Авиатор

Как-то вечером я возвращался с прогулки со своей собакой. Есть у окраины нашего городка такой пустырь, который раньше использовали под посевы овса и пшеницы, но с упадком соседнего колхоза, которому эта земля принадлежала, сия территория пришла в запустение и сейчас здесь обильно колосилась трава, покров которой изумрудными волнами колыхался на ветру, властвующем здесь абсолютно и безраздельно, раскачивающем монотонно-унывно гудящие провода на высоких опорах линии электропередач и шурша продолговатыми листьями невысоких кустов, растущих над оросительными канавами, берега которых были также покрыты зарослями пижмы и чертополоха. Солнце медленно клонилось к закату, Бим (моя немецкая овчарка) наслаждался своей молодостью, то широкими размашистыми прыжками убегая далеко вперед, то вспоминал, что хозяин вроде бы отстает, возвращался и какое-то время бегал вокруг меня, периодически оглашая окрестности звонким, преисполненным избытком силы лаем. Я не спеша брел, засунув руки в карманы своих потертых джинс, периодически пиная валяющиеся на дороге камушки потертыми пыльными кедами, пожевывая при этом сладковатый лист осоки.
На краю поля, около границы городской черты, около линии невысоких коричневатых гаражей-ракушек, которые потихоньку начала съедать ржавчина, было оживленно. Здесь зачастую собиралась местная детвора, ведь тут, где их не видно из окон близлежащих домов строгим родителям, можно было заниматься чем угодно и сколько влезет. Зимой тут наметало такое количество снега, что крепости, которые строились здесь, зачастую имели размер с небольшой одноэтажный жилой домик. Играть же в снежки здесь было сплошным удовольствием; правда, если хоть на несколько сантиметров отступишь в сторону от вытоптанной в процессе многочисленных игр площадки, проваливаешься как минимум по пояс, а то и глубже. Летом же здесь играли в мяч, гуляли с собаками, жгли костры (предварительно купив в соседнем ларьке коробок спичек за несколько копеек или позаимствовав его с маминой кухни), прыгали через канавки; те, кто постарше загорали и устраивали пикники. Вот и сейчас я увидел несколько загорающих на жарком июльском солнце человек, разложившись с покрывалами на травяном покрове, ребятишек, с шумом пытавшихся выудить что-то из соседней канавы, двух знакомых собаководов, также выгуливающих своих питомцев. Немного поодаль еще одна компания ребятишек запускала воздушного змея, они с криками и смехом бегали, волоча его за собой, пока тот, наконец, не поймал восходящий поток и не рванул вверх, чуть было не вырвав катушку с мотком тонкого капронового шнура из рук у предводителя сей ватаги, конопатого мальчишки с торчащими во все стороны вихрами непослушных волос, выбивающимися из-под белой кепки с надписью «Лос-Анджелес», но тот, в конце концов, смог утихомирить змея, который теперь парил метрах в десяти над землей.
Мое внимание привлек человек, сидящий слегка обособленно от остальных отдыхающих на маленьком раскидном стульчике. Сбоку от этой посадочный конструкции лежали два костыля, в руках у него был пульт, он сосредоточенно, но в то же время с какой-то неземной улыбкой на губах смотрел вверх. Приглядевшись, я увидел небольшую модель радиоуправляемого самолета, который выполнял фигуры высшего пилотажа: бочка, штопор, крутое пике, потом, когда казалось, что он уже должен врезаться в землю, он неожиданно резко выравнивался , пролетал метров пятнадцать на бреющем полете над самой травой и снова взмывал вверх. Как так у него получалось – для меня это было непостижимо.
Пока я любовался на чудеса, демонстрируемые сиим летательным аппаратом, Бим вознамерился познакомиться с его хозяином и теперь прыжками пересекал океан зелени; заметил я это, только когда мой пес был уже буквально метрах в десяти от авиатора.
-Бим, сидеть! – крикнул я во все горло и рванул за ним, тяжело рассекая ногами вязкий растительный покров. Впрочем, добежав до виновника сего переполоха, я понял, что волновался напрасно: человек, сидящий на стульчике, почесывал Бима за ухом, а тот улегся на землю и высунул свой шершавый язык, изредка помахивая хвостом, что было явным признаком хорошего расположения духа моего питомца. Самолетик стоял тут же, рядом, благополучно приземлившись.
