Реставратор

               

   
     Он никак не мог собраться и приступить к работе. Не давало покоя сомнение в правильности его действий. Все инструменты разложены на своих местах. Все, как обычно. Не хватает малого – уверенности в своих решениях. Он видит картину в ее нынешнем состоянии. Он представляет, какой она могла быть изначально, но… Опять этот внутренний тормоз, это сомнение, которое все чаще дает о себе знать. В последние несколько лет оно начало проявляться внезапно и всегда предшествовало странному состоянию его зрительного восприятия окружающего пространства. И вот сейчас он стоит перед полотном и вглядывается в него уже не как профессионал, а как простой зритель. И не обращает внимания на трещинки, пыль, на прочие мелкие штрихи – все те нюансы изменения состояния холста, которые видны с первого взгляда любому мастеру. Просто картина. Ощущается эмоциональное ее восприятие. Эстетическое наслаждение. И энергетическое воздействие. Мастер задержал дыхание и ощутил легкую дрожь, прошедшую волной по телу. Сюжет завораживал. Увлекал. Заполнял собой все пространство. На  мгновение мастеру показалось, что за пределами рамы ничего нет. Будто картина парит в пустоте и… оживает…
    И в этот момент в тишине студии раздался звук, заметался от стены к стене, улетел под высокие своды потолка и снова упал вниз. Мастер с досадой поморщился, вздохнул и направился к столику – там вибрировал его телефон. Магия восприятия картины мгновенно обернулась обычными житейскими  ощущениями. Он взял телефон и нажал кнопку. Звонил заказчик: поинтересовался, как продвигается работа, и попросил ускорить процесс ввиду приближения даты аукциона. Они поговорили. Мастер вернулся к картине и снова замер перед ней. Долго всматривался в полотно, но ничего похожего на прежнее состояние уже не возникало. И тогда он решил отложить выбор алгоритмов реставрации до завтра. Все равно уже и вечер близится, и освещение не соответствует. Да и заказчик звонил скорее для проформы: до дня продажи картины оставалось еще достаточно времени. Он успеет.

    Улица встретила его обычной суетой и мелким теплым дождичком, летящим к земле сквозь лучи клонившегося к закату солнца. Никаких срочных дел, никаких планов на вечер, никаких назначенных встреч. Можно просто побродить по улицам, пойти в парк, посидеть на скамейке. Хотя, нет, в парк он не пойдет: все скамейки там успели вымокнуть под дождем. Домой? Жена и внуки уже две недели живут на даче. Сын с невесткой вчера туда уехали, так что и с сыном вместе поболеть за свою команду сегодня не получится. Настроение не то, чтобы не веселое, а такое… неопределенное. К нему примешивается чувство приближения  некоего важного события, возникшее еще утром. А какое событие? Когда? Ничего не понятно. А  чувство это так и не проходит. Интуиция заработала? Может, сегодня наши выиграют с крупным счетом? Он пожал плечами и направился в сторону набережной. Там есть уютное кафе, а в нем подают неплохой шашлычок. Действительно неплохой: мастер лично знаком с хозяином и точно знает, что ни один из кусочков этого блюда до мангала не лаял и не мяукал. Как познакомился с хозяином? А именно ему он  и реставрирует картину. Повезло тому: внезапно получил наследство и среди прочего добра нашел плотно упакованный сверток. А в нем старое полотно. Хотел было выбросить на помойку: уж очень неприглядный вид у него был - лежал где-то в темном сыром чулане.  Хотел, да не выбросил: наследство все-таки. Рассказал другу – тот присоветовал показать картину специалисту.  А мастер в это же время  ужинал в его заведении. Услышав краем уха разговор друзей, он из  праздного интереса захотел взглянуть на полотно. И предложил свою помощь. Хозяин поначалу отнесся к его просьбе скептически: мол, кто ты такой, чтобы я… первому встречному… ага, сейчас все брошу и побегу показывать… Но мастер представился, одарил недоверчивого владельца картины своей недешевой визиткой - и вот. Картина стоит в его студии. Дорогущая оказалась! Просто не верится, что этот шедевр, долгое время считавшийся утраченным, хранился черт-те-знает где и как, пережил нескольких невежественных владельцев и готовится в настоящее время предстать перед ценителями на одном из закрытых аукционов.

