Рассказ первая встреча

                ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА

   Говорят, что взрослые, это большие дети. Не знаю, как вы, а я с этим согласен полностью, по крайней мере, в одном. Когда дело касается скуки, взрослые, подобно своим младшим братьям, начинают выдумывать разные игры и забавы с одной единственной целью, избавится от этого тягостного чувства.
   Так было и в тот вечер.
   Когда все темы для разговора уже были исчерпаны, и беседа зашла в тупик, так что нам ни чего не оставалось делать, как разойтись по домам и лечь спать, наша умница Риточка, непревзойденная выдумщица, спасла нас в очередной раз.
   - Слушайте, мальчишки,- воскликнула, вдруг, Риточка, слегка подпрыгнув на стуле.– А давайте сделаем вот что! Давайте сыграем в одну игру,- пропела она, сияя от радости.-  Пусть каждый из нас расскажет одну историю из своего детства,- предложила она, глядя на наши недоумевающие, требующие объяснений, лица.– Ведь все мы когда то были маленькими,- продолжила она,- и наверняка, у каждого из нас есть свои особые детские впечатления, какой-нибудь случай или история, запомнившиеся ему больше других, которое он считает самым ярким и важным событием детства. То, что его поразило,- пояснила она суть, выдержала несколько секунд паузу, давая нам время переварить и продолжила.– Пусть каждый из нас расскажет одну такую историю, которую он сочтет нужной,- закончила она и поглядела на нас, выжидая нашего решения.
   Предложение не у кого не вызвало возражений, но так, как все молчали, не решаясь это озвучить, Риточка вопросила.
   - Так как,- произнесла она, глядя на каждого из нас.
   - Да можно,- пожав плечами, сказал за всех Николай и, улыбнувшись, добавил,- вот с тебя и начнем. Ты предложила, тебе и карты в руки,- съехидничал он.
   - Я готова,- охотно согласилась Риточка, перевела дыхание и начала свой рассказ.
   Не стану пересказывать всего, что здесь было сказано, вряд ли это кого заинтересует, - так, обычные детские истории о первой влюбленности, но вот одна история, поведанная нам Андреем, на мой взгляд, заслуживает того, что бы ее пересказать.
   Когда очередь дошла до Андрея, он заговорил.
   - Не знаю, понравится вам моя история или нет,- усмехнулся он косенько,- но сразу хочу предупредить, что она не такая радужная, как те, которые вы только что слышали. Я бы даже сказал совсем не радужная,- добавил он туманно и обвел нас взглядом.
   Если честно, мне показалось, что он хитрит. Зная, что среди нас женщина, нарочно нагоняет страхов, стараясь на этом сыграть, не желая делиться с нами своей историей.
   - Ты давай, рассказывай, чего юлить то,- сказал я напрямик.
   - Да я не юлю,- возразил он.– Если хотите, пожалуйста. Только речь пойдет о смерти,- сказал он и вопросительно посмотрел на Риточку, желая знать, как она относится к подобной затее.
   - А что я,- пожала та плечами.– О смерти так, о смерти, мне все равно. Очень даже интересно,- сказала она, нахохлившись.
   - Ладно,- согласился Олег, на секунду задумался и начал.– Мое первое знакомство со смертью было ошеломляющим. Впрочем,- прервал он себя,- не стану забегать вперед и начну все по порядку.
   Мне тогда было лет десять. Как и у всех мальчишек, у меня был друг, Юрка, с которым я проводил все свое свободное время. И хотя он был старше меня на два года, а для детей нашего возраста такая разница в возрасте весьма существенна, это не мешало нам дружить.
   У нас было много общего, что нас сближало. В каком-то смысле, мы были, как близнецы. Как и я, Юрка был большой охотник пошкодничать и ни когда не упускал не одной возможности, особенно, если это ему ни чем не грозило. В этом искусстве он был не превзойденный мастер. В отличие, скажем, от меня, на такие дела у него был не только нюх, но и особый талант. Он не только любил принимать участие во всевозможных проделках, он и выдумывал их, как фокусник, из неоткуда, с такой поразительной легкостью и разнообразием, что можно было позавидовать. Равных ему в этом деле я не знал.
