Sein und Zeit

-- Ну же, ну же… Дай мне ее. Хочу полюбоваться, вдохнуть аромат, прикоснуться пальцами… Раскрыть… Ммм… Это стоило того. Стоило ждать… Гоняться семь лет… Как же она прекрасна!
На столе лежала книга. Темно-синяя. Толстая. В твердом переплете. «Scienсe and sanity» Альфреда Кожибского.
Лев раскрыл ее и втянул трепещущими ноздрями запах.
-- Бумага хорошая, но пожелтевшая, что, собственно и выдает время… - заметила Марьяна.
-- Кто ей владел до меня? – ревниво спросил Лев.
-- Не знаю… Я купила ее в буке в Нью-Йорке.
-- В Москве есть только один экземпляр, - Лев перебирал страницы, как четки…
-- Теперь два, - уточнила Марьяна.
-- Если бы я мог, я бы выкупил весь тираж, чтобы владеть ею единолично… чтобы ни у кого другого…
-- Только эту?
-- Нет. Еще две.
-- Какие?
-- «ЛФТ» Витгенштейна и, пожалуй, еще «Mind, self and society” Дж. Г. Мида.
Марьяне, как и любой женщине, сделалось грустно, оттого, что Лев хотя бы в шутку не перевел разговор и не сказал, что если бы мог, то завладел бы ей, Марьяной, единолично – выкупил бы весь тираж, убил бы всех ее бывших и настоящих, стер бы в ее голове воспоминания обо всех других...
Книжные полки от пола до потолка по всей квартире звучали многообещающе... Лев перехватил мечтательный взгляд Марьяны:
-- Десять тысяч томов! Что-то около того. Вернее, уже чуть больше…
-- Я люблю вашу библиотеку…– восхищенно протянула Марьяна.
-- А я просто не смогу без нее жить… Знаешь, во время войн, голода, эпидемий, чтобы спасти своих близких, люди порой топили книгами… Сгорала библиотека, и ее хозяин тоже сгорал за считанные дни. А те, кто сберегли книги, но потеряли близких, почему-то выживали… Много случаев описал Владимир Паперный в «Культуре два». Кстати, гениальная книга. …Разруха была, революция, многие потеряли библиотеки. И я без своей библиотеки – господин Никто. Я мыслю корешками книг. Меряю квартиру шагами, останавливаюсь у любимых полок, и во мне рождаются идеи, кристаллизуются мысли, дозревают лекции, статьи…
-- Как я вас понимаю, - с придыханием почти прошептала Марьяна. Она была в этой квартире не раз. Здесь у нее хранились невысказанные обиды, незавершенные гештальты и местами приторно-сладкие воспоминания.
Лев был перфекционистом по природе. Во всем. И даже его размер при обнародовании и публичных показах смутил немало женщин. Но Марьяна не успела удивиться. Лев был первым ее мужчиной. И все что с ним связано, было когда-то воспринято, как эталон. Последующие не дотягивали… Ни в размере мужского достоинства, ни в широте взглядов, ни в глубине интеллекта, ни в количестве потребляемого спиртного…
Марьяна вдруг неуместно вспомнила, как Лев учил ее азам любви, как много он говорил, запуская руку в декольте или под юбку… Лев и в постели оставался не столько любовником, сколько лектором:
-- …слабосвязанные пространства для того, чтобы породить общее поле синхронизации, должны быть целостными…
Марьяна старалась…
-- …достаточный уровень целостности возникает только при сильном сжатии…
Марьяна старалась изо всех сил…
-- Именно аспект целостности и дает возможность формировать событийные поля в проявлении «института будущего».
Порой Лев был так пьян, что акта не было, была лишь вербальная имитация… И тогда в постели Лев вел разговоры о Свете (как Женщине) и Тьме (как Мужчине), бинарности и желательности триарности. Сначала Марьяна жадно ловила его слова, прижимаясь всем телом, а потом они… поссорились.
Марьяне было больно…
-- Любовь – это всегда боль. И как апогей – рождение ребенка в муках…
До ребенка не дошло. Зато дошло до аборта.
-- Зачем тебе сейчас рожать? У тебя перспективы! Ты – аспирантка! Я – твой научный руководитель. Мезальянс… И пусть все твои сегодняшние надежды станут пылью по сравнению с золотой пудрой будущего, которое тебя ожидает.
