Александр Грибоедов

(Текст радиопрограммы из цикла "Современники классиков": 1.Василий Жуковский; 2.Константин Батюшков; 3.Петр Вяземский; 4. Василий Пушкин; 5. Антон Дельвиг; 6. Вильгельм Кюхельбекер)

ПРЕДИСЛОВИЕ К ЦИКЛУ

Цикл радиопрограмм в рубрике «Душа поэта» назван «Современники классиков» условно, и, разумеется, не вполне отражает истинную картину литературного процесса. Скорее, это игра слов и смыслов, своеобразная аллюзия, отсылающая к популярной литературной серии «Классики и современники».

Целью программ является прежде всего просвещение – напоминание известных (главным образом, специалистам или особо интересующимся литературой) фактов жизни и творчества авторов, чьи имена и некоторые произведения на слуху – но не более того. Несмотря на то, что это явная литературоведческая компиляция, все же основана она на личном взгляде автора и ведущей программ на личность и творчество того или иного поэта. Надеюсь, что хотя бы эскизно, но удается обрисовать атмосферу эпохи, о которой идет речь в программах. Кроме того, надо иметь в виду, что эти тексты – составляющая часть «литературно-музыкальных» композиций, выходящих в эфире радио «Гармония мира» (Одесса).

Формат программ – один, два или три выпуска продолжительностью по 14-15 минут, однако здесь двойные и тройные выпуски для удобства чтения объединены в один цельный текст.

7. АЛЕКСАНДР ГРИБОЕДОВ

Мы продолжаем знакомство с поэтами, жившими и творившими в одну эпоху с признанными классиками русской литературы. И так получилось, что в русской культуре именно на эпоху Пушкина пришелся расцвет талантов самых разнообразных, и один из ярких пушкинских современников – его тезка, Александр Сергеевич Грибоедов… Знаем мы, что был он дипломатом, погиб в Персии во время бунта, может быть, кто-то вспомнит о двух дошедших до нас «грибоедовских» вальсах, автором которого является этот самый дипломат… Ну и, конечно, известен он как автор одной – но блестящей – комедии «Горе от ума». Личность же самого Александра Сергеевича Грибоедова для многих так и осталась загадкой.

Но комедию его, без сомнения, знают все – даже самые отъявленные двоечники, ведь сбылось пророчество Александра Сергеевича Пушкина, воскликнувшего: «О стихах я не говорю, половина – должны войти в пословицу!». И действительно, у многих и сегодня на слуху крылатые и точные фразы «счастливые часов не наблюдают», «злые языки страшнее пистолета», «что за комиссия, создатель, быть взрослой дочери отцом?!». А если открыть «Горе от ума» на любой странице, нетрудно убедиться, что каждый персонаж буквально сыплет подобными остроумными выражениями. Вот, к примеру, сцена служанки Лизы и барышни Софьи:

Лиза:
Вот то-то-с, моего вы глупого сужденья
Не жалуете никогда:
Ан вот беда.
На что вам лучшего пророка?
Твердила я: в любви не будет в этой прока
Ни во веки веков.
Как все московские, ваш батюшка таков:
Желал бы зятя он с звездами да с чинами,
А при звездах не все богаты, между нами;
Ну, разумеется, к тому б
И деньги, чтоб пожить, чтоб мог давать он балы;
Вот, например, полковник Скалозуб:
И золотой мешок, и метит в генералы.

Софья:
Куда как мил! и весело мне страх
Выслушивать о фрунте и рядах;
Он слова умного не выговорил сроду,-
Мне всё равно, что за него, что в воду.

Лиза:
Да-с, так сказать, речист, а больно не хитёр;
Но будь военный, будь он статский,
Кто так чувствителен, и весел, и остёр,
Как Александр Андреич Чацкий!
...

Софья:
...Да, с Чацким, правда, мы воспитаны, росли;
Привычка вместе быть день каждый неразлучно
Связала детскою нас дружбой; но потом
Он съехал, уж у нас ему казалось скучно,
И редко посещал наш дом;
Потом опять прикинулся влюбленным,
Взыскательным и огорченным!!..
Остёр, умен, красноречив,
В друзьях особенно счастлив,
Вот об себе задумал он высоко...
Охота странствовать напала на него,
Ах! если любит кто кого,
Зачем ума искать и ездить так далёко?

