Хасидский квартал

На неделе между Песахом и Пасхой Фира предложила Инне:
- Давай сходим на кладбище.
Фире было пятьдесят три, Инне - двадцать два. Происходило это в небольшом украинском городке, расположенном между Киевом и  Одессой. Женщины взяли веник, тряпку, набрали тёплой воды в грелку, сложили в сумку и вышли из дома.

Инна снимала комнату в двухкомнатной квартире Фиры. Муж Инны, офицер, служил метеорологом на военном аэродроме в этом городке.

Утро стояло хорошее, солнечное. Женщины дошли до автобусной остановки, дождались автобус, доехали до кладбища. Прошли сквозь кладбищенские ворота. «Евреям и на кладбище тесно» - вспомнила Инна фразу кого-то из великих.
Женщины протискивались между оград, поставленных слишком близко одна к другой. Шли мимо памятников из гранита и мрамора с надписями на иврите и русском. Наконец они остановились у гранитной пирамидки со звездой Давида - могилки отца Фиры. Инна прочла надпись. Отца Фиры звали не Ефим, как она представлялась по отчеству. "Ефимовна" же звучало по-русски привычней.

Женщины протёрли памятник, подмели вокруг, постояли и пошли дальше. По плану Ефимовны надо было прибрать несколько могилок. Последней была могилка недавно погибшего  в автокатастрофе мужа сестры Ефимовны. Вдова его с дочкой засобирались в Америку. Оставаться в маленьком городке больше не имело смысла.

Еврейское кладбище городка было большим и в тоже время тесным. Больше трехсот лет жили евреи в этом городке, некогда принадлежавшим Польше, затем ставшим частью Российской империи. Подавляющее большинство потомков тех, кто лежал здесь, жили уже на другом конце земли, кто в Австралии, кто в Америке. Кроме Ефимовны и Инны посетителей на кладбище не было, только два работника кладбища копали могилы. Проходя мимо них, Фира спросила: - Для кого копаете? - могильщики не ответили.

Возвращались пешком. Кучевые облака высоко проплывали над головой почти не закрывая солнца. Вернулись домой. Ефимовна предложила съесть холодного щавелевого супа.

Фира осталась без матери в шестнадцать лет, жила с отцом. Когда она закончила школу, классная руководительница собрала еврейских девочек и мальчиков их класса и посоветовала поступать не в Одессу и Киев, а в Вильнюс или Воронеж, где лояльно относились к евреям. Фира поступила в университет, на втором курсе стала болеть, начались первые признаки депрессии, портилось настроение, ничего не радовало, ничего не хотелось.

Продолжать учёбу было трудно. Фира вернулась домой, в маленький городок. Она вышла замуж, у неё родились дети, мальчик и девочка. Приступы болезни долго не возвращались к ней, но когда случались, то более сильные и долгие. Муж не стал терпеть болезнь жены и вскоре уехал из городка. Ефимовна осталась одна с детьми.

Ефимовна жила в уютной квартире. У неё в доме было пианино, небольшая, но, хорошая библиотека. Дом находился на тихой зелёной улице Пушкина. Дети выросли, уехали в другой город. Иногда её навещала свекровь.

Теперь, когда у неё случались приступы депрессии, ей приходилось ложиться в водолечебницу. Так в городке называли психиатрическую больницу. Врачи назначали лекарства, ванны и болезнь отступала на время. Тогда же свекровь предложили Ефимовне сдавать большую комнату с пианино и книгами квартирантам. Она же и нашла офицера с женой. Так, в квартире Ефимовны поселилась Инна.

Инна и её муж сначала не догадывались о болезни Ефимовны. Состояние её ухудшалось. Она позже засыпала, позже просыпалась по утрам, реже выходила на улицу, перестала готовить себе обед. Инна заставляла Фиру есть, умываться, набирала ванну, приносила продукты.

Вечерами, когда муж Инны дежурил на аэродроме, Ефимовна рассказывала Инне о  своей жизни, детстве, юности, о том, как вышла замуж и после развода осталась одна с двумя маленькими детьми. Говорила о том, как бывает тяжело, что приходят мысли о смерти. Инна слушала, после таких ночных разговоров ей становилось не по себе. Хотелось уехать в родной город, ей было жаль Ефимовну. Та говорила, что если Инна уедет, то ей конец.

Перед новым годом мужу Инны дали отпуск, они уехали из городка. А когда вернулись, то нашли записку: «Я в больнице, это рядом».

Утром Инна пошла в больницу, расположенную напротив дома, навестить Ефимовну. Та лежала в отделении для больных неврозами. В её палате в основном лежали молодые женщины после драматичных разводов с мужьями.

В водолечебнице было ещё одно отделение для тяжёлых психических больных. Пациенты этого отделения подолгу содержались в больнице, их не выпускали на улицу, в тёплое время года они могли гулять в закрытом дворике. Проходя мимо, Инна видела, как эти несчастные стояли, просунув лица между прутьями больничного забора и жалобно смотрели на прохожих. Лица и фигуры больных выражали скорбь и душевное страдание, ветхие больничные пижамы и халаты не подходили им по размеру.