   Шашлычок подали сочный и в меру прожаренный. Странно, что такое определение вообще возникает: а каким еще должен быть шашлык? Хозяин лично присел за столик. Со времени их разговора по телефону прошло меньше часа. Но почему бы еще раз лично не засвидетельствовать свое радостное... и доверительное… Такие деньжищи! И их получение зависит от мастерства этого клиента. Все сюда! Самое лучшее, свежее, вкусное! Приятнейшего аппетита! Да, и я с вами… с удовольствием… А как там наша…. Да-да, я помню… Но уж очень, знаете-ли, хочется… Нет-нет, не тороплю, ни в коем случае… Конечно же, все понимаю… Я ведь не какой-то там… Ну, не смею более отвлекать… Что вы! Уберите немедленно бумажник! Исключительно в знак признательности! Не обижайте, я же от чистого сердца! Мой скромный подарок…Всегда рад…

   Забавно вот так пронаблюдать событийную цепочку. Еще тому несколько дней ничто ничего не предвещало и пожалуйста - как лавина с горы. Интересная штука жизнь. Непредсказуемая. И предчувствие скорой встречи с неизвестным событием никак не проходит. Внезапно пришло озарение: а не связано-ли это ощущение с  полотном, что ждет в мастерской? Ведь о некоторых работах этого художника еще сто лет назад говорили, что обладают они неким магическим свойством. И что были случаи, когда человек, чей портрет писал этот художник, внезапно умирал, причем без видимых на то причин. А старое полотно – оно как бы… Что-то в нем есть такое… Потому и не дается, не позволяет прикасаться к себе чужим рукам, кистям и краскам. Словно не позволяет переделать себя. Изменить свою изначальность. Внести хоть один лишний инородный фрагмент. Ай да картинка… Ай да чудо чудное, диво дивное… Ноги сами понесли его назад, в мастерскую. Предчувствие ожидания обратилось ожиданием знания. Все встало на свои места. Голова прояснилась, мысли обрели четкость и понимание конкретной темы. Мастер уже знал, что надо делать и как он приступит к работе с картиной. Прекрасное ощущение! Явный признак получения удачного результата.

  Картина стояла на подставке в центре помещения. Мастер любил порядок на рабочем месте и все вещи в его студии всегда находились именно там,  куда он и определял их после тщательного выбора места. Ничто не попадалось под ноги, ничто не цепляло взгляд: именно такое состояние позволяло сосредоточиться на единственном важном моменте. А именно – работе с полотном. Реставратор был настоящим мастером. Сам талантливый художник, он однажды понял, что не в состоянии сотворить шедевр, равный по своей значимости работам великих предшественников. А быть одним из многих – зачем? Халтуры в этом мире и так предостаточно. Тратить себя на то, чтобы  пополнять это множество? А вот тех, кто способен реанимировать красоту увядших полотен – единицы. Не каждому дано прочувствовать энергетику, саму суть чужого творения. Для этого надо обладать свойствами и качествами особенными, какими-то мистическими и необъяснимыми. А он обнаружил в себе именно такой талант. И сделал свой окончательный выбор. Так в мире стало одним художником меньше. Но зато благодаря его мастерству многие полотна, на которых уже практически поставили крест  иные  художественные учреждения, снова ожили и заняли свои законные места в разных коллекциях. В основном, частных. Мастер не работал с государственными музеями. Почему? Долго объяснять. Очень уж много там разных отвлекающих от работы моментов. А владельцы частных коллекций всегда знают, чего хотят. Поэтому и условия их просты и понятны: вот старое полотно, которое необходимо реанимировать, вот оплата этой работы.  Остальное не имеет значения. Мастер принял эти условия и не задавался вопросами этики и морали. Он делает свое дело. Вот и остальные пусть так же вкладывают душу в свое дело. Возможно, тогда и наступит время всеобщей гармонии. Хотя, вряд-ли это произойдет уже в ближайшее время: люди всегда найдут, чем бы испортить жизнь и себе, и другим. Но это личное дело каждого. А он – реставратор. И не более того.

