Милая девочка Лери с обжигающим взором мятежным

   
 (Милая девочка Лери… с обжигающим взором мятежным...)

«Ты прости нам,  смрадным и незрячим,
До конца униженным, прости! …»
(Н.  Гумилёв)

Она увидела поэта Гумилёва в роковой осенний день 1916 года, когда читала свои стихи в кабачке артистов и литераторов «Привал комедиантов». Пристальный взгляд Николая, удивлённо слушавшего такие странные для женщины, нервные и ломкие творения, вдохновлял поэтессу, писавшую в декадентском стиле под псевдонимом «Лео Ринус»:
«А на стене все так же мертвый Врубель
Ломает ужаса застывшую печать...»

Лариса знала, что их разделяли  девять лет разницы в возрасте, но поэт, умудрённый опытом разных превратностей, измученный страданиями безответного чувства к Ахматовой, выглядел старше своих тридцати лет. Лариса ещё в гимназии зачитывалась  стихами Гумилёва, тревожащими душу своим проникновением. Он вернулся в столичную мирную жизнь  с полей сражения, опалённый огнём уничтожения жизней в кровавых человеческих скопищах, получив за храбрость два Георгиевских креста, и молча слушал стихи очень милой девочки с огромными глазами серо-зелёного цвета.

В начале Первой мировой войны Гумилев поступил добровольцем в уланский полк, и сама императрица Александра Фёдоровна награждала его за отвагу. У Ларисы Рейснер не было никакого трепета перед царской фамилией – год назад, в 1915-ом, её семья стала выпускать антивоенный журнал «Рудин», и она готовила для печати едкие статьи, «громившие всё русское безобразие».

Лариса родилась в  Люблине 1 мая 1895 года (13 мая по новому стилю), и всё в дате её рождения кажется мистически предопределённым - она маялась до своего последнего дня трепетным чувством к поэту, 13 – число несчастливое, 1 мая – день солидарности трудящихся. В этом же знаменательном году её отцу, Рейснеру Михаилу Андреевичу, вручили диплом доктора права в Варшавском университете, и он в поисках благополучия перебрался из Польши в Томск, а затем в столицу Франции. В Томске в начале 1899 года на свет появился ещё один ребёнок в семье Рейснеров – брат Ларисы, Игорь. Он один из их семьи останется в живых на тридцатом году своей жизни.

В бурлящем 1905 году семья Михаила Андреевича осела на постоянное жительство в Петербурге, и его десятилетняя любимица Лариса стала посещать женскую гимназию Прокофьевой. Тогда же глава семейства вступил в РСДРП, примкнув к большевикам. Это не стало для семьи неожиданностью – он ещё в 1904 году выступал экспертом в Кёнигсберге на процессе Карла Либкнехта. Спустя семь лет любимая дочь, окончив с золотой медалью гимназию, поступила в институт Психоневрологии.

«Думаю о вас — странная, ни на что не похожая семья, где огромное прошлое —
«отец», «мать», эти родовые комплексы…»  - напоминала Лариса Рейснер в письме своим родителям о знатном происхождении. Они не удивлялись странным рассуждениям дочери, относились к своим детям с пониманием и гордились их успехами. По преданию род отца шел от рейнских баронов – крестоносцев, но ходили упорные слухи, что предок М. А. Рейснера – крещённый еврей, а мать Ларисы, Екатерина
Александровна Хитрово, происходила из старинной дворянской фамилии и находилась в
родстве с военным министром, генералом Сухомлиновым.

Природный талант и стремление к лидерству тянули девушку к литературе и писательству – после лекций в институте она мчалась на лекции по истории политических учений  и посещала там же, в университете, «кружок поэзии». До конца своей короткой бурной жизни сохранит милая Лери дружбу с Мандельштамом, Всеволодом Рождественским, Львом Никулиным и другими поэтами, считая их своими товарищами, не раз спасая своих беспомощных друзей от голода и неприятностей...

