О юном цветке -

*         *         *         *         *         *         *

            На краю неширокого луга, что поднимался по пологому склону холма, начинаясь сразу же за серой каменной оградой, облюбованной сизым лишайником и зелёным мхом, у самого края ореховой  рощи, в окружении бесчисленных  братьев и  сестёр, тётушек и дядюшек, кузенов и кузин, рос алый маковый  цветок. С первыми лучами просыпавшегося солнца он проворно раскрывался и, не желая отставать от других, размашисто раскидывался в стороны опахалом лепестков навстречу теплу и свету, а с наступлением вечернего сумрака, бережно пряча от зябкой ночной прохлады бахрому ярко-жёлтой пыльцы, захлопывался, подобно морской раковине. Он особо ничем не отличался от всей своей неисчислимой  родни до той поры, пока не подрос достаточно, чтобы увидеть, поверх  пёстрой глади лугового ковра: невысокую каменную ограду, сложенную из серо-охристого песчаника; тенистый неспешно зреющий, наливающимися тёмно-бордовым цветом ягод, вишнёвый сад; выбеленный известкой, со щедрым добавлением синьки, приземистый домик под светло-рыжей черепицей; невысокое окно с голубыми ставнями и широкий подоконник за распахнутыми настежь створками, на котором величаво стояла высокая, с тонкой талией, тёмно-синяя ваза с букетом из пяти пурпурных бархатных роз.
       Именно с того мгновения юный цветок, не отрываясь, дни напролёт, с  ранней зари до позднего заката только тем и занимался, что глядел на призывно шумящий нескончаемыми овациями, сотен тысяч аплодирующих вишнёвых листьев, сад; на притягательно манящую глубокую синеву стройной вазы, украшенную царственным пурпуром в обрамлении воскового изумруда и на златовласую девочку, что, распахивая каждое утро голубые створки окна, вдыхала, бережно обнимая ладонями бутоны, аромат прекрасных созданий, а затем, смотря поверх букета, весело кричала и саду, и лугу, и роще, и всему миру и, конечно же, ему, луговому маку (А что это было именно так, он нимало не сомневался!), делясь своей безграничной радостью:
       - Я приветствую вас!!!.. Вы сегодня прекрасны, как никогда!!!..
       Дни проходили за днями… Сверстники юного цветка, призывно помавая нежными лепестками и постоянно  источая призывный  аромат, привлекая, тем самым, бесчисленных пчёл и шмелей, вовсю женихались, нетерпеливо ожидая, с очередным вестником, приветов от желанных зазноб и сами, вверяя послания, чаяли, что трудолюбивая пчела или вальяжный шмель затем перелетят именно к их половинке. Каждый ясный день на пёстром покрывале луга то здесь, то там кто-то в кого-то влюблялся и кто-то на ком-то женился. И только лишь один юный цветок мака, рьяно отгоняя, докучливо жужжащих, назойливых насекомых с прикреплёнными к их лапкам многочисленными эпистолами, входящих в пору созревания, души не чающих лишь в нём одном, а  так же питающих нежные чувства лишь к нему одному, скороспелых нимфеток, всё сильней и сильней вытягиваясь вверх, всё глядел и глядел тоскливо в сторону бело-стенного домика и заветного окна с голубыми ставнями.
       Не на шутку перепугавшись, тревожась об его унылых взорах и его печальных вздохах, родня не раз пыталась выведать причину его нежелания знаться с одногодками, а паче со сверстницами-однолетками, мол, пора б уж призадуматься и о рода продолжении, и обществу служению, мол, время знамо мчит - не угонишься, а коль зазеваешься - взад не воротишься…
       Но он неизменно отшучивался, балагуря, что не до времени ему ещё об этом думать, что не поспел ещё покудова, а что касаемо охов да вздохов, так тому виной, не иначе, тот желторотый  птенец, что, неумело пролетая, зацепился за него крылом в начале той недели да, быть может, ещё та землеройка, что по весне едва его не погубила, поранив слабые корешки, а возможно и тот студёный дождь, что пролился, не к месту в нонешний четверг. Коротко говоря, сколь ни пытала его родня и братия, да так ни чего и не добилась от него вразумительного, а только листиками развела и, вздохнувши тяжко, излишне не заумничая, решила, что жизнь сама, коли уж хворобый, то излечит, а коль дурак, так-то навечно…
Юный мак радуясь, что, наконец-то, от него отстали с глупыми расспросами и бесконечными нравоучениями, вновь устремился всем своим существом к заветному окну, напрочь, перестав обращать внимание и на окружающих, и на их  жизнь, ставшую казаться ему и никчёмной и малосодержательной. А травы и цветы, увлечённые неотложными делами и обременённые повседневной обыденностью, теряя  мало-помалу к нему всякий интерес, в свой черёд, в большинстве своём, прекратили ни то чтобы разговаривать с ним, а и замечать его, будто того вовсе никогда и не было. Им было не до него, ведь на лугу, по-прежнему, кто-то кем-то увлекался, кто-то с  кем-то женихался, кто-то в первый раз женился, кто-то в другой разводился.