   Мастер стоял перед картиной и пытался настроиться на ее энергетическую волну. Без такого контакта работа не пойдет. Картина должна сама захотеть довериться мастеру и отдаться, как любящая женщина - без сомнений, без колебаний, целиком и полностью. Только тогда он сможет помочь ей обрести желание ожить, засверкать всеми красками. А самое главное – эманировать в мир свою энергию. Именно энергетика полотна, ее сила и направленность и делают великое творение великим. Без этого мистического проявления себя ни одно полотно не сможет до конца раскрыться и  таким образом притягивать к себе умы, сердца и души людей. Мастер это знал. Чувствовал. И он не просто работал с полотном – он должен был влюбиться в него. И влюбить его в себя. Иначе… А иначе он отказывался от работы и никакие гонорары не могли заставить его изменить свое решение.

   Взгляд мастера медленно скользил по поверхности полотна, по   линиям, отдельным деталям. Постепенно все многообразие цветовых штрихов начало складываться в сюжетные фрагменты. Его  зрение  перефокусировалось и как бы охватило все мельчайшие подробности. И  вот уже наблюдатель сливается с картиной, сам становится ею. В его сознании начинают возникать необъяснимые вспышки  чувствования необходимости присутствия каждого штриха, каждой линии и точки.  А затем произошло то, чего не ожидал даже сам мастер со всем его опытом, со всеми его знаниями, привычными ощущениями. Если бы рядом оказался сторонний наблюдатель, он бы смог рассказать историю, в которую и сам бы не поверил. Но рядом никого не было. И поэтому достоверность происходящего некому ни подтвердить, ни опровергнуть. Картина и мастер совершенно необъяснимым образом… 

     Впрочем, зачем я пытаюсь рассказать о том, что выходит за границы и рамки привычного представления о нашем мире? Чтобы убедить читателей, что мы практически ничего не знаем о магии творчества? Что есть среди множества художественных изображений истинные шедевры, способные менять не только наше настроение, но и наш менталитет? Менять само наше представление о мире, в котором живем? Пусть уж все происходящее в этот момент в студии будет для нас простым действием, привычным и легко объяснимым. Например, мастер засмотрелся на картину, загипнотизировал сам себя своим желанием увидеть в ней нечто магическое, почти волшебное, и медленно, незаметно для самого себя окунулся в волны бескрайнего океана – царство Морфея. Так бывает. С каждым из нас может произойти подобное. Вот пусть и он… уснет... и увидит необыкновенно красивый сон… Мы так и будем воспринимать все дальнейшее повествование. С легкой ироничной улыбкой. Точно зная, что очень скоро история закончится и ее окончание будет правдивым, простым и понятным. Без неожиданностей и сказочных превращений. И я даже сам не знаю, с какой целью рассказываю вам эту историю. Чтобы убедить, что в нашем мире много необъяснимого и таинственного? Так для многих это не новость. Что еще? Просто занять время читателя и таким образом отвлечь его от привычных дел и забот, отвлечь от мыслей о неустроенности нашего мира, нашего общества? От отношений, в которых много непонятного и необъяснимого? От вопросов, рождающихся в этих отношениях? От недоумения по поводу невозможности объяснить самым дорогим и близким  людям, почему в нас рождаются чувства и эмоции, как и когда они возникают и… почему и куда уходят? Почему мы порой чувствуем, как все наше естество, сам смысл нашего существования растворяется в таком же естестве, энергетике и смысле существовании другого человека? И почему порой невозможно понять и прочувствовать состояние и смысл определения «любовный треугольник»? И что таится за испытанием такими ощущениями себя, как ревность, неразделенная любовь, радость единения с желаемым, желанным, вымечтанным, прочувствованным как утрата? И как можно настроить себя на полное слияние с притягивающим на энергетическом уровне человеком, явлением, категорией бытия? Проникнуть в тайну его и своего возникновения в одном пространстве, в одном энергетическом поле, в полной гармонии и созвучии… когда мгновение назад казавшееся непостижимым вдруг обретает простоту и доступность… как бескрайний океан знания, бытия… как окно в совершенно иное пространство… И этим окном может быть взгляд любимого человека, любой звук, неожиданное чувство, предмет, музыка, стих… Или такая вот необычная картина… И ее сюжет становится твоей жизнью, в которой происходит удивительная встреча со своим отражением… с самим собой… Встреча с таинством созвучия и сопереживания изменчивости окружающего пространства, когда из ничего и из ниоткуда приходят к нам мысли, чувства, ощущения, эмоции…