В 1913-ом Лариса стала печатать свои стихи под мужским псевдонимом, опубликовала  драму «Атлантида» и «Женские образы Шекспира» в альманахе «Шиповник» - ей было тогда всего восемнадцать лет, и она верила в свободную любовь, выступала за женское равноправие. Красива и талантлива была эта зеленоглазая девушка с волнистой косой каштановой, и писали с удовольствием её портреты известные художники. Во время войны, в 1915-ом, искала Лариса темы для статей в своём журнале сатирическом и познакомилась в Кронштадте с большевиком Фёдором Раскольниковым (Ильиным), покорив навсегда его своим темпераментом.

Этот городок на острове Котлин в Финском заливе, основанный в 1710 году как защищавшая Петербург крепость и находящийся от него в тридцати километрах, странным образом будет вплетаться в её судьбу и в судьбу великого русского поэта, родившегося в Кронштадте. Ларису до конца жизни будет мучить трепет любви к Николаю Гумилёву: «Я пошла бы за ним…». И он звал, но она не согласилась – помешали гордость женская и революция: «Своё дурманящее тело и сердце отдала другому…»

Её Гафиз покинул Россию и отправился в Париж, где когда-то, до 1910 года, спасался от несчастной любви к Анне Ахматовой (Горенко) и где пытался, нежеланный, уйти из жизни опостылевшей:
«И ты меня забудешь скоро,
И я не стану думать, вольный,
О милой девочке, с которой
Мне было нестерпимо больно»

Он признался Ларисе в своих чувствах: «Я написал Вам сумасшедшее письмо, это оттого, что я Вас люблю. Ваш Гафиз». Шесть лет назад поэт был безумно счастлив, когда венчался под Киевом 25 апреля 1910 года в церкви Никольской слободы, но спустя два года стало ясно: Ахматова его не любила, и он опять был в поисках своей победы. Лариса испытывала к поэту чувство «такое похожее на любовь», но жить рядом с ним отказалась категорически, и только она одна знала, что стало в решении этом определяющим: боязнь ли повторения судьбы Ахматовой, ревность ли к другим женщинам или его взгляды на монархию.

Семья Рейснеров свои надежды в революции связывала с большевиками, и после
Октябрьского переворота Лариса сопровождала в Петрограде представителя
Кронштадтского Совета большевиков Фёдора Раскольникова. В 1918 году она вступила в партию. В память о работе в Комиссии по учёту и охране сокровищ Эрмитажа и других музеев у неё на руке появился перстень с огромным алмазом – «... было бы лицемерием отказывать себе в том, что всегда достаётся людям, стоящим у власти».

Ей поручили охрану Зимнего дворца, но она передала ценности Луначарскому и отправилась на фронт. В августе 1918 года отчаянная красавица очутилась в Казани в контрразведке Савинкова, и ей чудом удалось выбраться из города, прихватив печать и шифр замнаркома по морским делам. На царской яхте «Межень» добралась Лариса из Свияжска до Нижнего Новгорода. Туда же приехал Фёдор Раскольников, а с ним - четырнадцатилетний сын председателя Моссовета Льва Каменева и его жена Ольга (сестра Троцкого). Суровое время, но они молоды и развлекаются – «…было бы лицемерием…» отказывать себе в удовольствиях...
 
Лариса согласилась стать женой Фёдора Раскольникова – она узнала, что Гумилёв вернулся в Россию и выбрал себе в спутницы жизни вторую Анну – Анну Энгельгардт. После разрыва с ним в одном из прощальных писем высветилась боль зеленоглазой красавицы: «... В случае моей смерти все письма вернутся к Вам, и с ними то странное чувство, которое нас связывало...». Его письма останутся – милая Лери с обжигающим взглядом на четыре с половиной года переживёт любимого Гафиза.

А пока Лариса пишет статьи и стихи революционные для журнала «Военмор», посвящает
свою поэму «Свияжск» Льву Троцкому - она преклоняется перед умными, энергичными
мужчинами значительно старше её возрастом, и Раскольникову приходится мириться с
изменами. И он всё прощал этой красивой, талантливой женщине...