Замысел комедии «Горе от ума» возник у Грибоедова еще в 1816 году, и в этот период своей жизни он, кстати, написал не одну пьесу, однако это были либо переделки популярных французских пьес, либо написаны они были в соавторстве с другими известными драматургами. Скажем, небольшая комедия 1815 «Молодые супруги» является переделкой пьесы 1807 года Крезе де Лессера «Семейный секрет», а комедия  1817 года «Своя семья, или Замужняя невеста» написана в соавторстве с Шаховским и Хмельницким, где Грибоедову принадлежат пять явлений второго акта.

Здесь стоит отметить, что Александр Сергеевич Грибоедов по своим литературным и эстетическим взглядам был близок… оппонентам Александра Сергеевича Пушкина – так называемым архаистам, критиковавшим любые заимствования в языке и считавшим, что русская литература должна основываться на исконных русских традициях. Грибоедов, в частности, полемизировал как с чувствительностью сентиментализма и, соответственно, с эстетикой Карамзина, так и с мечтательностью романтизма, родоначальником которой является Жуковский.

Кстати, отчасти на этой почве Грибоедов сблизился с Вильгельмом Кюхельбекером: в 1817 году он был зачислен на службу в Коллегию иностранных дел, где и познакомился с будущим декабристом, сдружились же они в Грузии, где оба служили у генерала Ермолова. Вот – отрывок из поэтического обращения Кюхельбекера к Грибоедову, написанного в 1821 году в Тифлисе, отражающего характер и содержание их дружеских бесед:

Увы, мой друг, как трудно совершенство!
И мне его достигнуть ли когда?
Я рано назвал призраком блаженство –
Ужель и дар мой и восторг – мечта?
...
Но ты, ты возлетишь над песнями толпы!
Тебе дарованы, Певец, рукой судьбы
Душа живая, пламень чувства,
Веселье светлое и тихая любовь,
Златые таинства высокого искусства
И резво-скачущая кровь!

О! если я сойду к брегам туманной Леты
Как неизвестная, немая тень, –
Пусть образ мой, душой твоей согретый,
Еще раз узрит день! –
Я излечу на зов твоей могилы,
Развью раскованные крилы,
К златому солнцу воспарю –
И жадно погружусь в бессмертную зарю!

Стихотворение было опубликовано в первом номере «Московского телеграфа» за 1825 год, а неуклюжий эпитет «резво-скачущая кровь!» немало повеселил Пушкина еще раньше (ему передали текст этого стихотворения в 1822 году), а его иронично-критические отзывы послужили даже причиной размолвки между друзьями. Однако нельзя не отдать должное искренности Кюхельбекера, и среди исследователей (в их числе и Юрий Тынянов, написавший роман о последнем годе жизни Грибоедова "Смерть Вазир-Мухтара") существует мнение, что одним из прототипов Чацкого является также Вильгельм Карлович Кюхельбекер.

И косвенное доказательство этому можно найти у того же Пушкина. Так в отзыве, изложенном им в письме к Бестужеву в январе 1825 года после прочтения «Горя от ума», Пушкин, в частности, написал: «А знаешь ли, что такое Чацкий? Пылкий и благородный и добрый малый, проведший несколько времени с очень умным человеком (именно с Грибоедовым) и напитавшийся его мыслями, остротами и сатирическими замечаниями. Все, что говорит он, очень умно. Но кому говорит он все это? Фамусову? Скалозубу? На бале московским бабушкам? Молчалину? Это непростительно». Не правда ли, точное описание это подходит и пылкому, благородному и неосмотрительному Кюхле?

Еще одним доказательством этого может служить также тот факт, что писать «Горе от ума» Грибоедов начал в 1822 году в Тифлисе, и первым и – как считают исследователи – чуть ли единственным слушателем этой пьесы был как раз Вильгельм Кюхельбекер. Закончена же комедия была в 1824 году, и, как известно, мгновенно разошлась в списках (то есть, по сути, в самиздате). В 25-м году в журнале «Русская талия» были напечатаны лишь некоторые отрывки из пьесы, поставлено «Горе от ума» было на сцене московского театра уже после смерти Грибоедова, в 1831 году, а опубликовано и того позже – в 1833 году, причем, в сильно урезанном цензурой варианте. В полном объеме «Горе от ума» стало известно читателям лишь в 1862 году.

