Когда кричат и кочуют птицы...

           * * *
    
     В конце 50-ых и начале 60-ых годов прошлого столетия несколько лам-эмигрантов, во главе с калмыцким ламой Вангьялом, открыли в Америке тибетский центр Шедруб Линг. В числе многих их учениками стали виднейшие деятели Соединенных Штатов - политики, экономисты, деятели культуры и искусства. Среди них - Роберт Рупен, Динджи Андреев, Роберт и Ума Турман и многие другие. Одним из лам-учителей был уроженец местности Амитхаша,  Могойтуйского района, лхарамба-лама (высший сан в ламаисткой иерархии) Цыренов Даба-Самбу. Вероятно, он один из немногих лам Забайкалья, достигший таких высот в буддийском учении и проповедовавший буддизм, пересекая страны и континенты. Цыренов Даба-Самбу - мой родной дядя. Четверо моих дядьев после революции эмигрировали. Они ушли, бросив все, нищими, в чужие страны - Китай, Индию, Афганистан, Америку, но покинули земную жизнь весьма богатыми и авторитетными людьми. Я - их потомок...
     Ом-мани-бадме-хум!
    
1
    
О двух моих нагасах1 боялись громко говорить в нашей родословной... Весной или осенью над степью кочуют птицы и облака, а ветры несут в хмурую даль рыжий и жесткий хамхул.2 Нет покоя человеку весной или осенью. Быстрые всадники на лохматых вороных конях рассекают волнистые травы вдоль и поперёк. Это скачут всадники Дугара Тапхаева. У Дугара восемьсот сабель и быстрые кони. Счастливы имеющие одного сына, Дугар никогда не возьмет его на службу. Он берет только одного из трёх и всегда оставляет старшего, опору семьи.
Но нет покоя и старшему сыну слепнущего год за годом Шарлан3 Цырена – Даши-Рабдану. У Шарлан Цырена три сына и пять дочерей, глаза его уже не видят, все заботы теперь на Даши-Рабдане. Осенние ветры срывают желтые листья берёз и раскачивают старые юрты на стойбище. А весной Даши-Рабдан сказал тапхаевскому гонцу, что может отправить в отряд неугомонного Дамба-Дугара только осенью, после сенокоса. Не хотел отдавать Даши-Рабдан весёлого брата Тапхаеву. Не мог Даши-Рабдан отдать и младшего брата, Даба-Самбу, молчаливого хуварака4 цугольского дацана...
Шумят за войлоком юрты осенние березняки, звезды, бледные, как глаза отца, слабо мерцают в дымоходе, и кажется, что ветры вот-вот погасят их. Птицы кричат над степью, пора отправлять удачливого картёжника и весельчака в отряд к Тапхаеву.
А беспечный Дамба-Дугар носится где-то по степи на коне. Картёжничает, конечно. Если Шарланы начинают что-нибудь делать, то не могут остановиться, все об этом знают. Надо было и Дамба-Дугара отдать в хувараки! Люди шепчутся, что не миновать ему каторги или русской пули. Но те же люди говорят, что Дамба-Дугар самый смышленый из Шарланов, юрты и загоны которых стоят в этой пади рядом с железной дорогой и станцией Бурятская.
Есть среди них смуглые и белолицые, но волосы у всех с желтизной, потому и называют их Шарланами. Весёлые сестренки Даши-Рабдана пасут овец у железнодорожной насыпи и берёзовых рощ. Младшая, Бутит, еще в зыбке, а Пагма, Долсон, Дулма и Долгоржап – все мал мала меньше – простоволосые и босиком, мелькают пятками по осенней степи, путаясь в полах заплатанных тэрликов-халатов. Голоса у них звонкие, а смеются так голосисто, с такими переливами, что воздух вокруг подрагивает волнами. Но иногда они замолкают и, припав к блестящим рельсам, вслушиваются. Потом, отбежав от насыпи, вытаращив глазёнки и крепко держась за руки, восторженно смотрят на летящие с грохотом и свистом вагоны, в окнах которых мелькает сказочная жизнь.
Даши-Рабдан давно понял – белые отступают. Вчера по железной дороге проехало очень много офицеров, солдат и красивых женщин. Они что-то кричали и махали руками девочкам. Дамба-Дугар часто привозит сестрам сладости, хлеб, а иногда колоды карт. От радости они визжат. Где только он достаёт все это?
Дамба-Дугар заявился к утру. Все на нём было новое – синий тэрлик и красный кушак, приехал он на откормленном гнедом жеребце с красивым седлом. Вот беспечный человек! Днем  может проиграть коня, а ночью выиграть двух.
Большие игроки в степи начинают побаиваться Дамба-Дугара.
– Я обыграл агинских богачей! – белозубо   смеялся Дамба-Дугар, вытаскивая из-за пазухи монеты и колоду карт.
В глазах его вспыхивали огоньки. Девчонки проснулись и, завизжав, выхватили у брата карты, с треском распечатали и начали тасовать. Тоже будут играть, беда!
– Сегодня мы осмотрим наши копна, а потом ты отправишься к Тапхаеву, как и договорились, – недовольно сказал Даши-Рабдан, когда братья вышли на улицу полюбоваться гнедым, пританцовывавшим у коновязи. Ветер утих, и солнечные лучи пронизывали рыжие листья берез, небо на востоке слегка зеленело и туманилось.
– Конечно! – легко согласился Дамба-Дугар и тут же задумался, морща высокий и смуглый лоб. – Интересно, а с кем я буду там играть? Тапхаев играет? В отряде много хороших коней... Да, ахэ, я выиграл у Намсарая двух бычков, надо будет пригнать. Этот Намсарай плохо считает вышедшие масти, он только за козырями следит и не собирает парные карты.
И, вспомнив игру, Дамба-Дугар громко рассмеялся...
В полдень мимо стойбища проскакало много вооружённых всадников, за ними пронеслись брички с пулемётами. Они промелькнули по рыжей степи, потом вдали зачастила стрельба, ровно зарокотал пулемёт. Даши-Рабдан с Дамба-Дугаром взобрались на лысую сопку: на станции шел бой, красные теснили белых, горели избы и вагоны.
– Всё, Дамба-Дугар ты не пойдёшь к Тапхаеву, я нарушаю слово, – решил Даши-Рабдан.
Но брат, кажется, не слушал его, он нетерпеливо ёрзал на месте и внимательно всматривался вниз.
 – Ахэ, смотрите, смотрите! – вдруг возбужденно закричал Дамба-Дугар. – Вагоны разворовывают.
Да, пока одни убивали друг друга, другие успевали грабить. В дыму и пламени мелькали люди на телегах, прорывавшиеся к раскрытым красным вагонам, откуда вылетали белые мешки,