Отец Ларисы, Михаил Андреевич Рейснер, заведовал в это время отделом Законодательных предложений в Наркомате юстиции и предложил создать Социалистическую Академию общественных наук (Комакадемию). На фронтах Гражданской войны он будет руководить политотделами флотов и флотилий, опекая своих любимых детей от разных неприятностей.

Волжская и Астрахано-Каспийская флотилии в 1919 году объединились, и комиссар флота Лариса Рейснер с зажигательной речью выступила перед матросами. Её образ увековечил спустя четырнадцать лет писатель Всеволод Вишневский в Оптимистической трагедии». А потом будет роковой май 1920 года - изгнание из иранских городов Энзели и Решта английских войск интервентов, освобождение флота, уведенного из Баку белыми и англичанами. Лариса  после участия на флагманском эсминце «Карл Либкнехт» в энзелийской кампании на Каспии переболела тропической малярией - её приступы будут  пять лет мучить бедную женщину, пока не погибнет ослабленный организм от коварного брюшного тифа.

В июне 1920 года комиссар Лариса Рейснер и Фёдор Раскольников, назначенный командующим Балтийским флотом, возвращаются в Петроград и живут по тем голодным временам вызывающе шикарно, приглашая в Адмиралтейство на приёмы элиту партийную, на вечеринки с обильной едой интеллигенцию нужную – «... было бы лицемерием
отказывать себе...».

И она ни в чём себе не отказывала  – на автомобиле Морского штаба ездила, на маскарадах в Доме искусств отплясывала, банкеты для друзей в адмиральской столовой устраивала, на лошадках верхом вместе с Блоком прогуливалась. Её отец,  Михаил Андреевич, в июле 1920 года становится начальником политотдела 
Балтийского флота, и кажется им благополучная жизнь такой надёжной, такой
перспективною, что «было бы  лицемерием..» властью не пользоваться.

В октябре того же года Ларису Рейснер, зная её уникальные способности убеждать «каскадом слов», включили в делегацию для переговоров в Риге о мире с Польшей, и она помчалась, несмотря на изнурительный приступ малярии накануне отъезда. На банкете после подписания договора она веселится в танцах с А.И.Егоровым, будущим маршалом СССР, репрессированным в 1939 году - «глупо отказывать себе в удовольствиях». А в Кронштадте офицеры Балтфлота с матросиками в это время хлебают супы из селёдочных голов и хвостов в голодающей крепости, проклиная начальство жирующее. Захватив власть, большевики сразу же забыли о своих лозунгах, что она народная, и диктатура пролетариата превратилась в деспотию одной партии, но как быстро развращает человека абсолютизм правления!

Обеспеченно жили в 20-х годах Рейснеры – изобилие продуктов было у них в это архиголодное времечко, и щеголяла Лариса с тугой каштановой косой, уложенной над ровным пробором классическим, в уникальных нарядах, по случаю реквизированных: «…было бы лицемерием себе отказывать ...». Выделит с барского плеча Фёдор Фёдорович Раскольников две приличные головки сыра своему родному брату Александру Ильину-Женевскому. Выдадут давно забытый продукт, как дополнительное питание, участникам Всероссийской шахматной олимпиады, в которой играл и будущий чемпион мира Александр Алехин, однако вместо благодарности началась свара между ними, озверевшими от недоедания – еда то есть, да нельзя всем за стол сесть.

И повторяется деспотия в зигзагах истории...

Что ж тут удивляться мятежу Кронштадтскому – земля слухами полнится, и всё тайное, обманное, когда-нибудь явным становится. 28 февраля 1921 года начался Кронштадтский мятеж с волнений в городе. На митинге 1 марта принял народ предложение матроса Петриченко предъявить власти резолюцию с требованием свободы торговли, легализации социалистических партий, свободы печати, собраний и снятия заградительных отрядов. В мятеже участвовали 16 тысяч повстанцев, отказавшихся сложить оружие. 17 марта наступающие части прорвались по льду и завладели мятежным городом.