       Ворчливые шмели и терпеливые пчёлы с каждым восходом солнца всё реже и реже стали доставлять послания от юных, но уже созревших для симпатий и любви, луговых красавиц, да к тому же, „предвестники” амура не успевали, ни чего передать, так как мак немедля их стряхивал, едва только они его касались. А вскорости тонкий ручеёк из любовных приветов и вовсе поиссяк, потому, как ни одна из цветущих прелестниц уже не жаждала тратить своё время и силы на бесчувственного полоумного гордеца, коим они меж собой стали его прозывать да к тому же, в один из пасмурных дней, мак, замечтавшись, опрометчиво проговорился одному из своих приятелей детства, голубому васильку, что же на самом деле с ним происходит и почему это он не желает обращать никакого внимания, ни на навязчивые просьбы родни, ни на призывы юных красавиц.
       Что тут приключилось-началось - в двух словах промолвить сложно, а в пяти изречь сапожно!!! Напустились на мечтателя горемычного все гамузом: кто соромом укоряя, кто к разумности взывая, кто позоря и кляня, кто обидно говоря. «Где ж это слыханно, да и где ж это видано, чтобы цветок сам желал быть сорванным, от корней оторванным, на погибель отряженным, на поругание спроваженным!» ; так вопила и кричала, сердясь и причитая, гневаясь и упрекая, вся его неисчислимая родня, научить надеясь уму-разуму, по их всеобщему мнению и житейскому воззрению, дитятю неучёного, верзилу бестолкового. Но все их потуги были напрасны, юный цветок был неумолим. Он, по наивности, вначале даже яростно пытался им доказать, что только оказавшись  там, в объятьях ласковых ладоней златовласой, в синей вазе на подоконнике, под гул восторга восхищённого сада, и  возможно познание настоящего счастья и истинного предназначения всякого цветка, и что лишь глупцы, в незрячести своей, ни когда не смогут этого понять и осознать, но, после, поняв, что все смотрят на него как на тронутого разумом, умолк, перестав вообще откликаться и на вопросы, и на попрёки. А цветы и травные соседи, удостоверившись, что он и впрямь хвор душой, оставили его в покое, здраво решив не тормошить убогого  умом, принеся искренние соболезнования по поводу тяжкого недуга его родным и близким.
       А юному цветку, прямо-таки одержимому пламенным желанием очутиться на подоконнике заветного окна в несравненно-прекрасной синей вазе и ощутить шквал бури оваций неистовствующего от восхищения сада, только этого и надо было, чтобы его, наконец, оставили в покое наедине с его сладостными грёзами.
       И вот, в один из солнечных, но ветреных дней, златовласая девочка, выглянув в распахнутое окно, увидела, как на краю луга, у самой рощи, над пёстрым цветочно-травяным  ковром, возвышаясь, подобно гордому парусу над бушующим штормовым морем, огромный пунцовый мак, не желая сдаваться на милость  судьбе, борется с безжалостной силой стихии, стойко выдерживая порывы ветра. Забыв обо всём, она, выскочив из дома и пробежав через сад, перебралась через  каменную ограду и что было сил, побежала по склону вверх туда, где непреклонно рдел над смирившимся травостоем, такой прекрасный и такой гордый, кумачовый цветок.
       Как только девочка вбежала на луг тут же сотни цветов, будто разом обезумев, заголосив, запричитали, а иные, оцепенев от нахлынувшего ужаса, в ожидании неотвратимой гибели, боязливо умолкли, а все прочие, безропотно покорившись горестной судьбе, принялись неистово молиться Матери Природе, втайне уповая, что беда обойдёт их стороной. Сорные травы и те, коим, казалось бы, нечего было опасаться, стали пригибаться всё ниже и ниже к земле, надеясь, что безжалостная длань злого рока не коснётся их и не прекратит их и без того тяжкую жизнь. Стоны молитвенных заклятий и яростные вопли проклятий, всё более и более нарастая, в конце концов, превратились в один сплошной рёв отчаяния, от которого затрепетала, поддавшись всеобщей панике, даже ореховая роща, испугавшись за свою молодь.