Больничная санитарка позвала Ефимовну, крикнув на весь коридор по-украински. Ефимовна вышла к Инне и сообщила, что пробудет в больнице месяц. Инна навещала ее каждое утро, приносила кефир и творог. Санитарка, завидев Инну, кричала на весь коридор:
- Фира, из седьмой, иди, до тебя дочка пришла!
Приближался день рождения Ефимовны. Она попросила купить торт и фрукты для больных её палаты. Инна купила торт, конфеты, цветы, грейпфруты и принесла в больницу. Праздник удался.

Выписавшись из больницы, Ефимовна пребывала в прекрасном расположении духа, лечение ей помогло. Она рано вставала, застилала постель, убирала свою комнату, готовила завтрак, надевала красивое платье, присланное сестрой из Америки. Её переполняли идеи, и она тот час стремилась их воплощать. Ефимовна стала чаще говорить Инне:
- Как ты могла! Как ты могла выйти замуж за этого человека, - имея ввиду мужа Инны. - Давай я познакомлю тебя с приличным человеком, с ним можно будет уехать, увидеть мир. Ведь жить можно и в Австралии, и в Америке.

Инна слушала и не соглашалась, списывала её слова на болезнь. Болезнь Ефимовны была похожа на скверный характер. Она цеплялась по мелочам, по долгу обсуждала одно и тоже, с ней становилось очень трудно. Её лечащий врач сказал Инне: - Я знаю её давно, она не опасна для окружающих, но, с ней постоянно должен находиться кто-то из её родных, она опасна для самой себя и может покончить с собой. Вам лучше уйти, срочно найти другую квартиру. Однажды вы войдёте в квартиру, а она окажется в петле. Такое не стоит переживать молодой женщине.

Ефимовна понимала, что с ней очень трудно и что таких квартирантов у неё больше не будет.
Сын её собирался уезжать в Америку, дочь - в Израиль. Они и так давно жили в другом городе. Брать с собой мать они не собирались. Она оставалась совсем одна.

Мужу Инны, офицеру, вскоре дали квартиру. Ефимовна приглашала Инну с мужем в гости, готовила обед, накрывала стол. Как-то, после обеда Инна попросила Ефимовну отвести её в дом, во дворе которого был похоронен хасидский цадик - праведник. Недавно в Умань потянулись хасиды — религиозные евреи со всего мира. Они приезжали поклониться знатоку Торы раби Нахману из Брацлава, похороненному в этом городке.

Раби Нахман считался мудрецом и толкователем Торы, у него рано появились ученики и последователи. Бедность местечек Западного края Российской империи и несправедливость жизни располагала людей верить в чудеса. Раби Нахман обладал мудростью и рассудительностью, давал людям, лишённым многого, надежду на лучшее и возможность верить в то, что всё в их жизни будет хорошо. Возвращаясь из путешествия в землю обетованную, он остановился в Умани, и узнал, что в 1768 году в этом городке случилась страшная резня. От рук гайдамаков тогда погибли тысячи евреев и поляков. Раби Нахман решил, что хочет быть похоронен рядом с ними. Когда он почувствовал близкий конец - перебрался в Умань. Там и скончался в окружении учеников и последователей.

В конце восьмидесятых в Умань стали приезжать хасиды одетые в старомодные чёрные сюртуки и чёрные шляпы. Дети их ходили по городу в белых чулочках и чёрных штанишках до колен.  У мальчиков на висках завивались пейсы, а на головах красовались маленькие шапочки  - ермолки. Приезжали они из Нью-Йорка, из Австралии, из Израиля. Хасиды предлагали выкупить дом и построить на этом месте синагогу, но хозяева упирались. В тоже время они разрешили поставить во дворе скамейки для посетителей.

Был хмурый ноябрьский день, сыпал снег, мелкий и колючий. Ефимовна, Инна и муж Инны - офицер, пришли к раби Нахману. Могила праведника располагалась во дворе дома, построенного после войны на месте старого кладбища. Ефимовна показала место на скамейке, где должен сесть мужчина, где женщины. Когда они ещё только подходили к дому, то Ефимовна сказала Инне: - Тебя принимают за хасидскую девушку. На Инне был чёрный беретик и светлое пальто. Они оставили несколько монет на мраморной плите, прочли старинные тексты, было холодно, пасмурно. В это время приезжих хасидов в городке не было. Двор пуст, хозяев видно не было.

Несколько лет спустя, хасиды выкупили этот дом. В городке построили синагогу. А уманские евреи разъехались по всему миру, кто куда. До революции Умань была еврейским местечком, евреи говорили на идиш, в городке были еврейские школы, последнюю закрыли в 1938 году, а потом пришла война... Но, даже после войны и до семидесятых годов по вечерам еврейские  старушки выносили стулья, ставили их возле крылечек своих домов на главной улице городка и беседовали на идиш. Вместе с уходом старушек, ушёл и язык.

