Марат

 


Несколько слов от автора.
     Я всегда помнил об этой рукописи… Иногда, перебирая старые архивы, я случайно обнаруживал её в одной из перевязанных тесёмкой папок. Перелистывал, грустил и отправлял обратно. Время шло, тетрадные листки ветшали, папка желтела и потихоньку пропитывалась пылью. Потом были переезды, яркие, и не очень, события и т.д. и т.п.  Минули десятилетия. Жизнь шла своим чередом. Но папка со старой рукописью больше не попадалась мне на глаза. И когда я уже почти смирился с досадной и невосполнимой потерей, она, странным образом, нашлась. Не стану утомлять читателя подробными описаниями последующих событий, скажу только, что проделав путь в несколько тысяч километров, старая и по-особому дорогая мне рукопись, вновь обрела своего счастливого хозяина.  Почти ничего не меняя и желая сохранить свежесть и непосредственность юношеского, из тех дальних лет,  восприятия, я решил воспользоваться современными техническими достижениями нашего мира и дать своей, так долго ждавшей этого часа рукописи, вторую жизнь…
    
I

     В Ташкенте стояла невыносимая жара… Воздух был до того раскалён, что казалось, будто он обрёл форму твёрдых кристалликов, немилосердно царапающих дыхательные пути. Идти по асфальту – всё равно, что шагать по подушкам. Жарко! Бочки с квасом, автоматы, зовущие к себе надписью «Газированная вода». Спрятаться от зноя – некуда. Пить воду – бесполезно. В тени – сорок градусов.
     Марат приехал на автостанцию в половине пятого вечера, то есть за полчаса до отправления автобуса. Вернее, не один Марат, а вся его семья, да ещё и тётя с дядей, и двоюродный брат. «Неужели», - Думал Марат, - «Для того, чтобы отправить двух человек отдохнуть на горное озеро, надо их для начала помучить основательно?»  Марат постарался успокоиться, расплылся в райскую, как он полагал, улыбку и, повернувшись к матери, изрёк почти ангельским голосом:
- Ну как, бесценное старшее поколение, вы довольны, что мы приехали в это пекло на целых полчаса раньше срока? – Мама, с нечастным видом, обмахивалась совершенно бесполезным веером и даже не посмотрела в сторону сына,
- Зато уж автобус-то мы теперь наверняка не прозеваем! А между тем, можем запросто прозевать солнечный удар!
Мама хотела что-то ответить, но передумала и со стоном, измождено вздохнув, бессильно опустила руку с веером.
     Откровенно говоря, втайне Марат был вполне согласен с матерью, когда она торопила всех, чтобы «Приехали обязательно пораньше!», «Чтобы не вышло путаницы с билетами» и так далее, в том же духе. Отец отправился ловить такси, и битый час простоял под пеклом, прежде чем ему повезло договориться с одним из совершенно одуревших от зноя водителей. Таксомотор подкатил прямо к дому, и счастливое семейство загрузило его до отказа сетками, свёртками, чемоданами и можно было подумать, что не два человека, а вся семья в полном составе едет в дальние края, в неизведанные страны, где нечем питаться и вообще, страшно жить.
     Марат повернулся к брату:
- Пить хочешь?
С брата настоящим ручьями лился пот, и вид у него был совершенно потрёпанный и несчастный. Он посмотрел на Марата взглядом мученика и упавшим голосом ответил:
- Не знаю.
Марат, как это делают на Востоке, щёлкнул пальцами:
- Вот, милая мамочка, перед нами одна из жертв сегодняшнего Содома, - Он указал на брата.
- Да? – Улыбка на мамином лице, как она не старалась, не получалась.
- Да! А хочешь знать, кто будет следующей жертвой? Ею буду я!
- Ну что ж, - Не растерялась мама,
- Тогда придётся отдать твою путёвку Эллочке! – Эллочка – маленькая сестричка Марата, стояла тут же, рядом с мамой.  Она мужественно переносила палящий зной, потому что, во-первых, на голове у неё была большая белая панама, а во-вторых, она сейчас торопилась покончить с неудержимо и стремительно таявшим у неё в руках мороженым.  Частые белые капли падали на размягчённый от жары асфальт, Эллочка подставляла ладошку, быстро облизывала то, что на неё попадало, но капало  всё сильней, Эллочка не успевала и поэтому задрала голову кверху, раскрыла рот и, держа мороженое над собой, выделывала теперь самые настоящие акробатические номера. Всё лицо Эллочки стало липким и сладким, сметанистая струйка мороженого попадала куда угодно, только не в рот и Эллочка, бросив, наконец,  лакомство на дорогу, отчаянно заревела. Мама кинула на Марата испепеляющий взгляд.