    Мягкие тона пейзажа таили в себе смертельную опасность для оказавшегося здесь путника. Фрагмент не отражал истинных размеров пустыни. А она поглотила огромные пространства: ее власть охватывала не только поверхность песчаной бесконечности, но и проникала вглубь, ввысь, в само сознание и чувственное восприятие человека, одиноко сидящего на камне. Он был обречен на страдание. И он это знал. Чувствовал всем своим существом. Но именно обреченность давала ему ощущение полной и безграничной, безоговорочной свободы. В нем не осталось ни капли прежних страхов, сомнений, желаний и напрасных ожиданий. Что есть физические страдания, когда они держат в своих цепких объятиях без надежды на освобождение? Когда дают прочувствовать человеку его полное отчаяние от безысходности самого его существования как личности? Есть только это состояние. Оно неизменно в пределах отпущенного срока и поэтому равно вечности. Ни до, ни после этого состояния ничего не может существовать – одна только бессмысленная пустота. И если боль не временное явление – пришла и ушла - а безоговорочная единственность, она перестает быть болью. Так же, как и страдание: его невозможно осознать без сравнения с другим ощущением. Ничто не воспринимается как состояние, если нет противоположности. Если нет другого, отличного. Просто единство. Бесконечность, «всегдашность» и «нигдешность»…
 
   Путник не мог претендовать на состояния бесчувственности. Он не являлся составляющей самой пустыни. Он был в ней инородным существом. Даже не существом: пустыня не признавала в нем равного партнера-антипода. Он не был для нее одушевленной сущностью, ибо пустыня не жила. Он не был для нее и неодушевленным предметом – пустыня сама была неодушевленной бесконечностью, а неодушевленность предполагает отсутствие понимания и осознавания и себя, и не себя. Пустыня просто была. А путник оказался здесь временным вкраплением. Вот когда душа покинет его тело, когда жизненная энергия источится из его чакр и канет в межпространственной неизвестности, только тогда его тело сможет рассыпаться в пыль и эти пылинки присоединятся к мириадам других пылинок и песчинок. Но и это состояние невозможно будет назвать соединением, ибо соединение подразумевает наличие его осознания всеми частями единства. А здесь останутся только бессознательные фрагменты, простая «естьность» без иных определений.

   Камень был горяч, но путник давно перестал обращать внимание на такие неудобства, как холод, тепло, свет, тьма, усталость и голод. Он и себя воспринимал как отрешенное от тела сознание, как наблюдателя за бесконечностью движения ниоткуда в никуда. Он жил движением. Он сам был этим постоянным движением без ясно осознаваемой цели. Начало пути кануло в некоем абстрактном прошлом. Его окончание утрачивало смысл – невозможно определить то, чего не знаешь и не предполагаешь. Все окружающее пространство слилось в совокупную бесконечность фрагментов малых пространств. Бархан сменялся барханом, одна песчаная равнина плавно перетекала в другую. Изменчивость определялась только в переходные периоды от солнечного зноя к ночному холоду. Но и эти периоды воспринимались фрагментами вечности – каждый из них приносил с собой  присутствие всегдашности именно такого состояния пустыни. Более того, каждый миг своего бытия воспринимался путником как одно бесконечное по продолжительности ощущение именно этого фрагмента бытия. Так есть. Все в одном. Одно, растворенное во всем. Само время сжалось в единственное мгновение «сейчас». И кроме этого «здесь» и осознания себя в этом «здесь» именно в это мгновение не существовало ничего. Даже самого смысла определения «существование».  Незаметно, без всякой плавности перехода, из сознания путника ушло такая категория бытия, как время. Остались пространство, энергия движения, ощущение своего тела, его массы, но данность уже утратила свое значения: она осознается только в том состоянии, когда присутствует существование всех трех признаков в четвертом - во времени. Именно совокупность всех четырех категорий и составляет единство, именуемое «присутствием». Без одного из них присутствие оборачивается единством всего без малейшего намека на деление этого единства на фрагменты.

