Великий архитектор

1 день

Когда Шелли К. открыл глаза, он понял, что в квартире, пока он спал, что-то произошло: по полу валялись черные страусиные перья, на мебели висели куски чьей-то одежды, похожей на лохмотья бедняка, по обоям расселись маленькие скользкие мушки, а в квартире улавливался запах гнили.
«Похоже нас ограбили» - решил он. Шелли К. натянул одеяло до подбородка и уставился на потолок. «Хотя бы потолок не изменился». Надо было решить, что сказать родителям – сказать, что он спала пока их грабили, было невозможно, его обвинят во всем; придумать историю, в которой грабители в черных масках заваливаются в дом и запирают его в ванной, было тоже не очень правдоподобно. «Интересно, а почему Нади не услышала?». Нали  - собака лабрадор спала на полу, задрав вверх лапы. Во всяком случае, придется встать, придётся свое тёплое тело, как воду спустить на пол, поднять тяжелое верблюжье одеяло, умыться липкой холодной водой и понять, что было украдено.
Шелли К., завернулся в халат, и, желая почувствовать босыми ногами присутствие чужих ног, начал обходить квартиру. Что украдено понять было сложно  - все было на первый взгляд на своих местах. Гостиная - широкие деревянные панели, шкафы с золочеными книгами, мерцающие калейдоскопом люстры, прозрачные зеркала; в комнате родителей так же оказалось все на месте – скрипящая, как 70 летняя старуха, кровать, шкаф, с выглядывающими рукавами рубашек; его комната  - стол, стул, картина с очаровательной девушкой, протягивающей зрителю яблоко – все было на месте. Шелли К., вышел на балкон и закурил. Нади проснулась, устало проковыляла к нему, стала обтирать нос об его халат и фыркать от запаха табака. Все было на месте, но в тоже время все было не так. Мухи, рассевшиеся по шелковым цвета яблока обоям; куски одежды, похожие на человеческую кожу, лежавшие на зеркальном полу и запах – запах горелой плоти, словно здесь сама инквизиция жарила еретиков. Шелли, пуская облака табачного дыма, прищуривалась и старался, как пророк увидеть, что здесь на самом деле произошло. Хотелось в один миг почувствовать перед глазами яркую вспышку и моменты прошлого понеслись бы нескончаемой чередой, как видения Ностердамуса. Вспашки не было, только за окном громадные серые облака тяжело шли по небу, как жирные разъевшиеся людишки, и на том берегу реки мерцали счастливые огни домов.
В 6.15 рука Шелли К., взяла телефонную трубку и набрала номер. После долгих писклявых гудков послушалась пересахаренной женское «Да».
- Анни, кажется меня ограбили.
В трубке послышался истерический смех.
- Почему кажется? А что взяли? Смех прекратился. – Ты шутишь? – опять безудержное веселье в трубке.
- Анни, я не шучу. Сегодня, когда я проснулся, на полу валялись огрызки чьей-то одежды, перья, на стенах сидели мухи. Я обошел весь дом, но в упор не вижу, что украли. В семь придут родители. Я уже весь дом убрал, перья собрал в пакет, квартиру проветрил, словно ничего и не было.
- Да, да, да. Рассказывай. Грабители не оставляют перьев и мух. Что это за бред? Я в твои басни не верю. Меня просто так не разведешь. Мухи и перья? – опять истерический смех.
- Анни, я серьезно. Я серьезно! Клянусь тебе, что сегодня, когда я проснулся, на полу валялись перья, летали мухи...
- Может это родители оставили? – опять смех.
Кто-то другой какой-то другой Шелли К., застучал ногами по полу и заорал в трубку: «Тупая идиотка. Меня и вправду ограбили. Ненавижу твой конский смех, твое противное слащавое «да», словно ты ****ая Дюймовочка, ненавижу твой голос, твои бесконечные тупые вопросы, твое вечное желание поржать только бы не решать серьёзные вопросы. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Как ты вообще стала моей девушкой?»
