты, Пашка, - посоветовали ему, - или забыл, за что от своего друга выговоры получал?
- Не во мне дело, я за народ беспокоюсь, - не унимался Устюжанин.
Швырнув в урну сигарету, к Пашке двинулся звероподобный Палда, люто не любивший Заболотного и шуточки Устюжанина и имевший чувство юмора диаметрально противоположное Пашкиному. Заметив движение, бортмеханик мгновенно исчез из курилки. Весящий сто десять кило Палда, пребывая в гневном состоянии, мог принести ощутимый вред здоровью своим огромным, словно кувалда, кулаком. Очевидцы рассказывали, что он одной своей лапой не раз брал трёхлитровую банку, до верху наполненную пивом, подносил её ко рту и, не отрываясь, выпивал.
После перерыва обсуждали кандидатов на должность командира отряда.
- Многие предлагают оставить Шахова Владислава Дмитриевича, - сказал председатель избиркома первого отряда. -  Но он прошёл комиссию только на полгода и скоро от нас уйдёт. Поэтому я предлагаю на эту должность командира первой эскадрильи Литвинова, который сейчас находится на учёбе. Ему, как говорится, и карты в руки, он будет заниматься организацией международных полётов. Ну а коллектив первой эскадрильи выберет себе нового командира. А до прибытия Литвинова обязанности командира отряда будет выполнять Шахов. Мы с ним беседовали на эту тему, он согласен.
- А Литвинов-то согласен? – выкрикнул кто-то из зала.
- Вот его заявление, - достал из папки листок председатель. – Он на выходные прилетал из Москвы, и я имел с ним беседу. Отсутствие его на выборах – причина уважительная, голосовать за него, если вы согласны, будем, так сказать, заочно. Здесь он описал всю свою будущую программу, - извлёк второй листок председатель. – Главное в ней – развитие географии полётов, в том числе и международных.
За Литвинова проголосовало подавляющее большинство. Командиром эскадрильи выбрали его заместителя.
Командир эскадрильи Ту-134 Назаров сохранил свою должность с трудом с преимуществом всего в два голоса.
А вот в эскадрилье Ан-24 выборы проходили довольно бурно и в несколько этапов. Лётчики остро поставили вопрос переучивания и расширения географии полётов, но ни один из претендентов не мог сказать ничего вразумительного. Переучивание застопорилось из-за того, что новой техники не получали, а старые самолёты, отработавшие ресурс списывались. Самолётов такого класса промышленность уже не выпускала, и заменить эти машины было нечем.
- У нас удивительная страна! – восклицал один из претендентов на должность. – В ней беспощадно ломают всё старое, не создав ничего нового взамен. В итоге получаем соответствующую отрыжку.
- Уже сейчас явно просматривается дефицит самолётов этого класса, - говорил другой претендент. – О чём думают там, в Москве? Какую программу развития можно предложить, если не знаешь, на чём будешь летать через год?
- Вот Ил-18 прекрасная была машина, - говорил третий, - зачем нужно было останавливать её производство? Нужно модернизировать, ставить более экономичные двигатели, менять устаревшее электронное оборудование. У нас же выбрасывают на свалку самолёт полностью. То же происходит и с Ту-134 и с Ан-24. Если так будет и дальше – кризис неизбежен. И я не вижу перспективы…
Лётчики и сами понимали обстановку с новой техникой, но никак не хотели мириться с этим и в итоге ни один из претендентов не набирал необходимого числа голосов. Коллектив голосовал против всех.
- Так вы никогда не выберете себе командира, - увещевал их председатель избиркома, которому уже прилично поднадоели эти затянувшиеся выборы. – Разве командиры эскадрилий виноваты, что в стране сложилась такая обстановка? Вон и три Ту-134 списали, ничего не получив взамен. Что же, Назаров в этом виноват?
- Виновата система, - соглашались лётчики и… снова голосовали против всех.
И только на четвёртых по счёту выборах действующий командир сохранил за собой эту должность.
К концу марта в объединённом отряде не осталось ни одного руководителя, который не прошёл бы через горнило выборов.
      ----------------------------
Вопреки прогнозам управления квартальный план по основным показателям объединённый отряд выполнил, несмотря на сокращение самолётного и вертолётного парка.
На состоявшейся в конце апреля коллегии министерства одним из вопросов был выход бронского объединённого отряда из состава управления и организации отдельной авиакомпании с непосредственным подчинением министерству.
- Придётся отпускать, - сказал министр начальнику управления перед началом коллегии. – Документы и структуру компании они представили, юридическое обоснование имеется, закон на их стороне. Причин не отпускать я не вижу.
- Это же прецедент, - возразил начальник управления. – Глядя на них, побегут и другие. Что же будет дальше?   
- Я сам не знаю, что будет дальше, - раздражённо ответил министр. – Но знаю другое: попробуй мы не отпустить – пресса такой вой поднимет о зажиме демократии и ущемлении прав трудовых коллективов. Ведь Дунаев наверняка уже привлёк для своих мероприятий печать и телевидение. А ты знаешь, как там сейчас, - министр кивнул куда-то за стену, – реагируют на подобные вещи.
- Да знаю, - обречённо махнул рукой собеседник министра.
- А то, что побегут другие – не страшно. Все не убегут. В данном же случае пресса, освещая событие, невольно будет играть нам на руку, если мы не будем упорствовать, а будем помогать. Или хотя бы делать вид, что помогаем, - печально улыбнулся министр. – В конце концов, перестраиваться как-то надо, а не только вывески менять. Кстати, прецедент-то в твоём управлении, извлекай из этого выгоду.
- Какую? Лучший кусок ускользает из рук. Он мне половину плана делал.
- Моральную выгоду, моральную. А план скорректируем.
- Ну, раз вы решили…
- Да, решил. Обстоятельства заставляют, дорогой мой. Будем упираться этому новаторству – можем без работы остаться. Сейчас сам знаешь, не церемонятся. Инициативы снизу нынче в моде. Я не хочу, чтобы на весь Союз все газеты и телевидение меня критиковали, как консерватора. Заодно посмотрим, как Дунаев будет один справляться. Это даже интересно. Кстати, он будет выступать на коллегии с обоснованием своего отделения вместе со своим председателем СТК. Формальность, конечно, я уже утвердил его структуру, но послушать интересно.
Вопрос Дунаева рассматривался самым первым. И сразу же на него обрушился шквал вопросов.
- Как и кем будет финансироваться ваша компания? – задал вопрос начальник уральского управления.
- Никак и никем, - ответил Дунаев. – Мы будем хозрасчётной организацией.
- А на какие средства рассчитываете покупать новую технику?
- На кредиты банков. А также будем привлекать при необходимости денежные средства нашего региона.
- Да кто же вам их даст?
- Мы обслуживаем нужды региона. Если ему нужна авиация – деньги будут.
- А почему вы решили выйти из состава управления?
- Коллектив считает, что эта структура, существующая в том виде, в котором она сейчас себя изжила.
- Нельзя ли конкретнее?
- Мы исправно отчисляем львиную долю заработанных нами денег в управление. Зачем? Мы подаём заявки на снабжение вплоть до обычной проволоки в управление. Зачем, если мы сами можем всё это найти и купить? На наши деньги, в конце концов, содержится аппарат управления. Авиакомпании с непосредственным подчинением министерству всё это ни к чему. И это будет образец двухзвенной системы, самой мобильной и управляемой.
- А прогореть не боитесь?
- Я боюсь всеобщего падения темпов развития страны, - ответил Дунаев. – Вы знаете ситуацию в авиационной промышленности. Если это будет продолжаться - прогорим все, независимо, в составе управления мы или нет.
- Вот это логично! – не выдержал кто-то в зале. – Молодец!
- Главная цель вашего выхода из управления – это финансовая самостоятельность?
- Да и мы это не скрываем. Государству все необходимые налоги мы платить будем, но зачем в условиях нарождающейся рыночной экономики отчислять деньги территориальному образованию и за что нам непонятно. Закон дал нам право на самоопределение, и мы его используем.
- Как изменилась в связи с этим структура вашего предприятия?
- Почти не изменилась. Но, будучи отдельной компанией, мы сами будем решать, что нам нужно, а что нет. Думаю, в дальнейшем компания претерпит некоторые изменения.
- Не боитесь, что пострадает безопасность полётов?
- Нет, не боимся. Да и с чего бы? У нас вполне квалифицированные кадры, которым мы сами будем определять заработную плату. Все основополагающие  документы остаются действующими, отменять мы их не вправе. Но в плане управления производством, выборе рейсов, в финансовых вопросах мы получаем большую самостоятельность и оперативность, рассчитывая работать в тесном контакте с местными властями.
- А если такого контакта не будет?
- Я уже говорил: если региону нужна авиация – контакт будет и помощь авиации – тоже.