   Некогда путник осознавал наличие цели. Изначально присутствовал и смысл движения к этой цели. Но даже когда утратился смысл самого понятия «цель», он неуклонно двигался вперед. И в нем не возникало даже намека на сомнение в верности выбранного однажды направления пути. Только вперед. Указателем служили его собственная укорачивающаяся тень и падающее за горизонт светило.  В периоды, когда исчезали оба указателя, путник садился на песок. Или на обломок скалы, если таковой попадался на пути. Но таких моментов было всего два. Первый в самом начале пути. И вот этот, второй. Путник вздрогнул: в его сознании мелькнули проблески воспоминания о первом камне. Он… шел в песках… ему казалось, что он… идет не в том направлении… но рядом не оказалось никого, кто смог бы подсказать ему… и тогда он в каком-то странном состоянии транса… отчаянно закричал… да, он кричал, что не знает, куда идти… и вдруг заметил далеко впереди темную точку – единственный ориентир… и он пошел на этот знак… и вскоре уже смог присесть на камень… и с тех пор в каждой частичке его сущности жила уверенность, что где-то там, впереди, его ждет еще один такой маяк… и он шел… и путь ему указывала его тень… и закатное солнце… и он перестал осознавать, зачем и куда идет… просто шел туда, вперед… а потом уже и бездумно перемещался в никуда… и вот наступил момент, когда он вдруг осознал себя сидящим на камне… на горячем камне… Это осознание мелькнуло и растворилось в привычной пустоте сознания. Ни единой мысли. Ни малейшего намека на эмоцию и чувственное восприятие. В полном пустынном безмолвии, когда даже песчинки перестали перекатываться, когда воздух утратил легкость и уплотнился до состояния густой, тягучей и вязкой субстанции, путник замер и будто слился с камнем, сам стал им, этим безжизненным обломком минерала…

   Внезапно возникло время. Оно будто разорвало пространство. Неизменное и казавшееся вечностью, пустынное безмолвие вдруг рассыпалась на составляющие. И в этой россыпи проявились признаки присутствия иного состояния всего, что окружало путника с первого мгновения его пути. Да, именно первого мгновения. Следом возникло осознание присутствия множества мгновений, сливающихся в новое пространство. И тогда путник услышал… ощутил желание  узнать… осознать… понять… прочувствовать… обратить в свою истину… и следовать ей уже не бездумно, а вполне осознанно…  Мысль, облаченная в звук… Или звук, ставший мыслью… В полном одиночестве и безмолвии даже движение крови в сосудах сопровождается громкими звуками. Даже биение собственного сердца превращается в ритмичный бой барабана. А уж мысль, внезапно оживившая поле уснувшего однажды разума… будто громкий голос. Изнутри. Снаружи. Одновременно отовсюду. И от него не укрыться за плотными слоями пространственной тишины. Голос этот  всепроникающ и  сам выбирает время, место и тему для сообщения информации. Он – как энергетический импульс, несущий в себе пакет определенного знания - свободно соединяется с жизненной энергией и становится неотъемлемой ее частью. Знание на энергетическом уровне – это знание чего-либо, озвученное в теле… голосом души… Оно несет в себе послание. Именное. Индивидуально направленное. В нужное время. В нужное место. Это необъяснимо и непонятно тем, кто не испытал его на себе. А  испытавшим объяснения не нужны. Это «просто есть» для знающих. И этого «не может быть» для  непосвященных.