Настоящий Шелли К., вздохнул, завернулась в халат и сел на стул.
- Это точно не родители, Анни. Ты мне не веришь.
- Конечно, верю! У тебя летают мухи, валяются перья, прыгают кенгуру, а в ванне лежит крокодил -  опять безудержный смех.
- Ладно. Мне пора. Скоро придут родители.
- Пока, пока.
Короткие гудки в трубке.
В семь часов в дверь позвонили, Нади залаяла и кинулась в коридор, зашла мать, и стала спрашивать как дела и тут же разглядывать себя в зеркало; зашел отец, несся сумки и что-то рассказывая; закрутилось до этого еле ползущие время; родители отправились переодеваться в свою комнату; начались многочисленные слова и действия; на столе появился ужин, загремели тарелки, заговорил телевизор, запели люстры ярким светом. Когда все сели за стол, слова оборвались.
- Все хорошо, Шелли? – спросила мать, лакая вино. Ты сегодня какой-то странный.
- Ну, мальчик тормоз. Хлеб по реж – а, что кружки достать (отец попытался спародировать голос Шелли). Хлеб порежь – застыл. Мда.
Мать отхлебнула вина и засмеялась. «Опять смех – думал Шелли. Опять смеются надо мной».
- Шелли, все хорошо? – мать открыла широко глаза, как будто на что-то намекая
Какой-то другой Шелли, встал из-за стола, швырнул кружку в стену, схватился за голову и закричал: «Все отвратительно, мама. Нас сегодня кто-то чуть не ограбил, а я даже не хотел тебе говорить! А знаешь, знаешь почему? Из-за твоего эгоизма! Ты вечно заставляешь всех плясать под свою дудку! Ты сделаешь все, чтобы было, как ты хочешь, тебе не важно какие дела у других людей – твои дела всегда самые важные! Ты говоришь, что ты непохожа на бабушка. Но ты такая же истеричка и еще худшая тиранка. К чему эти слова о том, что этот дом не мой, а твой. Хочешь, чтобы я ощущал всегда себя лишним? Это твой дом. Твой! Подавись им! Своими картинами, своими фарфоровыми кружками! На! - тарелка полетела в стену и с грохотом разбились. Зачем ты меня постоянно оскорбляешь? То я толстый, то я тупой, то я ничего не добьюсь. Зачем меня постоянно оскорблять? А знаешь, что самое гадкое в этом? Что после этих слов, тебе становится так хорошо, как даже не становится хорошо после того, как отец трахает тебя. А к чему все эти слова, что у меня никогда не будет женщины? К чему? Нравится мне поминать о моей несостоятельности? Зачем  говорить, что надо быть тупой дурой, чтобы выйти за того как я? К чему говорить, что ты готова уже видеть любую рядом со мной? Я по-твоему не достоин большего?»
Настоящий Шелли кивнул головой  и улыбнулся.
- Все хорошо мам. Спасибо, все было очень вкусно. Я пойду.
Шелли К. зашел в свою комнату и устало упал на кровать. Скрипнули пружины, и что-то щёлкнуло в позвонке. «Нет, так больше невозможно. Надо больше спать, хороший сон – залог счастливого человека. А у меня расстроенные нервы, какие-то видения, озноб. Нервные припадки. Нервы последние нервы совсем ни к черту. Завтра вступительные тесты - провалить их, значит провалить всю свою жизнь. Начнет злорадствовать мать, ей будет вторить отец, а потом оба они сольются в своей гневной песни «унизь Шелли». Мать будет говорить « я же говорила что ты не сможешь». А вдруг она и вправду права? Может эти полгода изнурительной подготовки, работа по ночам – может все было зря? Может я и вправду ничтожество? Нет, унывать не стоит. Мать здесь не причем. Просто сегодня у меня плохое настроение, расстроенные нервы, отвратительная погода и этот непонятный инцидент с перьями и лохмотьями. Вкупе просто отвратительный день. И странно, откуда это непонятное ощущение внутри?».