   С Юркой мы были почти соседи. Жили в одном доме, но в разных подъездах и на разных этажах. Я,- в угловом подъезде на последнем пятом, он,- в середине дома на первом. Мои окна выходили на двор, где размещалась детская площадка, Юркины,- на школу, в которой я учился.
   Собственно говоря, это была обыкновенная десятилетка для ни чем не одаренных детей, мало чем отличавшаяся от сотен ей подобных, разве что своей участью. Едва я закончил обучение, как вскорости она прекратила свое существование. Школу закрыли, а здание передали в ведомство профхтехобразования, которое приспособило его под педучилище.
   Юрка учился в другой школе, в элитной, с усиленным английским. Так захотели его родители. Вообще, надо сказать, они у него были малость с причудами. Взять хотя бы их взгляда на Юркино будущее и сравнить с взглядами моих родителей на мое. День и ночь! Если моим родителям было все равно, кем я в жизни стану, врачом или инженером, главное, по их мнению, чтобы из меня вышел хороший человек, то Юркиным родителям этого было не достаточно. Что значит хороший человек, вопрошали они недоуменно. В их иерархии ценностей хороший человек занимал последнее место. Они акцентировали на другом, ставя во главу угла карьеру. Для них это было главным. И на этот счет они имели особые виды. Не много не мало, они прочили сыну карьеру дипломата и уж если не главы МИДа, то, как минимум, пост посла, в какой-нибудь развитой европейской державе. А для этого необходимо было иметь хорошее образование и безукоризненное знание английского языка. Таковы были их планы.
   Что же касается самого Юрки, он не только не разделял родительские взгляды относительно своего будущего, он и вообще о нем не задумывался. Ему было не до этого.
   Начались летние каникулы, самая желанная пора школьника. Благословенное время, когда о школе можно было забыть. Когда не нужно думать ни об учебе, ни об отметках, ни о домашних заданиях, и вообще, ни о чем, кроме отдыха, и развлечений. И Юрка не думал, наслаждаясь свободой, которая для двенадцатилетнего мальчугана имела такой же пьянящий вкус, как и для взрослого.
   Шла вторая неделя каникул. Была суббота. Где то около полудня за мной зашел Юрка. Дверь открыла мама.
   - А, Юра, здравствуй, здравствуй, входи,- поздоровалась она, приглашая его войти.
   К Юрке она относилась по-особому. Он был у нее на хорошем счету. Пожалуй, был единственным из всех моих приятелей, кому она симпатизировала. Она знала, что Юрка учится в спецшколе, учится хорошо, и, в отличие от всех моих прочих дружков, не считала его хулиганом.
   - Раздевайся,- предложила она.
   - Да я на минутку,- отказался Юрка.
   - Как у тебя дела,- спросила мама.– Как школу кончил? Троек много,- поинтересовалась она его школьными успехами.
   Юрка отрицательно покачал головой.
   - Что, совсем нет,- вопросила она, недоверчиво.
   - Совсем,- отчеканил Юрка.
   - Молодец,- удивившись, похвалила она его.– Вот с кого пример надо брать,- сказала она мне, изменив тон с ласкового на строгий и к счастью для меня, ушла на кухню. У нее там на плите что то закипело.
   Мы остались в прихожей одни. Обменялись многозначительными взглядами, из чего я понял, что ни какого конкретного плана действий на сегодняшний день у Юрки нет. Не было его и у меня. Так что перспектива вырисовывалась не радужная. Предстояло весь день проторчать во дворе, томясь от скуки.
   Однако дети не взрослые. У них есть одно неоспоримое преимущество. Они еще не успели закоснеть в условностях, и не так инертны. Их психика подвижна. Они свободны, как ветер и ни чем не связаны: ни традициями, ни правилами, не установками, и не подчиняются ни какой логике, кроме той, что диктуют обстоятельства. Поэтому идеи рождаются в их ясных головках мгновенно, без всякой предварительной подготовки. Для этого им ни чего не требуется. Достаточно только намека, взгляда и все. Так и наш план созрел спонтанно и сразу.
На мой вопрос, «что будем делать», Юрка мгновенно отреагировал предложением.
- Поехали на фарц,- прошептал он, заговорщицки.