-Эх, Бим, горе ты мое луковое! – с упреком сказал я псу. –Зачем же ты так убегаешь? Мало того, что незнакомых людей пугаешь, так еще и хозяина одного оставил. Не стыдно, а?
Впрочем, мои слова ясно прошли мимо цели, Бим только коротко гавкнул и прикрыл глаза; видимо, почесывание за ухом в данный момент настроило его на куда более приятные мысли, чем упреки от хозяина. Зато незнакомец отреагировал на мой монолог сполна: тихонько, но звонко и заливисто рассмеялся. Знаете, существует такая особая разновидность смеха: вроде и не громко, и не заразительно, но настроение поднимается сразу, да и просто в компании такого человека становится по-домашнему уютно.
-Зачем вы вашего красавца ругаете? Замечательная собака ведь, - он погладил моего любимца по холке.
-Молодой он еще,  несознательный. Бегает тут, пристает к кому попало. Уж извините, что прервали ваш отдых, - ответил я.
-Да я не в обиде. Люблю животных, - сказал мой собеседник. – В детстве у меня дома кто только не жил: и кот, и попугайчики, два хомячка, рыбки, дворняжка… Прям зверинец местного значения. Да еще и к этому в школьном «Живом уголке» иногда за зверятами ухаживал: принесут ежика или белку с перебитой лапой – ты им перевязку сделай, кормушку поставь, молока налей… В общем, с животными у меня отношения были особые.
-Это да, то-то я вижу, вы к моему оболтусу подход нашли так быстро. Он, конечно, дружелюбный до чертиков, любит очень к людям обниматься лезть, но чтобы его кто-то утихомирил… В первый раз такое вижу. Ой, кстати, представиться забыл, я – Сергей, а этот несознательный субъект – Бим.
-Миша.
Я присел рядом на траву, мы разговорились. Бим. Видимо устав резвиться, лежал в теньке маленького раскладного стула, высунув язык, и лениво смотрел по сторонам.
Мише было двадцать пять. Небом он грезил с детства. Когда в шестилетнем возрасте нашел на балконе у родителей среди подшивок старых газет, которые служили подставками для многочисленных банок с вареньем в шкафу (чтобы не запачкать поверхность полки, если уж банка лопнет), заметки про  Валерия Чкалова, который совершил беспосадочный перелет из Москвы в Ванкувер в 1937 году. Читая желтые от старости газетные полосы, он мечтал, что когда-нибудь станет пилотом, и возможно ему удастся повторить что-то подобное. Мастерил бумажные модели самолетиков, рисуя на них карандашом звезду, и в большом количестве пускал их с балкона. Любил также запускать воздушного змея и считал верхом мастерства с первой же попытки поймать восходящий поток. В средней школе на уроках труда мастерил фанерные планеры, потом, классе в седьмом, его настольной книгой была «Повесть о настоящем человеке» про летчика Алексея Маресьева, самолет которого во время Второй Мировой войны был подбит, сам летчик восемнадцать дней полз до линии фронта из тыла врага, из-за гангрен обе ноги были ампутированы, но впоследствии, даже с протезами, он смог продолжить пилотирование боевых машин и получил Звезду Героя, управляю самолетом не хуже, чем его здоровые коллеги. В старших классах в кружке авиамоделирования Миша учился делать вместе с другими радиоуправляемые модели самолетов, и потом они все вместе запускали их на заднем дворе, хвастаясь друг перед другом.
Потом хотел поступить в летное училище, но не прошел по каким-то физическим данным (то ли объем легких был маловат, то ли еще что-то). В итоге забрали в армию. Первое время, конечно, было сложновато, да и деды немного задирали, заставляю стирать форму и отжиматься ночью. Как-то раз дал им отпор. Потом, конечно, получил по полной – подкараулили в толчке и отпинали сапогами, после чего провалялся в госпитале неделю, но после этого случая начали относиться более уважительно. За время службы мускулы подкачал, легкие разработал, да и здоровье приобрел – хоть куда. После армии решил повторно попробовать выучиться на летчика, хотя бы на гражданского. Теперь уже без проблем прошел отбор по физическим характеристикам. Когда он счастливый возвращался домой, на одной из темных улиц встретился на пути лихой парень с заточкой, потребовавший денег.