       И лишь алый мак, силясь перекричать исступленный ор, до смерти перепуганной родни и многочисленных соседей, в  безрассудном нетерпении страстно призывал её - свою так долгожданную златокудрую судьбу.
       - Ах, какой дико чудесный цветок! Ах, какая невозможная прелесть!.. - только и смогла выговорить, жадно хватая ртом воздух, точно  рыба, выброшенная на берег, запыхавшаяся девочка, поднявшись на косогор. А, едва отдышавшись, укоризненно обратилась к цветку: « Где же ты был раньше?! Почему я тебя прежде не видела?! Ты наверно прятался?!..»
       - Я не прятался!.. Я ждал тебя здесь на лугу!.. Я каждый день выглядывал из-за братьев и сестёр в надежде, что ты меня заметишь!.. - кричал ей в ответ радостно, переполненный безграничным счастьем и трепетным благоговением, восторженный мак. - Ну, теперь-то ты будешь мой!!!..- капризно, почти злорадно, требовательно произнесла девочка, нагнувшись, чтобы вырвать его с корнем, естественно не слыша ни слов неописуемого  упоения, ни слов  безудержного  веселья, дрожащего от переполнявших его чувств, доверчивого  цветка. И в тот миг, когда златовласая, ухватившись обеими руками за низ стебля у самого корня, рванула со всей силы  выдёргивая его из земли, юному рдяному маку попритчилось, будто бы сквозь  радужную пелену сбывающейся сладостной мечты и жгучей боли, почти непереносимой, но, наверное, утешал себя мак, необходимой и вынужденной в подобных случаях, чей-то тихий и скорбный голос простился с ним, как с усопшим:
              - Прощай мой сын, прощай навек!
              Я облик твой не позабуду!
              Не запорошит память снег
              О том, что ты сродни был чуду!   
       Юный цветок решил что это, конечно же, его добрая сердцем и недалёкая разумом матушка заживо горестно его оплакивает и в своей неисцелимой слепоте малообразованности, не осознавая, что  это  его единственный шанс вырваться из цепких паучьих сетей беспросветной серой обыденности в блистательный мир успеха, по невежеству своему, распрощавшись с ним заранее, провожает в мир безмолвных теней, где нет ни солнца, ни ветра, ни дождя - нет ни чего, кроме пустоты.
       - Матушка, дорогая!- превозмогая саднящую, но понемногу утихающую боль и возникший, неведомо откуда, страх перед страстно желанным, но как-то  вдруг неожиданно нахлынувшим будущим, прокричал ей, как  можно веселее и беспечнее.- Не стоит зряшно слёзы проливать и попусту печалиться, словно разлучаясь на войну провожая. Придет час и он уж близок, когда  Вы будете мной гордиться! Не кручиньтесь обо мне, а порадуйтесь, пожелав удачи и успеха! Не прощаюсь, милая матушка! До скорой встречи!
       Но материнского ответа так и не последовало, да и не стал цветок, по совести говоря, его и дожидаться, так как все мысли его и чаяния были уже там за каменным забором, на подоконнике, в синей вазе, средь нескончаемого потока, аплодирующего сотнями ветвей и тысячами тысяч листьев вишнёвого сада лишь ему одному - дико чудесному и невозможно прелестному алому маку!!!
       Идя вниз по лугу обратно к дому, девочка мимоходом вырвала ещё несколько цветов, неброских и неказистых с виду, хотя по-своему, вполне возможно, в чём-то и привлекательных, чтобы они могли оттенить своей невзрачностью прекрасный и непокорный кроваво-алый мак, в то мгновение, когда она выставит его на подоконнике окна своей комнаты в любимой тёмно-синей вазе, перешедшей по наследству от бабушки, перед всем миром, открыв нараспашку створки.