- Хорошо вам, вы на нефти там плаваете, - сказал начальник северокавказского управления. – А вот кто мне поможет?
- Если я правильно понял, самолёты,  которые вы купите, у вас никто не имеет права отобрать, как принято сейчас?
- Нет. Они будут собственностью авиакомпании и того региона, который внёс за них деньги. Никто не прикажет нам передать их в другое предприятие или управление, как это делается сейчас. Мы можем, согласно закону, сдавать их в аренду.
Более часа отвечал Дунаев на многочисленные вопросы.
- А как вы будете решать кадровые вопросы?
- Необходимые кадры мы будем готовить сами себе. Для этого в скором времени у нас откроется свой учебный центр по обучению, повышению квалификации и переподготовке.
- Заманчиво. Но ведь на всё это нужны средства.
- Мы надеемся, - Дунаев впервые улыбнулся, - на помощь министерства в этом плане. Ведь территориальным учебным центрам министерство помогает. Для этого и существует УУЗ - управление учебных заведений.
- Что же, теоретически всё неплохо, - подвёли, наконец, итог. – Но как это будет выглядеть на практике?
- Разорится, вот и вся практика, - сказал начальник дальневосточного управления. -  А потом придёт с протянутой рукой, помогите, дяденьки.
- Так уж и разорится, - возразил кто-то.
- Бронский отряд большой, сам по себе целое управление. Им можно на такой шаг решиться. Хуже-то не будет.
- Но и лучше вряд ли.
- А вот мы и посмотрим, что выйдет из этого.
- Если будет поддержка от местных властей – всё будет нормально.
В зале начался спор, мнения разделились и про Дунаева, стоящего на трибуне, на какое-то время забыли.
- А что думает начальник его управления на этот счёт? – спросили министра.
- Пусть он сам и ответит, - кивнул тот. – Анатолий Семёнович, пожалуйста.
- А что тут говорить, - встал начальник управления. – Дело это новое и на бумаге всё выглядит хорошо. Как будет на практике - покажет жизнь. По закону коллектив имеет право выхода и самоопределения. Что ж, флаг им в руки. Но только учтите, - повернулся он к Дунаеву не в силах сдержаться, - трудно будет, а мы уже не сможем вам помочь. Сами будете из своего дерьма выбираться.
- Мы обратимся, если будет нужно непосредственно в министерство, - парировал Дунаев.
- Вот вам и ответ, - встал министр. – Давайте заканчивать с этим вопросом. Хочу предупредить вас, Дунаев: за вашей компанией теперь будет постоянно пристальное внимание. Почему? Да потому что вы лишаетесь контроля территориального управления и перекладываете это на плечи министерства.
- Мы создаём свою инспекторскую группу, товарищ министр, - вежливо возразил Дунаев.
Министр на возражение никак не отреагировал и перешёл к следующему вопросу.
Ночным рейсом они возвращались домой, в Бронск. Стюардесса разместила их во втором ряду за отдельным столиком, накормила ужином, принесла кофе. Время было позднее, многие пассажиры уже спали и в салонах выключили яркое освещение, оставив только дежурное.
- Честно говоря, не думал, что всё так прозаично закончится, - откидывая спинку кресла и устраиваясь удобнее, сказал Ильин.
- Я тоже ожидал шквал возражений, - кивнул Дунаев, - но потом уже понял: министру-то всё равно, где мы будем числиться. Ведь закон на нашей стороне. А вот начальникам управлений – не всё равно. Мы же прецедент создали, за нами другие побегут и это их волнует.
- А я считаю, Валерий Николаевич, что управления все же нужны.
- Я тоже так считаю, - улыбнулся Дунаев. – У нас громадная страна. Но управления должны осуществлять только функции контроля и не больше. Возможно, когда-то так и будет. Даже, скорее всего так будет. Сама жизнь заставит это сделать в условиях рыночной экономики. Собственно, управление может нас контролировать и сейчас, но вот отбирать львиную долю выручки уже не будет. Скоро не будет, - поправился он. – Нам предстоит ещё пройти сертификацию и получить лицензию на право самостоятельной деятельности. А в дальнейшем мы будем выполнять все функции территориального управления и будем полностью независимы.
- Хорошо бы, - мечтательно произнёс Ильин и посмотрел в иллюминатор. Там, далеко внизу в ночной темноте виднелись мелкие россыпи огней редких городов и многочисленных деревень. – Хорошо бы, - повторил он и сладко зевнул.
- Всё это у нас будет уже к концу года, – сказал Дунаев. – Обязательно будет. 
Через десять минут самолёт пошёл на снижение и вскоре они уже спускались по трапу на бетон родного аэропорта. Несмотря на позднее время, их встречали начальник перевозок Прикусов и Шахов, только что прилетевший из Сочи.
- Чем порадуете? – спросил он здороваясь.
- Добро получено, - ответил Дунаев, крепко пожимая Шахову руку. – Вот новая  утверждённая министром структура нашего предприятия, такая, которая нам нужна, - протянул он папку. - Можете ознакомиться. Теперь мы – авиакомпания.
- Неужели подписали?
- Подписали, - улыбнулся Дунаев. – Да, мы авиакомпания, но пока ещё, так сказать, без юридического лица, в переходном периоде. Кстати, как назовём компанию?
- Бронские авиалинии, - сказал Шахов, - сокращённо – БАЛ. Это лётчики придумали.
- БАЛ это, кажется, в переводе с башкирского языка мёд?
- Точно.
- Ну что же, неплохо. Пожалуй, так и зарегистрируем.
----------------------------
Третий месяц Юрий Александрович Романов занимался организацией учебно-тренировочного центра. Ему было отдано бывшее административное здание АТБ. Несколько месяцев назад для хлопотного хозяйства Дрыгало сдали новое пятиэтажное здание, выстроенное рядом с гигантским ангаром, способным принимать в своё чрево самые большие самолёты, которые есть в мире. Помещений под классные, административные и вспомогательные комнаты вполне хватало, сейчас в них заканчивался ремонт, который проводился силами ремонтно-строительного участка аэропорта. Начало поступать и заказанное оборудование: компьютеры, мониторы, мебель, наглядные пособия, всевозможные плакаты. Часть действующих макетов различных агрегатов обещали изготовить умельцы из АТБ. Со всем этим особых проблем не было.
Труднее оказалось с документами и программами для обучающих компьютеров. За последние в Москве и Питере заломили такие суммы, что Романов, которого, кажется, ничем нельзя удивить, ахнул:
- Да что же эти программные диски у них из платины? Ведь этот диск, я сам в магазине видел, стоит копейки.
- Диск – да, копейки, - пояснили ему специалисты, устанавливающие аппаратуру, - но вот то, что записано на копеечном диске стоит не один десяток тысяч рублей. А без этих программ все ваши компьютеры – просто груда железа.      
- Придётся раскошеливаться, - сказал Дунаев, когда ему доложили обстановку. – У нас ведь нет своих хороших программистов, их мало. А в Питере и Москве монополисты этим пользуются. Но пока, Юрий Александрович, определите минимум необходимых программ нужных для сертификации. У нас есть дела более важные.
И Романов выписывал служебный билет и летел в Москву и Питер. Как и у любого лётчика, пролетавшего много лет, и там и там у него находились знакомые и знакомые знакомых, занимающие различные административные и командные должности. В результате различных ухищрений, в основном коньячно-ресторанных, знакомые и знакомые знакомых выходили на нужных людей и нужные ему программы иногда «дешевели» чуть ли не в два раза, а некоторые вообще достались бесплатно. Немалую роль в этом играла и традиционная, с начала зарождения авиации,  лётная солидарность, предписывающая пилоту помогать своему коллеге. Независимо от того пенсионер он или ещё летает.
Гораздо труднее было с документами юридическими. Тут чиновники придумали столько всевозможных рогаток и прочего крючкотворства, что голова пошла кругом. И за преодоление каждой рогатки требовалась плата. Как такового рынка в стране ещё и не было, но в этом деле он уже процветал. За каждую бумажку требовали плату.
- Я набрал преподавателей английского языка с опытом работы и с университетским образованием, но они, оказывается, не могут учить в наших УТО и УТЦ, - сокрушался Романов.
- Не может быть? – не верили ему.
- Может. Они могут учить студентов в авиационном институте, а лётчиков не могут. Почему? Потому что не прошли специальные курсы английского языка в академии ГА. А за месяц этих спецкурсов академия дерёт столько, что знаменитой Сорбонне и в дурном сне не приснится. Мало того, все преподаватели без исключения должны пройти через эти спецкурсы. Зачем? Слава богу, хоть нет у меня преподавателей физкультуры и марксизма-ленинизма. 