Всю ночь Шелли К. спал как вбреду  – то приходя в себя, то вновь впадая в странную кому; ему виделись сны, в которых сон и явь сливались, и становилось невозможно отличить правду; он видел мужчину, одетого в белое покрывало с длинной седой бородой и огромным циркулем  в руке, которого другие молодые мужчины называли великим архитектором; он видел, что этот седой старик своим циркулем расчерчивает его, Шелли К. тело – он, как здание вычерчивает руки, ноги, мускулы Шелли, делает разметку; его огромный циркуль порхает бабочкой в воздухе, а полы рукавов развиваются. Лицо архитектора напряжено – он творит человека, он создает его тело, его оболочку. Шелли слышал, как этот старик говорит своим помощникам, что он создаст тело Шелли тонким, текучим, тело, которое как песок будет проходить сквозь пальцы, как песок будет вечно и глухо к людям; тело, в котором даже одна крупицы будет говорить о бескрайних просторах пустыни и одинокой луне, тело, которое будет безжизненно – ведь что может быть прекрасней безжизненного тела? Шелли видел, как старик отдал проект его, Шелли, тела своим помощникам – совсем мальчикам, похожим, как капля воды. Они вдесятером взяли аккуратно листок с телом Шелли и поставили на пол. Один из них открыл шкаф и среди глины, камня, травы, суховея, меди нашел песок и стал сыпать, сыпать, сыпать на расчерченное тело. И вдруг бумага отпала, и тело Шелли появилось, как статуя, сделанная из песка, но в которой песок был не затвердевшей материей, а тек как кровь. Тело Шелли, как статуя стояла, не шевелясь, но благодаря этому  внутреннему движению песка она казалось живой, с бьющимся сердцем и дышащими легкими. Великий архитектор кинул на стол второй лист, очертил своим огромным циркулям круг заключенный, как атом в спирали: «Это будет его душа», сказал он.
И тут Шелли К. проснулся.

2 день.

«Да – думал Шелли. Я точно не лучшее творение великого архитектора». Шелли повернулся на спину, с трудом открыл глаза и стал как можно медленние и тише дышать. Он хотел, как опытный музыкант настроить свое ухо не на звук, а на тишину; тишину, напоминающую вакуум. Вакуум полчить не удавалось – Нади сопела и ворочилась, его дыхание для тишины было слишком громким; драгоценный вакуум получался только на доли секунды и опять разрушался чьими-то легкими. «А сколько сейчас времени? – подумал Шелии, он повернул голову и с ужасом увидел, что часы показывают 12.30. «Пол первого! Пол первого! - Шелли вскочил на ноги. Пол первого! Это, значит, я проспал тест! Нет, этого не может быть. Наверное, это какая-то ошибка. Быть такого не может. Я же заводил будильник!» Он кинулся к часам в гостиную и те, как ему казалось, усмехаясь, показали полпервого; он побежал на кухню, и там часы остановились на полпервого. «Я покойник, - думал Шелли. Полпервого. Тест начался в девять, а значит …значит, сейчас его уже закончили. Мальчики и девочки отложили ручки, а хмурые дяди и тети собрали их листки. О, боже! Я погиб! Что я скажу своим родителям? Но как, как? я смог проспать? Проспать этот звук, поднимающий весь девятиэтажный дом, просто невозможно. Может получить справку о страшной болезни  и тогда может быть они разрешат мне написать тест снова? Может сказать, что меня сбила машина? Что сказать сегодня родителям?». Зазвонил телефон. Шелли К. замер на кухне. «Не брать трубку. Я еще не пришел.»
Другой Шелли К. почему то засмеялся, лукаво улыбнулся и пошел к телефону. «Нет, нет, не брать трубку! Ни в коем случае. Я на тесте, ил меня сбила машина».
Рука протянулась к телефону.
- Да? Алло? «Зачем я взял телефон?»
- Шелли? «Анни, слава богу». Ты уже пришел с теста? И как?