Расправа с теми, кто остался на родине и не бежал в Финляндию, была беспощадною. И отнимали жизни у матросиков, подаривших в семнадцатом власть товарищу Ленину, и звенели в воздухе крики отчаяния: «Спасите, братцы, нас везут расстреливать». Но правящие братцы уважают почему-то всегда только жизни своих товарищей.
Признают они свои ошибки позже,  когда прокатятся по стране крестьянские восстания после мятежа Кронштадтского, и объявит главный вождь, загубивший десятки тысяч жизней диктатурой непродуманной о новой экономической политике.
Спустя три дня после подавления восстания, 20 марта 1921 года на оргбюро  ЦК РКП(б) было принято решение о направлении Федора Раскольникова  советским послом в Афганистан.

Отец Ларисы постарался смягчить удар после лишения Фёдора Фёдоровича поста командующего. В Афганистане в это время находился брат Ларисы, Игорь. В середине апреля 1921 года полномочное представительство в составе тридцати двух человек отправилось из Москвы в Среднюю Азию. До Кабула они добирались почти два с
половиной месяца.

Лариса Рейснер ехала не только как жена посла, но и как корреспондент газеты «Правда». То, что она напишет там – живописные журналистские очерки - будет лучшим в её творчестве и останется вечной памятью поэтическому таланту уникальной женщины, спешившей вобрать в себя самые яркие впечатления пролетающего времени: «последний месяц буду жить так, чтобы всю жизнь помнить Восток, пальмовые рощи и эти ясные, бездумные минуты, когда человек счастлив от того, что бьют фонтаны, ветер пахнет левкоями...».

В августе 1921 года Совет старейшин (Лойя – джирга) одобрил советско-афганский договор, но Лариса не знала, что в это же время допрашивали в ЧК её любимого «Гафиза», Николая Гумилёва, арестованного 3 августа, а седьмого ушёл из голодной жизни поэт-символист Александр Блок: «Пусто всё, опостылело…». Ещё совсем недавно были прогулки верхом на лошадях с Ларисой Рейснер, красавицей зеленоглазой, разговоры долгие о поэзии, вечеринки в Круглом зале с обильной пищею, но мятеж Кронштадтский перечеркнул всё приятное.

Никому и ничем не поможет «милая  Лери», бывшая «морская владычица» – она далеко была от мест жестокой расправы с поэтом-акмеистом и матросиками восставшими, с которыми когда-то делила пайку чёрного хлеба чёрствого. Великого учителя русской поэзии приговорили к расстрелу 24 августа, и никто не спас поэта из интеллигенции правящей – он верил в бога и не был их товарищем...

25 августа 1921 года не стало поэта, и осиротела ещё на один великий поэтический талант земля русская:

Он молча выкопал себе могилу,

У палачей пощады не просил,

Бог подарил ему святую  силу

И он презренье смехом подавил...
   
И всё вокруг опостылело вдруг, когда она узнала о расстреле. И мечется душа Ларисы, трепетно любившая «поэта-контру», не находя успокоения, и она
принимается писать роман «Реквием» об «истинной любви Гафиза и Лери».
24 ноября 1921 года Лариса отправила Анне Ахматовой письмо соболезнования с
посылкой: «..немного хлеба и немного меда».

Брак с Раскольниковым тяготит своей ненужностью, и спасает только журналистика.
Незадолго до отъезда из Кабула Лариса пишет  брату Игорю: «… Загоняю в переплёт свой Афганистан». Женщина с тугой косой каштановой вокруг головы  писала поэтично даже про тишину бескрайней пустыни: «Нигде я не видела природы, так  долго пирующей... Песок не может быть более жёлтым, скалы не бывают белее этих, камни острее, и не может быть неба из лучшего золота, расплавленного до того, что оно стекает на горные кряжи ослепительными потоками, не имеющими окраски».