- На фарц,- повторил я за ним, шепотом.
Юрка кивнул.
- Поехали,- согласился я, не раздумывая. Да и раздумывать тут, собственно говоря, было не о чем. Все равно, ни какого другого плана действий у нас не было. Поэтому я согласился, решив, уж лучше отправится в это маленькое рискованное путешествие, чем весь день проторчать без дела во дворе.
   Для не знающих, что такое фарцовка, коротко поясню. Во-первых, это обмен. Одни вещи, отечественные, менялись у иностранцев на другие, импортные. Во-вторых, дело это было не законное и подпадало под административное и уголовное наказание, в зависимости от содеянного. Наш случай расценивался, как административное правонарушение, тогда как другие виды фарцовки, валютные операции, обмен бытовой техники и другие, шли уже как уголовно наказуемое преступление, подпадая под ряд соответствующих статей. Но нам это не грозило. Мы были всего лишь мелкими сошками, меняющими значки на жевательную резинку, импортные авторучки и прочую мелочевку. Так что в случае задержания нас милицией, нам грозило лишь административное наказание, а именно: письмо по месту учебы, последующий разбор на педсовете, с вызовом в школу родителей, и, как расплата, родительская трепка.
   Итак, решение было принято. Теперь необходимо было уладить вопрос с мамой.
   Она могла разрушить все наши планы. Без ее разрешения выходить из дома мне запрещалось, даже на лестничную площадку. На все требовалось ее согласие. А сегодня она была не в духе и запросто могла запереть меня на целый день дома. Тем более что поводов у нее для этого было предостаточно. Взять хотя бы туже школу, которую я окончил с одними тройками и неудом по поведению, за что еще не понес обещанного наказания. 
   - Я сейчас,- шепнул я, кивнув в сторону кухни, где была мама.
   Приняв соответствующее раскаянию выражение, я встал в дверях между прихожей и кухней и стал наблюдать за мамой.
   Она готовила обед, кажется, свежие щи. На плите на огне стояла кастрюля и в ней что то булькало, источая аппетитные ароматы, вырывающиеся белым парком из под неплотно прикрытой крышки. На столе были разложены свежие овощи, лук, морковь и тающий с каждой секундой под ножом белый кочешок капусты.
   Я молчал, мама тоже. Так прошло минут пять. Потом, закончив с овощами, мама положила на стол нож и бросила на меня вопросительный взгляд.
   - Тебе чего,- спросила она меня.
   - Мам, можно я пойду, погуляю,- сказал я, заискивающе, рассчитывая вызвать в ней жалость.
   Вместо ответа, она подошла к окну и глянула на улицу, нет ли там дождя. К счастью, дождя не было. Небо было ясное и светило солнце.
   - Хорошо, иди, только не на долго,- сказала она, и, глянув на часы, добавила,- к четырем будь дома, будем обедать.
   - Хорошо,- воскликнул я и кинулся в прихожую, где, дожидаясь маминого решения, томился Юрка.
   - Ну что,- встретил он меня вопросом.
   - Нормально,- сказал я,- до четырех,- и стал поспешно одеваться, пока мама не передумала и не заставила меня, что-нибудь делать, выносить помойное ведро или мыть в прихожей пол, что вменялось в мои обязанности.
   Когда я уже был одет и собирался уходить, из кухни, вдруг, пришла мама.
   - Стоп,- скомандовала она. Зажгла в прихожей свет и смерила меня взглядом. Подошла к вешалке, сняла с нее кепку, и, не говоря не слова, водрузила мне ее на голову.
   - Ну, мам, на улице же тепло,- мяукнул я, возражая против ненавистной мне кепке, на что мне было коротко, но ясно сказано.
   - Или одевай, или ни куда не пойдешь. Вот и Юра в кепке,- кивнула она на Юрку, ставя его в пример.
   - Да он и в сорок градусов ее не снимает,- возразил, было, я.
   - Все,- отрезала она одним словом и ушла на кухню.
   Это был удар ниже пояса. Она знала, что я терпеть не могу кепку. Я был взбешен, возмущен, но поделать ни чего не мог. Перечить ей не имело смысла, я это знал. Все равно будет так, как она решила. А пререканьем ее можно было только разозлить и нарваться на неприятности, а значит, остаться дома, и не куда не пойти. А это в мои планы не входило. Пришлось смириться. «В конце концов, это ненадолго,- решил я.- Отойдем от дома, и я от нее избавлюсь».