- Не знаю. Все хорошо.
- Что значит «не знаю»? Все хорошо, Шелли? Вчера, когда мыс тобой разговаривали, ты себя странно вел…ограбление и прочее…
- Это все нервы перед тестом. Наверное. Ани, я немного устал и перенервничал. Наверное пойду прилягу. Давай вечером созвонимся?
-Хорошо.
В трубке послышались гудки. Шелли К. вздохнул и рассыпал свое тело, как песок на пол. Стеклянный пол размножал тело Шелли до бесконечности. Стоило Шелли пошевелиться и другие шелли тоже шевелились, стоило ему поправить рубашку  и другие Шелли поправляли рубашку. Он долго делал разные движения, приходившие ему в голову в надежде хоть кого-то из этих шелли поймать за руку, увидеть, как хоть один из них не успеет повторить за ним движение. Все было бес толку – другие шелли были проворны и быстры.
Телефон зазвонил опять. «Теперь это точно мама. Надо взять трубку и все ей рассказать. Рассказать всю правду, что вчера нас посещали воры, что сегодня я проспал тест, что я как она и говорила ничтожества. Просто врун и ничтожество». И Шелли к. заплакал. Заплакали и другие шелли. Телефон звонил, звонил, звонил, а Шелли плакал от собственного бессилия и собственной глупости. Нади подбежала и стала облизывать лицо Шелли своим горячим языком. Иногда сквозь слезы он говорил «да, Нади, я ничтожество» «господи, помоги мне», «что же это такое?», «я кретин. все было бес толку», «Нади, я не стою твоих утешений». Другие шелли принявшие обед молчания плакали молча. Телефон замолчал.
Шелли К. успокоился. «Вечером, вечером, скажу всю правду. Всю правду».  И обессиленный Шелли потащил свое тело на кровать. Шелли не помнил, как он заснул. Проснулся он от противного непрестанного звонка и лая Нади. Шелли открыл глаза, и почувствовал в голове острую боль. Боль была такая реальная, что он поднес руку к своей голове и стал ощупывать её. Кто-то все еще звонил настойчиво в дверь. Потерев голову, Шелли К. встал, наклонился за тапками и увидел, что в квартире, как и прошлый раз, разбросаны перья, куски одежды, летают мухи, но теперь  еще и на мебели лежит вековая пыль. «Что, опять воры? Опять проспал и я и Нади?». Звонок разрывал квартиру своей трелью. Шелли открыл. Залетел отец с матерью:
- Господи, Шелли, почему ты не открывал? - мать разулась и обеспокоено побежала по квартире.
- Шелли, что ты здесь натворил? Ты сошел с ума? Откуда эта пыль? Перья? Чья это одежда? - мать брезгливо подняла кусок тряпки кончиками пальцев.
- Это не я. Это воры.
- Воры?
- Воры? – отец  расхохотался едким смехом. Да вы, батенька, с ума сошли? Какие воры? И это ты, видимо, так отдубасил воров, что от них остались лишь перья и лохмотья?
- Шелли? Что случилось? – мать недоуменно раскрыла глаза. Она встала в центре гостиной  и долго обводила глазами комнату. Шелли ощущал спиной, как она решает верить ли ему или стоит наказать? Перед глазами Шелли закрутилось каруселью гостиная.