Весной 1923 года Лариса умчалась в Москву под предлогом повидать родителей и добиться перевода Раскольникова.  Уехала от мужа ненадолго, а оказалось – навсегда. Вскоре Фёдор Фёдорович узнал, что у неё роман с Карлом Радеком – ей всегда нравились мужчины остроумные, среднего возраста...

Новый любимый товарищ был женат и настолько внешне неказист, что его связь с
красавицей Рейснер казалась вызывающей и странной - как будто она начинала новую
жизнь и сжигала все мосты от старого брака с представительным Раскольниковым.
Слишком много, видать, болезненного осталось в прежней жизни Ларисы: ушёл в небытие Александр Блок со своим неприятием акмеизма Николая Гумилёва, расстрелян сам «Гафиз», её «истинный любимый», мучил душу Кронштадтский мятеж с расстрелами,
положивший конец салонной жизни, в которой она была владычицей. 

Осенью 1923 года Лариса отправилась с Радеком  в Гамбург «на баррикады», когда там началась революция, но после поражения восставших и возвращения домой испарилось вдруг чувство к Карлу «карликовому», и она опять бросилась со всей своей бешеной энергией в журналистику.

Разъездной корреспондент газеты «Известия», Лариса Рейснер, носилась по стране,  обличая в своих репортажах  нерадивость начальников и восхищаясь трудом новых строителей. Одновременно она готовила к изданию книгу очерков «Фронт» и другие рукописи. Её отец, Михаил Андреевич Рейснер, читает доклад на диспуте о будущем русской интеллигенции в Политехническом музее, и смеётся над ними рок безжалостный: предполагает человек, всего лишь предполагает...

Уже тогда отмечал в своём докладе обстоятельном профессор Михаил Андреевич наличие «опасных уклонов в развитии рабоче-крестьянской интеллигенции: спекуляцию на своём пролетарском происхождении, карьеризм и жажду привилегий». И удивлялся рок наивному возмущению доктора права и философии – жизнь ведь такая короткая, а
страсти человеческие такие одинаковые...

Бывший муж Ларисы, Фёдор Раскольников, тоже из Афганистана возвращается и
принимает участие в организации контроля партии над литературой. В мае 1924
года при отделе печати ЦК провели партийные работники расширенное совещание с
участием известных журналистов, писателей и критиков: обсуждались вопросы
отношения к «попутчикам», «внутренней эмиграции» и организации пролетарской
культуры – зарождалась жёсткая советская цензура...

Понятие «Попутчики» ввёл Лев Троцкий - он предложил классифицировать
интеллигенцию по нескольким группам и отнёс к «попутчиками тех, «…кто, ковыляя и
шатаясь, идёт до известного пункта по тому же пути…». Попутчиками называли поэта Сергея Есенина, писателей Алексея Толстого, Бориса Лавренёва и многих других известных деятелей литературы. «Внутренней эмиграцией» партийная верхушка считала аполитичную интеллигенцию или негативно относившуюся к послеоктябрьским преобразованиям.

Живо обсуждалась на совещании статья Льва Троцкого «Партийная политика в искусстве» с жёсткой позицией правящей партии в отношении интеллигенции: «Критерий наш – отчётливо политический, повелительный и нетерпимый». Но ещё проходили дискуссии и можно было спорить, отстаивая свою точку зрения, а центральные газеты приводили материалы диспутов о перспективе развития культуры и отношения к интеллигенции.
 
Пройдёт немного времени, и прежние районы царских ссылок станут заполняться
политическими «бывшими, нытиками, начавшими атаку против всего нашего дела,
которых пришлось передвинуть в более северную зону». Лариса Рейснер в этих диспутах не участвовала – на них активными докладчиками были её отец, Радек, Троцкий, Раскольников, Бухарин, Луначарский, Вардин и другие товарищи. Интеллигенцию уже тогда принялись делить по происхождению, политической
ориентации, и стало быстро от неё отдаляться новое поколение пролетарских вождей во главе с товарищем Сталиным.