-Естественно, я парень был молодой, да и в физической силе недостатка не имел, думал, успею выхватить у него оружие, в армии таким штукам учат, - объяснял мне Миша. – Да и, я-то думал, психологический фактор какую-никакую роль сыграет, вижу же, что парень в этом деле новичок, думал, не сможет меня ударить. Только он хитрее оказался, или нервный. Я на него – а он мне заточку в ногу – и поминай, как звали. Вот сейчас я думаю – лучше б тогда деньги отдал, да и не слишком много-то там было в кошельке, зато целее был бы. Да разве по молодости это так сообразишь!
В больницу он смог доковылять только часа через два. Там посмотрели на рану и вынесли вердикт: ампутировать.
-Вроде сказали, что с такой раной мне без протеза делать нечего, ходить не смогу. Ну вот, кое-как хожу сейчас. Но с мечтой пришлось распрощаться. Кому сейчас пилот без ноги нужен? – вздохнул мой собеседник. – Это, вон, Маресьев во время войны героев был, но тогда и время, и ситуация другая была, что каждый человек на вес золота считался, а сейчас в летное кандидатов хоть отбавляй. Так что теперь дорога в небо для меня закрыта.
Мы немного помолчали. Потом я задал вопрос:
-А эту модель вы сами сделали? А то вон какие кульбиты заворачивает…
-Да, представь, своими руками. Да возьми в руки, посмотри. Ан-2, точная копия.
Я осторожно приподнял с земли хрупкую на вид, но, как оказалось, очень добротную модель биплана, и начал вертеть перед собой, рассматривая со всех сторон. Да, действительно, человек постарался на славу. В старых фильмах я видел такие мельком, теперь же передо мной была миниатюрная детализированная копия кукурузника во всей красе, причем сделано это все было настолько качественно, что казалось, это какой-то неведомый шутник уменьшил настоящий самолет до игрушечных размеров.
-В магазинных самолетах такого не найдешь – объяснял мне Миша. – Ни детализации, ни достоверности. Они стремятся, чтобы выглядело ярко, да и умело делать пару кульбитов, так еще и за это дерут деньги с народа. А для меня эти модельки – как родные, считай, душу вкладываю.  Конечно, надо на что-то жить, поэтому иногда делаю на заказ для коллекционеров. Конечно, не по мне эта коммерция, да и расставаться с каждым таким самолетиком обидно до слез, а что поделаешь, хочешь жить – умей вертеться.
Солнце уже тронуло кромку горизонта, обозначенную полосой деревьев, из-за которой доносился приглушенный шум пригородного шоссе, небо начало окрашиваться в оттенки алого. Я помог Мише собрать в большую наплечную сумку все его нехитрое имущество, и мы медленно двинулись вдоль городской окраины. Он шел впереди, ловко опираясь на костыли, я чуть подотстал, Бим опять носился вокруг нас, я боялся, как бы он ненароком не сшиб моего нового друга, но, к счастью, пес интуитивно понимал, что к чему, и поэтому не стал приставать к Мише, а ограничился лишь заливистым лаем.
Мы подошли к общежитию на окраине, именно там жил авиалюбитель. Я помог ему занести вещи на четвертый этаж. Миша улыбнулся:
-Может, по чашке чая выпьем, еще немного поболтаем? А то у меня в последнее время тут скука смертная. Когда, конечно, я при делах, то погружен с головой и ничего вокруг не замечаю, а вот как заканчиваешь очередную модель собирать, то бывает, что целый день слоняешься по квартире, как неприкаянный, не знаешь. Чем себя занять.
-Бим, ты как, не против, если мы немного посидим в гостях? – спросил я у пса. Тот коротенько гавкнул и уставился на меня немигающими глазами. –Ну раз ты одобряешь, - улыбнулся я ему, - я не могу отказаться.