   - Я ушел,- крикнул я из прихожей, подталкивая замешкавшегося в дверях приятеля.
   Зайдя за дом, где мамино всевидящее око не могло меня узреть, я снял с себя ненавистную кепку и спрятал ее в карман брюк. Тем более что она оказалась совершенно не по погоде. На улице было удивительно тепло и солнечно. Воздух был, как парное молоко. Пахло листвой и распустившимися цветами.
   Мы направились к автобусной остановке. На душе у меня было редкостное чувство умиротворения и покоя. В теле, необычайная легкость, словно я не шел, а парил, не чуя под собой земли, как маленькое облачко, где то высоко в небе. Говорить не хотелось. Хотелось просто молча идти и впитывать в себя эту благодать, наслаждаясь великолепием летнего дня. Думаю, Юрка чувствовал то же, что и я. Шел рядом молча, поглядывал по сторонам и мечтательно улыбался.
   Мы уже подходили к остановке, когда я вдруг вспомнил, что у нас остался нерешенным один важный вопрос,- куда ехать. Мы как то упустили об этом условится. А мест, где можно было фарцовать, в городе было предостаточно. По сути, для этого годилась любая достопримечательность, исторический или художественный памятник, попадающий в поле зрения иностранцев. И нам необходимо было выбрать один из них, причем, до того, как мы подойдем к остановке. От этого зависело, каким транспортом и по какому маршруту нам следовать.
   Я заговорил.
   - Куда поедем? 
   Вопрос был понят без комментариев.
   - А ты как думаешь,- ответил Юрка, предоставляя мне право первому высказать свои соображения.
   - Куда,- произнес я, соображая.– Давай к гостинице Ленинград,- сказал я, первое, что пришло на ум. Ленинград, это бывшее название гостиницы Санкт-Петербург, где останавливались интуристы. Мы уже не однократно там фарцовали. Место было благоприятное и главное, всегда много иностранцев.– К тому же и Аврора рядом,- добавил я.– Если что, махнем туда,- высказал я свой план.
   С минуту Юрка молчал, обдумывая предложение, после чего, не объясняя причин, отверг его.
   - Не-а… - протянул он, отрицательно покачав головой.
   - Почему,- удивился я.– Что тебе не нравится?
   - Что,- повторил он, сбавляя шаг.– А ты сам то не понимаешь,- глянув на меня, спросил он.
   - Нет,- покачал я головой.- А что?
   - Смотри,- сказал он и в течение следующих минут, пока мы шли к остановке, подробно объяснил мне, обрисовав все слабости моего плана, со всеми вытекающими из этого последствиями; задержанием, приводом в милицию, составлением протокола, письмом в школу, разбором на педсовете, с присутствием родителей и неминуемой трепкой, которая ждала меня дома. Так что мне не чего не оставалось делать, как согласится с ним и признать, что мой план слишком рискован. Как всегда, Юрка оказался на высоте.
   - А ты что предлагаешь,- спросил я его.
   - Поехали на Петропавловскую крепость. Там, по крайней мере, всегда иностранцы,- предложил он.– Да и затеряться есть где, если что,- не забыл он о мерах предосторожности.
   - Поехали,- согласился я, отдавая дань его сообразительности.
   А с Юркой мы дружили уже три года, и все это время он не переставал удивлять меня своим умом и сообразительностью. Он был, явно, умнее меня не по возрасту, а по природе. Соображал всегда быстро, почти мгновенно, находя выход из любой ситуации. И в этот раз он подтвердил свое интеллектуальное превосходство, так что мне ни чего не оставалось делать, как принять его сторону.