   Путник замер. Он вслушивался в мысль… голос… информационный канал… И обретал знание. А с ним и осознание своего предназначения. Своей миссии. Своей основной задачи на предстоящие годы жизни. Все оказалось предельно простым и понятным. Никаких сложных форм и способов общения с себе   подобными. Никаких сомнений в истинности своих убеждений, основанных на знании чувства и на чувстве знания. Все происшедшее с ним до этого мгновения осознания своего пути реанимировалось в памяти и ожило, обрело утраченные на время звуки, краски, эмоции и чувственные проявления. Он все вспомнил: кто он, где был, что делал, с кем общался, как жил прежде и как ему надлежит жить дальше. Он вспомнил цель и важность своего пути. Прошедшее явилось ему как обучение и подготовка к  выполнению своей программы, своего плана и своего контракта на это проявление его здесь, сейчас, в этой жизни, в этом обществе. В последнее мгновение, перед тем, как внутренний голос-мысль отпустил его в свободное путешествие, он услышал   заключительный аккорд - последнее наставление. И оно… нет, не удивило… но слегка озадачило путника. А затем пришло чувство-знание именно этой составляющей всего послания. Голос умолк. Путник поднялся с камня и двинулся вперед. Он шел на закат солнца и учился внутренним взором охватывать пространство в полном объеме. Он будто видел весь свой путь. Будто уже совершил то, что ему предстоит совершить. Испытал все, что только еще предстоит испытать. Он шел, спокойный, умиротворенный, в блаженстве и радости осознания себя в мире и мира в себе. И он с улыбкой вспоминал своих учителей, обучавших его премудростям тайных наук. Он будто видел их, будто снова слышал их голоса. И видел себя-прежнего, полного желания узнать, научиться, впитать доступную ему информацию. Свершилось! Все, чему его научили, обратилось в простое понимание того, как обстоят дела, в ощущение единства со всем, что уже встретилось и  еще встретится на пути к своей цели. Он  был уверен, что справится со своей миссией. Откуда такая уверенность? От знания. Когда есть знание, появляется и уверенность в необходимости совершать определенные действия. В их целесообразности. И в неотвратимости такого проявления себя в этом мире. И он шел и шел вперед, зная, что в другом мгновении «здесь и сейчас» все уже предопределено, все свершено и закончено. Время не делится на «было», «есть» и «будет», если не рассматривать его, как отдельную составляющую бытия, существующую само по себе по своим собственным правилам. Нет никаких отдельных правил. Все существует по правилам единым. В одном пространстве. В одном энергетическом поле. В едином общем спектакле по единому сценарию. Да, роли бывают разные, но никогда – обособленные от общей сцены. И каждый из живущих на этой сцене является и автором своего персонального сценария в общей пьесе, и режиссером своей части сценария, и своим гримером, стилистом, костюмером, и прочее, прочее, прочее. А в основе всего этого – творчество. Авторство. Могущество и право со-творить вместе со всеми самого себя и свой сюжет. Свою собственную картину. И ни у кого нет права вмешиваться в это творение, в это создание персонального шедевра. Каждый – сам себе Творец. Художник. Критик. Ценитель. Каждый сам владеет правом распоряжаться своей картиной и только он решает,  какие сюжеты украсят и оживят это полотно.
   Путник знал, зачем он здесь. Да, в его жизни, которая очень скоро завершится, будет множество встреч. Он, обладающий таким могуществом, какого нет ни у кого здесь и сейчас, может практически все. Он как божество, сошедшее в этот мир, может отнимать и одаривать, уничтожать и созидать. В его силах стать владыкой этого мира. Одним своим взглядом он способен укротить дикого зверя и подчинить своему влиянию самых строптивых и воинственных  завоевателей. Он может взмахом ресниц, движением пальца рассыпать в пыль горные хребты и осушить бескрайние океаны. Он  может превратить  безжизненную пустыню в цветущий сад, а плодородные поля лишить их жизненной силы. Он может обращать врагов в лучших друзей, а незнакомых прежде – в братьев и сестер. Он может абсолютно все. И в этом безграничном могуществе таится свобода… позволить себе отказаться от этого могущества с тем, чтобы быть… Не богом, не художником, ибо каждый из живущих здесь уже является и тем, и другим. Он, скромный путник - не бог, дающий или отбирающий. Он и не художник, вмешивающийся своими инструментами в творчество других художников. И не учитель, указывающий ученикам, как и что надо делать, ибо нет здесь ни учителей, ни учеников. Он всего лишь Реставратор, помогающий нуждающимся в его услугах чистить их персональные полотна от разной скверны, от старости, болезней, от приставшей грязи и временных воздействий вредной среды. От невежества. От ненависти. От жадности и зависти. От злобы и трусости. От всего, что мешает художникам-творцам ощутить себя истинными творцами, божествами, едиными со всем, что есть Бытие. Он Реставратор. И не более. И он пойдет свой путь в этом мире и сделает для него все, что в его силах, в его власти. В его могуществе. В его любви. Не требуя за это ничего. Он знал: все, что ему необходимо, и так придет к нему. Само. А то, что не успеет совершить он, доделают другие Реставраторы, коих в этом мире будет еще немало. В свое время. В определенных местах. В разные времена. И у всех у них будет одинаковая миссия: не переделывать по образу и подобию своему, а… реанимировать то, что утратило свежесть и красоту. Реанимировать, реставрировать, оживлять и возвращать миру в том виде, в каком это творение и было сотворено изначально…