– Да там же мука! – заорал Дамба-Дугар и, сорвавшись с места, ринулся вниз к гнедому.
 – Стой, стой дурак! - заволновался Даши-Рабдан, но было поздно, брат быстро объехал березовую рощицу и, пригнувшись к гриве коня, стремительно поскакал к станции.
Нет, не миновать такому пули!
Вечером Дамба-Дугар примчался на стойбище весь в белой пыли и сразу начал запрягать коня в телегу, оглядывая загалдевших вокруг него сестёр и приговаривая:
 – Они бы все растащили! Но я успел спрятать пять мешков. Надо быстрей ехать. Пять мешков нам надолго хватит, а наш хуварак только лепешки ест. Убивать, говорит, грех...
Так Дамба-Дугар не попал в отряд Тапхаева. Но теперь пришли красные и забирали на службу всех. По стойбищам рыскал конный разъезд во главе с бурятом-комиссаром: мобилизовывал мужчин с подводами, забирал скот и овец, расплачиваясь расписками. Добрались новые власти и до Шарланов. Опять надо отправлять Дамба-Дугара, больше некого!
– А что мне у красных делать? В карты они не играют, скот не пасут, болтают только. Слова мы им не давали, – рассуждал неспешно вечером в юрте Дамба-Дугар, подпоясываясь потуже и, собираясь куда-то ехать. – Ахэ, я доскачу до Зугалая. Утром буду.
– Дамба-Дугар не хочет быть спицей в колесе зла, – задумчиво промолвил маленький и бритоголовый Даба-Самбу, помешивая в бурлящем котле медным черпаком.
В отличие от смуглого Дамба-Дугара он был светлолицым, сейчас в  бликах огня его выпуклая в темени голова поблескивала. Вот-вот он должен стать ламой. Поговаривали, что учитель пророчит ему большое будущее. Даба-Самбу иногда приходил из монастыря, ночевал в юрте отца и матери, читал им монгольские и тибетские книги, много молился.
Утром Дамба-Дугар не приехал. Комиссар собрал много мужчин с подводами и велел запрягать коня Даши-Рабдану. Пришлось ему выступать вместе со всеми. Хорошо, что Шарланы знают русский язык, а сам Даши-Рабдан работал у русского купца и на железной дороге, знал грамоту и счёт. Полгода его телега скрипела по степи и сопкам, перевозя разный скарб и народоармейцев, полгода не знал покоя Даши-Рабдан. Где Дамба-Дугар, дома ли Даба-Самбу, здоровы ли мать, отец и сёстры? Наверное, опять голодают? Белые платили за скот золотом. Тапхаев никогда не забирал старшего сына у родителей, а красным все равно, они люди простые. Птицы кричат и кочуют над степью, домой пора ехать, семью кормить, но русские все продолжают убивать друг друга. Когда они начнут работать? Ничего не понятно!
Наконец-то Даши-Рабдана отпустили. Телега чуть не развалилась, когда  обратно торопился. Через станцию проехал, березняки начались, а вот и Дамба-Дугар гонит по склону зеленеющей сопки двух быков. Опять в карты выиграл или украл?  Увидел непоседа Дамба-Дугар брата, замахал малгаем-шапкой и поскакал навстречу, смеясь и крича. Сестры, услышав крики, высыпали из юрт, заголосили радостно на всю степь, мать отца вывела, а за их спинами Даба-Самбу в ламской одежде улыбается. А Дамба-Дугар кричит, что хуварак днями и ночами молился за старшего брата,
– Ты, Дамба-Дугар, ускользнул, а мне пришлось быть спицей в колесе зла! – впервые за много месяцев рассмеялся Даши-Рабдан, оглядывая родных. Все живы и здоровы!
 – Ахэ, простите, я не мог остановиться, – рассказывал вечером Дамба-Дугар, когда братья и сестры собрались у тлеющего очага. – Сначала я играл в Зугалае, потом – в Догое, проиграл нож и огниво, на другой день вернул их и выиграл у жирного Сандана быка. Мне говорили, что отец бил Сандана плеткой! Правильно бил не умеешь – не играй...
Даши-Рабдан пил арсу, ел мясо и от души хохотал, а Дамба-Дугар продолжал, пьянея от воспоминаний:
– Это было какое-то затмение, я выигрывал и выигрывал, а через несколько дней оказался в Чите вместе с догойским Пинтой Гомбоевым. Мы играли с ним против русских картёжников. О, в городе есть сильные игроки, я подружился с ними! А бумажные деньги сейчас – ничто. У меня их было много, а они никому не нужны. Но я выиграл несколько империалов и золотые часы! Золото всегда в цене. Теперь живем сыто, не голодаем. А зачем горевать?
– Дамба-Дугар катится, как хамхул, и не может остановиться, – заметил,  улыбаясь, Дамба-Самбу. – Он не знает цену деньгам и правильной дороге, ему все легко достается.
– А Даба-Самбу ходит по земле, но живет на небе! – рассмеялся белозубо Дамба-Дугар. – Он как птица...
Да, Дамба-Дугар кормил семью, а Даба-Самбу молился за всех, и Даши-Рабдан, погладив братьев по выпуклым головам, добродушно сказал:
– Лучше работать и жить дома, чем в карты играть. Когда мы еще втроём соберемся. Пора на сенокос выходить. Надо размножать скот, девчонки уже большие, замуж пойдут. Пойдете, а?
Он повернулся к сестрам, те переглянулись и, подталкивая друг друга локтями, залились громким смехом.
Волновалась под ветром густая трава, братья начали сенокос и не могли остановиться. Но в сумерках неугомонный Дамба-Дугар седлал откормленного гнедого и гулял по стойбищам и улусам, а молчаливый и маленький Даба-Самбу сидел у балагана, поджав под себя ноги, и смотрел на звёзды. Однажды он задумчиво сказал Даши-Рабдану, склонив лысую голову:
– Ахэ, я уже умею читать Книгу Судеб, Золотую Нить, расположения звёзд и тайны родимых пятен.
Даши-Рабдан удивленно повернул к брату большую круглую голову, он не знал, что сказать на это.
– И о чем  они тебе говорят? – посмеиваясь, спросил Дамба-Дугар, седлавший у балагана коня. Зеленоватая луна выплыла из-за облаков и озарила овальные, тонко очерченные, лица братьев.
– Я вижу длинные и запутанные пути, вижу, что скоро здесь нельзя будет жить, – ответил Даба-Самбу и посмотрел на Дамба-Дугара. – Но ты счастливый человек – у тебя есть страсть. Ты не будешь зависеть от государства и людей. Ты будешь зависеть от своей страсти. Но это лучше, чем стараться перехитрить зло и участвовать в нём, лучше быть убитым своей страстью, чем быть угнетенным чужим злом.