- Ничего, Юрий Александрович, - успокаивал его Дунаев, - наши экономисты подсчитали, что затраты окупятся всего через полтора  года. Мы одних специалистов в учебные центры ежегодно отправляем около тысячи на повышение квалификации. Это бешенные командировочные расходы! А ещё поездки в управление на сдачу всевозможных зачётов, на продление свидетельств, аттестатов, на часто устраиваемые совещания, от которых нет толку и на копейки. Уж вы мне поверьте.
- Верю, - кивал Романов, - сам эту школу прошёл. Но раньше за такие дела денег не брали. А сейчас за любую бумажку деньги дерут. Ну и времечко настало! – вздыхал он.
- Скажите лучше, когда сможем начать занятия?
- К сентябрю всё будет готово.
----------------------------
- Виктор Васильевич, - сказал Дунаев новому командиру 3-го отряда, - мы приняли решение заасфальтировать все стоянки АН-2 и рулёжные дорожки для них. Заодно покроем асфальтом и все вертолётные стоянки. Довольно вам прозябать в грязи.
- Простите, Валерий Николаевич, но я не верю, - честно признался Токарев.
- Позвольте узнать, почему? – нахмурился командир. – Я, кажется, не давал повода сомневаться.
- Вы – нет. А вот Бобров обещал это сделать столько  лет, что убил в лётчиках всякую надежду. Мы уже привыкли там, как свиньи…
- Так, ясно. На следующей неделе начнутся работы. Техники будет достаточно. Но есть небольшая проблема: не хватает людей, поскольку, как мне пояснил их начальник без человека с лопатой там всё равно не обойтись. В связи с этим у меня вопрос: можешь изыскать возможность на неделю-другую выделять с десяток человек? Не от хорошей жизни идём на это, катастрофически не хватает людей. Я понимаю, сейчас у тебя разгар весеннего сезона, люди заняты на химии. Поэтому не приказываю, да и не могу приказывать, прошу помочь. Ведь это делается для нас.
- Людей найдём, - улыбнулся Токарев. – Ради этого пожертвуем выходными. Да я и сам выйду.
- Боюсь, что работать целый день  лопатой командиру отряда – это не дело. А вот контролировать процесс нужно и лучше тебя это никто не сделает. Я имею в виду ширину рулёжных дорожек, размеры  стоянок, качество и прочее. За две недели, если не будет сбоев, работы обещают закончить.
- За две недели!
- Это долго? Что тебя не устраивает?
- Да нет, всё устраивает. Просто не верится: две недели и… больше десяти лет обещаний. Я всё понял, Валерий Николаевич.
Весть эта моментально разнеслась по аэропорту.
- Не верю, - сверкал глазами Бек. – Сегодня не первое апреля. Ха! Через неделю начнут, ещё через две закончат. Ерунда! Нет, не верю.
- Вот и сбудется твоя мечта, Нурислам Хамзиевич, - улыбался Чувилов. – Сколько лет ждали. Не помогли ни парткомы, ни замполиты, ни профсоюзы. Оказывается без них-то лучше.
- Всё равно не верю! А партию – не трогай, она нам всё дала.
- Тьфу! – плевался начальник штаба. – Да что тебе дала твоя партия?
- Профессию дала, работу, - рычал Бек. – Тебе, кстати, тоже. Кто бы ты без неё был? А?
- Скажи ещё, жену дала и квартиру.
- А машину дать постеснялась, - хохотал Долголетов, - и дачу тоже.
- Отступники, - чернел Бек. – Подождите, КГБ про вас вспомнит.
Когда, неделю спустя, начались работы, и об этом узнал Бек, он поспешил на стоянки Ан-2. Долго стоял и смотрел на работающую технику, затем молча повернулся и зашагал в подразделение.
- Ну, как там? – встретил его начальник штаба.
- Послушай Чувилов, - проскрипел Бек, - кажется, мы не зря выбрали этого парня. Похоже, нас первый раз за все годы перестройки не обманули. Надо же! 
- Ну вот, а ты всё говорил, партия, партия!
Бек ничего не сказал, только яростно засопел, сверкнул глазами, втянул голову в плечи и чёрные волосы на его затылке встопорщились, словно колючки ехидны.
 В конце месяца по новым рулёжным дорожкам на благоустроенные стоянки заруливали первые самолёты.
-----------------------------------
В начале июня прибыл из Москвы экипаж Литвинова. Уже в качестве командира отряда он был приглашён на второй день к Дунаеву на совещание командного состава. Первый вопрос, поднятый Дунаевым на совещании, был Литвинову: когда полетим за границу?
- Мы готовы хоть завтра, - ответил Литвинов, - но… пока не полетим.
- Почему? – помрачнел Дунаев.
- Вы не хуже меня знаете, Валерий Николаевич, что для этого нужно ещё пройти массу согласований и получить кучу всевозможных разрешений. К тому же самолёты наши не оборудованы системами «TKAS», не имеют спутниковых навигационных комплексов. В Европе так не летают.
- Это что за система такая, ткас? – подал голос Дрыгало.
- Это автоматическая система предупреждения столкновений в воздухе.
- Установим, - пообещал Дунаев
- А чем плохи наши навигационные комплексы? – не унимался начальник АТБ.
- Они не плохи, дело в том, что РСБН – радионавигационных систем ближней навигации ни в одной европейской стране уже нет. Они демонтированы. Это мы только в СССР ими пользуемся. Почти всюду уже спутниковая навигация – GPS.
- Чёрт бы её побрал, эту Европу, - пробурчал Дрыгало. – Где же мы возьмём такие системы? И куда их ставить на самолёте? Сколько это всё может весить?
Литвинов молча нагнулся, порылся в портфеле, стоящем на полу, достал чёрную коробочку размером с небольшую книгу, отдалённо напоминающую осциллограф и положил на стол.
- Что это за телевизор? – покосился на прибор начальник АТБ.
- Это и есть спутниковая навигационная система GPS. Я выпросил в Москве одну под честное слово. За неё нужно будет перевести деньги.
- Переведём, - кивнул Дунаев, заинтересованно глядя на коробочку. – И это всё оборудование для спутниковой навигации?
- Практически да.
- Оп вашу моть! – не выдержав, восхитился командир вертолётного отряда. – Слышал про такое, но видеть не приходилось. У нас бы такое оборудование с полтонны весило.
- У нас пока нет никакого, - улыбнулся Литвинов. – Это американская разработка и ловит она только сигналы их геостационарных спутников.
- А сигналы наших  почему не ловит?
- Так устроена. С этой коробочкой можно летать по всему земному шару. В её памяти есть всё необходимое для полета: расстояния, курсы, данные всех крупных аэродромов мира и многое другое. Эта коробочка покажет вам отклонение от трассы с точностью до десятка метров, покажет вашу скорость, оставшееся и пройденное расстояние до любого пункта, азимут на выбранную вами точку, расположенную хоть за  тысячи километров. По этому прибору практически невозможно потерять ориентировку в любую погоду.
- Вот бы нам на вертолёты такие! – не выдержал командир вертолётного отряда.
- В Японии их уже на машинах устанавливают.
- Да хоть на велосипед устанавливай, - восхищённо сказал Романов. – Жаль, нам не привелось так полетать. И сколько стоит эта штукенция?
- Прилично стоит, - улыбнулся Литвинов. – Я сейчас не буду говорить, а то командир, - покосился на Дунаева, - в окно прибор  выбросит.
- Но всё же?
- Эта коробочка стоит автомобиля.
- Оп твою моть! – снова восхитился командир вертолётчиков.
- Да, - почесал затылок Дрыгало, - разоришь ты нас, Литвинов.
- Будем оборудовать, - решил Дунаев. – Пока один самолёт, потом другой.
- Не плохо бы и на Ан-2 такое иметь, - подал голос Токарев. – Хотя бы на санитарные самолёты.
- Со временем поставим и на них, - пообещал Дунаев. – Сейчас основное – начать полёты за границу. Вам задача Сергей Максимович: приобрести всё необходимое и оборудовать два самолёта Ту-154М в кратчайший срок. А согласования и разрешения для международных полётов получим, это вопросы решаемые.
- Как дела с границей и таможней? – спросил Литвинов.
- Работы ведутся. Но вначале придётся садиться в другие порты для этих процедур. К осени у нас будет своя граница и таможня.
Затем они обсудили перспективы летних перевозок. Как всегда упёрлись в нехватку самолётов.
- Прорабатывается вопрос о покупке совместно с властями региона трёх самолётов Ту-154М, - сказал Дунаев. – К сожалению, дело движется не так быстро, как хотелось бы. Вопрос этот для властей нов, там не хотят понять, что это будут уже наши самолёты, а не собственность министерства ГА. И никакое ни управление, ни министерство отобрать их не сможет, как раньше. Это будет собственность авиакомпании.