   Проехав несколько остановок на автобусе, мы пересели на трамвай и поехали дальше. Вагон был почти пустой. Юрка сел у окна, я – рядом. Ехали молча, думая каждый о своем. О чем думал Юрка, я не знаю, меня он в свои мысли не посвящал, но, думаю, о том же, о чем и я, о предстоящей фарцовке. Меня, по крайней мере, занимало только это. И чем меньше нам оставалось до цели, тем сильнее во мне росло нетерпение. Уж больно мне хотелось поскорее приехать и заняться делом. От нетерпения я даже вспотел. Чувство умиротворения и покоя, посетившие меня во время дороги к остановке, исчезли. Вместо них я чувствовал возбуждение, которое с каждой минутой росло, подхлестывая и без того разыгравшееся воображение, рисующее мне радужные перспективы.
   В окно я глядел редко и лишь для того, чтобы отметить проехавшие и оставшиеся остановки. Изредка поглядывал на Юрку, но чисто механически. Меня он в данный момент не интересовал. Вообще, эти двадцать минут дороги отдалили нас друг от друга на бесконечное расстояние. Мы как будто оказались в разных галактиках и существовали порознь. Каждый жил своей жизнью в своем фантастическом мире. Юрка, в своей вселенной, не ведомой мне, я – не ведомой ему, пока голос вагоновожатой не вернул нас к реальности.
   Объявили нашу остановку.
   Мы сошли с трамвая у бывшего музея революции, ныне музей политической истории России. Еще издали приметили у Иоанновского моста на парковочной площадке три иностранных автобуса, неизвестной марки и два Икаруса, с белеющими по бокам надписями «интурист».  Для нас это был сюрприз. Более того, предзнаменование! О таком мы не могли даже мечтать. Нам мог позавидовать любой фарцовщик. Ни один, ни два, а сразу пять автобусов, нашинкованных иностранцами. Это была настоящая удача.
   Даже солнце, казалось, заулыбалось и засветило ярче. Настроение сразу взлетело. От радужных перспектив голова пошла кругом. Радости не было границ. Мы уже не в силах были сдерживать переполнявшие нас чувства, и открыто улыбались, привлекая к себе внимание прохожих, провожающих нас изумленными взглядами.
   Переглянувшись, мы ускорили шаг.
   До цели нам оставалось всего ни чего, перебраться на другую сторону каменоостровского проспекта, пересечь сквер, расположенный между проспектом и Иоанновским мостом, ведущим в крепость и мы на месте. Каких-нибудь сто пятьдесят метров. Однако преодолеть их оказалось не просто. Впереди лежало препятствие, каменоостровский проспект.
   Кто хоть раз там бывал, тот знает, что каменоостровский проспект, это не тихая захолустная улочка расположенная, где то на окраине города, которую можно, ничем не рискуя, перебежать на красный свет. Каменоостровский соединяет Петроградский район с центром города. Это очень оживленная трасса. Беспрерывный поток машин. Три полосы в одну сторону, три, в другую. И так просто его не перебежишь.
   Остановившись на пешеходном переходе, мы стали ждать, когда загорится зеленый человечек и мы сможем беспрепятственно перейти на другую сторону проспекта. Горел красный. Горел и горел. Казалось, уже прошла не одна минута, а он все не переключался. Народ прибывал. Люди подходили, останавливались и ждали. Кто то томился молча, кто то курил, пуская по ветру едкий дым, кто то коротал время за разговорами. Я слышал их приглушенные голоса и слева и справа и за спиной. По моим прикидкам, на переходе собралось уже человек двенадцать, может, чуточку больше, я точно не знал. Мы стояли у края дороги и не оборачивались.
   Шло время. Тянулись томительные минуты ожидания, а светофор по-прежнему светился запрещающим красным.
   В какой то момент мне стало скучно. Я не вытерпел и на секунду или на две обернулся. Уж больно мне хотелось взглянуть, что там творится у нас за спиной. Однако ни чего из ряда вон выходящего там не происходило. Люди стояли и ждали зеленый сигнал светофора. Правда, их оказалось больше, чем я предполагал. И хотя многих из них из-за своего маленького роста я не видел, их заслоняли впереди стоящие, судя по общему гомону, который они издавали, думаю, их набралось не меньше двадцати. В общем, обычная картина, толпа пешеходов стояла на переходе и ждала сигнал светофора, чтобы перейти улицу.
   Когда я повернулся к дороге, Юрки рядом со мной не оказалось. Я чуть не ахнул, увидев его на проезжей части, лавирующим между машинами. Он уже пересек половину дороги и теперь находился в самом ее центре, между разбегающимися в разные стороны потоками машин, которые неслись с огромной скоростью, непрестанно сигналя.