Ефимовна приходила в гости в новую квартиру к Инне. Вдруг, в городе вспомнили давно забытое слово "погром". На домах, где жили евреи, то ли в шутку, то ли всерьёз стали рисовать звёзды Давида. На западе Украины националисты поговаривали о независимости. Автобусы с жёлто-голубыми флагами ежедневно провозили через Умань в Киев митинговать решительно настроенных людей.
Портреты Бандеры появлялись то тут, то там. На улицах выставлялись пикеты украинских националистов, развешивались листовки, раздавались газеты с рассказами о деятельности организации УНА-УНСО. На центральной площади Умани установили стол и записывали в граждане Украины. В Приднестровье было неспокойно. Украина стряхивала с себя Советскую Армию.

Однажды муж сказал Инне: - Пусть Ефимовна к нам больше не приходит. Я не хочу, чтобы на нашей двери нарисовали звезду Давида.
Инна не могла сказать такое Ефимовне. Еврейские семьи стали уезжать из Умани, быстро получая статус беженцев. После событий в Литве, сосед-украинец сказал Инне:
- Пусть твой муж не ходит по городу в офицерской форме. Многие настроены очень против советской армии.

Инна часто видела митингующих на улице студентов, устраивающих голодовки, плакаты и жёлто-голубые флаги на центральной площади. Это воспринималось, как декорации спектакля. Только зрителями были обычные обыватели.

Русские офицеры собирали чемоданы и один за другим уезжали на Восток. Через некоторое время и Инна с мужем-офицером вернулась в родной город, предварительно сдав ключи от квартиры в домоуправление. Было немножко грустно оставлять маленький украинский город с красивым старинным «Софиевским» парком и сложной историей.

Ефимовна, как и многие её соседи, стала сдавать квартиру приезжим хасидам. А тенистая улицу Пушкина стала называться хасидским кварталом. Пока взрослые мужчины молились, она ходила по городу с хасидскими мальчиками, водила их за руку, отдавала в ремонт их разбитые очки и просила:
- Сделайте, пожалуйста, побыстрее, ведь это хасидские мальчики!
Израильские хасиды не знали ни русского, ни украинского языка. Ефимовна с трудом подбирала давно позабытые слова на идиш. Она угощала детей спелыми помидорами и золотым бульоном, относилась к ним, как к родным внукам.

Прошло несколько лет. Инна с мужем-офицером отдыхали в Крыму. Украина была уже независимым государством. Они решили заехать в Умань, ещё раз пройтись по знакомым улицам, по аллеям старого парка.

Поезд Симферополь-Одесса шёл по крымской степи, плацкартный вагон был переполнен. Проехали Красноперекопск, поезд окутывала ночь. Пассажиры укладывались спать, по вагону сновали подозрительные личности. Инна придерживала рукой под подушкой сумку с паспортами и кошельком. Поезд то и дело останавливался. В вагоне разговаривали на южном диалекте русского языка. Кто-то играл в карты на деньги. Под утро удалось уснуть.

Когда Инна проснулась, вагон был весь залит солнцем. Поезд стремительно приближался к Одессе. В семь двадцать они вышли на перрон. После евпаторийской жары одесское утро встретило приятной прохладой. Инна и её офицер приехали на автостанцию, автобус до Умани отправлялся в пять вечера. Впереди был целый день в Одессе.

Они шли по Ришельевской, прохладной и тенистой, пересекли Дерибасовскую, прошли мимо  оперного театра, вышли на Приморский бульвар, постояли у Дюка, любуясь видом бухты. Океанский лайнер медленно входил в порт. В кафе на Екатерининской с мраморными столешницами и лепкой на потолке заказали пиццу и кофе. Потом гуляли по старинным улицам, заглядывали сквозь ажурные ворота в арки, в старые дворы с фонтанами и скульптурами.

Автобус выехал из Одессы, миновал лиманы. Долго-долго вдоль шоссе простирались поля цветущих подсолнухов, желтые цветы поворачивали свои шляпки вслед за солнцем на ясно-голубом небе. Они приехали в Умань поздно ночью. Остановились в отеле. Утром пошли по знакомым улицам на тенистую улицу Пушкина, где жили в квартире Ефимовны. Инна быстро поднялась на последний этаж, дверь была обита, как раньше. Инна позвонила, дверь открыл незнакомый мужчина. В квартире находилась и его жена. Они спросили Инну, кто она и почему ищет Ефимовну. Инна объяснила, что снимала комнату в этой квартире. Чужие люди были вежливы.

Ефимовны не стало несколько лет назад. Инна вышла из подъезда.
- Если ты уедешь  - мне конец, - вспомнила Инна слова Ефимовны.

Они спустились в старинный парк, с красивыми озёрами и тенистыми аллеями. Огромный парк с мраморными итальянскими скульптурами окутывал таинственной прелестью своих водопадов и  гротов. Было красиво и грустно.