В конце обсудили ряд хозяйственных вопросов. О расширении летнего детского лагеря отдыха, о выделении земли под строительство дачных участков. При Боброве работники аэропорта имели только один небольшой дачный посёлок летнего типа. Сейчас запланировали строительство сразу пяти посёлков. Все они будут расположены недалеко от аэропорта. Землеотвод уже проведён. Закончилось совещание докладом подрядчика о строительстве в посёлке аэропорта трёх жилых четырёхэтажных домов и общежития.
Когда все вышли из кабинета командира, Токарев спросил Литвинова:
- У тебя есть минут десять свободного времени? 
- Конечно.
- У меня в отряде сейчас идёт учёба командного состава по второму туру авиахимработ. Хотелось бы показать им эту твою штуку.
- А, конечно, - улыбнулся Литвинов. – Пошли.
В классе он выложил прибор на стол.
- С помощью вот этой штуки можно летать по всему миру без всяких громадных портфелей, набитых регламентами и картами. Проверил его работоспособность в штурманской комнате перед вылетом, наличие необходимых данных и пошёл в самолёт.
- А как же вести визуальную ориентировку? – недоверчиво спросил Бек. Он встал, подошёл к столу и поднял коробочку на руках. – Лёгкая, однако.
- Надобность в такой ориентировке отпадает. С помощью этого прибора ты всегда будешь знать своё место с точностью до нескольких десятков метров.
- Ну да? – не поверил Бек. - В плохую погоду эта хреновина доведёт меня, скажем до Ак-Чубея? Туда двести километров.
- Да хоть до Парижа или Рио Де Жанейро.
- Не верю, - почернел Бек.- Не заливай нам  Литвинов. – А это что тут за окошко?
Командир включил прибор и засветился маленький экран.
- Вот на этом экране и отражается вся необходимая для полёта информация. Прибор принимает сигналы шести спутников, по которым и определяет твоё место, скорость и расстояние. Выдаёт время полёта с твоей скоростью до любого пункта с точностью до секунд. Надо только уметь пользоваться этой хреновиной, - улыбнулся Литвинов.
- А как узнать, если я уклоняюсь от трассы? – не унимался Бек. – Это тоже может показать твой аппарат?
- Переключишь экран в режим карты. Возникнет текущий участок трассы и твое местонахождение с точностью до 10-20 метров.
- Да, - почесался Бек, - занятная штука. А если эта хреновина сломается, тогда что?
- Бери с собой запасную хреновину, - засмеялся Долголетов.
- Не сломается, - возразил Литвинов.- Ну а если такое произойдёт, есть дедовские методы полёта, сами знаете какие.
- Знаем. Есть метод опроса местного населения. Подобрал площадку у деревни, сел, обязательно ребятишки прибегут, да и взрослые тоже. Спросил, что за населённый пункт и лети дальше.
- Или снижайся у дороги и лети на бреющем полёте вдоль неё. Перед населённым пунктом прочитаешь на указателе его название.
- Это на Ан-2 хорошо. А на Ту-134 тоже у деревни садиться будешь?
- Там их всегда диспетчер на локаторе видит и в любой момент твоё место подскажет. А нас на наших высотах он видит на удалении 30 километров от аэродрома. А дальше от него никакого толка нет, только радиосвязь поддерживает.
  Пару минут лётчики спорили о преимуществах полётов на различных высотах и сошлись во мнении, что любые высоты хороши и притягательны для пилота. О спутниковой системе GPS они, конечно, слышали, но видели прибор впервые и работу его представляли с трудом.
- Да, - снова почесался Бек, - до чего капиталисты додумались. Это же надо! А если мне, например, вот сюда нужно? – ткнул он в висящую на стене карту региона. Палец упёрся в тайгу, где на сотни километров не было населённых пунктов. – Тогда как твой прибор нас туда приведёт? – злорадно спросил он.
- Элементарно. Забей в прибор географические координаты нужной точки и всё. Ему всё равно, летишь ты в деревню, город или просто в пустое место.
- Скоро и у нас такие машинки будут, - не удержался Токарев. – Дунаев обещал.
- Это что же, опять учиться? – посуровел Бек.
- Конечно. С прибором-то нужно уметь работать.
- Нет, мы уж как-нибудь по старинке отлетаем. Вот где мне эти учёбы, - провёл Бек ребром ладони по горлу. – У меня аллергия на это слово.
- Насильно никого заставлять не будем. Если нравится – летайте по старинке.
Литвинов уложил свой прибор в портфель и ушёл, а лётчики, забыв о занятиях, на которых из года в год говорилось одно и то же долго ещё спорили о преимуществах  американской и советской систем навигации. В итоге сошлись во мнении, что у «чёртовых американцев» техника  лучше.
- Зато у нас много ракет и подводных лодок, - сказал Долголетов. – Есть чем оборонять завоевания социализма.
- Какие к чёрту завоевания! – возразили ему.  – Социалистический лагерь  без танков, ракет и подлодок разваливается, как старая прогнившая хибара.
- Вам ещё припомнят такой юмор, - мрачно произнёс Бек.
-------------------------------------
Вот и пришло время, читатель, описать последние дни жизни дорогого моему сердцу пилота Клёнова.
Вернувшись из Ростова, он узнал, что будет работать уже с новым командиром эскадрильи. С Долголетовым они радостно обнялись и крепко пожали друг другу руки.
- Поздравляю тебя, Григорий. Ну и времена пошли! Улетел в Ростов при одном командире, возвратился при другом.
- А я тебя поздравляю, - улыбался Долголетов. – Как думаешь, сработаемся?
- Ещё спрашиваешь! Я в Ростове много раз представлял, как буду с Глотовым работать. И всякий раз выходило, что с ним бы я не сработался. Пришлось бы тянуть воз беспрекословно и молча, как бывший его зам или уходить.
- Да, тяжело работать с руководителем, который не имеет своего мнения и не интересуется мнением своих подчинённых. У него в голове был только план и премиальные. И формально он прав. Я ведь теперь буду отвечать за план производственный, а ты за лётную подготовку эскадрильи.
- Но ведь и планировать и обеспечивать выполнение плана можно разными способами.
- Не беспокойся, так, как это делал Глотов, у нас не будет.
Уже на следующий день они совместно набросали план работы эскадрильи. Не стандартный, который писали всегда, подписывали у командира отряда и затем про него забывали, а план, выполнение которого действительно отображало живую работу подразделения и его командиров.
- Чего это вы мне принесли? – почесался командир отряда и отложил ручку. – Он же нестандартный и никем не предусмотренный. – Я могу его подписать, оставьте для себя. А для проверяющих представьте тот, что узаконен министерством.
- Но зачем нужен такой план? Есть график тренировки и проверки лётного состава. Для чего же его дублировать ещё и в плане работы?
- Вы думаете, я это знаю? – поморщился Токарев. – Я только знаю, что эта форма утверждена министерством и с вас спросят только эту, и ни какую иную. Вот и всё!
- Что же, напишем план стандартный, бюрократический, - вернувшись в эскадрилью, сказал Долголетов. – Не будем усложнять себе жизнь. 
Клёнов никогда не думал, что в эскадрилье может быть столько всевозможных бумаг. Одних только журналов было больше двадцати и в каждый ежедневно требовалось что-то записывать. Почти все они были пропитаны махровым формализмом и велись исключительно ради того, чтобы не трепать себе нервы, когда прибудет какая-нибудь комиссия с их вечными почемучками. Вот например журнал бесед с личным составом.  Положено ежедневно беседовать не менее, чем с двумя лётчиками. О чём?  Ну, конечно, о безопасности полётов, дисциплине и преданности курсу партии. На последнюю фразу, правда, давно наплевали, но по привычке писали в журнале: проведена беседа на тему борьбы партии за перестройку в СССР. И почему, чёрт возьми, у нас везде и всюду борьба? И с кем? Борьба (или битва) за урожай, борьба с международным империализмом, борьба за социализм, борьба за перестройку…
 Мало что ли специальных разборов на эти темы? Ежемесячно разборы звена, эскадрильи, отряда. И везде одни и те же разговоры. Так нет, ещё и беседы придумали.
Из УТО он вернулся досрочно, отпустили всю группу в связи с наступлением массовых работ на химии. И тут же с головой ушёл в работу.          
- У тебя же ведь семья в Ташкенте? – спросил как-то Григорий.
- В Ташкенте.
- И сколько времени ты её не видел?
- С января.
- Ну, даёшь, папаша! Чего же не отпрашиваешься?
- Неудобно как-то с новой должности. Ещё толком не приступил к работе, подумают, уже к семье потянуло. А сейчас пик химии начинается.
- Прекрати, Клёнов. Не мы виноваты, что у нас такой скотский семейный быт. Как говорится, ни кола, ни двора. Одна любимая работа только и радует. Да и эту радость иногда омрачают какие-то Заболотные. Но ничего, к концу года, думаю, у тебя будет своя квартира. Раз Дунаев обещал – сделает.