     - Сынок, чего ты всё бубнишь и ругаешься? Вон он, твой автобус, выруливает уже. Сейчас подойдёт… - Это сказал отец Марата, мужчина средних лет, с крепкой, сильной фигурой и большими, мозолистыми руками. На Марата его слова произвели впечатление, и он с радостным нетерпением впился глазами в приближающийся автобус. Отец скользнул взглядом по сыну, тихо вздохнул и подумал о том, что, пожалуй, с его стороны было форменным безрассудством отправлять в дальнюю дорогу  неоперившегося юношу, которому совсем недавно минуло всего только восемнадцать лет. Хотя сам Марат придерживался на этот счёт противоположного мнения и категорически заявлял, что ему не ещё, а уже восемнадцать, что через какие-то два года (какой ужас!) он разменяет третий десяток, что жизнь (его жизнь!) проходит, стремительно проносится мимо, а его всё пытаются  всякими хитроумными способами задержать во младенчестве  и лишают необходимой для нормальной жизни самостоятельности. Марат любил своих родителей, но, как и любой юноша считал, что его излишне опекают. Однажды он случайно услышал, как отец сказал маме:
- Я не видел детства. Да и у тебя его не было. Потому, что мы были детьми войны. А у них, слава богу, детство есть. Знаешь, я им даже немного завидую… Но я счастлив, потому, что они – мои дети. И потому, что я – их отец…
     Марат был в соседней комнате, и родители не знали, что он их слышит. Марату тогда почему-то захотелось крепко обнять отца с матерью и его внезапно пронзило острое чувство бескрайней любви к ним. В горле запершило, на глаза навернулись слёзы и Марат, странно смутившись от нахлынувших на него переживаний, вместо того, чтобы кинуться в объятия самых близких и любимых людей, по-тихому ретировался и вышел из комнаты незамеченным. Но у него было светло на душе. И хорошо…
     А сейчас он, впервые в своей жизни, едет отдыхать на Иссык-Куль! По путёвке. Как самый настоящий взрослый! Едет, между прочим, самостоятельно, если, конечно, не считать двоюродной сестры Марины, которая была старше его на целых пять лет. Надо сказать, что ей доставляло садистское удовольствие громогласно обещать провожающим их родным, что с "Маратиком, нашим маленьким Маратиком, ничего дурного не случится". Потому, что она, видите ли, везде будет водить его за руку и никуда его далеко от себя не отпустит. Марат скрежетал зубами и кисло улыбался. Потом решил про себя, что самым правильным в данной ситуации будет снисходительное игнорирование любых выпадов старшей сестры.
     Равнодушный голос в хрипящем репродукторе сообщил, что начинается посадка на автобус, следующий маршрутом Ташкент – Чолпон-Ата. Сердце Марата заколотилось сильнее, но внешне он ничем не выдавал своего волнения. Во всяком случае, так ему казалось. Началось самое тяжёлое для Марата время – время прощания. С отцом, с матерью, с сестрёнкой, с дядей, тётей и двоюродным братом. Он стоически, с самым серьёзным выражением лица, убеждал провожавших его родных, что будет умным, что будет писать домой каждый день, что не станет заплывать далеко от берега, так, самую малость, по пояс только, что будет разборчив в новых знакомствах, что не будет поддаваться ни на какие провокации, что… Словом, Марат держался молодцом. Стрелки часов ползли вперёд невыносимо медленно. Должно быть, время плавилось в этот знойный летний день точно так же, как и всё вокруг. Марат то и дело посматривал на часы. Но это не помогало. Неизвестно откуда появилась бутылка лимонада, и он разом вылил в себя её тёплое и невкусное содержимое. Наконец, бесстрастный голос в немилосердно трещащем репродукторе оповестил изнемогающую от огнедышащего пекла  отъезжающую и провожающую публику, что автобус, следующий рейсом Ташкент – Чолпон-Ата, отправляется. Марат едва  удержался, чтобы не прокричать громкое "Ура". Со вздохом облегчения он запрыгнул в автобус, упал на раскалённое сиденье и замер в ожидании отъезда. И вот она, долгожданная минута! Икарус вырулил на дорогу и просигналив на прощание из последних сил махавшим