Больше секса не было. Уже четыре года. Или около того. Даже чуть больше.
-- Ты завершила гештальт своей защитой, - грустно констатировал Лебединский и закурил.
-- Глупости. Просто сейчас у вас жена, профессор. И двое детей.
-- Это никогда не было помехой! – возмутился Лев.
-- У меня принципы! И муж в Нью-Йорке, – Марьяна округлила и без того круглые глаза и театрально приложила ладонь к груди. – Я не хочу быть всего лишь бывшей аспиранткой.
-- Неуместный пафос. Жена – это бизнес-проект. А мы с тобой как Бытие и Время… За это надо выпить!
Лев метнулся на кухню и принес из морозильника водку, обжигающе холодную и тягучую. Нарезал сало, черный хлеб, соленые огурцы…
-- Настоящий профессорский закусон!
-- А говорили, что завязали, - грустно затянула Марьяна старую песню о главном…
-- Завязал – это правда. Пятнадцать дней не пил. Ну, или, скажем так, крепкого не пил. Почти не пил крепкого. А сейчас грех – не промочить горло. У меня даже дыхание перехватило от «Scienсe and sanity». «Карта не является территорией» - это Кожибский сказал именно в этой книге… За это стоит выпить!
Лев снова и снова увлеченно рассказывал, что водку нужно пить из стакана, большими глотками, лучше залпом, чтобы дольше не пьянеть. Спирт Royal разводить водой из-под крана. А лучше – не разводить. Утром – от похмельной тахикардии отлично помогает реполяризующая смесь – глюкоза, инсулин, калий и магний внутривенно. Для разнообразия можно заменить раствором Рингера-Локка. Потом еще час здорового сна и бодряком читать лекции в МГУ, по философии, на философском и психологическом.
Лев пил водку, как будто пытался утолить жажду. И никак не мог. Он закурил только на второй бутылке.
-- У вас трясутся руки, - заметила Марьяна.
-- Да, есть легкий тремор. Но если спрятать в карманы, то совершенно незаметно, - неловко попытался отшутиться Лебединский.
Потом он включил старую пластинку о потерянном времени, о том, как ему трудно отчуждать текст, да и собственно сейчас уже в этом нет необходимости, потому что философом называться еще стыднее, чем психологом. А уж с фамилией Лебединский и со званием «профессор» просто чувствуешь себя персонажем комиксов и героем бульварной прессы.
-- Я все это уже слышала неоднократно, - печально вздохнула Марьяна. -- Вы стали повторяться, профессор. И забывать.
-- Дурочка, я помню все! Каждую твою родинку…
-- Вы стали повторяться, профессор… Бросайте пить. Водка вас погубит.
-- Водка организует мою жизнь. Сам человек не может организовать свое бытие. Оно организуется само или никак! Мое бытие организует водка!
-- Водка вас погубит, профессор… Это лишь вопрос времени…
-- Sein und Zeit. Всюду Хайдеггер. Всегда Хайдеггер. Однажды, когда я переехал от родителей с Речного сюда, в Черемушки, и еще не успел перевезти всю свою библиотеку, но самое дорогое, как мне казалось, взял, я вдруг в четыре утра не смог найти Хайдеггера «Sein und Zeit», изданного в 1927 году отдельным выпуском "Ежегодника по феноменологии и феноменологическим исследованиям". Я запаниковал, взял такси и поехал к родителям. Я поднял всех на уши. Книга оказалась у них. Я прижал ее к себе и плакал, как ребенок… Водка никогда не убьет меня. Меня может убить только потеря библиотеки.
…Лев еще не потерял нить повествования, но был уже на волоске от этого. Темп его речи замедлялся. Мысли путались, слова повторялись… Впервые Марьяна с благодарностью подумала о том, что Лев отправил ее на аборт, а не сделал рабыней на тонущей галере его жизни. И теперь у нее есть Нью-Йорк, путешествия, мир, свобода…
-- Мне стало скучно с вами, профессор. Все эти разговоры, мысли, шутки только про алкоголь.
