Осколки

        Алька с трёх лет жил со своей бабушкой на окраине Москвы, в  скромно обставленной однокомнатной квартире на втором этаже. Девять лет назад автобус с туристами, в числе которых были и Алькины родители, перевернулся ночью  – уснул водитель, и они погибли. Воспоминания о них с каждым годом становились всё более и более расплывчатыми. Красивая молодая пара на фотографии, висящей над бабушкиным диваном, всё чаще ассоциировалась у него просто с бабушкиными детьми.

В этом году Алька шёл в шестой класс. Он вытянулся за лето, и бабушка часто, утирая  набегавшие слёзы, говорила: «Видели б, тебя отец с матерью...». Впрочем, так она говорила и год назад, и два, и три...
За последний год она сильно сдала и много болела, и Альке часто приходилось вызывать ей скорую помощь. Он научился отличать  «Кардиомин» от «Корвалола» и чутко спать.

Начался учебный год. Алька каждый день с вечера заводил будильник, но просыпался за несколько мгновений до звонка и, не открывая глаз, хлопал ладошкой точно по кнопке, чтобы не разбудить бабушку и ещё пару минут досыпал под размеренный скрежет метлы под окном. Он любил этого широколицего дворника узбека со смешным именем Хабибий за его доброту и приветливость, а так же за то, что их двор и детская площадка во дворе всегда, на зависть другим, буквально сияли чистотой, и фотография Хабибия висела под стеклом  на ЖЭКовском стенде лучших работников  района.  В прошлом году, когда однажды возвращаясь из школы, Алька вдруг увидел эту фотографию  испачканной грязью, а в ранце, как назло не оказалось носового платка,  он тут же снял с себя кофту  и, причитая: «Вот, гады!», вытер этой кофтой до блеска сначала грязь с  лица на фотографии Хабибия, а затем и весь стенд.  Хабибий по Алькиному мнению был лучший дворник на свете. Других, в сапогах и фартуке из книжек, он не знал. Хабибий учил дворовую детвору игре в камешки и у него всегда, порой даже непонятно как, но получалось разрешать мирным путём все самые сложные и, порой, казалось бы, неразрешимые детские вопросы -  кто-то у кого-то взял покататься велик, и слетела цепь – Хабибий чинит, кто-то кого-то толкнул,  чупа-чупс упал на землю – у Хабибия в кармане форменной куртки в запасе ещё один...

Полежав ещё несколько минут, Алька  с закрытыми глазами сначала садился на постели, а затем шёл в ванную комнату умываться. Позавтракав, обычно это были кефир с  булочкой, он тихо одевался, закидывал на плечо ранец и выскальзывал из квартиры, осторожно щёлкнув дверью.  Так  поступал он теперь всякий раз после последней безуспешной попытки со стороны бабушки встать, чтобы накормить и проводить его. «Лежи-лежи... - строго, совсем по-взрослому сказал он ей, - ещё не хватало, чтобы снова сердце прихватило». Так они и жили. Он выскакивал из подъезда, приветливо махал рукой Хабибию, и тот, широко улыбаясь, не переставая «метелить» дорожки и тротуары, приветственно кивал головой.

Но вот, однажды, возвращаясь из школы, вместо широкой улыбки Хабибия, его встретил встревоженный взгляд узбека. Алька понял без слов: «Бабушка!»,  опрометью бросился в подъезд и буквально взлетел на второй этаж. Открыв непослушным ключом дверь, он сразу учуял резкий запах лекарств. Бабушки не было ни на кухне, ни на диване. Алька скинул ранец на пол и, перепрыгивая через ступеньки, побежал на улицу. «В 17-ую забрали... Я спросил. Тебе там скажут, в какую палату», - Хабибий метлой указал по направлению больницы.  Алька мотнул головой и побрёл домой.

В больнице его ждали неутешительные новости : «Недельки две придётся полежать», - сказал бородатый доктор, и Альке впервые предстояло вести самостоятельную жизнь – единственный брат мамы жил в Воркуте. Он знал, на что может рассчитывать – под клеёнкой на кухонном столе бабушка хранила свою пенсию.

Первая ночь прошла тревожно - какая-то группа шумных молодых людей, скандировавших: «Спартак – чемпион!» проходила мимо их дома и затем расположилась на детской площадке, где до самого утра громко кричала и била бутылки. Никто из жильцов близлежащих домов не решился им воспрепятствовать.

Алька провалился в сон уже под самое утро, когда молодчики сами устали и, громко матерясь, стали по нескольку человек разбредаться, напоследок запустив бутылкой  в трансформаторную будку. 

Будильник зазвонил так громко, что Алька подпрыгнул. За окном, собирая бутылочные осколки, надрывно скрежетала метла. Алька подошел к окну. Глаза резанула надпись на трансформаторной будке: «РОССИЯ – ТОЛЬКО  ДЛЯ  РУССКИХ!». Алька посмотрел на Хабибия - тот сосредоточенно собирал мусор, оставленный ночной компанией.

Возвращаясь из школы, Алька обратил внимание, что надпись на трансформаторной будке аккуратно закрашена. Он поднялся в квартиру, достал из ранца пачку «Доширака» и, пообедав им, сел за уроки - нужно было ещё успеть в больницу. Когда он закончил, то решил купить бабушке пару любимых ею нектаринов. Он вытащил из-под клеёнки сотню, обулся и взялся за дверную ручку, но поддалась она как-то натужно. Алька осторожно открыл дверь и выглянул наружу. С обратной стороны двери висел пакет. Алька, не снимая с ручки, заглянул в него. Там лежали грецкие орехи, пара гранат, три большие груши и два персика. Алька недоуменно постоял, глядя в пакет, а потом, как будто бы что-то вспомнив, быстро разулся и подбежал к окну. У песочницы, весь облепленный мелкой детворой сидел на корточках Хабибий и что-то мастерил. Алька запрыгал у окна и замахал руками. Хабибий заметил его и, качая головой, широко улыбнулся. Алька оставил себе одну грушу и персик и помчался в больницу.

Несколько дней прошло спокойно, но с субботы на воскресенье история повторилась – крики, нецензурная брань, звон стекла… Было очень похоже, что это были те же самые молодые люди. Видимо им приглянулось это место - никто не высовывается, делай, что хочешь... Алька всю ночь вертелся волчком, но желание подойти к окну пересиливали страх и отвращение. Где-то в седьмом часу он услышал топот ног под окном, затем наступила долгожданная тишина, и Алька, наконец, уснул. Разбудил его вой сирены. Он некоторое время лежал и прислушивался, но когда машина въехала во двор и остановилась прямо напротив их подъезда, он соскочил с кровати и подбежал к окну. Из милицейского УАЗика вышли милиционеры и направились к молчаливой толпе, окружившей что-то или кого-то у трансформаторной будки. Когда толпа молча расступилась, давая проход милиционерам, у Альки чуть сердце не выскочило из груди – с кисточкой в руке, в луже крови на траве лежал Хабабий. Рядом валялась опрокинутая банка с краской.  Взгляд Альки медленно пополз по стене трансформаторной будки. Хабибий успел закрасить лишь первые четыре буквы. Оставшиеся буквы на стене сначала расплылись, затем закачались, увеличились и поплыли прямо на Альку -  «....И Я – ДЛЯ  РУССКИХ!».