От слов своих осудишься

Преамбула
Как часто мы произносим слова не осознавая, не понимая подчас какую смысловую нагрузку мы своим высказыванием вкладываем в образ того или иного человека, события, вещи. Ведь если верить древним, всякое сказанное слово не просто набор звуков, но особая субстанция, имеющая свой заряд, свою силу. Недаром говорят, что словом лечат, или словом же можно убить. А вот если правда, каждое бы наше слово сиюсекундно обретало бы сущность, и не какую-нибудь там фантастическую, а самую, что ни на есть реальную, которая может осязаться, жить, быть опасной…

***
Иван Пантелеймонович стоял на автобусной остановке, хрустко переминая ногами выпавший за ночь снег. Он, как и многие, вылезшие из под тёплых одеял горожане, в это стылое буднее утро ждал, уже на десять минут опаздывающий автобус. Коварный холодок пробирался под подол старенького зимнего пальтеца. Иван Пантелеймоныч был обычным служащим треста утильсырья, и особо шиковать ему не приходилась, да ему одному, в общем, и этого вполне хватало.

В толпе за спиной кто-то нервно курил, переругиваясь в полголоса: «Что ж он, сатана, еле чешется?» - вопрос остался без ответа, поскольку каждый из присутствующих здесь знал, сколько бы этот «сатана» не «чесался» им остаётся только смиренно стоять и ждать.
Наконец, тяжело хрустя шинами, автобус подкатил к бордюру остановки. За баранкой, мерно почёсываясь, сидел высокий не молодой, но крепкий ещё мужчина с небольшой бородкой клинышком. Сквозь густую шевелюру выглядывали небольшие рожки. Иван Пантелеймонович решив, что это спросонья ему мерещится всякий бред, поспешил в открытые двери, предпочитая не опаздывать на работу пусть даже на автобусе управляемым каким-то подозрительным типом.

Внутри, как обычно в этот час, было тесно. Грузная кондукторша точно ледокол раздавала по обе стороны заспанных пассажиров своим внушительным бюстом, на котором гордо, почти параллельно земле, возлегала кожаная сумка с билетами и деньгами. Щупленький молодой человек, видимо студент, пытался через плечо какой-то бабушки передать за проезд. Однако старушка была в корне не согласна с происходящим и бросила юноше через плечо: «Куда ж ты грабли-то свои растопырил, леший?». Лицо студента как-то вдруг сразу пожухло, а вместо носа появилась еловая шишка. Руки же молодого человека и впрямь превратились в длинные добротные грабли. На зубцах одной из них, точно осенняя листва, были наколоты два червонца. Старушка, со спины не заметившая перемены, оттолкнула, ставшего чрезвычайно легким юношу, вглубь толпы автобуса.

Парня осторожно подхватили на руки, и кто-то участливо заметил: «Ишь, чё божий одуванчик с пацаном сотворила». В тот же миг голова старушки превратилось в одуванчик размером с баскетбольный мяч. Одуванчик мерно покачивался на тонкой шейке-стебельке, издавая невнятные звуки. Стоявший рядом худощавый мужчина, слегка удивился переменам в облике старушки, и на сколько позволяла переполненность автобуса, попытался отстраниться от неё. Он был несколько простужен, что в общем не удивительно в это время года, и от неожиданности забыв прикрыть нос платком, громко чихнул. Одуванчик разлетелся, его лёгкие белые парашютики ещё долго кружили по салону, «Упссс»- тихо произнес простуженный мужчина.

Старушка зло зыркнула на него своими маленькими глазёнками, которые теперь терялись в складках сморщенной маленькой головки. «Уф ты окаянный! Чтоб тебе провалиться!» - пропищал тоненький голосок и бабушка начала проталкиваться через толпу к выходу. Кто-то засмеялся, подбадривая старушку, тщетно скользившую по спинам ручками-листочками. Однако смех мгновенно прекратился, когда увидели, что резиновый пол под простуженным мужчиной начал растворяться. И он, сам не понимая что, происходит, начал проваливаться под дно автобуса туда, где бешено, катилось, фыркая снегом, заднее колесо. Он пытался удержаться руками, но локти вязли в мягком резиновом полу. Мужчину пытались вытащить, кто-то закричал, чтоб остановили автобус, однако из водительской кабины слышалось лишь мерное почёсывание.

Тем временем простуженный уже держался на вытянутых руках, сам весь почти скрывшись под полом. «Да стой ты, дубина!» - выкрикнул кто-то в сердцах. Автобус встал как вкопанный. По неизменному закону инерции, простуженный мужчина, вылетел из-под провалившегося пола, и со всего маху врезался в толпу пассажиров. С довольным чавканьем резиновый пол сомкнулся за его ногами снова став, как и прежде, твёрдым. Однако граждане, проезжавшие в этом автобусе, ещё долго не решались ступать на то место.

Не скоро ещё пассажиры этого странного утреннего автобуса пришли в себя. А когда ощущение реальности понемногу стало возвращаться к народу, то там, то здесь стали слышаться робкие возгласы, соединившиеся в итоге в один не праздный вопрос: «А почему, собственно, стоим?». Кто-то посмелее, не скрывая, однако, вполне естественного страха - памятуя  о произошедших сегодня событиях - решился заглянуть в кабину водителя. На шофёрском кресле, опёршись обрубленными сучьями на руль, лежало бревно.

Короткий выдох удивления пронёсся по салону, быстро перерастая  в панику. Народ повалил врассыпную. Конечно, если можно себе представить «врассыпную» в переполненном автобусе. В любом случае, места, которого и так было в обрез, стало ещё меньше. Чьи-то руки нервно пытались повернуть ручку аварийного открывания дверей. Кто-то уже размахивал над головами красным молоточком намереваясь разбить стекло… Как вдруг автобус неожиданно поехал.

Когда пришедшие в себя пассажиры первых рядов решились-таки заглянуть в кабину водителя, то были ни мало удивлены. За рулём сидел пожилой мужчина, явно царского происхождения, в парчовых одеждах образца начала нашей эры. Народ, и так много переживший за это утро, решил уже ни чему не удивляться – «Едем и ладно!». В это время к Ивану Пантелеймоновичу приблизилась кондукторша. Скрипучим вибрирующим голосом она произнесла: «Мужчина, оплачиваем проезд». Запихав деньги под замок своей необъятной сумки, она отщипнула Ивану Пантелеймоновичу половинку билетика, развернулась и поплыла, приминая пассажиров, на своё кондукторское место. «Вот ведь, корова!» негромко произнес почти мыслями служащий треста утильсырья и отвернулся к окну. За спиной раздались возгласы, представлявшие смесь удивления, возмущения и отвращения. Осторожно повернувшись, Иван Пантелеймонович обнаружил еле втиснувшуюся между сидений корову с сумкой кондуктора на шее. Корова повернула к нему свою голову,  взглянула в душу большими грустными глазами и издала печальное протяжное «Мм-у-у-у!».

Тем временем автобус уже подруливал к очередной остановке. В открывшиеся двери до пассажиров донёсся недовольный возглас: «А, Ирод, дополз всё-таки!». В салон, скользя по ступенькам всеми четырьмя конечностями, пытался втиснуться в стельку пьяный мужичонка. На встречу ему, из-под локтей плотно утрамбованных пассажиров, высунулась недовольная сморщенная головёнка одуванчиковой бабушки и гневно пропищала: «Куда ш ты прёш-то, Гхос-с-спади-и!»…