Засуха. Глава 23

Соавтор главы Василий Тихоновец
********************************

Вопросы Марго разбередили мне душу. Как ответить на них? Сколько раз я сама думала о том, что если бы Бог проявил милосердие и даровал нам с Виктором – длинную жизнь….. Как бы она сложилась? Виктор ушёл на пике нашей любви, общих планов. В самом зените.
Бабушка говорила: неисповедимы пути Господни. Может быть, потому всё и было так скоротечно, чтобы навсегда согреть меня этим светом? Хотя, двенадцать лет – разве это мало? Просто мне показалось – будто один год. Потому что было счастьем, самым настоящим.

Вот Маргарита прожила с Фимой тридцать восемь лет. В покое, взаимном уважении и заботе друг о друге. А помнила Кешу…. И сейчас мучается этими вопросами. Иногда я просыпаюсь в слезах, и думаю о том, что сердце не имеет возраста. Мудрость – она в голове, а сердце – совсем иное….  Быть может, потому я и прилепилась к Огородникам, что вижу в них тот вариант несбывшегося, который ожидал нас с Виктором?

Они – единственная знакомая мне пара, которые живут в полной и настоящей гармонии. Такое не сыграешь, не изобразишь. Внутренний огонь, который и светит, и греет. Даже тех, кто волей случая оказался рядом с ними. Может, поэтому их всё больше ненавидит Элен, что чувствует: это именно то, что не купишь ни за какие деньги. И почему они сами, добровольно, до сих пор не покинули Дрозды?  Что их держит? Ведь со своим умением работать, профессиональными знаниями, без места и без куска хлеба они не останутся.
Всё равно, какая-то загадка здесь есть.

Таточка сказала, что в доме с полным размахом идёт ремонт, поэтому они перебрались в палатку на огороде. И засмеялась: «Классический вариант. С милым рай и в шалаше». А мне кажется, это вызовет новый приступ злобы Элен. Я видела её удовлетворённой и торжествующей, когда был вырублен сад. Я представляю, с каким наслаждением она вышвыривала из дома вещи умершей Валерии.  И тогда пропало моё единственное письмо Виктора. Я помню его наизусть, помню каждую строчку, каждую букву неровного крупного почерка. Память моя слабеет, поэтому я переписала его, чтобы сохранить и не потерять уже никогда:

«Здравствуй, милая.  Мы расстались – ненадолго, и я пытаюсь тебе писать. Слова, как испуганные дети, не могут признать во мне родного человека. И забиваются в укромные уголки, и выглядывают, и присматриваются, и ещё не могут поверить: я ли это? Что же остаётся делать? Лишь терпеливо ждать… Они привыкнут и обступят меня… И можно будет ласково прикоснуться к каждому…

Я думаю о нашей первой разлуке – становится чуточку тревожно и грустно. Чтобы хоть как-то развеять смутную эту грусть и неясную тревогу, я представляю волшебную птицу…

Её грудка и брюшко покрыты пёрышками цвета спелого абрикоса, точёные ножки – в красных сапожках, а крылья… Они такие, что сразу понятно: это  – Апельсиновая королева серых ворон.

Она любила бродить по голым островкам, которые ближе к осени возникали на песчаных отмелях посреди огромной реки, медленно остывающей после бурных страстей весны и короткого жадного лета. Болтливые чайки собирались на крайнем из них, громко ругались и брызгали от возбуждения белесым помётом, дурно пахнущим рыбой. Сварливые птицы как будто не замечали Апельсиновую Королеву, то ли опасаясь зоркой серой охраны, вышагивающей на почтительном отдалении, то ли уважая незыблемое право особы королевской крови на эту реку, отходящую к зимнему сну, то ли уже  чувствуя зыбкую временность летней жизни.

Каждый день королева прилетала на безымянные острова, что-то царапала на сыром песке кончиками крыльев  или элегантной ножкой. Иногда она купалась  в круглом, как блюдце, озерце с прогретой водой, скрытом в небольшой впадинке между тремя одинаковыми макушками самого большого острова.

И вот однажды она подошла к своей купальне и… увидела его. Он был красив и, наверное, одинок. В глубокой задумчивости он плавал по тёплому озерцу…  В сравнении с ним оно показалось ей невзрачной лужей… И он заметил Апельсиновую королеву, и от неожиданности распахнул крылья, и готов был улететь… Её горячее птичье сердце забилось чаще… Длинная шея… могучие крылья… гордая выправка… твёрдый взгляд…

Апельсиновая ворона и дикий гусь.  Да, так бывает… Он вышел из воды и вежливо склонил голову. Так началась их странная жизнь, незаметно ставшая главной…

Никто и никогда не слышал их споров и не понимал их языка. Ни вода, ни ветер, ни глупые чайки, ни старый коршун, ни королевская охрана не могли постичь тайный смысл знаков, которые влюблённые птицы увлечённо чертили на сыром песке…. Возможно, он рассказывал ей о дальних странах, а она ему – о снежных зимах…. Ведь он улетал с последней стаей, а она… оставалась…
Но с ранней весны, когда их любимые острова ещё прятались под толщей вешней воды, и до  поздней осени они были счастливы. Они находили друг друга легко…. Стоило ему подумать… и он слышал мягкое и нежное «карр…»… И она оказывалась прямо перед ним. И он замирал от восторга. А она что-то шептала и смущённо перебирала плотный пух на его могучей груди, и он уж не мог не распахнуть крылья, чтобы крепко прижать её и потереться клювом о родные апельсиновые пёрышки.

Каждую ночь она оставалась с ним, удобно устроившись под тёплым правым крылом. Он изгибал длинную шею, чтобы слышать её счастливый затихающий шёпот и боялся шелохнуться, чтобы не разбудить подругу. О чём она шептала?  О чём думал он? Кто же знает…

У них не могло быть птенцов, и они жили как будто в странном круговороте времени: бесследно испарялись дни, недели и месяцы, а потом летние секунды замерзали и падали на землю чистым снегом. Время замирало в глубоких сугробах, чтобы вновь растаять лишь весной.

Для Апельсиновой Королевы существовало только время с ним. Без него оно не имело ни смысла, ни измерения – застывшие секунды неразличимы, как снежинки… Она ждала, когда время растает и наступит счастливый день, и любимый опустится рядом, а она скажет: «Карр-карри-каа…  Боже мой, как ты устал…». И начнётся их время. Женщина-птица умела ждать…

Шли годы. Ничего не менялось. Они любили  друг друга. Но однажды случилась беда: опустившись с небес на землю, он не услышал родных слов: «Карр-карри-каа…»…
С тех пор никто не видел Апельсиновой Королевы и её любимого Серого Гуся…»

Тогда я читала и плакала.  И кое-где есть размытые строчки. Но в жизни оказалось иначе: первым покинул любимую Серый Гусь. Но я знаю точно: мы обязательно встретимся с ним. И ждать осталось уже недолго.

Я поняла, что Риту заставляла страдать мысль о том, что Кеша от неё – отказался. И не искал. А ведь он – уважал её выбор. Если она так поступила, значит было нужно. Конечно, мог найти. И чем бы это кончилось? Разрушил бы сложившуюся жизнь с Ефимом, и начал бы строить свою – на руинах? Наверное, есть какой-то высший судия, который решил соединить их именно сейчас, когда они так нужны друг другу.

Продолжение следует