- Мама, это правда не я…
Мать резко развернулась:
- Не ты?  А кто тогда? И это наверно не ты сегодня не пришел на тест? Что ты смотришь, бестыжий? Думаешь я не знаю, думаешь я не знаю, что ты мне врешь, постоянно врешь, врешь и врешь! Держишь меня за идиотку? Наверное, хотел сказать, что нас ограбили и поэтому ты не пришел на тест? Где ты был? Где ты был? Отвечай! (голос матери перешел на визг. Лицо сморщилось, а подбородок затрясся). Я пашу на тебя, даю тебе самое лучшее, а ты, свинья неблагодарная! Свинья, больше ты никто! Ты ничтожество! В нашей семье еще не было таких уродов, как ты! «О, мамочка, я буду поступать дай мне время» – и что? Я дала тебе время целый год! И ты не пришел на тест! Сколько можно врать? Врать, что ты учишь, когда сам спишь! Врать, что ты в библиотеки, когда пьешь с друзьями! Я вложила в тебя столько денег и что? Где отдача? Только вранье, вранье, вранье! - мать подбежала к Шелли с силой ударила его по лицу, обессиленно упала на диван и заплакала. Плечи матери сотрясались в рыданиях, голова моталось из стороны в сторону, она всхлипывала и повторяла «я не могу…не могу…», «господи, за что мне такое наказание». Нади забилась под кресло и испуганно выглядывала. Отец сказал лишь «мда»,  а потом вдруг неожиданно прокричал на всю квартиру «иди, убирай за собой, ничтожество!»
Шелли замер. В тот момент, когда ему казалось надо было бы защищаться, отстаивать свою правоту, он онемел, как те шелли, которые отражались на полу. В тот момент, когда он должен был бы рассудительно ходить по комнате, мотать головой и объяснять, что все не так как они думают, тело его превратилось, казалось, в песок и рассыпалось, оставив за собой лишь маленькую кучку. А из этой кучки песка, как из праха, воскрес другой Шелли. Он сел на стул, закинул по-ковбойски ноги на стол, улыбнулся и ровным спокойным тоном заговорил:
- Папа, мама. Я понимаю ваше негодование. Да, я действительно пропустил тест; тест, которому я готовился целый год, и мне нет прощения. Но, все таки, выслушайте меня...
Шелли не помнил, что говорил этот другой Шелли, да ему было это и неважно – этот другой Шелли был привлекателен, как сам дьявол; его слова сыпались, сыпались, сыпали, как бриллианты и мерцали на свету. Этот другой Шелли приласкал мать, стал сыпать ей в уши свои слова-бриллианты, успокоил отца; этот другой Шелли очаровывал, заманивал, обволакивал его родителей, и ткал паутину слов вокруг них. Родители обнимали этого другого Шелли;  они прошли с ним за стол, стали ужинать; материнские слезы перешли в смех, отец начал рассказывать анекдоты и смеяться; другой Шелли наливал в бокал маме вина, рассказывал свои грандиозные планы на будущие, и превратил бурю в летний вечер. Настоящий Шелли схватился за голову и лишь повторял:  «Что же это происходит? Мама, папа, зачем вы его слушаете? Это же не я?». Он подбегал то к отцу, то к матери, тряс их изо всех сил за плечи и повторял: «Это же не я. Не я. Разве вы не видите? Хотите, хотите я скажу, что я  все разбросал? Но я все уберу, обещая». Настоящий Шелли, бегал, бегал, тряс мать и отца за плечи, бил кружки и тарелки, рыдал, топал ногами, раскаивался в содеянном, но все было бесполезно - отец с матерью как будто его не видели и не слышали.  Настоящего Шелли видел только другой Шелли, он подмигивал ему, сладко улыбался и блестел своими темными глазами глубокими, как бесконечность. Обессиленный настоящий Шелли, прошел в свою комнату устало упал на кровать и заснул.
Во сне он видел другой берег города. Он видел, как на том берегу горят огни и смеются счастливые люди. Там был город, сотканный из лучезарного света; там река бежала кружевами; там голоса людей были звонки и веселы, и тихий голос шептал: «Там, на другом берегу твое спасение. Беги…беги пока не поздно…»

3 день

Шелли К. проснулся от головной боли. В голове тысячи маленьких гномов били в тысячи маленьких наковален, плавили из его черепной коры медь и пели тонкими голосами. Шелли с трудом встал. Часы показывали 13.40. Первым делом Шелли оглядел свою комнату и понял, что со вчера все только ухудшилось: к перьям, пыли, мухам, кускам одежды, прибавилось полная разруха. Подранные обои свисали, как висельники; девушка на картине, раньше весело протягивающая яблоко, стало лицом старухи, а яблоко сгнило; на стенах, на потолке виднелись трещины; мебель, стол, стул, кровать, покрылись липкой паутиной, и превратились в трупы. Шелли прошел дальше. В гостиной, раньше отливавшие позолотой и бархатом книги, почернили, осунулись, а многие и вовсе валялись на полу; окна были кем-то выбиты, люстра едва держались на потолке одной рукой, зеркальный пол потемнел и был покрыт землей, словно здесь уже никто не живет. На кухне были оторваны дверцы шкафов, на полу валялись осколки посуды, а уцелела лишь маленькая хрустальная фигурка пуделя. 
