Мой друг маршал Толбухин

   Вячеслав ПИЛИПЕЦ

   МОЙ ДРУГ МАРШАЛ ТОЛБУХИН


   Вообще-то, это я должна была читать стихотворение у памятника, а не Даша. Но перед праздником Победы приехал мой дедушка из села, и мы с ним гуляли по городу. И ели много-много мороженого. От этого у дедушки случилась ангина, а у меня пропал голос. А ещё нам обоим досталось от мамы.
   На следующий день наша детсадовская группа пошла к памятнику маршалу Толбухину. Даша читала там моё стихотворение, а я чуть не плакала от обиды. Потом мы возложили на каменную плиту поролоновых солдатиков, которых целый месяц делали с нашей воспитательницей Лизой Сергеевной. Жалко было их возлагать, но Лиза Сергеевна сильно ругалась, если кто-то хотел припрятать игрушку за пазуху.
   А потом пришли старшеклассники. С собой у них ничего не было, и их учительница тоже сильно ругалась. Родители дали им деньги на цветы, а те, дураки такие, потратили их на чипсы и сигареты.
   И тогда старшеклассники возложили нас. 
   Я прямо под маршалом оказалась. Стою и смотрю на всех. А все на меня смотрят, как будто я на утреннике выступаю.
   Но тут привезли в автобусе ветеранов. Какие-то дяденьки в костюмах увидели, как мы красиво возложены, и возложили для большей красоты ещё и старшеклассников. И меня из-за них не стало видно.
   Старенькие ветераны долго выходили из автобуса, потом медленно шли к памятнику. В это время приехал какой-то директор с рабочими. Рабочие понесли к памятнику большой металлический венок. Старшеклассники расступились, и этот венок поставили передо мной, а ножкой — прямо на мою туфлю! Я закричала, но меня никто не услышал — голоса-то у меня не было!
   Венок был очень тяжёлый и раза в два выше меня. Я смотрела через него в щёлочки и ждала, когда меня заметят. Но люди всё подходили и подходили, несли цветы и венки, и меня всё меньше становилось видно. Потом ещё мэр приехал, и полицейские возложили ветеранов, директора с рабочими и даже некоторых прохожих. После каждого возложения говорили долгие речи.
   Последним приехал губернатор. Он захотел возложить мэра, но мэр стал упираться, и они поругались. Наконец губернатор стал говорить речь, а мэр стоял в стороне и всё время передразнивал его. А тот возмущался, и они снова начинали ругаться. И речь от этого совсем уж долгая получилась.
   Когда праздник у памятника закончился, все возложенные стали расходиться. Моя группа ушла, старшеклассники, даже старенькие ветераны разбрелись. А меня так никто и не обнаружил.
   От запаха цветов у меня кружилась голова. Я держалась за венок и грустно смотрела через него на кусочек площади. Машины видела, людей. Все куда-то шли, смеялись, вкуснятину всякую ели. И никому-никомушеньки не было дела до того, что я пропала!
   Время шло и шло. Я поплакала, потом погрустила, потом ещё поплакала. Солнце уже через весь город проплыло и садиться начинало. Вечер приближался. Я уже начинала бояться и думала: мне что, тут всю ночь возложенной стоять?!
   И тут я услышала маму! И даже увидела её! Она с Лизой Сергеевной шла мимо памятника и звала меня.
   Да вот же я, мама! Ты же на меня сейчас смотришь!
   Но они только на секундочку остановились и пошли дальше. Не заметили!
   Больше меня никто не звал, никто в мою сторону не смотрел. На площади стало пусто и тихо. Совсем стемнело, зажглись фонари. Мне было холодно и страшно. Я закрывала глаза и пыталась уснуть, чтобы не бояться, но ничего не получалось.