- Даже не верится.
Долголетов придвинул к себе график расстановки бортов на АХР.
- Нам осталось переставить в ближайшие дни на другие точки несколько самолётов. Всё это произойдёт в течение недели. А потом наступит некоторая стабильность. Тут командиры звеньев справятся. Будет трудно – сам подключусь. Не привык я, как Глотов, на базе сидеть. Месяц не могу дать, а на недельку слетаешь к семье. Неизвестно ещё, когда летом сможешь выбраться.
- А что на это Токарев скажет? Да и приказ Заболотного есть: на период авиационных химических работ всякие отпуска командному составу запретить.   
- Токарев знает твоё положение, а Заболотный, - Григорий усмехнулся, - последние дни  доживает. Дунаев под нажимом лётчиков согласился ликвидировать эту должность. На днях придёт приказ об утверждении министром структуры нашей авиакомпании, и там нет такой единицы. Кстати, называться мы будем авиакомпания «Бронские авиалинии», сокращённо «БАЛ». А Дунаев уже будет не командир, а генеральный директор. Представляешь, первая самостоятельная авиакомпания в России. Ни от каких управлений не зависимая, с подчинением только министерству и наделённая собственными правами территориального управления. Свобода, Жорка, свобода грядёт. Не нужно будет по каждому пустяку за 700 километров в это осточертевшее управление летать или на поезде ездить. 
- Откуда знаешь?
- Я же ежедневно на командные оперативки хожу.
- Понятно. А что ещё мы выиграем от этого?
- Главное, не будет управление нами заработанное у нас отбирать. Появится финансовая, а значит и экономическая самостоятельность.
- Говорят и своё УТО у нас будет?
- Оно уже есть. Остались некоторые юридические формальности. С сентября там начнутся занятия.
- Вот это прекрасно.
Всю неделю Клёнов мотался по различным районам региона. Бывало так, что, прилетев на какую-то точку на самолёте и проверив организацию работ на ней, на следующую точку добирался уже на машине. Завтракал в Бронске, обедал на одном полевом аэродроме, а ужинал уже на другом. Утром, связавшись с базой и получив инструкции, на бреющем полёте перелетал на другую точку или вызывал за собой самолёт с этой точки. Полёты, проверка, обед, небольшой отдых и снова дальше, на другой аэродром.
На одной из точек его громогласно приветствовал техник Кутузов как всегда невообразимо грязный.
- О, командир! - воскликнул он. – С повышением вас. Пожалуй, руки уже не подадите. Куда уж нам…
- Хватит ерничать, Лёша, а то я ведь кое-что вспомнить могу.
- Молчу, молчу, молчу, - заторопился Кутузов, поднимая руки, - уже и пошутить нельзя. Расскажите, командир, какие новости на базе?
- Есть новости. Мы теперь – самостоятельная авиакомпания, кстати, первая в России.
- А чего это нам даст? – пожал плечами Кутузов. – Мне лично всё равно, в какой структуре работать. Наше дело – крутить гайки. Вот если бы платить больше стали – это другое дело.
- Будут и платить больше, не всё сразу.
- Держи карман шире! – осклабился техник. – Никогда не поверю.
- Ну, тебе-то, Лёша, ясно, что надо, - сказал теперешний его командир.  – Меньше работать, больше получать.
- А чем это плохо? От работы, говорят, лошади дохнут.
- Кто не работает – тот не ест. Слышал про такой лозунг?
- Это его коммунисты выдумали! – взвился техник. А сами-то они работают? Вон до чего довели, в магазинах пустые полки по всей стране. Перестройщики грёбаные! А чем семью кормить? Обещаниями? Тьфу! – сплюнул он. – Позор на весь мир! Да у нас кто и работает – жрать нечего. Зря, что ли шахтёры вон всюду бастуют?
И хотелось бы возразить ему, но тут Кутузов был прав. Что-то непонятное творилось в громадной стране. Магазины действительно были абсолютно пустые. Начались перебои даже с хлебом. На все без исключения продукты ввели талоны. Даже на водку и табак. Но талоны-то были, а вот продуктов не было.
 Через неделю обстановка по оперативным точкам стабилизировалась, значительно уменьшилось количество перелётов, экипажи перебазировались в хозяйства с большими объёмами работ.
- Завтра выполнишь с экипажем контрольный облёт самолёта после его переоборудования и можешь вечерним рейсом лететь в Ташкент, - сказал Долголетов. – Надеюсь, недели тебе хватит? Дал бы и больше, но на местных линиях летать некому.  На этот месяц в отряде запланировано 1122 рейса. Так что по прилёту придётся нам с тобой в качестве рядовых поработать.
- Поработаем, не впервой, - согласился Клёнов. – Самолётов, боюсь, как всегда не будет хватать.
- Это уже от нас не зависит.
Утром экипаж приехал по наряду, но самолёт, как всегда, оборудовать не успели и назначили время облёта на два часа дня. Контрольно-испытательные полёты после установки жидкостной аппаратуры проводились только один раз в начале сезона и особой сложности не представляли. В полуторатонный химический бак самолёта вместо химикатов заливали простую воду, взлетали и делали несколько кругов над аэродромом, снижаясь до высоты 5-10 метров над полосой, включали и выключали аппаратуру, проверяя герметичность системы, отсечку и другие параметры.   
- Вы идите в  штаб и там ждите готовности к облёту, - сказал он экипажу, - я зайду в вокзал позвонить.
Трубку взяла тёща. Слышимость была отвратительная, как будто она находилась не в Ташкенте, а где-то в другой галактике за сотню световых лет.
- Алёна гулять с ребёнком ушла,- сказала тёща. – У нас жаркая погода, дома очень душно и они целый день на воздухе проводят. Что ей сказать?
- Сегодня вечерним рейсом я прилечу к вам. Как себя чувствует малышка?
- Всё хорошо, Гоша, всё хорошо. Я скажу Алёнке. Она же обязательно поедет   встречать тебя в аэропорт.
Жалко, подумалось, что не удалось поговорить с Алёной. Ну да ничего, вечером он обнимет её в аэропорту, увидит её сияющие от радости глаза. Возможно,  уже к концу года у них будет, наконец, свой угол и он перевезёт их в Бронск. Дунаев, кажется, из тех людей, которые не любят давать пустых обещаний. С хорошим настроением он направился в эскадрилью.
Как и предполагали готовность самолёта к облёту дали в обед в самое жаркое время. Температура была плюс 29 градусов. С юга дул сухой порывистый ветер.
Они подписали задание на полёт и направились на стоянки самолётов.
- Сейчас самая болтанка, - сказал второй пилот. – Как было бы хорошо утром облетать. Не люблю я болтанку. Да и  день, можно сказать, потерян. – Парень пришёл в подразделение год назад после училища, и неделю назад ему исполнился 21 год.
-  Ничего, - успокоил его командир самолёта, - летать-то всего 20 минут, через час будем свободны.  Конечно бы лучше утром, но когда и что у нас вовремя делалось?
Техники доложили, что самолёт заправлен и готов к полёту.
- Сколько воды залили? – спросил Клёнов.
- Около тонны. Много?
- Можно бы и меньше. Чего зря летать.
Командир привычно подписал предполётную карту, вернул её старшему технику и они, осмотрев самолёт, привычно полезли в кабину. Жара там была за сорок, и они тут же покрылись потом. Запросили запуск, вырулили на старт, предварительно пропустив перед собой рейсовый самолёт с пассажирами, и вслед за ним заняли исполнительный старт. Через минуту пошли на взлёт.
 В момент отрыва самолёт находится во втором не эволютивном режиме и способен лететь только прямо. Переход в первый полётный режим происходит очень быстро по мере набора скорости. Но у оторвавшегося от земли самолёта скорость почему-то почти не нарастала, и он угрожающе понёсся прямо на виднеющуюся впереди лесополосу. За его хвостом вдруг расцвёл пышный букет распылённой на мелкие капли воды. Это лётчики, увидев, что скорость не нарастает, экстренно включили сброс воды для облегчения самолёта. Ещё несколько мгновений и он врежется в десятиметровые тополя. 
Перед самыми деревьями самолёт нехотя задрал нос, пытаясь перелететь деревья, и это ему удалось. Но удалось путём выхода на критический угол атаки. Скорость и без того небольшая, была потеряна ещё больше. На 39 секунде полёта самолёт, ревя двигателем на взлётном режиме, вошёл в режим сваливания и с высоты 30 метров круто врезался в землю и загорелся. Как потом определила экспертиза, лётчики были живы в течение 10-15 минут и умерли от ран не совместимых с жизнью. Начавшийся пожар удалось потушить подъехавшим пожарным машинам.