Шелли с ужасом осматривал произошедшее. «Это не воры, а хулиганы»,- подумал он. Шелли попробовал подмести пол, повесить картины на место, вытереть пыль, но все было бесполезно – песка, пыли, лохмотьев, перьев, мух не уменьшалось. «Все, - подумал Шелли это конец. Сегодня родители меня точно убьют». В его голове возник вчерашний неприятный инцидент с каким-то другим Шелли, но он, не желая себе портить и так плохое настроение, лишь отмахнулся. «Другого Шелли нет, значит все в порядке. Я просто перенервничал. Сейчас позвонит Ани, и все наладится. Она будет смеяться, шутить, и я  успокоюсь и пойму, что это все от нервов и моральной усталости. Нет, лучше я сам ей позвоню». Шелли направился  к телефону, но там его не оказалось. Из пола только одиноко торчал провод. «Все-таки, это грабители. Телефона нет. А где Нади?». Нади оказалась лежащей под столом на кухне. Она совсем пострела, как могут постареть люди за ночь. Её морда посидела, а из горла вырывалось лишь скуление. «Неужели ты умираешь, Нади? Что с тобой?».  Шелли не помнил, сколько он просидел около Нади прижимая её седую морду к груди, и уговаривая её еще хоть немножечко пожить и не умирать. Он придумывал разные нелепости, говорил ей, что в стране мертвых очень, очень холодно, что здесь он будет поить её теплым молоком и давать вкусного мяса, что она обязательно непременно поправится, и они будут, как прежде, играть на лужайке во дворе. Через какое-то время Нади перестала тяжело дышать и заснула. А Шелли (сколько он так провел времени?) нежно гладил её по голове и приговаривал: «Нади, во всем виноват этот другой Шелли. Нет, нет, зачем я опять вру. Виноват лишь я сам».
Около семи (Шелли не знал сколько времени, так как какие-то часы остановились, а какие-то показывали полную нелепицу) в квартиру зашли родители. Шелли хватило одного взгляда, чтобы понять, что и сегодня ему устроят взбучку, что вчерашнее не забыто, а мать расстреляла еще не весь свой порох.  Родители обошли в квартиру. Мать уже не восклицала «что здесь произошло?». Она лишь стряхнула пыль с кресла и села.
- Шелли?
- Да, мама…
- Зачем ты это сделал?
- Это не я.
Мать посмотрела на Шелли. Её лицо медленно сморщилось,  за место глаз образовались две черных дыры, руки ссохлись и скрючились , ноги исчезли, а за место красивого платья появился балахон. Мать встала с кресла и направилась прямо к Шелли. Она даже не шла, а плыла медленно в воздухе . Её скрюченные руки протягивались к нему, а голос хрипел:
- Шелии, Шелли, что ты наделал? Но не бойся, Шелли, я не обижу тебя. Ведьма подошла и к отцу, слилась с ним, разбухла до невероятных размеров и поплыла опять к Шелли.
- Ну же, Шелли, обними своих родителей, – шипела ведьма. Шелли хотел что-то сказать, хотел что-то объяснить, но слова не складывались, не срастались; они застревали  еще где-то в сердце и умирали. Когда ведьма протянула свою белую скрюченную руку к нему, он не выдержал: кинулся в свою комнату и захлопнул дверь. «Ну же Шелли, придумай что же делать?». Он слышал, как ведьма скребется ногтями, как зверь, в его дверь и шипит, как змея.