Как уже упоминалось, пьеса Грибоедова вызвала неоднозначную оценку как у современников, так и у последующих ее критиков, но при обилии резких суждений всеми по достоинству был оценен литературный слог «Горя от ума»: легкий, запоминающийся, изобилующий яркими и точными выражениями:

Не образумлюсь... виноват,
И слушаю, не понимаю,
Как будто всё еще мне объяснить хотят,
Растерян мыслями... чего-то ожидаю, –

– так начинается финальный монолог Чацкого, в котором что ни фраза – то крылатая: «А вы! о боже мой! кого себе избрали? Когда подумаю, кого вы предпочли!», или же – «Муж-мальчик, муж-слуга, из жениных пажей», ну и знаменитое:

Вон из Москвы! сюда я больше не ездок.
Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету,
Где оскорбленному есть чувству уголок!..
Карету мне, карету!

Но что же так смущало критиков? В первую очередь, «Горе от ума» по своей структуре отличалось от традиционных пьес – в ней не было завязки на действии, было лишь событие – неожиданный приезд героя после долгого отсутствия, не было, следовательно, и развития, то есть, самого действия – были одни лишь разговоры. Вот, к примеру, еще одно мнение Пушкина, высказанное им в письме к Вяземскому: «Читал я Чацкого – много ума и смешного в стихах, но во всей комедии ни плана, ни мысли главной, ни истины. Чацкий совсем не умный человек – но Грибоедов очень умен». И такого мнения придерживался не только Пушкин. Много позже Кюхельбекер, сидя в камере одиночного заключения, вступился за коллегу и друга – но его оценка пьесы Грибоедова, естественно, никому из современников не была неизвестна:

«Нет действия в «Горе от ума», – говорят гг. Дмитриев, Белугин и братия. Не стану утверждать, что это несправедливо, хотя и нетрудно было бы доказать, что в этой комедии гораздо более действия или движения, чем в большей части тех комедий, в которых вся занимательность основана на завязке. В «Горе от ума» точно вся завязка состоит в противоположности Чацкого прочим лицам; тут точно нет никаких намерений, которых одни желают достигнуть, которым другие противятся, нет борьбы выгод, нет того, что в драматургии называется интригою. Дан Чацкий, даны прочие характеры, они сведены вместе и показано, какова непременно должна быть встреча этих антиподов, – и только. Это очень просто: но в сей-то именно простоте новость, смелость, величие того поэтического соображения, которого не поняли ни противники Грибоедова, ни его неловкие защитники», – написал Кюхельбекер 8 февраля 1833 года в дневнике, и это можно считать первым серьезным литературоведческим исследованием творчества Александра Грибоедова.

А вот, в частности, что написал в научной работе «Личность Грибоедова» известный пушкиновед Сергей Фомичев: «Грибоедов был дипломатом и экономистом, историком и лингвистом, музыкантом и композитором. Но главным делом своей жизни он считал поэзию («Поэзия!!! Люблю ее без памяти, страстно»); она воспринималась им как средство преобразования жизни – поэзия, находящая отклик в сердцах людей, воспламеняющая и вдохновляющая их. Такая поэзия требовала от поэта глубоких и разнообразных знаний. «Талант, – по определению Грибоедова, – есть способность души принимать впечатления и живо изображать оные; предмет – природа, а посредник между талантом и предметом – наука». Такая поэзия должна быть мужественной и действенной».

Не наслажденье – жизни цель,
Не утешенье наша жизнь.
О! не обманывайся, сердце.
О! призраки, не увлекайте!..
Нас цепь угрюмых должностей
Опутывает неразрывно.
Когда же в уголок проник
Свет счастья на единый миг,
Как неожиданно! как дивно! –

Мы молоды – и верим в рай, –
И гонимся и вслед и вдаль
За слабо брежжущим виденьем.
Постой! и нет его! угасло! –
Обмануты, утомлены.
И что ж с тех пор? – Мы мудры стали,
Ногой отмерили пять стоп,
Соорудили темный гроб
И в нем живых себя заклали.

Премудрость! вот урок ее:
Чужих законов несть ярмо,
Свободу схоронить в могилу,
И веру в собственную силу!
В отвагу, дружбу, честь, любовь!!! –
Займемся былью стародавной,
Как люди весело шли в бой,
Когда пленяло их собой,
Что так обманчиво и славно…

Эти три строфы Грибоедова под названием «Прости, Отечество!» я случайно нашла в студенческие годы, и это было похоже на вспышку молнии: во-первых, казалось, стихотворение написано моим современником! Во-вторых, откровением стало то, что помимо хрестоматийной пьесы у Грибоедова, оказывается, есть и другие прекрасные сочинения. С тех пор листочек из тетрадки в клеточку, куда я аккуратно переписала найденное стихотворение, до сих пор хранится у меня с переписанными от руки любимыми стихами других авторов.