-- Я и сам понимаю, что это разложение личности по алкогольному типу… Ты только не говори общим знакомым… Я тебя сейчас развлеку… Хочешь, я приготовлю твою любимую говядину на раскаленной сковородке без единой капли масла, как в былые времена? У меня в холодильнике отличная задняя часть. Сейчас я нарежу ее поперек волокон. И потом буду жарить. Три минуты на одной стороне и три на другой. Как половой акт. А потом - кулинарный оргазм, праздник вкуса.
Лев хлопотал на кухне. Марьяна сидела на табуретке, качала ногой, курила и пыталась представить, кто эта женщина – его жена, которая родила от Лебединского двоих детей и так легко позволяет ему сгорать… Лев осунулся, похудел, ссутулился. Одежда болталась на нем, как на огородном пугале. А ведь не виделись они всего ничего – три года без малого… И библиотека в его голове тоже сгорает…
-- Еще по рюмочке? – заискивающе спросил Лев.
Марьяна равнодушно кивнула. Ей не хотелось пить, но вновь становиться славянской женщиной и вытаскивать алкоголика из запоя стало банально лень.
Лев разлил последние капли.
-- За здоровье что ли? - сыронизировала Марьяна.
-- Я не боюсь смерти, -- заметил Лев. Мне безразличны и жизнь, и смерть, потому что я могу ими свободно распоряжаться. Я страшусь только переездов. У меня больше не хватит сил перевезти свою библиотеку.
-- Ваши жена и дети хотят здорового отца…
-- Нужно купить еще бутылочку. Я сейчас сбегаю в магазин. Напротив дома. Тебе чего принести?
-- Я схожу с вами, профессор. Вы же помните, как не люблю я оставаться одна. Даже ненадолго.
-- Конечно, милая…
Лев и Марьяна вышли из квартиры. Лебединский несколько раз проверил, хорошо ли закрыл дверь:
-- Это невротическое. Все боюсь, что меня ограбят и вынесут книги.
У подъезда Лев закурил. Посмотрел в окна своей квартиры на втором этаже:
-- Черт, оставил свет на кухне! Не беда… Мы же ненадолго…
-- Что-то здесь не так, - рефлексирующе заметила Марьяна. -- Не по правилам. Человек должен любить жизнь и бояться умереть, иначе вся система мировой коммуникации будет нарушена.
-- Будет, малыш, будет…
Они шли вдоль старой пятиэтажной панели, держась за руки, как в былые времена студенческой юности Марьяны… В Москве было промозгло. Серое небо угрюмо висело над городом. А земля полыхала ковром из опавших листьев… Красные, желтые, багряные… - листья отрывались с насиженных веток, носились в воздухе, падали к ногам.
Лев повел Марьяну в свой любимый вино-водочный. Он долго любовался стройными рядами поллитровок на прилавке. Взял «Добрую шклянку». Подумал еще минуту и взял еще две:
-- Запас карман не тянет.
Они вышли из магазина и завернули за угол. В рюмочную. Выпили по сто пятьдесят. Закусили и снова выпили. Полился эстетский разговор. Марьяна хорошенько набралась и наконец-то попала в пьяное русло беседы. Ей стало тепло и весело.
Через час Лев и Марьяна вышли из рюмочной. Они услышали рев сирены, обернулись и увидели, как по дороге несется красная пожарная машина.
-- Она едет тушить листопад, -- высокопарно произнес Лев.
-- Я обожаю твои метафоры, - незаметно для себя Марьяна перешла на «ты», встала на цыпочки и чмокнула Лебединского в щеку. Он улыбнулся, взъерошил волосы на ее голове, предложил закурить… Они выкурили еще по две на крыльце рюмочной и отправились назад, домой к Лебединскому. Лев внутренне готовился к тому, что сегодня у него будет секс. С Марьяной. Пора забыть старые обиды. Марьяна уже почти была не против. Зачем врать?
У подъезда старой пятиэтажки стояла пожарная машина. Пожарные лестницы вели на второй этаж. Из окон квартиры Лебединского полыхал пожар…
-- Господи, мы оставили на плите говядину…
-- Господи, моя библиотека…

22 августа 2011г. 
(c) Диана Балыко


Рецензии
Чудесный образ.
"Лев перебирал страницы, как четки…"

Игорь Леванов   17.11.2011 21:49     Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.