-------------------------------------------
В морг одевать и раскладывать тела в гробы поехал Долголетов, прихватив с собой несколько лётчиков. Погода стояла такой же жаркой, и они купили несколько бутылок воды. Врач патологоанатом, увидев воду, замотал головой.
- Подождите, - сказал он, - тут не вода нужна. – Вытащил банку со спиртом и стакан, поставил на стол. – Пейте, лётчики. По полстакана. А водой запьёте. Иначе можете не выдержать.
Тела были обгоревшими и сильно повреждены. Крышки тут же наглухо забили.
Гробы установили в актовом зале. Траурных речей не было. Единственную речь произнёс Дунаев. В траурный караул по очереди становились лётчики, командный состав и знакомые. За три часа мимо гробов прошли почти все работники предприятия, кому можно было покинуть рабочее место.   
Похоронили ребят в общей могиле, укрепив в изголовье каждого лопасти.
- А почему нет родственников Клёнова? – спросил на поминках Вадим Радецкий.
- У него никого нет, кроме жены и матери, - ответил Долголетов. – Мать живёт далеко отсюда одна в какой-то деревне. Она бы не успела на похороны.
- Да, но телеграмму-то надо было дать.
- Ты решился бы сообщить женщине о смерти её единственного сына?
- Пожалуй, нет. А, что же жена?
- Она в Ташкенте и никто не знает адреса. В тот день после облёта Георгий должен был лететь к ней. Там маленький ребёнок остался, Вадим. – И что за страна у нас такая? – вдруг сорвался Долголетов на крик. – Они же жили, где придётся, без прописки, без адреса. Жили. Разве это была жизнь?
- Успокойся, Григорий, на нас обращают внимание.
- Пускай! Я и им скажу. Что у нас за страна? В магазинах ничего нет, жить людям негде. А что нам обещают? Где он, обещанный коммунизм? Где этот долбаный рай?
- В Кремле твой коммунизм. – К нему подошёл Токарев, обнял за плечи, подвинул стакан с водкой. – Успокойся, Гриша. Выпей и успокойся, возьми себя в руки. Ну?
- Только обещают, а жизнь всё хуже, - уже тихо произнёс Долголетов. – Извини, командир, наболело. Вот он лежит там, а жена ничего не знает, мать тоже.
- Найдём и жену и мать. Может, так лучше будет. А квартиру они получат. Дунаев уже распорядился.
- Кому нужна теперь эта квартира? Этот город для них чужой. Они не будут жить там, где погиб родной человек. Живым надо давать квартиры, а не мёртвым, - снова повысил голос Григорий. – Или я не прав?
- Прав. Но возьми же, наконец, себя в руки. У нас поминки, а не митинг.
- Всё, командир, всё, - замотал головой Григорий. – Только мы с ним сработались. Не могу. Напьюсь я сегодня. Как представлю… ему же ногу рядом в гробу положили… оторвало её. И голова пробита. Они же дышали ещё в кабине, когда упали и горели. Мне патологоанатом сказал. В лёгких полно было углекислого газа.
Подошёл уже изрядно захмелевший Кутузов. Вид его, как всегда, был неряшлив, в глазах стояли слёзы.
- Командир! – плаксивым голосом произнёс он. – Что же это делается? Нет больше нашего Гошки. А ведь мы с ним в одном экипаже… эх, жизнь! Давай, командир, помянем ребят. Не грех сегодня напиться, душа болит. Как же это всё случилось?
- Пить надо меньше, Лёша, и за материальной частью лучше следить, - ответил Григорий.
- А мы что же, не следим? – удивился Кутузов, забыв закусить. – Нет, не шей нам дело, командир.
- Напомнить? – привстал из-за стола Григорий.
- Да успокойся ты, Григорий. Не время сейчас разборы учинять, - сказал Радецкий. – А ты, фельдмаршал, гуляй отсюда, не видишь, человек расстроен.
- Уж и слова нельзя молвить, – пробормотал Кутузов, отходя.
- А что говорят члены комиссии? – спросил Григорий Токарева после поминок, когда они стояли на остановке в ожидании автобуса.
- Пока выводы делать рано, но есть предположения, что самолёт был перегружен.
- Не может быть, чтобы Клёнов это допустил. Он же опытный лётчик.
- Ничего удивительного, - сказал Радецкий, - у нас ведь всегда лётчик крайний. Первый раз что ли? А какая перегрузка?
- Около двухсот килограммов.
-  Сколько? Это же смешно. Не могла она повлиять на происшествие. На химии, сам знаешь, и с большим весом приходилось взлетать.
- Знаю, потому и не согласен я с предварительными выводами некоторых членов комиссии. Аэродинамики рассчитали, что и с большим весом он должен был безопасно взлететь.
- Так в чём же дело?
- Формально есть нарушение руководства, и комиссия вряд ли будет считаться с выводами теоретиков.
- Они могут всё свалить на ошибку в технике пилотирования, - произнёс Долголетов. – Тем более, если была перегрузка, в которую я не верю. А килограммы, которые они там насчитали – это же смех. Вопрос иной: почему самолёт не разгонялся?
-  Но я же и говорю – это пока предположение. Техники, заправлявшие самолёт, дают противоречивые показания. Ну а насчёт пилотирования, что тут сказать? На самолёте нет средств объективного контроля, кроме барографа. А он, как известно, пишет лишь высоту полёта. Это не чёрный ящик. Поэтому доказать ничего нельзя. В этом вся беда. Но диспетчер старта написал объяснительную записку, в которой показывает, что у самолёта после отрыва несколько раз из выхлопной трубы вылетали клубы чёрного дыма. А это сами знаете что. Это тряска двигателя и падение мощности. Поэтому и скорость не нарастала. Отвернуть от лесополосы им было некуда. Понимая, что врежутся в неё, Клёнов в последний момент потянул штурвал на себя. Не будь этой чёртовой полосы они бы без сомненья потихоньку ушли  вверх. Поэтому и команду дал на сброс воды.
- Да, подловила их тряска в самый неподходящий момент, когда взлёт уже не прекратить.
- Вот именно. Но показания диспетчера может подтвердить только экспертиза двигателя. А на это уйдёт несколько месяцев. Может и полгода. Комиссия никогда не сделает  окончательного вывода, основываясь только на словах диспетчера. Если бы экипаж успел передать по радио хоть пару слов, тогда другое дело. И следствие пошло бы по другому пути. А так! – Токарев обречённо махнул рукой.
- Всё ясно,- подытожил Радецкий. – Комиссия сделает их виновными в катастрофе. Как всегда легче всего списать вину на мёртвых, чтобы живым не отвечать. Это же не первый раз.
Токарев промолчал. А что он мог на это ответить? Действительно, была такая практика, не во всех конечно катастрофах, но в каких-то была.
- А я, командир, - сказал Долголетов, - написал рапорт об освобождении меня от должности. Завтра принесу. Не смогу я теперь работать. Комиссия всю документацию в эскадрилье арестовала, как будто мы все преступники. И, честно говоря, я ощущаю себя виновным в этой катастрофе. Не знаю, в чём вина, но…
- Конечно, комиссия найдёт у тебя недостатки в документах, - сказал Токарев, - без этого не бывает. Все мы люди. Учитывая тяжесть происшествия, получишь ты строгий выговор. Но ведь сам понимаешь, не бумаги же стали причиной происшествия, и вины твоей в этом нет. Так что не паникуй, Григорий.
-  Нет, я уже всё решил. Тут ведь есть ещё и моральная сторона.
- Может быть ты и прав, - задумчиво произнёс Токарев. – Тогда сделаем так. Я не буду возражать против твоего ухода. Но ты слетаешь в Ташкент…
- Только не это!
- Ты был его командиром, Григорий. Слетаешь. Адрес её, кстати, уже нашли.
- А как же мать? – спросил Радецкий.
- К ней тоже кто-то должен слетать и привезти её сюда, на могилу. Так решил Дунаев. Все расходы будут оплачены. Окончательно решим этот вопрос завтра.
- Это ещё труднее, чем закапывать могилу друга.
-----------------------------
 Так долго не могло продолжаться. Империя агонизировала. Её буквально сотрясали шахтёрские забастовки. Магазины были абсолютно пусты. Абсолютно. Не хватало даже хлеба. И это было основным раздражителем, это было предтечей развала империи. На улицах и в магазинах, в гигантских очередях не боясь уже ни бога, ни чёрта, ни всемогущего КГБ почём зря последними словами крыли «родное политбюро» во главе с его нерешительным и мягкотелым руководителем. И хотя в регионах партийные структуры практически развалились, в Москве, вернее в Кремле, политбюро, уже не способное ничего изменить, существовало. В столице, расхаживая пешком на работу и, даже, проехав несколько раз в троллейбусе, чем снискал себе первую популярность, а вернее, популизм, набирал силу склонный к политическому авантюризму  и политическим  интригам,  большой почитатель Бахуса (свой человек для россиян)  будущий первый президент России. Человек, которым народ восторгался и в котором, спустя всего пять лет, так горько разочаровался. А последние три года его правления просто над ним смеялся.