Но чтобы быть до конца точной, замечу, что на самом деле самостоятельных стихотворений у Александра Сергеевича Грибоедова практически нет – это либо написанные для пьес или поэм стихотворные вставки, либо отрывки незаконченных произведений. Так и это, «Прости, Отечество!», является, по мнению исследователей, вступлением к какому-то не сохранившемуся историческому произведению, на что могут указывать последние строки «Займемся былью стародавней...». Неизвестна также и дата его написания, но связывают ее с периодами дипломатических командировок на восток: это либо сентябрь 1818 года, либо сентябрь 1825 года, и подтверждением этому могут служить слова самого Грибоедова – из его письма от 9 сентября 1824 года к другу Бегичеву: «Сделай одолжение, не показывай никому этого лоскутка моего пачканья; я еще не перечел, но уверен, что тут много сумасшествия».

В оба эти путешествия на восток Грибоедов был настроен довольно мрачно, и если судить по исполненной горечи тональности его произведений, можно предположить, что был он и личностью довольно-таки язвительной, угрюмой, чье отчаяние балансирует на грани безумия. Невольно мы проводим параллели между Грибоедовым и его персонажем Чацким, а многие нередко сравнивают Грибоедова с другой замечательно талантливой личностью – Михаилом Лермонтовым.

Вот, например, что писал Блок: «"Горе от ума"... – я думаю, – гениальнейшая русская драма; но как поразительно случайна она! И родилась она в какой-то сказочной обстановке: среди грибоедовских пьесок, совсем незначительных; в мозгу петербургского чиновника с лермонтовской желчью и злостью в душе и с лицом неподвижным, в котором "жизни нет"».

Однако вот свидетельства современников: «Кровь сердца всегда играла на его лице» (Александр Бестужев). Или же –

Одеян не был ты туманом,
Не искажен и не уныл,
Не бледен… Нет, ты ясен был:
Ты был в кругу моих родимых,
Тобой незнанных, но любимых,
Тебя любивших, не видав.
В виденьи оной вещей ночи
Твои светлее были очи,
Чем среди смехов и забав,
В чертогах суеты и шума,
Где свой покров нередко дума
Бросала на чело твое, –
Где ты прикрыть желал ее
Улыбкой, шуткой, разговором... –

описывал Кюхельбекер свое сновидение в стихотворении, посвященном памяти Грибоедова, после того, как узнал о гибели близкого друга.

Другими словами, Александр Грибоедов был не только умнейшим и остроумнейшим человеком своего времени, но и не производил впечатления угрюмого мизантропа, а напротив – запомнился многим как жизнерадостный, деликатный и любезный собеседник. А вот свои мысли о современном обществе и его нравах, о человеческих пороках и достоинствах он выражал в своем творчестве. Причем, не только в поэтическом: Грибоедов стал известен читателям еще в 1814 году прежде всего как публицист – благодаря своим статьям «Письмо из Бреста Литовского к издателю» (к издателю «Вестника Европы»), «О кавалерийских резервах», «Описание праздника в честь Кологривова».

В это же время он начал – в соавторстве, как уже говорились, – писать пьесы, в основном переделки популярных французских авторов. Однако его первую переделку пьесы Крезе де Лессера «Семейный секрет» в комедию для русского читателя «Молодые супруги» вполне можно считать самостоятельным драматургическим опытом. Это комедия положений, и завязка ее основана на недоразумении: молодой супруг, который после пары месяцев совместной жизни потерял интерес к добродетелям своей жены, считает вполне допустимыми для себя увлечения другими женщинами. При этом он безосновательно подозревает в измене супругу, которая, по законам жанра, находит способ не только проучить мужа, но и вернуть его доверие и укрепить уважение к себе. Сюжет не оригинален, но в этой комедии уже узнается искрометный, воздушный стиль повествования, присущий именно Грибоедову. Судите сами:

Эльмира:
Чего хотите вы?

Арист:
Чего? вопрос забавный!
Подайте мне письмо, где я увижу явно,
Как женской честности вы презрели закон,
Как вами я забыт, поруган, оскорблен!

