Женщины

Не зависимо от континента, вероисповедания, образования и возраста, женщины похожи друг на друга. Мысли блондинок, брюнеток, рыженьких и мелированных блуждают около одной сферы жизни: своей семьи. И только удачи и неудачи в этом вопросе воспринимаются как победы, либо трагедии. Никакие профессиональные успехи, карьерный рост, спортивные достижения не стоят рядом с понятием: «у меня счастливая семейная жизнь».

***
Она сидит на автобусной остановке рядом со мной и вздыхает. Мне тоже жарко, но я терплю. В моих глазах блеск. Я только что накупила всякой всячины, которую потом, в России, с гордостью покажу подругам. И она с сумками, но не радостна.
- Вам тяжело, наверное, такие сумки таскать в Вашем положении? – я киваю на её большой животик.
- Да не, - машет рукой она.
Потом молчит какое-то время.
Она высокая, худая, с узловатыми руками. Может быть и моложе меня, но с той непомерной усталостью, которая бывает у всех женщин рабочих профессий.
Вдруг, заговорив быстро-быстро, каким-то низким голосом, с необычным для этих мест акцентом, она кивает в такт рассказа головой. Мне не всё ясно, хотя я уже привыкла к украинским переливам речи. Мой слух и взгляд цепляются за неё, чтобы понять рассказ:
«Понимаешь,- говорит она, - я уже в третий раз замуж пошла. Первый мой чоловiк ребёночка мне не дал. Я от другого родила. Вот и разошлись. Я с тем, другим, жить стала. Ребёночек же. Ещё сыночка природила. А потом полюбила. Знаешь как... – она прижимает сжатые кулаки к груди – как... – вздыхает глубоко и, не сумев подобрать нужные слова, продолжает – Мамка мне кричала: «Не вздумай, не вздумай! Головушку снесёт!» А я не слышала мамку свою. Любила. Уехали мы. Там люди не приняли его...»
- А Вы не здешняя? – по среднерусски интересуюсь я
Она не понимает, и я переспрашиваю: «Не из этих мест?»
-Западные мы, - отвечает. Бендеровцы народ жёсткий. Это известно. Но зачем уезжать на другой конец страны, мне не понятно. Она видит моё недоумение и объясняет:
-ЦЫган он. Понимаешь, цЫган! Голова кудрявая, неспокойный. Вот ребёночек у нас будет. Девочка теперь, - её глаза впервые блеснули радостью. Детей она любит.
- А мальчики с ним сейчас? – спрашиваю.
- Не, - отвечает, - С мамкой. Растут хлопчiки...- она замолкает, и глаза её гаснут. Тоскует по детям своим, задумывается надолго.
Думая о том, как обрабатывают наши цыганки своих мужей, я тоже молчу.
Приезжает мой автобус. Я машу ей рукой и слышу вслед: «А хде твой чоловiк?» Времени на объяснение, что совмещаю здесь работу и отдых у меня уже нет. Уезжая, я запоминаю её платочек и карие глаза. Какую-то жизненную неуверенность и одновременную веру в счастье. Смешанное чувство любви к этой земле и морю, жалости к этой женщине и яркое воспоминание её, приходит спустя время.
Душа моя бастует на следующий год от сознания, что лечу в этот раз на Средиземноморье, а не на Азов. И никакие уверения в том, что этот отдых престижней и море солоней, меня не успокаивают...