   Я недоумевал. Такой дикой выходки я от Юрки не ожидал. От кого угодно, но только не от него. На Юрку это было не похоже. Он ни когда не относился к числу любителей острых ощущений. Одно дело было пошкодничить, оставаясь в тени и совсем другое, так рисковать. А насколько я помню, Юрка всегда старался избегать острых углов, ища компромисс. И вдруг, на тебе! Стоило мне на секунду зазеваться, как его куда-то понесло. И главное, зачем? Ну, выиграет он одну две минуты и что? Все равно будет стоять, и ждать меня. Не понимаю! Стоял человек, стоял и вдруг, на тебе, пошел искать себе на жопу приключений. И ладно если все обойдется. А если... Об этом если страшно было даже подумать. При одной только мысли, что с ним может, что то случится, меня бросало в дрожь.
   Я впился в него глазами, как прожектор и ни на секунду не выпускал из виду, следя за каждым его движением. Я не знал, что мне делать. Бросится ему на выручку, окрикнуть или оставаться на месте и наблюдать за происходящим с тротуара. Что лучше? Кинутся к нему? Но что это даст? Даже рискуя угодить под машину, я был бессилен остановить этот бешеный поток машин. А казалось, весь автотранспорт города устремился на каменоостровский, будто это единственный проезд к центру. Окрикнуть? А толку? Этим я мог ему только навредить. Он мог испугаться, занервничать, начать дергаться и угодить под машину. Я был растерян.
   С минуту я так стоял, прикованный глазами и мыслями к мечущемуся на дороге приятелю. А потом, вдруг, какой то внутренний толчок привел меня в движение. Я стал смещаться на несколько шагов в сторону, желая быть с Юркой на одной линии, но натолкнулся на препятствие. Препятствием оказался здоровенный толстяк лет сорока пяти. На столкновение со мной он даже не среагировал. Должно быть, в запарке он попросту не заметил этого. Стоял, как вкопанный и не сводил с Юрки глаз. И все, чьи лица я успел разглядеть, заворожено следили за происходящим на дороге.
   А Юрка, тем временем, продолжал свое головокружительное шоу. Положение его казалось безнадежным. Он был отрезан с обеих сторон. Зажат потоками машин, как в тиски и уже не мог вернуться ни назад, не перейти на другую сторону проспекта. Это была ловушка. В обе стороны машины неслись так быстро и густо, что не оставляли ему ни единого шанса проскочить. Оставалось только одно, стоять и ждать, надеясь на чудо.
   Перемещаясь, до того как столкнутся с толстяком, краем глаза я успел заметить, что правее, метрах в ста пятидесяти, поток машин сильно редел. Это была уже не сплошная вереница мчащихся колесниц, между которыми нельзя проскочить. В этой цепочке были дыры. И нужно только дождаться удобного момента, когда в потоке образуется брешь, и нырнуть в нее, проскочив сначала один ряд, потом другой, а затем и последний. Это был шанс. На сердце у меня полегчало. Однако, ненадолго.
   Уже в следующее мгновение Юрка предпринял отчаянный маневр. Что его к этому толкнуло, я не знаю, видимых причин не наблюдалось. Возможно, сказалось перенапряжение. Сдали нервы, и от отчаяния он решил рискнуть. А может, наоборот, все тщательно взвесил и рассчитал, это так и осталось загадкой. Так или иначе, он вдруг сорвался с места и сразу за пролетевшей мимо машиной, рванулся вперед, рассчитывая проскочить, но не успел.
   Раздался визг тормозов и глухой удар, от которого Юрку подбросило вверх, как пушинку, метра на три, где он совершил какие то не мыслимые акробатические пируэты. Перевернувшись в воздухе несколько раз, как гимнаст, он грохнулся на асфальт, и как тюфяк покатился, переворачиваясь с боку на бок. Откатившись по инерции метров на десять, он безжизненно замер.