Дамба-Дугар недоуменно покачал головой, потом рассмеялся и ускакал, но Даши-Рабдан запомнил эти слова на всю жизнь...
Через пять лет после этого разговора Шарланы проводили в дальнюю дорогу Даба-Самбу. Он белозубо улыбнулся и махнул родным из окна вагона. Поезд тронулся, и Шарланы больше никогда не видели своего Даба-Самбу.
Еще через несколько лет начали сгонять всех в колхозы. Дамба-Дугар сказал, что он не скот, чтобы ходить в ярме и ждать, когда его накормят или  зарежут хозяева, и рассмеялся, как всегда. А с первыми криками осенних птиц он затосковал, и все чаще отлучался из дома. Однажды он прискакал откуда-то очень взволнованный и, крикнув брату, что съездит на станцию за хлебом, повернул коня. Сумерки поглотили его.
С тех пор Шарланы больше никогда не видели своего весёлого Дамба-Дугара.
– Где ваш Дамба-Дугар? – спрашивал на другой день Даши-Рабдана бурят-комиссар, прискакавший на стойбище вместе с группой вооруженных милиционеров.
До этого они много раз расспрашивали о Даба-Самбу. Теперь они искали Дамба-Дугара, прочесали берёзовые рощи, соседние стойбища, заглядывали в юрты и загоны. Поползли нехорошие слухи о загадочном ограблении или даже убийстве русского купца то ли в Адриановке, то ли в Карымском. Повсюду скакали вооружённые всадники, обшаривая биноклями степь и сопки, проверяя на станциях вагоны, останавливая людей.
  Дамба-Дугар исчез. Даши-Рабдан запретил сёстрам и родственникам упоминать его имя, а сердце его плакало.
– Запомните, такого человека никогда у нас не было! – гневно сказал он затосковавшим сёстрам.
Но такой человек был, и весной люди стали шептаться, что Дамба-Дугар живет в городе вместе с русскими бандитами в большом двухэтажном доме, что в этот дом нарядные женщины и мужчины заманивают богатых людей, а Дамба-Дугар играет с ними в карты и всегда обыгрывает. Говорили, что русские бандиты очень уважают Дамба-Дугара и зовут его Золотым Монголом. Некоторые даже видели маленького и ладного Дамба-Дугара: он шел по городской улице в дорогом пальто и картузе в окружении высоких русских парней и смеялся, показывая золотые зубы.
Да, да это был он – Шарлан Дамба-Дугар!
А у Шарланов родился еще один сын – Дашинима. Семья перекочевала, Даши-Рабдана земляки избрали председателем колхоза, ведь он знал русский язык, грамоту и счёт. Однажды его отозвал в сторону старик Олзобой и, оглядевшись, прошептал:
– Даши-Рабдан, я недавно был в городе, продавал на базаре мясо. Милиционеры окружили базар и никого не выпускали, была стрельба, крики, – старик испугано оглянулся и, прильнув к уху Даши-Рабдана, выдохнул, – я видел вашего Дамба-Дугара! Когда милиционеры окружили его, он поднял руки и рассмеялся. Потом его повели, он оглянулся, увидел меня и кивнул. Его взяли вместе с русскими людьми, всех увезли на двух черных машинах...
 Даши-Рабдан отшатнулся от старика, сердце его заныло, и он отчаянно попросил:
– Ахэ, пожалуйста, никому не говорите об этом!
Через двенадцать лет после этого разговора пришёл от станции к Даши-Рабдану русский человек в чёрном пальто и, отдав ему письмо и золотые часы, невозмутимо стал ждать ответа. Подрагивающими руками Даши-Рабдан распечатал конверт: Дамба-Дугар коротко писад, что был в красноярских лагерях, теперь на свободе и женат, что он не может остановиться и вернуться домой. Он расспрашивал о родине, матери и отце, Даба-Самбу и сёстрах. Ночью в колхозной конторе, при свете керосиновой лампы, Даши-Рабдан взволнованно писал ему, что Шарланы живут хорошо, что по слухам Даба-Самбу отправился в Тибет, что Дулма живет в Кункуре, Долгоржап – в Зугалае, а остальные сёстры – дома. Он отдал письмо молчаливому человеку в чёрном пальто и ночью же проводил его до станции.
Потом приходили вести от Дамба-Дугара и через десять лет, и через двадцать... Из Красноярского края, Средней Азии, с кавказских курортов, черноморского побережья. Сердце Даши-Рабдана не знало покоя. Он любил своих Шарланов и боялся за них.
А где-то во тьме лагерей или брызжущих огнями городах, в зэковской фуфайке или дорогом костюме, мелькал, тасуя карты, золотозубый Монгол и не мог остановиться. Его не убили красные или белые, он не стал крепостным колхоза и не старался перехитрить зло. Он зависел от своей страсти, просто жил на земле и был счастлив. В тяжёлых снах Даши-Рабдан видел его яркую улыбку, быстрые пальцы, внимательные черные глаза с веселыми искорками, слышал треск распечатываемых и шелест летящих карт, раскатистый смех брата...
Мне неведомо, кто и когда сообщил Даши-Рабдану, что его брат Дамба-Дугар скончался в киргизском городе Оше за карточным столом: он торжествующе рассмеялся и упал, успев накрыть карту партнера козырным тузом. Но Даши-Рабдан не поверил. Он был уже стар и, усмехнувшись, недоверчиво прошептал:
– Как бы не так! Это же Дамба-Дугар...
Слухов гуляло много. Говорили, что сотрудники госбезопасности показывали бурятам фотографию старика в мусульманской чалме, пытаясь узнать что-нибудь о нём: он ушел когда-то из этих степей и воевал в горах Афганистана. Люди гадали: не внезапно ли исчезнувший Шарлан Дамба-Дугар? Но кто бы узнал? Шарлан Дамба-Дугар был выше людской суеты и злобы, он зависел только от своей страсти... Говорили, что до шестидесятых годов на черноморских курортах, в Москве и Ленинграде, появлялся маленький и элегантный старик с золотыми зубами по кличке Монгол, которого уважали все игроки. За его спиной всегда маячили два дюжих  молодца, старик вежливо улыбался всем и не проигрывал ни рубля, ничто его не радовало и не печалило, кроме игры. Не Шарлан ли Дамба-Дугар? Вполне возможно. А еще говорили...
Но, может быть, он вернулся домой, и душа его вместе с ветром шумит в берёзовых рощах и в зелёной степи? Весной или осенью, когда кричат и кочуют птицы, а ветры несут в хмурую даль рыжий и жёсткий хамхул, кто-то настойчиво подталкивает меня на головокружительные авантюры и путешествия.
Неужели это он?
    