   Дверной звонок вывел мастера из оцепенения. Он очнулся от своего транса и подошел вплотную к картине. Медленно поднял руки и осторожно, не касаясь полотна, провел ладонями над его поверхностью. А затем отступил и, даже не взглянув на картину, медленно двинулся к входной двери. Движения его были плавными, величественными и в то же время совершенно естественными, без малейшего признака театральности. Он открыл дверь и посторонился, приглашая внезапных гостей пройти в его владения. Хозяин картины и двое его спутников вошли и замерли у порога. Мастер молча смотрел на них и на его лице светилась простая милая доброжелательная улыбка. Ему было абсолютно все равно, кто и зачем пришел. Они здесь и этому обстоятельству не требуются пояснения. Так же молча он кивнул гостям и направился в студию. Остальные двинулись за ним. Мастер подошел к полотну и только сейчас взглянул на него. Удовлетворенно кивнул и отошел в сторону, предоставляя пришедшим возможность самим оценить результат его работы. А те… замерли в каком-то странном оцепенении и, казалось, потеряли дар речи. Мастер стоял спиной к ним и смотрел куда-то в окно, сквозь окно, сквозь все то, что открывалось его взору. Казалось, он смотрел в вечность. И при этом совершенно непонятным образом видел все, что происходило в комнате. Возле картины стояли люди и мастер знал, кто они, откуда и зачем пришли. И это знание совершенно его не волновало. Он воспринимал происходящее как само собой разумеющееся. Один только фрагмент присутствия посторонних людей в мастерской его слегка позабавил. Когда он повернулся к гостям и, кивнув в ответ на очередную реплику , прошел к своему любимому креслу-пуфу и присел на него, один из присутствующих отчетливо вздрогнул и как-то странно посмотрел на мастера. Затем быстро перевел взгляд на картину, снова на мастера, снова на картину… А потом прошептал что-то про себя и перекрестился… И когда гости уже уходили, когда хозяин картины с  радостной улыбкой на лице положил на столик толстый конверт, тот, что крестился, снова посмотрел на мастера и в его взгляде отчетливо проявился благоговейный страх. Он пристально смотрел на мастера, будто ждал от него какого-то действия. И мастер услышал, почувствовал его желание. Он улыбнулся уголками губ и едва заметно кивнул. Это движение произвело на гостя очень сильное впечатление. Казалось, он готов упасть на колени и удариться лбом о пол… Мастер прочувствовал и это его желание и едва заметно отрицательно повел головой. А затем снова улыбнулся. Гость будто обмяк, неуклюже повернулся и скрылся за дверью. А мастер глубоко вздохнул и замер. И если бы… Ах, опять это пресловутое сослагательное наклонение! Если бы…, то тогда… возможно… Что ж, здесь оно уместно. В нашем мире живет и здравствует множество таких «если бы». Я не стану мешать им проявлять себе повсюду и по любому поводу. Так вот. Если бы здесь и сейчас, в этой студии рядом с мастером оказался бы некий сторонний наблюдатель, он бы увидел и понял, отчего так странно смотрел на мастера его неожиданный гость. Облик мастера в точности повторял фрагмент картины, с той лишь разницей, что вместо камня здесь присутствовал пуф, а сам мастер был одет не в жалкое вылинявшее рубище. В остальном же, что касалось выражения лица и позы, все совпадало. Более того, в этой комнате присутствовало еще и нечто такое, чего не заметил бы даже самый внимательный наблюдатель. Это нечто – знание. Да, мастер именно знал. Он обрел это состояние совершенно неожиданно и при этом отнесся к его проявлению совершенно спокойно, как к должному. Это знание касалось всего, чем занимался мастер в своей жизни, а именно - своего дела. Он не великий художник. Возможно, он и смог бы проявить себя в этом деле. Возможно, он даже добился бы каких-то высших пределов мастерства. Возможно, и его имя когда-нибудь встало бы в один ряд с именами великих художников. Но это уже не важно.  Его дело, его задача, цель и, если угодно, миссия в этом мире и в этой жизни – быть реставратором. А он и был настоящим реставратором,  мастером, никогда не прикасавшимся к чужому творению своей кистью и своими красками. У него были другие инструменты. Он не менял картину. Он лишь оживлял ее, вдыхал в нее свою любовь, свою энергию, свое желание помочь ей проявиться в полную силу. Потому и не работал с полотнами, в которые не влюблялся и которые не отвечали ему взаимностью. И вот здесь, сейчас, в это самое мгновение мастеру открылась еще одна простая истина. И он приветствовал ее легкой улыбкой. Он вдруг отчетливо осознал, что все живущие в этом сложном мире – не простые творения абстрактной безликой природы, а именно Творцы. Художники. Мастера. И каждый из всех – и художник, и картина. Все уже сотворено. Все создано и нарисовано на невидимом холсте. И каждый фрагмент на нем проявляется в свое время. И каждый имеет право явить миру свое творение. Только свое. Удивительное, неповторимое, уникальное, величественное в своей простоте и совершенное именно в своем несовершенстве. И, конечно же, всегда найдутся желающие что-то исправить в чужом творении, что-то переписать, перерисовать по образу и подобию своему, исходя из своих собственных представлений о прекрасном, правильном, надлежащем. Своими инструментами. Своими кистями и красками. Но самое высшее проявление творческого отношения ко всему сущему и явному заключается как раз в ином: не исправлять уже созданное другими, а помогать. Да, помогать. Не прикасаясь к полотну, так воздействовать на него, чтобы оно само захотело ожить и явить миру все свое великолепие, целиком и полностью. В этом, пожалуй, и заключается основная линия миссии каждого живущего: быть… не богом… не учителем. И даже не художником. Мастерская – не здесь, не на планете. Она где-то совсем в другом месте. Там и происходит таинство творчества. А наша планета – это всего лишь художественная галерея. Вернисаж. Выставка работ великих Художников – Творцов. И только сам художник обладает правом свободного выбора обращаться со своим творением так, как посчитает нужным для себя. Но и эта свобода не безгранична. Однажды сотворив свой шедевр и явив его на всеобщее обозрение, автор не в состоянии исправить его, нанести новые штрихи, что-то добавить, а что-то убрать, стереть. Он может лишь определить, какому фрагменту картины в какое время ожить, проявится на полотне. Или не проявиться. И вот тут и нужен реставратор. Именно он своим отношением к полотну, своей влюбленностью в него и может помочь художнику сделать выбор: проявить картину или фрагментарно, или же полностью.