   Все это произошло так внезапно и стремительно, что в первые мгновения я даже не понял, что случилось. Я был, как в тумане, стоял и растерянно хлопал глазами. Я видел, как ровные линии машин мгновенно сломались, превратившись в изогнутые и ломаные кривые, как из них в разные стороны высыпали машины и бесформенно замерли, образуя затор. Видел, как с обеих сторон тротуара к Юрке кинулись люди, обступая его кольцом. Хотел броситься сам, но не смог.
   Меня как будто парализовало. Я стоял и не мог пошевелиться. Видел свои дрожащие от страха руки, трясущиеся в коленях ноги, потемневшие от осевшей пыли светло коричневые ботинки, но привести ноги в действие не мог. Я забыл, как это делается. Это был шок. Потом, правда, оцепенение прошло, и я бросился к месту трагедии.
   Там уже собралась толпа народа. Протиснувшись сквозь гущу людских тел к центру, я увидел Юрку.
   Он лежал на спине лицом вверх. Над ним хлопотали какие то люди, две женщины и мужчина. Мужчина, присев у его изголовья на корточки, поддерживал его кровоточащую голову на весу в области затылка. Одна женщина копошилась с Юркиной одеждой. Другая, должно быть, медик, уверенными движениями осматривала и ощупывала Юрку, устанавливая характер полученных им повреждений, и по ходу давала короткие распоряжения первой. Та, в свою очередь, беспрекословно их выполняла. Освободила Юрку от куртки, расстегнула ему ворот рубахи, обеспечив свободный приток воздуха, и закатала левый рукав. Остальные собравшиеся в осмотре не участвовали. Они взирали на происходящее молча, затаив дыхание.
   И надо сказать, было от чего. Зрелище оказалось не для слабонервных. Юрка выглядел плачевно. Лежал не подвижно, как пласт, не проявляя ни каких признаков жизни, подогнув под себя левую ногу, на которой не доставало ботинка. Последний при ударе слетел и теперь валялся неподалеку. Одежда на нем местами была изодрана. И куртка, и рубаха были в крови. Вообще, крови было очень много, я раньше ни когда столько не видел. Она, казалась, была повсюду. Сочилась из разбитого об асфальт затылка, текла из ушей и носа, и капала на асфальт, образуя на нем темно красную лужицу, от которой я не в силах был отвести глаз. Но больше всего поразило меня не это. Не изодранная окровавленная одежда и даже не Юркина беспомощность, а та, нависшая над местом трагедии, тишина. Какая то неестественная, пронизывающая, как мороз, тишина, которую можно было осязать, дотронутся рукой и пощупать, до того она была плотной. Как будто сам воздух сгустился, превратившись в сметану.
   Потом тишину разорвал чей то голос.
   - Ну, как он?
   Другой голос, усмехнувшись, ответил.
   - Как, как, не видно, что ли? Все, это уже не жилец.
   Дальнейший их разговор я не запомнил, мне было не до этого. В память врезалась лишь одна фраза, брошенная кем то из них, «не жилец».  Она, как резец, вошла в мое сердце, оставив в нем глубокую борозду.
   Спустя какое то время прибыла скорая, старенький Рафик, но из за собравшейся толпы зевак, пробиться к месту трагедии не смогла. Остановилась чуть поодаль, заехав в целях безопасности на тротуар. Из нее вышли люди в белых халатах и направились к толпе. Народ расступился, пропустив их к месту аварии. Юрку обступили. Место мужчины, поддерживающего кровоточащую голову, занял санитар. Другой аккуратно выпрямил Юркину левую ногу. Женщина врач в это время осмотрела Юрку, сделала ему укол, после чего, жестом руки подала санитарам какой то условный знак. Те, тотчас доставили из машины носилки и уложили на них Юрку. Затем подняли носилки и отнесли их к скорой помощи, поместив Юрку внутрь. Там же исчезли и люди в белом. Но народ на этом не разошелся. Какое то время толпа еще выжидала. Все ждали, что скажет врач. Однако ни каких объявлений не последовало. Спустя несколько минут женщина врач пересела к водителю в кабину, машина фыркнула и тихонько поехала, выруливая на дорогу. И всем стало ясно, что пациент, умер.
   Народ стал расходиться. Движение по проспекту возобновилось. Светофор заработал исправно и все, казалось, стало на свои места, и покатилось привычным руслом, не напоминая о случившейся трагедии ни чем, кроме оставшегося на асфальте темно-красного пятна.
