Поэт

– Мост новый отгрохали, а перед мостом в двух местах повозка подскакивает.
– Согласен.
– И это я еще не быстро ехал. А некоторые будут взлетать на мост.
– Ясно.
– Ямок быть не должно.
– Согласен.
–  И это я еще не быстро ехал.
– Согласен.
– А некоторые будут просто взлетать...
– Ясно.
– Хорошо. Какие-то еще просьбы, вопросы?
– Честно говоря, давно накопились, и пользуясь случаем...
– Давай, покороче, сегодня пятница.
– Согласен! Итак, первое – это Закон.
– Вот именно, и поэтому, прежде всего, надо ориентироваться на закон. И не просто ориентироваться, а исключительно соблюдать. И ямок, кстати, тоже быть не должно.
– Мы не строители, мы – святого звания.
– Ну так, тем более! Тем более заканчивать надо!
– Это последний долгострой.
– И две ямы там перед въездом. Их не должно быть.
– На два месяца раньше срока заканчиваем!
– Очень хорошо. И с задержанным уже как-то разберитесь…
– Он не задержанный, Он –  преступник.
– Так тем более! Тем более! Почему сразу – ко мне?   Скольких вы уже примерили на это преступление, и все это бесследно вам с рук сходило, а тут поднаперла общественность, женщины какие-то, вы этого, конечно, не ожидали, и твой тесть сразу же подсылает ко мне своего зятька! Нет, я ничего плохого не хочу сказать о тебе лично, отвоем тесте, о всей вашей системе в целом. Но и вы меня поймите. В столице уже пересказывают его побасенки, которые он сам рассказывает их этой своей скороговорочной, пересыпанной смешком, на все лады и обязательно в лицах.
– Нет, там есть мысли какие-то негромкие, но если бы это было сказано священником, никто бы внимания не обратил, а тут они все раскричались, что, мол, Он разрушает этот сложившийся стереотип... Создает новые формы…
– А, по-моему, Он просто – поэт!   Певец товарищества, певец армейского братства! Вот Здоровяк – лидер! А Этот – всегда в связке, всегда в цепочке. Кстати, приснилось тут моей благоверной, что стоит Он, значит, в лодке и улыбается. Дескать, мол, здравствуйте, товарищи участники! Мы тут свои все люди, давайте поболтаем немного, ребята, превратим воду в винцо!
– Очевидно, Он пытается предстать в образе Сократа наших дней с намеком на чувство простоты. Однако, намек это исчезает, едва взгляд останавливается на Его цельнотканом хитоне, от которого так и веет снобизмом.
– У парня, конечно, угрожающее самомнение при его происхождении. Ему бы засесть за книги, я бы составил Ему протекцию в метрополии.   
– Думаю, свой нынешний статус Он вовсе не воспринимает как вынужденную меру. Не то чтобы Он не понимает, что для него это топтание на месте, но это здесь Он ходил по озерным волнам, аки по суху, но Он не комфортно ощущал бы себя в той, вашей "воде".
– Ну, я же Ему так и сказал! Так и сказал! Ну, вот чего Ты, говорю, сцепился с этими яйцеголовыми? Вон дело уже дошло до уголовного преследования!
– Это только лишний раз подтверждает в этом плотнике неумение совмещать свое "это" и свое "то".
– Свое "это" и свое "то"?
– Да, думаю, что тут можно вести речь о сознательной маргинализации собственного социального статуса.  На творческом уровне для Него это был выход во вторую культуру, а по жизни –  во вторую бытийность.
–  А по мне так Он просто –  душа. Душа кампании на привале.
– Только не в нашем кругу!
– На его месте я бы тоже сузил круг общения.
– И поэтому ты Его так защищаешь?
– Да никого я не защищаю!
–  Нет! Давай все-таки спокойно во всем разберемся. Ну вот он что? Действительно, великий философ? Выдающийся оратор? Какой-то там из ряда вон выходящий, какой-то непревзойденный богослов? Да Он средний философ, очень средний оратор! Он –  очень средний, очень торопливый богослов. Я раз сто побеждал Его в споре! Да Его нет!
– Нет?
– Нет, губернатор! Из одного города в другой, потом в третий, на Пасху в столицу, и опять все сначала.
– Ну, а тебе, о чем говорю? Я, о чем говорю? Свидетели установлены. Почему сразу ко мне?
– Нет, ты что, серьезно, не понимаешь, что у тебя в провинции происходит под самым твоим носом?
– Черт возьми, сынок, ты хоть представляешь, с кем разговариваешь? Да я эксперт по этому вопросу!
– Так потому  мы и пришли к тебе, губернатор.
– Так, минуточку, минуточку! А почему мне об этом никто не докладывал? Почему я все должен из вас клещами тянуть?