Эльмира:
Поруган! оскорблен! - какие выраженья!
Но ваши не хочу я разрешать сомненья,
И не отдам письма.

Арист:
Должны его отдать.
Иль бешенство мое хотите испытать?

Эльмира:
Подумайте - читать письмо чужое низко,
И хлопотен надзор над женской перепиской.

Арист:
Я, кажется, вам муж.

Эльмира:
Я, сударь, вам жена;
И любопытством я большим одарена
Но ваши тайны мне всегда казались святы.

Арист:
Вам свято что-нибудь! не я ль уж виноватый?
Подайте мне письмо.

Эльмира:
Нет право, не отдам.
Читаю ль я когда, что пишет часто вам
Любезная для вас, прелестная Аглая,
И может быть еще прелестница другая?

Арист:
Как заблуждения дерзаете равнять
Мои вы с вашими? Иль вам растолковать;
Мои суть шалости, а ваши преступленья.

Мне кажется, что даже этот отрывок свидетельствует о том, что его лучшая, оригинальная пьеса «Горе от ума» вовсе не была случайна ни в творчестве самого автора, ни в русской литературе, как считал Александр Блок.

Относительно пьесы «Горе от ума» существует еще один стереотип – что посредством пьесы вообще, и персонажа Чацкого в частности Грибоедов проводил идеалы декабристов. Таково, к примеру, мнение Герцена, который считал, что Чацкий – единственное отражение декабриста в литературе, борец против самодержавия и крепостничества. Но вот другая точка зрения: «Это новый Дон-Кихот, мальчик на палочке верхом, который воображает, что сидит на лошади… Поэт не шутя хотел изобразить в Чацком идеал глубокого человека в противоречии с обществом, и вышло бог знает что», – писал Белинский.

Как бы то ни было, но параллели между идеями Чацкого и декабристов, между Грибоедовым и теми же декабристами вполне закономерны: он, как умный, постоянно размышляющий о состоянии современного ему общества, о человеческих качествах, обсуждал эти проблемы в кругу единомышленников, среди которых были и будущие декабристы. И возникает вопрос – насколько был близок, и был ли вообще близок к движению декабристов образованный, критически мыслящий дипломат и литератор Александр Сергеевич Грибоедов?

Известно, что идею восстания он не поддерживал: по свидетельствам некоторых современников, он иронизировал по этому поводу. Так, один из первых биографов писателя и его родственник и почитатель Дмитрий Смирнов был убежден в том, что «Грибоедов, собственно, не принадлежал к заговору... уже потому не принадлежал, что не верил в счастливый успех его. «Сто человек прапорщиков, – часто говорил он, смеясь, – хотят изменить весь государственный быт России!».

Другие же свидетельства – в первую очередь самих декабристов, говорят несколько о другом. К примеру, один из самых ближайших друзей Грибоедова Андрей Жандр, который также был арестован по обвинению в укрывании беглого заговорщика Александра Одоевского, на вопрос следствия о «действительной степени участия Грибоедова в заговоре 14 декабря» отвечал уверенно и определенно: «Да какая степень? Полная».

Кстати, это – и не только это – показание по делу декабристов дало властям основание на арест писателя и дипломата по подозрению в участии в заговоре, хотя в момент самого восстания Грибоедова в Петербурге не было. Он был арестован в январе 1826 года по месту службы – в крепости Грозный, откуда был доставлен в Петербург, и 11 февраля был посажен на гауптвахту Главного штаба.

Но, несмотря на многие показания, свидетельствующие о том, что подозреваемый действительно был в курсе планов заговорщиков, ни одного документального подтверждения этому найдено не было – исследователи предполагают, что о грядущем аресте предупредил Грибоедова Ермолов, под началом которого тот служил, что и позволило ему уничтожить все возможные улики. Кроме того, поскольку заговор считался еще и масонским, немаловажную роль в освобождении сыграл тот факт, что Грибоедов задолго до восстания не только вышел из масонской ложи, но и отказался от любого сотрудничества с масонами. В заключении он пробыл до 2 июня 1826 года, после чего два месяца прожил на даче под Петербургом, где и написал стихотворение «Освобожденный»:

Луг шелковый, мирный лес,
Сквозь колеблемые своды
Ясная лазурь небес
Тихо плещущие воды.
Мне ль возвращены назад
Все очарованья ваши,
Снова ль черпаю из чаши
Нескудеющих отрад.
Будто сладостно-душистой
В воздух пролилась струя.
Снова упиваюсь я
Вольностью и негой чистой.
...