Свой последний год Лариса прожила в своём привычном бешеном темпе: лечилась от
малярии в Висбадене, заканчивала рукопись «В стране Гинденбурга», совершила
поездки по Уралу и Донбассу, издала книгу «Уголь, железо и живые люди» о своих
впечатлениях. В этом же году, 1925-ом, были изданы многожанровый сборник "Афганистан" и «Гамбург на баррикадах». Она предполагала закончить книгу о декабристах, написать об утопистах-коммунистах, создать героический образ женщины в революции, но не располагала судьба...

В это же самое время спорил товарищ Троцкий на дискуссиях, убеждал, что не прав
товарищ Раскольников «со своей афганистанской свежестью», утверждая, что «искусство, как продукт общественных отношений – вот единственно правильный марксистский взгляд на искусство». А профессор Рейснер, Михаил Андреевич, предложил выделить в составе интеллигенции три категории: к первой отнести создателей, творцов духовных ценностей, ко второй – приспособителей, к третьей – хранителей и реализаторов этих ценностей (Рейснер М. А. «Интеллигенция, как предмет изучения в плане научной работы»). Среди участников диспутов и дискуссий о судьбе интеллигенции были и такие, что советовали устранить из лексикона слово «интеллигенция», утверждая: «... это иллюзия, которая очень дорого обошлась стране и революции, и с которой давно пора кончать…». Бухарин мыслил иначе: «Нам необходимо, чтобы кадры интеллигенции были натренированы на определённый манер. Да, мы будем штамповать интеллигентов, будем вырабатывать их, как на фабрике».

И наштамповали...

Через двенадцать лет кровавый террор наштампованных специалистов уничтожит почти
всех участников этих диспутов и дискуссий, похоронив на полвека их имена и фамилии. Лариса Рейснер не доживёт до этого дикого времени повального уничтожения партийной интеллигенции – она скончается в Кремлёвской больнице от брюшного тифа 9 февраля 1926 года, в день рождения Фёдора Раскольникова. Её родители впадут в жесточайшую депрессию после смерти любимой дочери. Спустя год мать Ларисы, Екатерина Александровна, тоже выпьет в отчаянии стакан сырого молока, и брюшной тиф отберёт у неё жизнь, а в 1928 году покинет мир живых глава семейства, тосковавший по любимым женщинам, уважаемый профессор и большевик Рейснер Михаил Андреевич, автор первой Конституции РСФСР 1918 года.

Что ожидало семью Рейснера в тридцатые годы – годы кровавого террора? Близость к
Троцкому, связь Ларисы с Карлом Радеком, знатное происхождение и принадлежность к
ленинской гвардии не оставляли им шансов на спасение. Чудом уцелеет брат Ларисы,
Игорь Рейснер – он в 1924 году окончил восточный факультет Военной академии РККА и был далёк от политики установления однопартийной тирании, став одним из
основоположников советской индологии, афганистики. Сын Михаила Андреевича доживёт
до пятидесяти девяти лет и скончается, как и Лариса, в феврале месяце, только спустя тридцать три года...

В первой Малой советской энциклопедии о нём не было никаких сведений – биография
Ларисы Рейснер находилась рядом с отцом, но в Большой советский энциклопедический
словарь войдут биографии только детей Михаила Андреевича – разойдутся историки
коммунистической партии в своём мнении. Подвергнут они исследованию диссертацию
Михаила Андреевича на соискание степени доктора философии «Трактат о  Божественном происхождении царской власти» и зародится у них сомнение: «А не был ли профессор шпионом и провокатором?»

Милая девочка Лери с огненным взором и «каскадом слов» навсегда в истории
большевизма останется, но не бывает чужой истории, ибо, как говорил русский писатель Николай Карамзин - «История в некотором смысле есть священная книга народов: главная и необходимая, зерцало их бытия и деятельности, скрижаль откровений и правил, завет предков к потомству...».