2
    
Как только после жестоких и жгучих стуж начнет оживать и оттаивать земля, а над степью покажутся первые перелётные птицы, изумительно тонко запахнет влагой и черемуховой корой на берегах сверкающих излук Онона, где раскинулось ламское селение Цугол, в центре которого брызжет золотом устремленный в небесную высь ослепительный монастырь.
Земля парит, гремят колокольчики, сотни бритоголовых лам и хувараков в развевающихся красно-жёлтых одеждах, как посланники и проводники иных миров, запрокинув смуглые головы, провожают взглядами тысячи кричащих журавлей и гусей, кочующих над ними в чистой весенней лазури...
– Ты готов? – спросил вечером старый лама, сидевший где-то за множеством горящих лампад и золотых статуэток в струящемся сумраке просторного зала монастыря.
Жёлтое пламя в лампадах подрагивало, воздух был овеян дыханием кадивших благовоний.
– Да, Учитель, – коротко ответил Даба-Самбу, молитвенно сложив ладони. Маленький и изящный в ламской одежде, в желтых бликах лампадных огней, он казался одной из статуэток.
– Иди. Помни, что остановившийся хоть на миг – потеряет силу инерции и никогда не достигнет цели... Не достигнет... цели...
Слова старого Учителя гулким эхом разнеслись в просторном зале и растворились в сумраке.
Яркая розовая каёмка окрасила горизонт, когда Даба-Самбу открыл скрипучие ворота монастыря. Вслед за каёмкой выплыл алый круг солнца с золотящимся нимбом и залил все вокруг теплом и сиянием, малиново замерцала река, порозовела степь.
Встретив солнце, Даба-Самбу легко зашагал по дороге. В голове было светло и благостно. Степь просыпалась: вдалеке слышались людские голоса, мычание коров, ржание коней и блеяние овец. Не останавливаясь, Даба-Самбу шел по утренней дороге. Он всегда ходил пешком по этой каменистой земле, через сопки, вдоль берега реки и железной дороги или, привычно срезая путь, по степи. Ночами он любил смотреть в звёздное небо, а по утрам размышлял у чистых вод Онона. Учитель говорил, что одиночество – отечество человеческого духа и мысли, как и всё на земле, мысль растёт в одиночестве, и, если долго смотреть в бездну, бездна тоже посмотрит на человека. Даба-Самбу углубился в свои мысли, и утренние краски стали контрастнее и цветистее, запахи обострились.
– Даба-Самбу ходит по земле, а живёт на небе! – неожиданно сказал откуда-то весёлый брат Дамба-Дугар. – Он, как птица... как птица...
Слова брата, умноженные далёким эхом, испарились в воздухе. Даба-Самбу рассмеялся и зашагал быстрее. В небе появились низко плывущие тучи, медленно и плавно пролетел клин журавлей. По дороге проскрипело несколько телег, протарахтел на тарантасе русский мужик, недалеко подростки гонялись друг за другом и пасли овец с ягнятами. Клонясь в разные стороны в седле и бесшабашно распевая во всё горло песню, промчался лихой наездник в бурятском малгае, видимо, еще пьяный после гулянки... На склонах сопок и в степи стояли серые юрты, скотные дворы и загоны.