руками провожающим, помчался вперёд. Марат включил вентиляцию прямо над собой, то же самое проделали уже ничего почти не соображающие от жары пассажиры, и салон автобуса понемногу стал наполняться упоительной прохладой. Марат снял рубашку. Марина, сидевшая рядом, пыталась было что-то возразить, но на Марата, понятное дело, её слова не произвели никакого впечатления. Кто-то на заднем сиденье заиграл на гитаре. Хором затянули "Дорожную" из кинофильма "Белый рояль". Марат был счастлив. Он – студент, сессия сдана на отлично, он благополучно перешёл на следующий курс и ему только что минуло восемнадцать лет! Самое время выбрать себе дорогу в жизни, наметить, как писал Александр Грин, путь для мечты. Да… Целый год, то есть полный учебный курс пролетел незаметно. Хотя и был наполнен до краёв разными событиями. Такими темпами недалеко и до дипломной работы! Это же здорово! Было весело. Но и немного грустно. Хотя, какая же может быть грусть, если впереди – Иссык-Куль! Поэтому Марат был более радостен, чем грустен. Дорога стелилась  весёлой лентой, пейзажи, едва выехали за город, открывались прямо-таки завораживающие и, самое главное, самое невероятное, самое фантастическое, впереди был Иссык-Куль! Марат, глядя в окно, расслабленно улыбался. Острым локтём Марина больно толкнула его в бок:
- Ты что, не слышишь? Эй! Отрок! Есть хочешь? – Она уже уписывала за обе щёки сладкие пирожки собственного приготовления и запивала  их горячим молоком, подливаемым в объёмистую кружку из огромного и цветастого китайского термоса. Марат, не хуже  заправского лицедея, состроил восхитительную гримасу и выразил бесконечное сожаление, что не обладает, как некоторые,  таким неистребляемым, даже адской жарой, аппетитом и таким непробиваемым хладнокровием перед романтическим путешествием. В ответ она только пожала плечами и полезла в сумку за очередным пирожком. Марат, на всякий случай опасливо прикрывая левой рукой потревоженный бок, опять повернулся к окну. Мелькали выстроившиеся вдоль дороги, словно сказочные часовые, стройные тополя. Домов за окном становилось всё меньше. Постепенно пейзаж сменился упирающимися в самый горизонт выжженными солнцем степными просторами. Город остался далеко позади.

II

     Марат крепко спал, когда автобус доставил пассажиров к месту назначения. Марина растолкала брата:
- Вставай, засоня, приехали!
Марат протёр глаза.
- А который час?
- Не знаю.
- У тебя же часы на руках!
- У тебя тоже!
- Ты меня так пихнула в бок, что мои встали!
Марина стала похожа на взбешенную тигрицу.
- Бери вещи и пошли! – Марат повиновался.
     Вот он, пансионат! Беленькие домики, словно стайка чаек, уютно устроились у подножия величественной горы. Марат окидывал пространство восторженным взглядом. Слева от пансионата очаровывала сказочной красотой самая настоящая берёзовая роща! Такие деревья не росли в местности, откуда был родом наш герой, тамошний климат угнетал этих кудрявых красавиц и попросту был для них неприемлем. Другое дело – здесь, в условиях горного озера, в чистой и прохладной атмосфере этого заповедного края! Однако Марат, сколько не вертел головой, не видел самого озера. Он озадаченно посмотрел на сестру:
- Где же он, Иссык-Куль?
- Здесь! – Марина лукаво подмигнула. Она уже отдыхала в этом самом пансионате в прошлом году. Марат, почувствовав, что своим вопросом, возможно, или даже, скорее всего, ставит сестру выше себя, небрежно обронил:
- Я только хотел узнать, озеро справа, или слева. А то, что оно здесь, я и без тебя знаю.
Марина рассмеялась, и Марат мог бы поклясться, что рассмеялась она самым ехидным образом:
- А оно – и слева, и справа, и спереди!
У Марата появилось чувство, что ему плюнули в душу. Он взвалил на себя вещи и пошёл вслед за весело и уверенно вышагивающей сестрой.
     Их определили в небольшую, уютную комнату, рассчитанную на четверых человек. Двое там уже жили. Тридцатилетний очкарик, удивительно похожий на Шурика из "Кавказской пленницы" и его семилетний сын. Марат вошёл, поздоровался.