Стихотворение это лишено какого-либо гражданского пафоса или обличительных интонаций, и открывает нам Грибоедова как тонкого лирика. Таких сочинений у него, правда, немного: в своем творчестве он и в самом деле стремился следовать определенному для себя принципу, что поэзия должна быть действенной. В этом смысле личностные, лирические переживания ему, вероятно, были неинтересны. Лишь изредка, подчиняясь требованиям жанра, обращался он к подобным формам. Вот, к примеру, романс из совместной пьесы «Кто брат, кто сестра, или Обман за обманом»:

Ах! Точно ль никогда ей в персях безмятежных
Желанье тайное не волновало кровь?
Еще не сведала тоски, томлений нежных?
Еще не знает про любовь?

Ах! Точно ли никто, счастливец, не сыскался
Ей друг? По сердцу ей? Который бы сгорал
В объятиях ее? В них негой упивался,
Роскошествовал и обмирал?..

Нет! нет! куда влекусь неробкими мечтами,
Тот друг, тот избранный: он где-нибудь, он есть!
Любви волшебство! Рай! Восторги! Трепет! – Вами
Нет! – не моей душе процвесть.

Романс датируется концом 1823, началом 24-го года, но, правда, в окончательный вариант пьесы он не вошел, и был заменен другим, аналогичным по смыслу, также написанным Грибоедовым. И все же, подобные примеры – скорее исключение, чем правило. Более всего ему был близок критический взгляд на действительность, на нравы общества вообще и конкретной личности (персонажа) в частности.

Так, даже при переводе «Фауста» Гёте, за который Грибоедов принялся в 1825 году, его занимала не любовная история героев, и даже не мистический договор доктора Фауста с дьяволом, а попытка проанализировать, что может интересовать публику, приходящую на театральное представление. По крайней мере, именно на этом сделал акцент Грибоедов, переводя отрывок из «Фауста» «Пролог в театре»:

Директор:
 Побольше действия! – Что зрителей манит?
 Им видеть хочется, – ну живо
 Представить им дела на вид!
 Как хочешь, жар души излей красноречиво;
 Иной уловкою успех себе упрочь;
 Побольше действия, сплетений и развитий!
 Лишь силой можно силу превозмочь,
 Число людей - числом событий.
 Где приключений тьма – никто не перечтет,
 На каждого по нескольку придется;
 Народ доволен разойдется,
 И всякий что-нибудь с собою понесет.
 ...
 Что целое? какая прибыль вам?
 И ваше целое вниманье в ком пробудит?
 Его расхитят по долям,
 И публика по мелочи осудит.
 
Поэт:
 Ах! это ли иметь художнику в виду!
 Обречь себя в веках укорам и стыду! –
 Не чувствует, как душу мне терзает.

Директор:
 …время ваши призраки развеять,
 О, гордые искатели молвы!
 Опомнитесь! – кому творите вы?
 Влечется к нам иной, чтоб скуку порассеять,
 И скука вместе с ним ввалилась – дремлет он;
 Другой явился отягчен
 Парами пенистых бокалов;
 Иной небрежный ловит стих, –
 Сотрудник глупых он журналов.
 ...
 Красавицы под бременем уборов
 Тишком желают расточать
 Обман улыбки, негу взоров.
 Что возмечтали вы на вашей высоте?
 Смотрите им в лицо! – вот те
 Окременевшие толпы живым утёсом;
 Здесь озираются во мраке подлецы,
 Чтоб слово подстеречь и погубить доносом;
 Там мыслят дань обресть картежные ловцы;
 Тот буйно ночь провесть в объятиях бесчестных;
 И для кого хотите вы, слепцы,
 Вымучивать внушенье Муз прелестных!
 Побольше пестроты, побольше новизны, –
 Вот правило, и непреложно.

Здесь возникает вопрос – гражданская позиция Грибоедова выражалась только на бумаге, или каким-то образом проявлялась в жизни? Ведь он  был политиком, дипломатом, и довольно успешно отстаивал интересы Российского государства на востоке. Так, в 1827 году Грибоедову было поручено отвечать за дипломатические отношения с Персией и Турцией, помимо этого он принимал участие в вопросах гражданского управления на Кавказе, разработал «Положение по управлению Азербайджана»; при его участии в 28-м году были основаны «Тифлисские ведомости», открыт «рабочий дом» для женщин, отбывающих наказание. А для того, чтобы поднять промышленность региона, Грибоедов участвовал в составлении проекта об «Учреждении Российской Закавказской компании». В этом же году принял участие в Туркманчинском мирном договоре, после чего получил назначение полномочным министром в Персию.