Ах, Россия, страна Затрахандия!
Президентом нас бог наказал.
Он в стране под названьем Ирландия
Свою встречу с премьером проспал.

Говорят, пребывал он в апатии,
Знать, синдром превратился в изъян,
Ну а если уж без дипломатии –
Просто был отвратительно пьян.

Не понять мне, о, силы свирепые!
Я наверно моральный урод.
За его оправданья нелепые
Покраснел весь российский народ.*
 Но всё это впереди.   
Печать, которой дали свободу, в лице всевозможных Коротичей,** навёрстывая

*При возвращении из США была запланирована посадка в Шенноне (Ирландия) и встреча с премьер-министром страны. Она не состоялась. Потом Ельцин оправдывался на весь мир, что он якобы спал, и его не разбудили. Спать-то он спал, но какой? Подробно этот постыдный эпизод описывает в своих мемуарах вышедших в Германии его бывший начальник охраны генерал Коржаков ставший впоследствии депутатом Госдумы  (прим. автора)
** Виталий Коротич – главный редактор популярного в советское время журнала «Огонёк». Прославлял в своё время на его страницах образ советской жизни. При Горбачёве перестроился и, почувствовав безнаказанность,  стал всё прошлое поливать грязью. Впоследствии эмигрировал в США.  (прим. автора)

упущенное, бросилась без разбора охаивать советский строй, словно в нём вообще не было абсолютно ничего хорошего. Стране грозил раскол. Уже тогда некоторые средства массовой информации заговорили о возможности гражданской войны. А может кому-то были выгодны эти разговоры?
  Какая к чёрту война, и без неё в магазинах пусто, зато талонов у каждого было столько, сколько нет в паршивой овце блох. Но их невозможно было отоварить.
Население, словно завтра действительно должна начаться война, сметало с полок то немногое и последнее, что ещё свободно лежало на полках: соль, спички, свечи и другую мелочь. Скоро не стало и этого.
Нет, так действительно долго не могло продолжаться. Перестройка дошла до своей критической точки.
И вот в августе, включив утром телевизоры, люди узнали, что в Москве организован ГКЧП, в город введены войска. Янаев – вице-президент -  с заметно  дрожащими то ли с перепоя, то ли от испуга содеянного руками, неуверенно лепетал на весь мир, что ещё вчера здоровый как бык президент, так не вовремя решивший отдохнуть на берегу Чёрного моря, вдруг сильно заболел и не может выполнять свои обязанности. Очередные спасители отечества и завоеваний социализма, повинуясь стадному чувству, с испуганными от собственной смелости лицами в один ряд, словно на скамье подсудимых сидели рядом с Янаевым. Вид их был довольно жалок, и выглядели они, как нашкодившие дети. Народ готов был во всё поверить, но что Горбачёв болен? Люди приникли к экранам, с интересом наблюдая за развитием событий. Сценарий складывался комедийный.
Ах, страна, мало тебе потрясений.
- Герард Всеводолович, - спросил Васина Устюжанин на разборе полётов во время перерыва, - за кого воевать пойдём, за белых или за красных? Теперь точно, говорят, гражданская война начнётся.
- Я бы к батьке Махно пошёл! – сказал Палда.
- Никакой войны не будет, Павел. Этот ГКЧП не продержится и недели. Посмотри на их лица, на что они способны?
- Я тоже так думаю. Они не отдадут такого приказа.
- Такие вот маразматики страну и профукают.
-  И что же это так не везёт нашей стране. Стыдно за державу-то. Кстати, как это расшифровывается?
- Государственный комитет чрезвычайного положения.
- Ха, удивили! Да у нас с 17-го года чрезвычайное положение.
- Ну, призовут они народ выйти на улицы, а что дальше? – спросил кто-то. – С кем воевать-то? Сами с собой?
- Вся страна на Москву как на прокажённую смотрит. В провинции не до этого, там выживанием озабочены.
- А ты знаешь, Павел, где и как политики задумывают войны? Их ведь, кстати, не народ развязывает. Задумывают их в шикарных кабинетах, сидя перед каминами, в саунах с бассейнами, массажистками и шашлычными. Если бы они сидели где-нибудь на Чукотке в местных ярангах – вряд ли бы им приходили мысли о войне.
- А министерство обороны разместить в солдатских казармах.
- Правильно,  - согласился Доронин. – А министерство сельского хозяйства - в самой  гиблой деревне. Чего его чиновникам в Москве сидеть?
- А МВД куда? – спросил кто-то.
- А этих всех разместить в их же КПЗ, - ответил находчивый Устюжанин. – И никакие перестройки были бы не нужны.
- А может эта наша перестройка, поэтому весьма успешно и буксует, что никто не хочет перестраиваться и ехать в деревни, идти в КПЗ и казармы?
Через несколько дней ГКЧП бесславно прекратило своё недолгое и бестолковое существование. Народ эту авантюру не поддержал, хотя некоторые областные комитеты партии успели выразить ему свою солидарность. Из южного дома отдыха срочно вернули вместе с семьёй так некстати решившего отдохнуть, нерешительного и не умеющего подбирать себе кадры, его же и предавшие, но всё же законного президента СССР.  Но он уже вряд ли что мог изменить. Борис Ельцин –  к этому времени  президент России,  уже не ездивший на трамвае и не ходивший пешком, после путча издал приказ о ликвидации КПСС. И там, где ещё партийные организации стараниями местных партийных вождей сохранились, их не стало. Вот тут перестройка прошла мгновенно. В одночасье первые секретари обкомов партии, забыв про свои партбилеты, стали губернаторами и заявили о своей лояльности российскому президенту. Те же, кто поддержал ГКЧП, быстро покаялись и многих простили.
 Стало ясно, что планы, намеченные апологетами перестройки, бесславно провалились окончательно и бесповоротно.
- Партия, она, за что ни возьмётся, обязательно всё испоганит, - злословили одни в очередях за хлебом, молоком и водкой.
-Ага, хорошо начинает, но плохо кончает, - смеясь, двусмысленно вторили другие.
- Видать, недоношенная, чего ж с неё взять.
- Без войны страну на осадное положение поставила.
- Зажралась она, родная. У себя порядка нет, а они в Афган полезли его наводить.
- Нам обещала жизнь хорошую, а устроила весёлую.
- Да уж веселее некуда! Ладно, хоть из Афганистана вывели ребят.
Ни в одной отрасли экономики лучше не стало, произошло всё как раз наоборот. Озлобленный пустыми полками магазинов и не оправдавшимися ожиданиями и надеждами лучшего народ, не стесняясь, как мог, чихвостил отца перестройки. Пресса по инерции ещё что-то писала о ней, но люди, читая такие статьи, только раздражались.
Империя, называемая СССР, трещала по всем швам. КПСС – её связующее звено, проклинаемое простым народом, трагично и бесславно развалилась, и теперь уже ничто не держало союзные республики в едином составе. Страна жила в ожидании новых потрясений. Рядовые коммунисты перестали платить членские взносы и побросали свои билеты, но они, как были народом, так и остались.  А вот партийные бонзы различных масштабов, так рьяно когда-то отстаивающие идеи марксизма, мгновенно стали демократами. Вот уж чему позавидовала бы любая перестройка.
В СССР сложилось двоевластие. Россией командовал Ельцин. Союзом Горбачёв. Но такое противостояние тоже долго не могло продолжаться.
И вот очередное потрясение произошло. По иронии судьбы руководители трёх братских народов, исторически обречённых жить вместе, тайно собрались, словно партизаны, в Беловежской пуще, чтобы первыми объявить, что они разбегаются, как в басне о лебеде, раке и щуке. Так из-за не продуманной политики, а больше из-за честолюбия и жажды безраздельной власти три братских народа стали чужими.  А ведь на не так давно проведённом референдуме 80% народа СССР высказались за сохранение Союза. Прислушался ли кто, чтобы выполнить волю народа? Ну, чёрт с ними, с прибалтийскими странами, они всегда были чужими, но остальные-то? Хорошую идею подал писатель Александр Солженицин, ну да кто его слушал? Жажда власти, слепой и безраздельной перевесила все разумные доводы.