- Устраивайтесь, - Сказал очкарик,
- И давайте знакомиться. Меня зовут Пётр Дмитриевич. Это – мой сын Вадик.
Марина кивнула головой:
- Я Марина.
Марат едва не расхохотался. Он подошёл к очкарику, протянул ему руку и деланным басом представился:
- Шарапов. Марат.
- Ну что ж, очень приятно. Вы, значит, пока устраивайтесь, а мы с Вадиком пойдём, позагараем.
Едва они вышли, Марат скривился в усмешке:
- Мог бы и помочь…
- Он преисполнился благоговения перед могучим мужчиной Шараповым Маратом и счёл, что его помощь вряд ли понадобится.
- Не ехидничай! С автостоянки, кажется, не кто-то, не Пушкин тащил сюда все эти саквояжи. И не такси. А зачем, спрашивается, такси, когда существует ишакси? Производное от осла и  автомобиля. И удачно реализованное на практике. То есть на мне.
Марина улыбнулась:
- Маратик, заноси-ка вещи…
     Вечером Марата с Мариной уже ласкали изумрудные волны волшебного Иссык-Куля. Марат был по-настоящему счастлив, и счастье так и лучилось в его глазах. Он без устали рассказывал всякие смешные истории, без меры смеялся и, наконец, заразил Марину своим неистощимым весельем. В этот час народа на пляже было немного. Марат, ожидающий встретить здесь целые толпы отдыхающих, был одновременно и удивлен и несколько разочарован. Впрочем, рассуждал он, поживём – увидим, то ли ещё будет завтра. Марата, родившегося и выросшего в городской среде, окружающая природа буквально потрясла своей завораживающей живописностью. Пансионат располагался в сказочном уголке. Райская долина, полная цветов. Пронизывающие, острые запахи горных трав и диких цветов дурманили рассудок. Дальше – берёзовая роща, в которой с раннего утра и до позднего вечера изливались пением влюблённые в жизнь птицы. И уже за рощей, как-то неожиданно, сразу, вдруг, открывался взору величественный синий Иссык-Куль. Невысокие его волны с шипением приближались к берегу, и создавалось впечатление о сердитости волны. Или озера. Но волны ласково и нежно омывали собою песок и, убедившись, что на берегу всё в порядке, миролюбиво откатывали назад. Первое впечатление о сердитости озера пропадало.
А за спиной, и за рощей, и за долиной, словно сказочные богатыри, тянулись к небесной выси горные склоны. И в тысячелетней молчаливости заботливо охраняли райскую жемчужину – синий Иссык-Куль.
     Марат, всё это время не перестававший восхищаться увиденным, в конце концов, обессилел. Ему хотелось взойти на самую высокую гору и, уперевшись ногами в вековые снега,  крикнуть оттуда на весь мир о своей к нему, этому миру, любви, крикнуть так, чтобы его услышали все живущие на планете. Ему страстно хотелось, чтобы его услышали все, чтобы весь этот необъятный и сказочный мир радовался вместе с ним и чтобы все вокруг были счастливы.
     Марат вышел из воды и плюхнулся на песок. Пролежав без движения несколько минут, он перевернулся на спину. Марина улыбалась ему во весь рот.
- Ну, что, романтик, выдохся?
- Угу…
- Вот и я также, прошлым летом, чуть не сгорела от счастья. Ты понимаешь? От внутреннего огня.
Марат покосился на сестру. Он прекрасно понимал, о чём она говорила, но ему вовсе не хотелось, чтобы она догадывалась о его теперешнем состоянии. Поэтому он, насмешливо глянув в её сторону, продекламировал:
- Горит огнём душа моя,
Прилив отваги чую я…
Но Марина, словно не замечая его ехидства, продолжала:
- Честное слово, у меня было такое чувство, не знаю, как это объяснить… Я невольно сравнивала себя с крохотной, микроскопической частицей, даже не сравнивала, я себя ею ощущала. Перед этой красотой и величием. И я отчётливо запомнила, что мне захотелось тогда влезть на самую высокую гору и крикнуть оттуда, что есть сил, что мир – прекрасен! – Она замолчала. Марат, потрясённый услышанным, смотрел на неё во все глаза. Надо же! Она прочла его мысли, его чувства! Получается, её душа, годом раньше,  чувствовала то же самое, что и он теперь…  Марина, заметив его растерянный вид, склонила голову:
- Чего ты?