Даба-Самбу вздохнул и огляделся. Монастырь, окаймленный белым прямоугольным окладом каменных стен, потонул за рыжеватыми сопками, обрывки рыхлых туч плыли по небу, обнажая бледную и струящуюся голубизну... Очень скоро Даба-Самбу отправится в далекий путь. Увидит ли он когда-нибудь Онон, зелёную ширь степи с рыжими отливами, эти серые юрты и сверкающий монастырь, где прошли его детские и юношеские годы? Наверное, комиссары запретят учение Будды и закроют монастырь. Учитель сказал, что в поступках новых властей нет постоянства и последовательности, следовательно, они не ценят мысль и человеческую жизнь. А небо и земля неизменны в своем движении к совершенству, непостоянны только несчастные люди, каждый из них хочет стать выше другого. Завтра стать выше самого себя сегодняшнего – вот цель всего, что рождается под солнцем! Любая травинка тянется к свету, растет вверх, а не наоборот. Это движение последовательно и неизменно.
В монастырь все чаще и чаще приходят комиссары, они говорят о равенстве и свободе. Но в равенстве не может быть свободы, а в свободе - равенства. Никого невозможно заставить быть похожим на другого!
Голова налилась мрачной тяжестью и тупой болью. Всё, Даба-Самбу больше не будет думать о комиссарах и спорить с глупостью и злом. Горе тому, кто убедит глупца в своей истине, рано или поздно он будет уничтожен глупцом... А время и пространство вечны и прекрасны, надо двигаться в них, чтобы когда-нибудь услышать голос Великого Безмолвия и рассказать об этом людям.
Даба-Самбу радостно рассмеялся и заспешил. Он перестал думать о комиссарах, и боль в голове прошла. То исчезая в ложбинах, то внезапно появляясь, замелькала в начинающей зеленеть степи красно-желтая ламская одежда...
– Даба-Самбу идет! - закричал вдруг Даши-Рабдан, всмотревшись в степь и, отвязав коня, поскакал, только полы старого тэрлика взметнулись черными крыльями.
– Наш хуварак ходит быстрее коня и никогда не устает, – рассмеялся Дамба-Дугар, вглядываясь в ровную голубизну горизонта и зеленеющую степь, где двигалось заалевшее пятно, похожее на степную сарану.
Сестры, визжа, выбежали из юрт и побежали навстречу брату, мать вывела улыбающегося и совершенно ослепшего отца.
Вечером, перед дойкой коров, на стойбище зачадили дымокуры,  небо у горизонта стало светло-шафрановым, а чуть выше слегка зеленело, переходя в лазурь, потом медленно начал разгораться малиновый пожар заката, сгустились запахи земли и навоза, смешавшиеся с благовониями богородской травы, зажженной матерью. Было празднично и весело. В юрте мягко пахло дымом аргала, в очаге пылал огонь. Мать с отцом ушли в свою юрту, а братья и сёстры сидели вокруг очага. Искоса посматривая на брата-ламу, о чем-то перешептывались повзрослевшие сестры. Даба-Самбу сказал всем, что покидает родные края. Дамба-Дугар обрадовался и завидовал брату, который увидит много разных людей и стран.
Ах, как жаль, что Дамба-Дугар не лама!
– Правильно! – ликовал он, похлопывая брата по плечу и заглядывая ему в лицо. – Зачем здесь киснуть? Иди!
Но Даши-Рабдан был печален, смутные думы блуждали на его светлом и мясистом лице. Наконец, не поднимая глаз, он спросил:
– Надолго ли ты оставишь нас, Даба-Самбу?
– Не знаю.. Мне надо много учиться. Учитель сказал, что я не должен останавливаться.
– А ты и без своего Учителя не остановишься! – рассмеялся Дамба-Дугар, толкнув локтем брата и снова заглянув ему в лицо.
– Куда же ты отправишься? – недовольно спросил Даши-Рабдан, стараясь сдерживать себя и не обращать внимания на непочтительные слова Дамба-Дугара.
– В Тибет, в Лхасу.
– О, у нашего хуварака большая мечта и быстрые ноги. Он дойдет! – снова рассмеялся несносный Дамба-Дугар.
Сёстры заахали и испуганно всплеснули руками. О, Тибет! Это... Это ужасно далеко, туда ходят только умные и храбрые люди. Простые степняки, уставшие от тяжёлой жизни, часто поют жалостливые песни о том, как тоскует сердце человека по далеким заснеженным горам и тёплым долинам сказочного Тибета, где можно навсегда избавиться от страданий. Ахэ пойдет в Тибет! Широко раскрыв глаза, они почтительно смотрели на Даба-Самбу, и он подумал, что уже отстранился от них и скудной мечты семьи о пище и одежде. Он мысленно помолился, чтобы укрепиться в своем решении. Даба-Самбу всегда будет молиться за своих Шарланов!
– А нельзя ли учиться здесь? – снова после долгого молчания спросил Даши-Рабдан, даже не взглянув на брата.
– Ахэ, скоро здесь нельзя будет жить ламам, – быстро сказал Даба-Самбу, задумчиво смотря на пляшущие блики огня, при свете которых лица братьев и сестер отсвечивали жаркой медью.
– Все куда-то бегут... Многие буряты ушли в Китай и Монголию, - пробормотал Даши-Рабдан. – Мы бедные люди и никуда не уйдём.
– А зачем уходить? Воевать русские перестали, торговать снова начинают, – быстро и весело заговорил Дамба-Дугар. – Опять большие игры начинаются. У Намсарая третий день играют догойские и зугалайские картежники, Сандан снова быка проиграл, он никогда не научится играть! Кончилось плохое время...
Даба-Самбу улыбнулся и, быстро оглядев сидевших, как и он, поджав под себя ноги, братьев и сестер, сказал;
– Время тут ни при чем, время ни в чем не виновато. Человек живет хорошо и долго тогда, когда он уверен в другом человеке, а мы не знаем, что может случиться завтра, через год, что придумают русские люди утром и как они поступят вечером. Вот мы и изворачиваемся, как можем... Я не вижу настоящего.
– А что настоящее? – не унимался Дамба-Дугар, подавшись вперёд и с жадным любопытством смотря на младшего брата, говорившего странные слова.
Сёстры тоже придвинулись к Даба-Самбу,
– Настоящее? Настоящее – это пустота, то, что не кончается.
– Хитро! Значит – солнце настоящее... или луна. А человек...
Даши-Рабдан молчал. Люди стали совсем другими, жизнь изменилась. Но простые степняки не смогут жить без лам и дацанов! Без них каждый станет делать то, что захочет. Что же тогда получится? Голова шла кругом, Даши-Рабдан ничего не мог понять. Но не ему изменять жизнь, а Даба-Самбу уйдёт. Он умный и смелый парень, надо приготовить ему одежду, еды на дорогу. Ещё не известно когда он вернется. Может быть, Шарланы больше никогда не увидят своего Даба-Самбу!
Сердце Даши-Рабдана затосковало, он тупо смотрел в огонь, желтые блики расплывались перед глазами, как в тяжелом и больном сне, он слушал непонятный разговор братьев и быстрое перешептывание сестёр... Огонь в очаге начал гаснуть, и, когда затрепетали горячим дыханием малиновые угли аргала, слабо освещавшие густой сумрак, Даба-Самбу внезапно встал и отправился в юрту родителей, где он всегда ночевал.
Проснулся Даши-Рабдан от холода и смутной тревоги. Войлок дымохода был откинут, в далеком клочке неба мерцали бледные звезды. Он выглянул из-под овчинного одеяла. Дамба-Дугар и сёс-тры спали, из щелей подоткнутых одеял и тэрликов поднимался пар. Перед старой божницей тускло горели лампады, ниже поблескивала голова Даба-Самбу. Брат молился. Значит, это он открыл дымоход. Неужели он не спал и молился всю ночь? Стараясь не мешать брату, Даши-Рабдан стал одеваться.
После полудня Шарланы отправилась на станцию. Братья ехали верхом, а сестры и Даба-Самбу – на телеге. Отец понюхал голову Даба-Самбу и, как бы запоминая, провёл руками по его лицу, потом тяжело вздохнул и прошептал какое-то заклинание. Мать долго брызгала молоко вслед отъезжающим, уже и телега, и верховые скрылись за ближним бугром, а мать с отцом всё ещё стояли у юрты.
Над зеленеющей степью летели птицы, шумели белоствольные берёзовые рощи, над юртами вились струйки дыма, сопки плыли в голубом тумане. Даба-Самбу оглядывал родные места и шептал слова молитвы. Братья и сестры молчали.
На станции было много людей, гружёных подвод, высоко вскидывали маленькие головы верблюды, стояли привязанные кони. Пыль и дым не успевали оседать. Шарланов ждали четверо молодых лам, тоже решивших идти в Тибет. Вдруг вдали показался чёрный паровоз, люди закричали и засуетились, с грохотом и свистом простучал мимо них состав, резко качнувшись, остановились вагоны. Даба-Самбу и его друзья один за другим поднялись в тамбур, не обращая внимания на любопытные взгляды пассажиров. Вдоль состава прошли военные и чумазые рабочие. Из окна вагона Даба-Самбу улыбнулся братьям и сёстрам, стоявшим унылой шеренгой на перроне в своих бурятских тэрликах и малгаях, крепко держась за руки. Светлолицые и смуглые, волосы каждого отливают желтизной: Даши-Рабдан, Дамба-Дугар, Пагма, Долсон, Дулма, Долгоржап и шестилетняя Бутит. Они впились глазами в окна вагона и тревожно смотрели на Даба-Самбу.
Паровоз заголосил, зафырчал, с лязгом дёрнулся состав, вагоны медленно поплыли. Даба-Самбу махнул рукой братьям и сёстрам, шагнувшим вслед за его вагоном, замахав малгаями и что-то неслышно крича. Потом они побежали, путаясь в полах тэрликов, в последний раз мелькнули их взволнованные лица и исчезли. С той поры Даба-Самбу никогда не видел своих Шарланов, в памяти его они все бежали за окном набиравшего скорость вагона.