 И первый и последний президент СССР и апологет бесславно закончившейся перестройки сложил с себя полномочия. Вот уж действительно, за что партия не возьмётся…
Империя развалилась, на теперь уже бывших её окраинах разгорелись жестокие и кровавые войны за власть. Развалились многие отрасли и даже странно, что не развалилась гражданская авиация. По крайней мере, авиация российская. Это уж позже при господине Ельцине начнётся её развал. Ну, при этом всё начнётся…
В августе Бронский авиаотряд, а теперь уже авиакомпания  «Бронские авиалинии», сокращённо - «БАЛ»  работала в полную силу, едва справляясь с пиком летних перевозок. Все самолёты и вертолёты способные летать ежедневно поднимались в воздух. На местных линиях начали летать новые, более вместительные и скоростные, способные летать днём и ночью и мало зависящие от погоды самолёты Ан-28. Образовалась ещё одна эскадрилья. Практически на все типы нужны были лётчики и штурманы. Пилоты авиакомпании переучивались на все типы. Численность лётного состава давно превысила 800 человек, но всё равно его не хватало.
Положение усугублялось тем, что расширилась география полётов, так как первые экипажи начали чартерные полёты за границу в Турцию, Испанию, Египет и другие страны. Для привлечения туристов в авиакомпании организовали своё туристическое агентство. 
В сентябре началось строительство нового международного терминала. В трёх километрах от аэропорта в районе озёр началось массовое строительство дач. Здесь Дунаев и его команда сумели договориться с колхозом и местным начальством о выделении почти тысячи участков. В посёлке аэропорта началось строительство двух многоквартирных домов и общежития семейного типа.
На базе пионерского лагеря организовали профилакторий для лётного состава и на зиму планировали использовать его как оздоровительный лагерь.
В октябре командир учебно-тренировочного центра (УТЦ) Романов торжественно открыл первые сборы. Сбылась многолетняя мечта пилотов, проводников, инженеров, техников, диспетчеров иметь свой учебный центр.
К Новому году авиакомпания полностью оформилась, как самостоятельная со всеми полномочиями территориального управления. В коллективе чувствовался какой-то душевный и эмоциональный подъём.
- Не знаю, как у других, но нам перестройка дала какой-то результат, - сказал командир самолёта Владимир Палда, отсидев первый день на занятиях в новом центре. – Как белые люди домой будем возвращаться после занятий, а не в общежитие с тараканами и клопами. Тьфу, как вспомню!..
- Держи карман шире, - возразил Устюжанин, - перестройка ему дала! Скажи Дунаеву спасибо. Да ещё Романову. А перестройка дала бардак в стране и пустые магазины.
- Точно! – поддержали его.
- Странно как-то, получается, - сказал второй пилот Александр Малышев, - страна разваливается, а у нас в авиакомпании дела всё лучше.
- Если судить по нашим делам в авиакомпании, то и в стране должно быть улучшение.
- А это пример того, как много от человека зависит, - пояснил командир эскадрильи Анатолий Вадин. – Нерешительность Горбачёва и неумение подбирать себе кадры сделало из перестройки посмешище. Был бы у нас такой же руководитель вместо Дунаева, ты думаешь, мы бы не разваливались? В лучшем случае топтались бы на месте.
- Ну, одно дело – авиакомпания, другое дело - целая страна, - возразили ему.
- Благие намерения перестройки тормозили бюрократы, – продолжал Вадин, - в том числе, и сама же его партийная номенклатура. Она, известно, любое дело способна провалить. Так и вышло. Надо было действовать быстро, чётко и решительно, избавляться от руководителей, не желающих перестраиваться, а не уговаривать и мычать пять лет об этой перестройке и ускорении. Кончилась перестройка, - резко произнёс он, - можете о ней забыть. И об ускорении тоже.
- Избавляться – это как? – спросил кто-то. – Опять сталинские воронки  и КГБ?
- Нет, конечно. Решительно и быстро увольнять и ставить других. И начинать надо было со своего политбюро, ставшего прибежищем высокопоставленных маразматиков. С ними перестройка была обречена на провал, что и вышло. 
- Да у нас и Пиночет* с бюрократией не справился бы, - возразили ему.

* Чилийский генерал, возглавивший военный переворот против коммунистов в стране в 1979 году (прим. автора).

- Нам как раз такого генерала и надо, - захохотал Устюжанин, - может, пригласим в помощь нашему рохле? Он тут за неделю порядок наведёт. Тем более, что бюрократы народ трусливый. Как почувствуют крутую руку - сразу перестроятся. Или разбегутся. 
- Скорее всего разбегутся
- Поздно, Пашка, профукал Горбачёв СССР ни за понюшку табака. Раньше надо было приглашать господина Пиночета.
- Ничего, Ельцин – мужик крутой, наведёт порядок. Может, и мы заживём, как люди в Европах живут..
- Заживёшь, если выживешь.
- Ельцин из той же партийной номенклатуры вылез, чего с него взять. 
- Ну, как же, он за демократию.
- А что это такое? Ты уверен, что будет лучше? Мне кажется, он такой же болтун.
- Поживём – увидим.
- А мы разве живём?
- Нет, существуем только.
- Так и дальше будет. Чего Ельцин сделает? Он алкаш, приглядись к его физиономии. 
- Выбирай выражения!
- Истина, мужики, в кнуте и прянике. У нас иначе нельзя.
- Ага, весь вопрос в том, кому кнут, а кому пряник.
- Как это кому? Пряник новым демократам достанется, а народу, как всегда, кнут.
- Да, для народа кнут при любой власти найдётся.
- Зря вы всё это говорите. В Швеции же коммунизм построили.
- Там Ленина с Марксом  не было.
- Ха-ха-ха! Коммунизм в Швеции! Там капитализм, придурок. В самой своей загнивающей стадии.
- Скоро и у нас такой будет.
- Я бы не возражал загнивать, так как шведы.
- Держи карман шире!
- Ничего, ребята, социализм разворовали, разворуем и капитализм!
- Скорее всего, у нас будет так, как в какой-нибудь дикой африканской стране. Они там голодные с копьями бегают, а мы будем голодные с ядерной дубинкой.
- А где мы сейчас-то живём в капитализме или ещё в социализме? 
- В переходном периоде. Он с 17-го года длится.
- Ни хрена себе! Про это не писали.
- Напишут ещё.
-----------------------------------------.
Такие разговоры можно было слышать в конце 1991 года. Огромная страна застыла, притихла в снегах и морозах в ожидании своего будущего. 
Что же дальше? Что будет в неотвратимо приближающемся Новом году? Россия осталась одна. Нет больше её четырнадцати братских народов. Не верилось, не осознавалось, не хотелось верить. По слухам, новый правитель, взобравшийся на самую вершину власти, ударился в ежедневное пьянство. Что он может предложить окончательно разуверившемуся в «светлом будущем» многострадальному российскому народу? Ожидание очередного светлого будущего? Да хватит уже, это даже не смешно. 
Единственное, в чём не сомневался народ, это в том, что для себя новая, теперь уже демократическая номенклатура с многочисленными прослойками бывшей партийной, очень быстро забывшей про коммунистические догмы, какими кормила 70 лет своё население, светлое будущее очень быстро сделает светлым настоящим. Ворота и шлюзы для этого открыты.
Как и всегда в смутные времена в стране расплодилось бесчисленное количество оракулов и предсказателей, доморощенных Нострадамусов. Они выступали в газетах, их приглашало телевидение. Одни предрекали страшный голод, другие гражданскую войну и распад России на удельные княжества, третьи грозили космическими катаклизмами. Неизвестная комета, утверждали они, несётся к Солнечной системе и скоро столкнётся с Венерой, а, срикошетив, упадёт на землю. И не куда-нибудь, а на территорию России. Видать за грехи. Подливали масла в огонь астрологи (до сих пор не ясно наука это или нет), пугая народ грядущими страшными наводнениями и землетрясениями. Особенно в этом преуспел Павел Глоба. На фоне всего этого начался разгул преступности. В некоторых городах с наступлением темноты люди боялись выходить на улицы.
С полок магазинов в ожидании невиданных подорожаний сметалось буквально то немногое, что ещё там было. Страны загнивающего капитализма бросились помогать России товарами, сплавляя залежавшийся, не имеющий у них спроса. По разнарядке в аэропорт Бронска привезли с военных складов Италии ботинки… выпуска шестидесятых годов, где лидеры профсоюза начали распределять их по спискам. Из Германии рекой полилась спиртосодержащая жидкость для протирки стёкол. Народ прозвал её «Рояль». Конечно же, употреблялась она отнюдь не для чистоты стёкол. Не оставил Россию и оставшийся коммунистическим Китай. Из магазинов по блату растаскивали сомнительного качества тушёнку «Великая стена». Из западных стран привозили невиданную доселе колбасу, которую не хотели кушать даже видавшие виды российские кошки. Утверждали, что в ней только соя и туалетная бумага, которая, кстати, в СССР всегда была дефицитом. Ну да было ещё много газет, но всё равно их никто почти не читал, кроме тех, кто умел читать между строк.
Страна жила и работала по инерции, не ведая, что ждёт её завтра.
Хмурые, короткие и морозные заканчивались последние декабрьские дни девяносто первого года.
--------------------------------------
                продолжение следует