Он с трудом отвёл от неё глаза и выдохнул:
- Ну, ты и даёшь, Маринка!
- А что?
- Да так… неплохо ты это, про высокую гору. – Вновь, теперь уже украдкой, скользнув взглядом по её лицу, подумал: "А ведь красивая у меня сестра!" Он, словно впервые, заметил, насколько, оказывается, пленительной была её фигура, насколько хороши были иссиня чёрные, густые и слегка завивающиеся волосы, насколько удивительно изогнутыми казались кокетливые   брови, какими длинными были ресницы, как трогательно шевелились пухловатые губы, да что там перечислять, несомненно,  Маринка была красавицей! Когда она бывала чем-нибудь расстроена, подбородок её то и дело подрагивал, уголки губ обиженно опускались и весь её вид мог запросто вышибить слезу даже у тысячелетнего и холодного камня. Но сейчас лицо Марины было спокойно, а большие, чёрные глаза – задумчивы.
     Марат с шумом выдохнул, привстал со своего места и, указав рукой в сторону, спросил:
- Слушай, а кто это там живёт?
- Где? – Марина посмотрела в сторону вытянутой руки. Свежепобеленный, крохотный домик ютился у подножия скалы,
- Никто там не живёт. Лодочник здесь есть, тот, который лодки напрокат выдаёт.
- А я думал, что он выдаёт дыни с арбузами и втихаря пирожками приторговывает…
- Может и приторговывает, не знаю, - Не обращая внимания на дурашливость брата, Марина стала отряхиваться от песка,
-  Но в этом домике он закрывает вёсла. Между прочим, в прошлом году я видела, как он рыбу ловил. У него есть настоящая рыбачья сеть, которую он, по его словам, сам же и изготовил. Так рыбы он наловил тогда целую гору, но взял только ту, что покрупнее, а остальную оправил обратно в озеро. Между прочим, Маратик, этот старик немного странный экземпляр.
- Ух, ты! Как интересно! На сцене вот-вот появится загадочный персонаж!
- Смейся, сколько угодно. Но вид у него, честное слово, какой-то неземной…
- Для ангела, надо полагать, староват, скорее всего, сатир в человеческом обличии…
- Ошибаешься. Можешь смеяться, сколько угодно, но он похож на сына стихии…
- Как тебя занесло!
- Я серьёзно. Когда долго смотришь на него, мурашки бегут по спине…
- Ага. Ноги отнимаются, и лишаешься дара речи, волосы встают дыбом!
- Нет, не то. Чувства при этом возникают самые, что ни на есть, положительные.
- Так вы  знакомы?
- Не думаю, чтобы он меня помнил. Люди приезжают и уезжают, а он здесь постоянно.
- Интересно. Ну, и где же это твоё чудо природы? Сын стихии! Ха-ха!
- Скоро увидишь. Может быть, даже сегодня. И если ты не лишён воображения, - Марина с сомнением глянула на брата,
- А я думаю, что это качество тобою пока что не утеряно, то его неземной вид на тебя тоже подействует.
- На меня бы подействовала его вяленая рыбка. Ты, кстати, обратила внимание? Тут повсюду рыба вялится. Всенародная эпидемия, не иначе. А я до сих пор ещё ни разу не пробовал даров Иссык-Куля.
- А я уже успела.
- Тебе легче. Слушай, я проголодался. Во сколько там у нас ужин?
Марина всплеснула руками:
- Да ведь мы уже опоздали, Маратка! Бежим! Здесь нельзя опаздывать!
- Почему нельзя? Слопают всё?
- Не слопают. Просто, едят всегда в две смены мы – в первой. Понятно?
- Побежали!
За разговорами они и не заметили, что на пляже почти никого не осталось. Вечерело. Солнце, обдавая золотыми брызгами синюю гладь озера, опускалось всё ниже. В его лучах стал виден противоположный берег. Узкая полоска суши, а за ней, в туманной дымке, угадывались горы. Стало совсем тихо. Ни ветерка. Высокогорный красавец Иссык-Куль величаво уходил на покой. Грудь его едва заметно вздымалась. Запоздалая чайка махнула крылом на фоне закатного неба. Внезапно тишину вечера нарушил шум голосов. Из рощи вышел седой, даже кипельно-белый старик, с длинными, такими же совершенно седыми усами. На нём были надеты старые рабочие брюки и видавшая виды тельняшка. Неторопливым шагом он приблизился к берегу. Постоял в задумчивости. Затем вынул из глубокого кармана брюк кисет и трубку. Также неторопливо набил её пахучим табаком и  неспеша, со знанием дела, раскурил. Выпуская клубы сизого дыма, долго смотрел на закат. Наклонился к лежащему камню, выбил трубку и побрёл в сторону того самого небольшого домика,  которым накануне интересовался Марат.