***
- Madam? – она смотрит на меня вопросительно.
- Вы горничная? – спрашиваю в ответ я.
Она не понимает ни слова по-русски и мотает головой.
- Переведи, - прошу я дочь. Та повторяет фразу на чистейшем английском языке.
- No, madam, - она снова мотает головой, и я понимаю, что ей не известен и этот язык.
- Saher, - стучит себя она в грудь и затем лопочет что-то хрипловатым, гаркающим голосом. Я смеюсь и киваю, будто всё поняла, затем отдаю приготовленный доллар. Сахер подходит к моей дочери, проводит по её щеке и, прищелкивая языком, произносит: «Ай!». Потом смотрит на меня, и я понимаю, что дочь моя хороша собой. Я благодарю, она уходит.
Через несколько дней мы снова сталкиваемся в нашем номере. Сахер радуется встрече, как дитя. Она достаёт свой телефон и начинает показывать фотографии, произнося короткие фразы на непонятном мне языке. Каким-то непостижимым образом я узнаю, что один из мужчин на фотографиях её сын. Он работает барменом в большом отеле. Ему 19 лет. Другой её сын недавно женился. Он старше брата и у него своя торговля. Какой-то техникой. Женился он, по мнению моей собеседницы, не удачно, т.к. взял женщину, у которой умер муж и есть дочь от первого брака. Несмотря на то, что невестка красотка, Сахер не довольна. А вот, она щёлкает телефонной камерой как автоматом - её муж. Я вижу толстого мусульманина, довольного праздником, на котором его догнал щелчок объектива, и женой своего сына. Он лыс, уже не красив, но Сахер показывает мне его с гордостью. Я вижу, как она довольна мужем. Мне ничего не остаётся, как повторяя её саму, пощёлкать языком и покачать головой, выражая удовольствие от просмотра фото. Сахер, получив очередной доллар, уходит. Я смотрю ей в след. Она низкорослая, как все турецкие женщины, с короткими ножками и каким-то отшляченным кзади  тазом. Глядя на неё, я вижу её гордость за своих мальчиков. За то, что каждый из них уже более-менее стоит на ногах. За то, что муж рядом, жизнь её спокойна и всё о чём она мечтает, это целый табор внуков. Встретив её на территории отеля после, я радостно машу ей рукой. Она фотографически повторяет мой жест и, улыбаясь, говорит другим горничным: «Моя мадам», будто хвалится мной.
***

Я сижу у барной стойки и медленно потягиваю кофе, глядя на танцпол. Там стоит она. Длинненькая. Худая. В такт музыке поднимает руки и подпевает. В каждом её движении чувствуется нервозность. Она переживает драму, известную ей одной. Когда заканчивается танец, она подходит к стойке и просит пива. «Завтра в одиннадцать» - отвечает ей бармен. Она обиженно поворачивается ко мне:
-А ей? – в голосе её слышно возмущение.
- Я не пью алкоголь, - пытаюсь примерить я её с барменами. Те кивают головой. Дружно, боясь скандала, бармены отходят на другой конец, предоставляя мне возможность общения с соотечественницей.
- Ну и?..- я даю ей самой выбрать тему для разговора.
- Да что там, - она машет рукой куда-то вдаль.
- Я же развелась, - будто констатирует она, - С Димкой мне хотелось съездить вместе...
Я молчу. Мне совсем не интересно кто такой Димка. Мне интересен танцпол, где моя дочь танцует, передвигаясь как мой муж, угловато расставив ноги и распрямляя руки в стороны. Движения не танцевальные, и я думаю о том, как объяснить дочери, что в диско можно использовать те же «па», что и в восточном танце, ведь, танцуя восточные танцы дочь, пластична и грациозна. Мысли мои прерывает полуговор, полушёпот:
«Я развелась пять лет назад. Причина официальная была - вовсе не Димка. Причина была пьянство мужа и его нежелание работать. Я врач-фтизиатр. Работа тяжёлая, требований много. Детей двое. Димка тоже разведён. У него сын. Я хотела, чтобы мы с детьми вместе съездили. А Димка не хочет меня знакомить с сыном. Понимаешь?»
Мне приходится отвечать:
- А Димка кем работает? – спрашиваю я первое, что приходит в голову.
- Он мой начальник. Главный врач. Но на работе мы не вместе. Никуда вместе не ходим. Мне хочется ребёнка от него.
- Зачем?
- Деньги, понимаешь, деньги! – утверждает она.
Я не понимаю. Ребёнок требует лишних затрат.
- Мужчина захочет - будет просто так давать деньги - а не захочет, не будет вовсе. И ребёнок его не заставит.
- Да, верно – соглашается она.
Наверное, она думала об этом. Даже всё это знает наверняка. И бежит от этих мыслей. Бежит с помощью выпивки, танцев и того звёздного неба, что над нашей головой.
Потом ещё долго я слушаю про то, как Димка ездит к своим родителям на выходные в район и ходит со своим сыном на рыбалку. Как не раз она понимала, что из двух ночей одну он ночует не у родителей. Что ей очень хочется пойти с ним в людное место, чтобы все-все видели их вместе.
Я молча киваю ей головой и не озвучиваю мысль о том, что любой служебный роман заканчивается плачевно для женщины. Что ей придется искать работу после того, как Димка решит жениться официально на молоденькой студенточке. Что к своим сорока годам она сопьётся к стыду своему и мучению своих детей. Что лучший способ не разочароваться – не очаровываться. И что, может быть, всё будет совсем не так, как я сейчас думаю. Может быть, Димка и женится на ней. Может быть.
А пока над нами чистое звёздное небо, жаркая южная ночь и танцы...