   Ночью кошка пришла. Лазала в цветах и венках, за мотыльками гонялась. Мне повеселело сразу. Я позвала её, и она меня слышала! Даже подошла ко мне, пятнистая такая и пушистая. А потом её собака увидела и набросилась на неё. Кошка убежала на дерево, а собака меня нюхать начала. Ух, как я испугалась! Думала, укусит. И, может быть, даже и укусила бы, злюка такая, но тут кто-то сердито сказал ей:
   — А ну пошла вон, хвостатая!
   Собака сразу убежала, а я головой завертела: кто же это сказал, а главное, меня, меня-то увидел? «Помогите!» — шепчу. Голос-то у меня ещё не появился, только шёпот.
   — Спасибо тебе за солдатика, девочка, — опять сказал кто-то.
   И тут я поняла, что это памятник со мной говорит, маршал Толбухин! Вот это да! Голову задрала и громко кричу ему шёпотом:
   — Здравствуйте, товарищ Толбухин! А меня тут вашим венком придавили!
   — Я видел. Безалаберно всё делают, паразиты, без души. Запрячь бы их в этот венок да поле колхозное пахать заставить.
   Про колхозное поле я ничего не знала, но догадалась, что маршал за меня заступается. От злости я потрясла железный венок, но он, правда, даже не пошевелился. И зачем такой тяжёлый сделали? Я свою ногу отдавленную уже и не чувствовала. А вдруг её отрезать придётся?!
   — А вы можете утром сказать кому-нибудь, что я здесь пропала?
   — Не могу, внученька. Говорить я только ночью и только в этот праздник могу. Но ты не отчаивайся. Потерпи, найдут тебя обязательно.
   Мне опять стало грустно, плакать захотелось. Но маршал Толбухин стал расспрашивать меня, где я живу, чем занимаюсь. Я обо всём ему рассказывала и о ноге уже не думала. Вспомнила про стихотворение.
   — А вам понравилось, как Даша стихотворение читала?
   — Очень понравилось.
   — А я вам ещё лучше и больше прочитаю, когда у меня голос появится. Приду и прочитаю. Я вообще теперь к вам приходить буду. А через год, ночью, с мамой приду, и мы все вместе будем разговаривать. Только я оденусь потеплее.
   — Значит, будем дружить. Я очень рад этому! Стихи я тоже любил. А ещё в школьных спектаклях любил участвовать. Кто знает, может, я артистом известным стал бы! Но так получилось, что проявить себя пришлось совсем в другом театре — театре военных действий.
   И маршал Толбухин начал рассказывать о себе. Про деревню свою, про школу. Потом о войнах разных, на которых воевал. Я не всё понимала, но слушала внимательно. Он ведь только одну ночь в году может говорить! Я бы так долго молчать ни за что не выдержала. Даже памятником.
   А когда уже светать стало, маршал на свою памятниковую жизнь пожаловался. На рекламу поругался, которая ему вид городской загораживает, на то, что во Дворце культуры стали редко петь его любимые песни. Но больше всего он голубей почему-то не любил.
   — Когда жив был, я врагов страны своей ненавидел и успешно боролся с ними. А сейчас всего-то голубей не терплю, но поделать с ними ничего не могу...
   И замолчал. Наверное, ночь его «говорящая» кончилась.
   Никого из людей рядом ещё не было. Я зацепила воротник куртки за железный листок на венке и немножко повисла на нём, чтобы ноги отдохнули. И сразу же уснула...
   Проснулась от того, что меня за плечи трясли. Открыла глаза и увидела над собой усатого дяденьку. Ох, как я обрадовалась и за шею его схватила!
   А дяденька испугался и закричал не по-русски на всю площадь:
   — Курбан-шайтан, херача кильне!
   Это дворник оказался, мой спаситель.
   Вот так я праздник отметила.
   Сейчас дома торт ореховый ем прямо руками и даже без чая. А дедушка сидит напротив со своей ангиной и от зависти слёзы платком утирает.


   На фото: памятник Ф. И. Толбухину.