Много раз комиссары и чекисты спрашивали Даши-Рабдана о Даба-Самбу, но он ничего не мог сказать о своем брате. С того памятного дня Шарланы никогда и никому не говорили о Даба-Самбу, в памяти их он махал рукой и улыбался за окном вагона. Изредка, собравшись у семейного очага, они осмеливались вспоминать о нём и исчезнувшем Дамба-Дугаре, хотя Даши-Рабдан запретил сестрам упоминать их имена.
Страна спуталась колючей проволокой. Буряты с боями прорывались через пограничные кордоны, многие из них падали, сраженные пулемётными очередями, по взлохмаченной степи мчались оседланные кони без седоков. Но случалось, что с той стороны, редко и тайком, пробирались в родные края смельчаки.
Доходили вести и до Даши-Рабдана.
Люди говорили, что Даба-Самбу живёт среди китайских бурят в местном дацане, что тамошний народ шибко уважает Шарлан Даба-Самбу, который молится за счастье и здравие всех. В 1928 году в маньчжурские степи с боями ворвались красные кавалеристы. Потом туда пришли японцы. Среди русских и бурят Китая шныряли сталинские сексоты и провокаторы, запоминая всех, кто покинул Россию. За шпионами рано или поздно наступает армия...
Прошли годы и люди сказали Даши-Рабдану, что его брат Даба-Самбу отправился в Тибет. Сердце Даши-Рабдана тосковало и радовалось, ведь если Шарланы начинают что-нибудь делать, то не могут остановиться. Он видел в беспокойных снах своего маленького брата в красно-жёлтой одежде, неутомимо идущего от горизонта до горизонта.
Даба-Самбу прошёл по Северному Китаю, пересек Внутреннюю Монголию, алашаньские и цайдамские пустыни, и дошёл до озера Кукунор, страны Амдо, родины великого Цзонхавы. Не останавливаясь, он шёл все дальше и дальше. Его схватили китайские жандармы. Три года Даба-Самбу размышлял и молился в страшной, инквизиторской, тюрьме, находя, что это очень удобное место для совершенствования духа и тела. Но его отпустили.
Он шёл один, а иногда с другими паломниками. Его не поддерживало никакое государство, никто не снаряжал в дорогу, не снабжал деньгами и рекомендательными письмами. Он не был связан ни с какой организацией, кроме земли и неба. Для того чтобы быть счастливым он, как и всякий свободный человек, не нуждался в стимулах и поощрениях. Он был настоящим ламой и буддистом-паломником! Маленький и сильный, он быстро шагал по знойным пескам, переходил через болота, горы и реки, ночами по-прежнему смотрел на звёзды, а по утрам размышлял у водной глади. Он не бежал от зла, ибо оно повсюду... Зло нельзя победить или перехитрить, никакие уловки и ухищрения не остановят его колесо кроме чистой совести и веры, обогащающих своей чистотой атмосферу для окружающих!.. Дух Даба-Самбу крепчал с каждым днем.
С вершины снежного перевала ему открылся  ослепительный дворец Потала, внизу была – Лхаса. Позже он содрогнулся, узрев потаенные глубины человеческого невежества и суеверия, но от этого его сердце стало только сострадательнее и мудрее. Теперь он постигал непрерывно. Практикуя буддизм, он вошел в святая святых Учения и открыл для себя науки, постигающие материю и сознание. Созерцая ночами звёзды, он думал, что все религии мира – это пока лучшие иллюстрации человечества к величайшей тайне мироздания, ведущие человека к истинной свободе духа; но ни одна истина не должна останавливать человека на этом пути...
Через много лет Даши-Рабдан узнал, что его брат дошёл до Тибета и побывал в крупнейших буддийских монастырях, где учился и молился за счастье и здравие всех... Он молился в горах Бутана, Непала, Сиккима и восемь лет провел в совершенном отшельничестве в каменной келье. Оттуда вышел легким и просветлённым, он услышал голос Великого Безмолвия и открыл Дверь в Свободу!..
 