- Ну же, Шелли – шипела ведьма. Не обижай родителей. Выйди. Мы больше не будем тебя ругать. Мы верим тебе. Каждому твоему слову. Ну же, Шелли. Выходи. Мы будем хорошими родителями, мы отдадим все что у нас есть тебе, и все, все это будет твоим. Мы будем исполнять твои желания – любые желания Шелли. Другой Шелли нам больше не нужен. Мы любим лишь тебя. Выходи, Шелли. Выходи.
Шелли сидел на полу, обхватив руками колени, и старался не дышать. Он видел, как тень ведьмы кружит около его двери; он слышал её шипение; он чувствовал её нетерпение. «Уходи. Уходи, мерзавка» – думал Шелли. Ведьма не уходила. Она металась около его двери, заглядывала в щель между полом и дверью и все шептала и шипела. Наконец все стихло. Шелли насторожился.
- Выходи, Шелли! – закричала ведьма и стала биться об дверь. Дверь хрустела, ломалась, проламывалась и прогибалась под её весом. Затряслись стены, посыпалась штукатурка, закачался сам дом. «Выходи, Шелли», -  кричала ведьма. Было слышно, как где-то в доме осыпаются стены и стекла, падают люстры, и дом, как песок, рассыпается. Шелли почти не помнил, как ведьма проломила дверь  и ворвалась к нему. Она схватила его за ногу и поволокла в гостиную. Там бросила его, как мешок, и начала кружить, все шипя и шипя, то уговаривая то крича, то хватаясь, как когда-то Шелли, за голову. Шелли лежал на полу, чувствовал вибрации осыпающегося дома, рушащихся стен; слышал, как на кухне со звоном упала люстра, с полок посыпались книги, потолок провис, а весь дом накренился. Ведьма все кружила и кружила над ним в такт разрушающемуся дому. Шелли приподнялся и решил последний раз взглянуть на небо. «На небе луна и тихая летняя ночь. Как прекрасно умирать в такой день». Стены падали, осыпался потолок, дом рушился. 

6 день

Когда Шеллии открыл глаза, он увидел что все почему-то замерло. Застыла ведьма, застыли падающие книги, люстра застыла, совсем чуть-чуть не долетев до пола, на улице застыла луна и ночь. «Неужели вот это смерть?- думал Шелли. Неужели это и есть жизнь после смерти? Но разве меня не должны были судить за мои грехи, решать куда отправить в ад или в рай или что типа того? Где ангелы или грешники? А может быть я уже в аду? Или это чистилище? Да, стоит пенять только на себя, что я не заслужил рай. Я раскаялся. Раскаялся во всем. Но видимо мне никогда больше не увидеть Нади. Она-то точно попала  в рай. Да, да я точно попал в ад. Я чувствую, что мое тело, как в том сне, из песка и совсем не желает двигаться. Ну, что же, так пусть будет так». Шелли закрыл глаза, и вся комната, как водой, наполнилась ярким ослепительным светом, так что заболели глаза. Книги стали сами возвращаться на полки; люстра вернулась на потолок и заблестела как новая; разорванные обои вновь приклеились к стенам; часы вновь пошли; потухший стеклянный пол заблестел; из трещин в стенах пророс плющ и на нем появился виноград; там, где раньше стоял диван, выросло огромное дерево, название которого Шелли не знал; оно раскинуло свои ветви на всю комнату, и свесило свои розовые цветы; на дереве появились соловьи и запели прекрасные трели; нависшая над Шелли ведьма обернулась тысячей разноцветных бабочек; во всей квартире, за место запаха гнили, появился сладкий аромат «Запах роз, - подумал Шелли. Да, где-то выросли розы». Комната была наполнена светом, и в этом свете Шелли вновь увидел великого архитектора, который держал свой огромный циркуль и говорил: «Это будет его душа».