   Побрел домой и я. Ни о какой фарцовке не могло быть и речи, я о ней забыл. Теперь все мои мысли были заняты разыгравшейся несколько минут назад на моих глазах трагедией, которая ни как не укладывалась у меня в уме.
   Впервые в жизни я столкнулся со смертью лицом к лицу и не мог в нее поверить. Не в состоянии был понять, как такое возможно. Еще несколько минут назад человек был жив, шел рядом со мной, мы с ним разговаривали, он улыбался, радовался жизни, и вдруг, его не стало. Не стало не на время, а навсегда. Насовсем! Я, буду, а его уже ни когда не будет. Понять это было выше моих сил. Одно дело знать о смерти понаслышке, из чьих то уст и совсем другое, видеть ее воочию, как я.
   Однозначного отношения к случившемуся у меня не было. Это было странное, двоякое, противоречивое чувство. С одной стороны, я не мог отрицать факт случившегося, все произошло на моих глазах. Я сам видел, как Юрку сбила машина. Как его подбросило, как он упал на асфальт и покатился. Видел его кровь. А с другой стороны, вопреки очевидности, не мог принять случившегося. И как бы я не старался это понять, у меня не выходило.
   Смерть казалась мне непостижимой загадкой. Я чувствовал, что столкнулся с тайной, быть может, самой великой и непостижимой из всех тайн. Смерть была так огромна, что я не мог ее ни охватить, ни вместить в свое детское сердечко. И только беспомощно шептал, «этого не может быть, этого не может быть». Но это было. Было! И в подтверждение тому, в ушах у меня звучала одна и та же фраза, «не жилец, не жилец». Как теннисный мячик, отскакивая от стены, она повторялась помимо моей воли снова и снова, убеждая меня в реальности случившегося.
   Я был подавлен. Понуро брел по куйбышевской в сторону Невы. День, казалось, уже погас и наступил вечер. Вокруг все выцвело и посерело. Причудливо изменилось. Куйбышевский чулок неимоверно сузился, зажав меня клещами. Громады домов, казалось, угрожающе накренились и нависли надо мной, грозя вот-вот обрушиться и погрести меня под грудами кирпича. Но страха я не испытывал. Напротив, меня одолевало любопытство. Я старался изо всех сил представить, как стены рушаться, и я погибаю под обломками кирпича. Я хотел так представить смерть, придать ей осязаемую форму, плоть и кровь, но не мог. Смерть казалась мне не реальной, такой же, как все случившееся с Юркой, вроде наваждения или дурного сна, от которого следует проснуться. Нужно лишь открыть глаза и наваждение исчезнет, растает перед всесилием реальности, как утренний туман.
   Я стал озираться по сторонам, в надежде пробудится. Мимо меня шли люди. Лязгая железом, катили трамваи, высекая из проводов снопы искр. В витринах магазина стояли манекены, демонстрируя спортивную одежду. Сквозь мутные стекла булочной видны были разложенные на прилавках рожки и сдобные булочки, источавшие аромат свежей выпечки, который явственно угадывался в распахнутую настежь дверь. Все окружающее свидетельствовало мне о том, что я не сплю.
   Однако видение не проходило. В глазах у меня все так же стоял образ распростертого на асфальте Юрки, а в ушах звучала та же фраза, «не жилец». И все равно я не мог в это поверить. Не мог принять случившегося. Для меня Юрка не умер. Для меня он был жив, хотя его и не было рядом со мной. Мне все казалось, что он вот-вот выглянет из-за спины и хлопнет меня по плечу. Улыбнется и пойдет рядом. Но сколько бы я не крутил по сторонам головой, Юрка не появлялся. И лишь потом, спустя какое то время, свыкшись с его отсутствием, я понял, что ни когда больше его не увижу. Тот роковой случай разлучил нас с ним навсегда.
   Так я впервые встретился со смертью лицом к лицу. Потом я еще не однократно оказывался свидетелем подобных трагических ситуаций, однако, понять до конца природу смерти мне так и не удалось. До сих пор она остается для меня загадкой, тайной за семью печатями, - закончил он свой рассказ и обвел нас взглядом.