Наш мир полон волшебства. Оно почти всегда входит в нашу жизнь не узнанным. Казалось бы, самые обычные наши действия никакого отношения к творчеству не имеют. Все происходящее с нами в любой момент воспринимается как само собой разумеющееся. Мы или приписываем себе в заслугу то или иное удачное действие, или наоборот, объясняем все волею случая. Но так-ли это? Что есть каждый из нас сам по себе? Художник, рисующий картину своей жизни. Картина, нарисованная нами самими. Краски, использованные для рисования. Кисть, наносящая штрихи и линии на холст. Сам холст, хранящий результат нашего творчества. Пространство, в котором и проявилась картина. Но только-ли это? Есть нечто еще, не мене важное, чем наше непосредственное творчество. И эта миссия каждого – она и есть часть волшебства. Того самого, присутствие которого мы просто не хотим замечать. А ведь каждый из нас еще и реставратор. Тот, кто приходит в нужное время к каждому творцу-художнику. И он, мастер, своим присутствием помогает автору определить, что из нарисованного проявится, а что так и останется вероятностью. Он не художник, вмешивающийся своими инструментами в творчество других художников. И не учитель, указывающий ученикам, как и что надо делать, ибо нет здесь ни учителей, ни учеников. Он всего лишь Реставратор, помогающий нуждающимся в его услугах чистить их персональные полотна от разной скверны, от старости, болезней, от приставшей грязи и временных воздействий вредной среды. От невежества. От ненависти. От жадности и зависти. От злобы и трусости. От всего, что мешает художникам-творцам ощутить себя истинными творцами, божествами, едиными со всем, что есть Бытие. Он Реставратор. И не более. И он пройдет свой путь в этом мире и сделает для него все, что в его силах, в его власти. В его могуществе. В его любви. Не требуя за это ничего.  А то, что не успеет совершить он, доделают другие Реставраторы. В свое время. В определенных местах. В разные времена. И у всех у них будет одинаковая миссия: не переделывать по образу и подобию своему, а… реанимировать то, что утратило свежесть и красоту. Реанимировать, реставрировать, оживлять и помогать миру увидеть каждое творение в том виде, в каком оно и было сотворено изначально… каждым из нас… и всеми вместе…