Возможно, подобное служебное рвение и дало основание его приятелю Денису Давыдову обвинить Александра Грибоедова в холодном расчете честолюбца-карьериста. Но известно, что сам Грибоедов назначение в Персию рассматривал не как «монаршую милость», а как «политическую ссылку», как «чашу страданий», которую ему предстояло испить.

Более того, существуют документальные свидетельства многочисленных случаев помощи Грибоедова ссыльным декабристам. Так, например, сам Грибоедов в письме к декабристу Добринскому 8 ноября 1826 года писал: «...по прибытии моем в Тифлис я говорил о вас с главнокомандующим; он принял мое ходатайство благосклонно». А вот мнение исследователя Фомичёва: «Облегчение участи осужденных декабристов – вот то дело, которому он последовательно и умело служил последние годы, используя все возможные каналы: влияние на Паскевича; дружеские отношения со многими кавказскими военачальниками, от которых зависела судьба разжалованных декабристов; прямая помощь осужденным деньгами и словом участия, которое тоже многого стоило. Нет, расчетливые честолюбцы (вспомним обвинения Давыдова) ведут себя иначе. Одним только повседневным подвигом самоотверженной помощи осужденным декабристам Грибоедов заслужил право на благодарную память потомков».

Возвращаясь же к творчеству Александра Сергеевича Грибоедова, отметим еще одну его особенность – он едва ли не первый ввел в русскую литературу тему Кавказа, причем, не как наблюдатель в духе пушкинского Алеко, а как самый непосредственный участник противостояния гордых горцев и русских войск. Так, после участия в одной из кровавых стычек в октябре 1825 года Грибоедов написал стихотворение «Хищники на Чегеме», в котором не только передал красоту суровых горных пейзажей, но и под стать им – суровые, чуждые русской ментальности нравы вольнолюбивых горцев:

Окопайтесь рвами, рвами!
 Отразите смерть и плен –
Блеском ружей, твердей стен!
Как ни крепки вы стенами,
 Мы над вами, мы над вами,
Будто быстрые орлы
 Над челом крутой скалы.
...
 Живы в нас отцов обряды,
 Кровь их буйная жива.
Та же в небе синева,
 Те же льдяные громады,
 Те же с ревом водопады,
 Та же дикость, красота
 По ущельям разлита!
...
Узникам удел обычный, –
Над рабами высока
Их стяжателей рука.
 Узы - жребий им приличный;
В их земле и свет темничный!
 И ужасен ли обмен?
Дома – цепи! в чуже – плен!
 
Делим женам ожерелье,
Вот обломки хрусталя!
Пьем бузу! Стони, земля!
 Кликом огласись, ущелье!
Падшим мир, живым веселье.
Раз еще увидел взор
Вольный край родимых гор!

В январе 1829 года во время истребления русского посольства Александр Сергеевич Грибоедов был растерзан фанатичной толпой. Незадолго до этого, в августе 28-го он обвенчался с шестнадцатилетней Ниной Чавчавадзе, дочерью своего друга, грузинского поэта, генерал-майора, князя Александра Чавчавадзе. Несмотря на лихорадку, не оставлявшую его и во время брачного обряда, Александр Сергеевич впервые был счастлив, переживая, по его словам, такой «роман, который оставляет далеко за собой самые причудливые повести славящихся своей фантазией беллетристов».

Об этом свидетельствует и надпись, сделанная его супругой на могильной плите: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя?». Александр Сергеевич Грибоедов похоронен в соответствии с его пожеланиями на горе Давида в Тифлисе – у монастыря святого Давида. Дата его рождения точно неизвестна:
по одним данным, он родился в январе 1794 года, по другим – в 1795 году.

Так закончил свой земной путь один из самых просвещенных и одаренных пушкинских современников, участник Отечественной войны 1812 года, музыкант и композитор, публицист, дипломат, и прежде всего – поэт Александр Сергеевич Грибоедов, чья жизнь и творчество, без сомнения, могут служить примером силы духа и достойного следования собственным убеждениям в самых сложных жизненных обстоятельствах.

Виктория ФРОЛОВА