       И если рдяной мак, невзирая ни на что: ни на необъяснимую боязнь перед неосознанным страхом, перешедшем в тихую робость ожидаемых им впереди перемен; ни на боль, что всё ёще его терзала, хоть и не так остро жгуче, как  прежде, но всё же ёще довольно основательно, где-то там внизу, где мотались из стороны в сторону его корни, роняя на луг, с каждым шагом златовласой, всё больше и больше родной почвы, из которой он был вырван, по воле высших сил, недрогнувшей, но такой нежной рукой; ни на тихую, едва слышную, ностальгию по семье и канувшим, безвозвратно в прошедшую ночь, временам, всё  же был несказанно обрадован всему произошедшему, то остальные цветы могли сказать только одно - их просто-напросто убили…
       Миновало, по крайней мере, не меньше часа, прежде чем, после беспощадного отрезания корней и безжалостного обрезания стеблей при скрупулезной подгонке по длине, немилосердного отрывания излишних веточек и листиков, и ещё более придирчивого и тщательного подбора цветов по колеру, тону и размеру при компоновке букета, златовласая  девочка, любовно поставила стройную вазу, неподражаемую в своей тёмной синеве, увенчанную огромным кумачовым маком в обрамлении луговых незабудок и васильков, на широкий подоконник под одобрительно-ликующий и восторженно-приветственный гомон вишнёвого сада. Тысячи солнечных лучей отразившись в каплях чистейшей и прохладнейшей колодезной воды, оставшихся после обильного омовения на листьях и лепестках, взорвавшись фейерверком радужных бликов, озарили венценосным сиянием ошалевшего от восторга мака, наконец-таки дождавшегося, как он и мечтал, своего звёздного часа, когда он сможет ощутить свой триумф и услышать гул аплодисментов в свою честь.
       Юный мак был счастлив и горд. И неважно, что больше нет корней, и несущественно, что до жути больно жжёт и ноюще саднит не только где-то там внизу, но и во всём теле, до самых кончиков листьев, и уж совсем малозначительно, что стонут и жалобно хнычут, не прекращая стенать о своей злополучной судьбе, другие  цветы, а значимо только одно, это то, что ему всё-таки  удалось, несмотря ни на что, добиться своего - претворить в жизнь свою мечту.
       Насытившись восторженным всеобщим восхищением и подобострастным поклонением, одобрительными возгласами и шумными аплодисментами,  звучащими без перерыва и утром, и днём, и вечером, и даже ночью, в течении последующих трёх суток, алый мак, вспомнив вдруг о своих родных и близких маковых, и иных луговых цветах, а так же о сорных травах, в большинстве своём неприглядных и, по мнению юного, но уже прославившегося на всю округу, алого мака, по-сути  своей  совершенно бесполезных, оставшихся  расти, цвести и отцветать на луге, начал приветственно махать им и кричать, пытаясь привлечь их внимание. Но сколько он не кричал и не призывал, так ни кто ему и не ответил. Лишь единожды сквозь шум листвы и скрип ветвей то ли почудилось, то ли послышалось, что кто-то ему крикнул. Но кто и о чём, он так и не понял…
       А следующим  погожим  утром, безоблачным и ясным, под лёгкое дуновение ветерка, шелестящего глупой листвой, безразличного ко всему, кроме своих созревающих ягод, вишнёвого сада, увядший юный рдяной мак, вместе с другими луговыми цветами, ставшими такими же, как и он, пожухлыми и бесцветными, был безжалостно выброшен на грязную мусорную кучу у серого каменного забора за ветхим сараем и был забыт. А их место на подоконнике в стройной тёмно-синей вазе заняли ярко-жёлтые чайные розы, как прекрасные в своей аристократической изысканности, так и недосягаемые в своей надменности.
       Снова рыжая девочка, вдыхая аромат и любуясь красотой букета, восхищённо восторгалась и кричала, высунувшись в окно:
       - Я приветствую вас!.. Вы сегодня прекрасны, как никогда!..
       Но там, за тенистым, неспешно зреющим, вишнёвым садом, за охристо-серой каменной оградой, поросшей буро-зелёным мхом  и  грязно-синим лишайником, ни кому не было, ни какого дела до её визгливо-истошных воплей.
       Распростёршись по пологому склону невысокого холма, под защитой ореховой рощи и самой матери Природы, перекатываясь бесконечными волнами пёстрого покрывала, жил своей бесхитростной обыкновенной вековой жизнью, одетый в летние одежды  Дядюшка  луг, от  всей души радуясь и веселясь тому, что  наново и сызнова, кто-то кем-то увлекался, кто-то с кем-то женихался, кто-то свадебку справлял, род цветочный продолжал…

   = 25.05.2010года ; 21.-26.07.2010года =