– Нет, ты что, серьезно –  вот это вот сейчас? Или юродствуешь?
– Я юродствую?! Да знаешь, сколько времени у меня уходит на все эти урегулирования? Не только по этому делу, по большинству?  Ничего не объяснил, а начинаешь наводить тень на плетень...
–  Да это ты мне уже битый час твердишь про какого-то поэта, а я пытаюсь донести до тебя о том, что нам с тобой нужно выступать в тандеме.
– Нет, а я разве что-нибудь говорю?
– Ты не говоришь? Да ты собираешься Его спасти!
– Да никого я не собираюсь спасать!
– Но ты утверждаешь о том, что он не виновен!
– Нет, утверждать не могу: виновен, не виновен…
– Я просто я пытаюсь донести до тебя, что нам с тобой нужно выступать в тандеме, пока нам обоим не засунули раскаленное копье в задницу.
– Нет! А я что говорю: «Не раскрывайте это преступление, не опрашивайте свидетелей, не привлекайте виновных»? Я об этом не говорю. Я говорю о том, чтобы все это было сделано законным образом, и чтобы никто при этом не пострадал. Этот ли бродяга, любой другой, третий, пятый, десятый!.. Ведь это же не на паперть бесплатно сел! Преступление очень серьезное вы ему вменили. За это полагается и срок большой, и более жестокое наказание... Нет! Нужно опрашивать свидетелей, собирать новую доказательную базу, проводить объективное расследование. И претора такая объективность есть, и в других провинциях, я думаю, такая объективность будет. Кстати! А претор здесь!
–  Да, мы сами – священники, мы школы специальные заканчивали...
– Так применяйте же свои навыки, старания, умения, коли вы сан имеете, опыт нарабатывали. Сидите часами, как некоторые раньше сидели, раскрывали преступления. Я же с ним сидел, я же убедил Его о том, что для него же будет лучше.
– Да мы Его так убеждали…
– Значит, не достаточно! Значит, наверное, надо как-то по-другому относиться к работе с задержанным. А как же Сам? Как же Сам – дни и ночи проводит в дознании!
– Мы работали… Мы ж с ним работали!
– Так ведь надо искренний интерес проявлять! Искренний! Я же проявил! Я же убедил Его в том, что для него самого будет лучше все рассказать.
– Но я надеюсь, ты не собираешься Его отпускать?
– Нет, наказать надо! Обязательно надо наказать. Но ведь есть же, в конце концов, и такая мера как штраф, опять же, –  телесные наказания. Выпороть этого вашего царя, да и поделом ему!   
– Он – не царь.
– Тем более! Выпороть – да и дело с концом! У нас сегодня что – пятница? Офицер, бандита – ко мне!
– Какого еще бандита?
– Да! Вот бандит так бандит! Хотите, казню его для вас?
– Не хотим.
– Да, да, я казню его!
– Но нельзя же так наобум.
– Нельзя, по-твоему?
– Право слово, это лишнее, всадник.
– Лишнее? Вы же хотите бандита.
– Да, мы хотим бандита, но такого бандита, который в контексте.
– Каком еще контексте?
– А в таком контексте, каком надо контексте. Мало никому не покажется, в каком контексте!
– Так ты сейчас, что имел в виду? Это то, о чем я думаю?
– А я разве не сказал? Странно… Мне казалось…
– Что тебе казалось?
– Нет, серьезно? Мне казалось, я говорил… Говорил, что Сам…
– Что Сам?!
– Да! Что Сам – в курсе. Нет, я что, правда, не говорил?
– Ты это серьезно? Нет! Ты серьезно? Сам – в курсе?
– Ты в порядке, копьеносец?
– Черт возьми, святой отец, да это первая хорошая весть за весь день!
– У тебя все-таки какой-то расстроенный вид.
– У меня не расстроенный вид.
– Вот и правильно! Ты правильно поступил!
– Что ты сказал?
– Говорю, я за тебя беспокоился, а ты правильно поступил.
– Пойди, поучи жену щи варить! Я еще никак не поступил.
– Нет, нет, ты правильно, правильно поступил. Твои враги уже на стену лезут. Они всем говорили, что ты лицо заинтересованное.
– Я не заинтересованное лицо.
– Разве ты не собирался Его спасти?
– Собирался, но я не заинтересованное лицо.
– Тогда какая разница?
– Не знаю, но разница гигантская.
– Я ее не вижу.
– А я вижу! Вот черт! Надо было все-таки отправить Его к претору.
– Это ничего не решило бы: слишком много Он наболтал.
– Нет. Надо было все-таки отправить Его к претору.
– Да, все равно! Слишком много наболтал этот твой поэт. Ты был прав, в этом вся беда.