Сентиментальная сказочка

Жил один механизатор, Костяным его кликали. Жизнь у механизатора простая: нога – в портянке, портянка – в кирзе, кирза – в грязи, а грязь – повсюду. Еще когда в армии Костяной служил, взводный ему предрекал: вот придешь ты, говорит, на гражданку, и помянешь армию добрым словом, потому что тут ты хоть спишь на чистом да ешь из тарелки, а уедешь в родную Грязевку, и будешь соляркой мазут смывать, спать на бороне и колесом от «Кировца» укрываться.
 Так оно и случилось: дембельнулся Костяной, поселился в избе покойной матери, отгулял две недели, выпил и по мордасам получил положенное число раз, да и заделался механизатором.
 Вот прошло месяца три. Смотрит Костяной – денег нет, пахать от зари до зари приходится, телогрейка старая машинным маслом пропитана, девки носы воротят – и затосковал. А тут как раз межсезонье случилось, когда работы нет. Нашел Костяной на задворках Грязевки старый комбайн и сволок его трактором во вторчермет, да и сдал в металлолом за тысячу рублей. На такие деньги и разогнать тоску можно! Отжал Костяной масло из телогрейки, грязь с сапог отколупал и потопал в райцентр – лечить тоску проклятущую.
 Идет он по грейдеру, а навстречу – бабка с костылем, замшелая, как плесневелый сухарь, едва волочится. Бабка, надо сказать, знакомая, из Грязевки. Вот Костяной ее и спрашивает: куда, мол, тетка Наталья, ходила? Та ему и отвечает, что была в больнице, хотела вставную челюсть сделать, да куда там – такие деньжищи нужны, что и не сказать: восемьсот рублей.
 Подумал – подумал Костяной, да и отдал бабке Наталье тысячу, правда, сказал, что поллитру самогона она ему поставить все же должна. На том и порешили, да вместе в Грязевку и потопали.
 Вот вечером постучался Костяной, как положено, в окошко к Бабке Наталье, и впустила она его в избу. Встал Костяной на пороге и видит: в избе чисто, натоплено, занавески белые, пирогом с капустой пахнет, а на столе банка с молоком (откуда и взялась – коровы-то у Натальи не было), помидорчики-огурчики малосольные, капуста с брусничкой, грузди с хрустом, картошечка в чугунке горячим паром исходит, а посередке – пузатый графинчик с влагой прозрачной. Усадила его бабка Наталья за стол, налила в стаканяку до половины и сама рядом присела. Выпил Костяной, закусил, а от второй отказался почему-то. Тут ему бабка Наталья и говорит: раз ты такая добрая душа, да к тому же и в винопийстве меру знаешь, то одарю я тебя не зельем проклятым, а платочком заговоренным, таким, что от него и достаток в доме, и чистота к чему ни притронешься. А мне, говорит, все одно – помирать пора. Будешь у меня заместо наследника. И достала из сундука обычный с виду платочек – поболе носового, но на голову не наденешь, и отдала гостю.
 Вот идет Костяной в стылую свою избу и думает: ловко меня бабка вокруг пальца обвела, платочком никчемным да сытным ужином за тыщу отделалась. Ну и бог с ней, со старой.
 Зашел он в избу, бросил платок на грязную свою кровать и спать завалился. Утром проснулся Костяной: что такое – простыни под ним белее снега, наволочка арбузом да морозцем пахнет и накрахмалена до скрипа, а вместо портянок, что не смотал с ног, носки из белого кроличьего пуха. Тут и вспомнил Костяной бабку Наталью, помянул добрым словом и кинулся к ней – спасибо сказать, да не довелось: померла в ту ночь бабка Наталья. Костяной, конечно, и похоронить ее помог, и крест, какой надо, сладил…
 Вот стал Костяной жить – поживать, и к чему платком ни прикоснется – все тут же как новое делается, аж светится. Вот выходит утром Костяной на работу, на нем рубашечка в клеточку и галстук как у городского, ботиночки как вороново крыло – искрой отдают, руки чистые, морда бритая, а трактор алым пламенем сияет, каждая железка надраена, и мотор не ревет, а так – мурлычет, будто сытый кот. Девки с фермы с Костяным здороваются – «Привет, Костя, ты в райцентр на дискотеку не собираешься?»
 А надо сказать, что горбатился Костяной не на своей землице, а у – как бы его назвать правильно – барина – не барина, председателя – не председателя, в общем, хмыря какого-то, что землю скупил за бесценок. Поначалу-то хмырь то ананасы разводить рвался, то африканскую касаву, да все не впрок, вот он и начал землицей приторговывать, под дачи участки продавать. Вот и Костяному все больше приходилось то траншеи под фундаменты рыть, то грейдер выравнивать.
 Как-то вызывает хмырь Костяного и разговор заводит, что, мол, эвон ты какой лощеный да расфуфыренный, надобно тебе зарплату урезать, а то работы – с гулькин нос, а форсу – как у путевого. Заело Костяного, что напраслину возводит хмырь лядащий: сам за два месяца денег не выдал, а туда же – копейкой попрекает! Вот он и брякну сдуру-то про платок от тетки Натальи. А хмырь – покажи да покажи платок, я, говорит, тебе за него хошь – путевку в Тайланд, где бабы дармовые, хошь – два ящика водки, а могу даже и лендровер почти новый отдать!
 Но Костяной его, конечно, вежливо отшил.
 Прошло время, осень подоспела, и сыграл Костя свадьбу с Оленькой Малкиной, своей же, сельской, с молочной фермы. Хорошая девчонка, добрая да работящая, может, и не красавица – да тут Костяному виднее. И все бы ладно, да начал кто-то в Грязевке пошаливать: то ставни днем, когда Костяной на тракторе, а Ольга на ферме, сломают, то в сени ломятся – еле лопатой от них отмахались. И что надо? И вот в разгар этого безобразия вызвал хмырь Костяного и наказал завтра ехать в город за запчастями, а Ольгу в тот же день заведующий фермой наладил куда-то по ветеринарным делам.
 Вечером сидят Ольга да Костяной и судачат, что не спроста это: не иначе как хмырь на платок охотится. Поохали, да делать нечего: спать легли. Вот утром Ольга-то и говорит Костяному: приснилась, дескать, ей покойная двоюродная тетка, и велела ехать и ни о чем не беспокоиться. Тут-то за разговором и выяснилось, что тетка у ней была как раз та самая бабка Наталья, что платок Костяному подарила!
 Вот вернулись муж с женой из разъездов, а дома – беда: замок в сенях сорван, всё вверх дном, а сундук с платком и вовсе исчез. Погоревали они, да за приборку взялись. Костяной инструмент собрал, начал дверь чинить, и чувствует: да не нужен ему платок, потому что руки как надо заточены, и стараться есть для кого. А коли так, то и работа ладится. И Ольга по дому управляется, аж кипит дело у нее в руках. Может, сила с платка в хозяев перешла, а может, и не было ее, силы-то, никакой, а видимость одна. И дальше оно так и пошло.
 Ну, а с Хмырем неладно сделалось: «Мерс» у него за месяц проржавел так, что один мост остался, да и с лендровером то же вышло, и как ни возьмется за что – все прахом идет. Пить он начал сильно, а напившись – все в грязь падал. Участки все распродал за бесценок, а как продавать стало нечего, начали на него наезжать кредиторы, и скоро помер Хмырь – то ли сам, то ли помог кто-то.
 А Ольга с Костяным живут по прежнему, чистенько и тепло, хоть и не шибко богато. Тетку Наталью поминают. И дочку свою назвали Наташкой.