Миша провел меня в небольшую, но опрятную комнату и ушел на кухню заваривать чай, предварительно убедив меня, что помощь ему не потребуется. «Справляюсь же тут как-то по хозяйству» - усмехнулся он. В ожидании я стал рассматривать интерьер. Комната была обставлена скромно, но чистенько: два стула, табурет, кресло-кровать, сервант, где стояли двумя рядками книги с потертыми корешками и несколько моделей летательных аппаратов разных эпох, ящик с инструментами, запчастями, проволочками и прочими мелочами. Одна из стен вместо стандартных аккуратных обоев с бежевым узором в виде цветов была обклеена газетными страницами и вырезками, и со всех фотографий на меня смотрели самолеты и летчики, летчики и самолеты… Полет Чкалова, первый человек в космосе, выпуск первого серийного самолета Ту-134, проведения испытаний истребителя «СУ-24»…
-Это  - история, - услышал я голос Миши, вернувшегося с кухни. – Ведь там тоже, как и везде, было множество взлетов и падений, случались и неудачи. Ведь Чкалов тоже погиб на испытаниях очередного самолета, который был недоброкачественно собран.
Мы сидели, прихлебывали чай с кусочками сахара, и Миша рассказывал мне об этом удивительном мире. Я заслушался настолько, что разошлись мы далеко за полночь, в итоге, добравшись до дома, у меня хватило сил только положить кусок мяса в миску Бима и рухнуть на кровать. В последствии мы часто созванивались с Мишей, я узнал про первые полеты на воздушных шарах братьев Монгольфье, про первый самолет братьев Райт, русский бомбардировщик «Витязь», узнал о том, что изначально в космос должен был лететь совсем не Гагарин и кучу прочих интересных вещей. У этого человека был дар: когда он разговаривал на свою любимую тему, его голос становился настолько вдохновенным, что это можно было слушать часами.
Как-то под Новый Год, вечером, Миша позвонил мне и попросил подойти к его дому.
-У меня есть небольшой сюрприз, - услышал я в телефонной трубке. – Думаю, ты не пожалеешь.
Заинтригованный, через десять минут я был уже у подъезда. Миша тяжело спускался по лестнице, держа под мышкой какой-то крупный сверток. Я помог ему спуститься, сгорая от любопытства, что же это моет быть. На очередную модель самолета этот предмет явно не тянул хотя бы из-за своей формы: из свертка обязательно выпирали бы в стороны крылья, чего не наблюдалось.
-Смотри – сказал он. – Я брег эту штуку для торжественного случая, да что-то все было недосуг.
Он аккуратно развернул оберточную бумагу. Я посмотрел и чуть не ахнул от восторга: внутри была настоящая миниатюрная ракета, многоступенчатая, поблескивающая в тусклом свете фонаря металлическим отливом.
-Настоящая копия «Союза» - похвастался авиамодельер. –Сейчас запустим.
Мы установили ее на площадке в снегу, запалили метровый шнур фитиля и спешно ретировались. Шнур горел медленно, и секунды ожидания, как мне показалось, тянулись достаточно долго. Наконец, шнур прогорел, и тогда из сопел вырвалось пламя, ракета со свистом и грохотом взмыла в небо, постепенно набирая скорость. Где-то на высоте этажа пятнадцатого от нее отделилась первая ступень и упала недалеко от места запуска. Через несколько секунд я перестал различать контуры летательного аппарат в ночном небе. А еще через какое-то время грохнул отзвуком небольшого взрыва салют. Взорвался снопом разноцветных искр где-то высоко, метров сто над нашими головами, а то и больше. Мы стояли и созерцали это картинное зрелище.
Миша умер через несколько дней после нового года. Врачи никак не могли определить причину: вроде как был здоров, и вдруг раз – не стало человека. Похороны прошли тихо, помимо заплаканных родственников и нескольких армейских друзей, на кладбище было пусто. Бим тоскливо скулил, когда промороженная земля монотонно стукалась по крышке гроба, которую равномерно скидывал на могилу угрюмый сторож обители вечного покоя. Стоя над надгробьем, я вдруг подумал – скорее всего, он просто не смог смириться с той реальностью, в которой уже никогда не сможет летать, не достигнет неба. Мне кажется, он услышал мои мысли, во всяком случае, мне вдруг на секунду почудилось, что я вижу его печально-измученную улыбку, во всяком случае, при жизни я никогда не видел у него такого выражения лица. Я положил на уже слегка припорошенную снегом могилу букет гвоздик и медленно зашагал к выходу с кладбища.

(Сергей Штольц, 1989)