То, что мы знаем – это наше знание, то, чего мы пока не знаем – наша тайна, но знание одного – пока еще тайна для другого, движение это бесконечно, а некоторые ушли в своем познании и совершенствовании так далеко, что только свет, исходящий от них, озаряет мглу человеческого невежества...

Блестяще сдав выпускные экзамены в буддийской академии, Даба-Самбу получил высшую ученую степень, венчающую систему ламаистской иерархии. В конце пятидесятых годов он написал Шарланам из Индии, в начале шестидесятых – из Америки. Он был живым человеком и тосковал по родине, Цугольскому монастырю, по своим Шарланам – Даши-Рабдану, Дамба-Дугару, Пагме, Долсон, Дулме, Долгоржап, Бутит, Дашиниме, расспрашивал о племянниках. Его письма написаны на старомонгольском и английском. Я отправил ему фотографию опустевшего и полуразрушенного Цугольского дацана, он ответил, что сердце его полно любовью и воспоминаниями, а Цугол теперь всегда перед его глазами.
– О, Даба-Самбу неутомим! – воскликнул как-то старый лама, приехавший в конце восьмидесятых годов из Китая. – Нас было несколько бурят. Однажды Даба-Самбу сказал, что Тибет ожидают большие беды, и показал на горные вершины, покрытые снегами и льдом, предлагая перейти их. Но мы испугались, а Даба-Самбу рассмеялся и ушёл.
Тридцать лет он прожил в Америке. Оттуда писал, что вместе с калмыцким ламой Вангьялом и другими ламами он открывает американским студентам буддизм в тибетском учебном центре, который был основан ламой Вангьялом в Нью-Джерси. Вместе со своими студентами они переводили с тибетского на английский буддийскую литературу.

Много лет я думал о Даба-Самбу и теперь могу сказать: он не зависел от времени и пространства настолько, насколько это возможно человеку вообще; суетливой и малой мечте большинства он противопоставил великую мечту созидания духа и разума, мечту совершенствования импульсов сознания до непрерывного потока; он зародил в одних и увеличил в других внутреннюю независимость, а, следовательно и способность мыслить, без которой человек никогда не будет счастлив.
Когда в январе 1991 года окончился земной путь Даба-Самбу, Далай-Лама провел специальный молебен, где собралось множество учеников бывшего хуварака Цугольского дацана. Через год после этого события мои друзья привезли мне из Америки, тибетского буддийского учебного центра Шедруб Лин, буклеты с портретами Даба-Самбу и английскими текстами. Я перевел их на русский язык, открыв для себя и других своего нагасу и его жизнеописание. Вот один из текстов – верлибр, сложенный его учеником и последователем:
Великий лама, геше Даба-Самбу,
Сын мудрых Будд, дитя небесных ханов,
Монгольская звезда, божественная комета,
Которая кружила в наших жизнях
И исторических вихрях десятилетиями,
Орошая светом простой чистоты,
Украшая религиозной сладостью,
Животворящую сущность континентов
И гравитацию людских судеб!
О, Учитель, в свои последние земные месяцы
Вы продолжали делиться словами чистой жизни,
Учением Будды, Ваджрахары и более...
Наша связь росла непрерывно и временами становилась
Настолько тонкой, что иногда мы
Переставали понимать безбрежность Махаяны.
Сегодня в нашей печали мы говорим:
«Добрый День и Добрая Ночь»,
Ожидая и готовясь к великой потере.
Теперь мы крепки и не потеряем зрение,
Ведь через Вас, нашего учителя, даны нам глаза Атиши.
Теперь мы видим и всегда будем видеть,
Что глубина и безбрежность человеческого счастья –
Вне библиотек
и ошибочных понятий сумасшедшего большинства.
Вы открыли нас! Перед нами –
Пространственность и постоянство великого движения.
Мы любим! Мы – в безбрежности голубого неба,
В старости и вечной новизне галактик,
В неизменности и неограниченности пути.
Учитель! Вы пылали и будете светить.
И, несмотря на наши восприимчивые колебания,
Озарять в наших умах сферы Будды и стремления
Украшать ступени Учения драгоценными камнями знаний
И падающими дождем цветами наших судеб.
Геше, Лама и Учитель, Вы открыли нас!
Это навсегда: «Добрый День и Добрая Ночь».
Ом Мани Бадме Хум.
    
Джон Брзостоски. Январь 1991 года.
Вашингтон, Нью-Джерси.
    
 Постигая смысл этих строк, я вижу Далай-ламу и множество американцев, окруживших в ночи пылающий костер, где плавится уставшая плоть великого ламы, и душа его, не омраченная ни одним плотским желанием, возносится в небо... А весной или осенью, когда кричат и кочуют птицы, я просыпаюсь ночью от теплого прикосновения, но в комнате никого нет. Неужели это он?
Помню, помню знойное лето 1991 года, приезд в Россию Далай-ламы. После проповеди, Далай-лама раздал всем по стеблю неизвестного растения, посоветовав положить его на ночь вдоль позвоночника. Я так и сделал. Снился мне сон: мускулистые бритоголовые ламы в красно-желтых одеждах поднимались по скалистым кручам к ледниковым вершинам, а я – сидел у подножия гор в окружении болтунов и бездельников, но внезапно один из лам оглянулся и, улыбнувшись, позвал меня за собой...
Неужели это он?
Когда кричат и кочуют птицы, а луна заливает степь серебряно-зеленым сиянием, демонический ангел поэзии уносит мою душу в сладостные выси, но рушится за это время мое бытие и страдает сердце. Именно тогда я слышу из струящегося сумрака ласковый голос:
«Да будет у тебя устремленность к делу, но никогда к его плодам, да не будет плод действия твоим побуждением... Для не имеющего творческой мысли нет мира, а для не имеющего мира – откуда быть счастью? If you want to do something well, always do it yourself and always do well... Слова тают в лунном сиянии, но я помню первые и мысленно перевожу последние: «Если хочешь сделать что-то хорошо, всегда делай это сам и всегда делай хорошо». Теплое дуновение овевает мой лоб, сон мой после этого спокоен и крепок.
Неужели это он? Кто знает, может быть с ветрами или птицами душа Даба-Самбу вернулась домой и витает над нами и Цуголом, который он покинул юношей на рассвете?
О двух моих нагасах боялись громко говорить в нашей родословной...
    
     Декабрь 1998 года.
    
13 июля 2007 года в Калмыкии была поставлена буддийская ступа Геше Вангьялу на правительственном уровне.
2 ноября 2007 года в поселке Могойтуй Читинской области была поставлена буддийская ступа Геше Даба-Самбу.
Ступу поставили мы – племянники Даба-Самбу...
Америка - страна, где каких-то сорок-пятьдесят лет назад были расисты и ку-клукс-клан, общества Джона Берча, сегодня самая веротерпимая и дружественная страна, где живут представители всех народов мира. Как это случилось? Есть, наверное, в этом огромная заслуга многих буддийских лам. Геше Вангьял и геше Даба-Самбу были одними из первых буддистов, показавшими на континентах планеты иные варианты видения мира и человека в нем. Пройдя через страны и континенты, каждый из них вернулся домой.
         
    
Примечания и сноски
         
1. Нагаса – брат матери, дядя.
2.  Хамхул – перекати-поле.
3. Шарланы – рыжеватые.
4. Хуварак – монастырский послушник.


На снимке: Далай-лама XIV сопровождает старого геше Геше-Даба Самбу. США. Нью-Джерси.