     Солнце зашло и сразу, как это бывает в южных широтах, стало темно. Слышалось только пыхтение старика, возившегося со старым замком на дверях. Замок, наконец, поддался, скрипнула дверь, и старик чиркнул спичкой, поджигая свечу. Некоторое время спустя спички снова пошли в ход. На этот раз загадочный лодочник в очередной раз раскуривал свою трубку. 

III
 
     После ужина Марина пошла к себе в номер, переодеваться. В местном летнем кинотеатре через день крутили фильмы, сегодня как раз был тот самый день, и Марина решила не отказывать себе в удовольствии. В те же вечера, когда фильмов в пансионате не показывали, на танцплощадке собирались почти все счастливые отдыхающие. Играл вокально-инструментальный ансамбль "Горный хрусталь". Надо сказать, что ансамбль вполне соответствовал своему поэтическому названию. Не было случая, чтобы заказанная кем-нибудь песня не исполнялась. Четверо ребят в алых костюмах и белых рубашках и хрупкая девушка в облегающем, до самых пят небесно-голубом платье.
     Но сегодня демонстрировался фильм. Марат не любил просиживать на одном месте целых полтора часа. У него на это не хватало терпения. Другое дело, если фильм оказывался по-настоящему захватывающим. Вдобавок, здесь, в совершенно новом для него мире, где всё было так прекрасно, он считал преступным убивать время попусту. Он был бы вообще рад приостановить бег времени.
- Я прогуляюсь по берегу, - Сказал он, разглядывая принаряженную к вечеру сестру,
- Торжественно клянусь не купаться в ночи, не податься в горы и не заблудиться в роще.
- Что за фантазии? Во-первых, фильм обещают показать интересный, во-вторых, я буду, как на иголках, зная, что тебя рядом нет, в третьих…
- Марина!..
- Нет, ну что за блажь? Ты же  здесь ещё и не знаешь никого…
- Ага, вдруг бабайка из-за кустов выпрыгнет, или русалка в озеро утащит. А я и не знаю кого на помощь звать. Только ты и остаёшься. Но я громко кричать стану, ты не беспокойся, услышишь.
- Ты хочешь со мной поругаться?
- Марин, ну не глупи! Всё будет окей, обещаю.
- Ладно, иди. Только учти, что вечер ты мне уже испортил.
- В тебе, заботливая моя сестрёнка, говорит до времени созревший материнский инстинкт. Кстати, надеюсь, что у меня тоже не будет причин для беспокойства?
- То есть! Нет, Маратик, ты – язва! С чего ты взял… - Но в этот момент вихрем подлетел долговязый кудрявый парень и выпалил:
- Марина, так вы идёте в кино?
Марат, победно глядя на сестру, сложил на груди руки. Марина, явно смутившись, сказала:
- Да, Серёжа, конечно. Знакомьтесь, это – Марат, мой братик.
- О-о, - Протянут кудрявый,
- Премного наслышан. - Марату пришлось пожать протянутую ладонь. Он торжествующим взглядом смерил сестру с головы до пят,
- Премного рад! Тому, что вы премного наслышаны. Хорошего вечера! – И Марат, решительно повернувшись, зашагал в сторону озера. "Премного наслышан! Скажите, пожалуйста! Когда же, интересно узнать, этот кудрявый фитиль, успел обо мне разузнать? А Маринка-то, Маринка! Ничего себе! Вроде, всегда на виду была. Надо же! Ну и ну!"
Марат ступил на песок. Остановился и посмотрел на озеро. Луна, отражаясь в волнах, серебрила воду и придавала всему окружающему   прямо-таки фантастический вид. Марат прошёл несколько шагов по берегу и вдруг, ни с того, ни с сего, ему стало жутко. Он оглянулся. Всё было спокойно и тихо. Миролюбиво шелестели набегающие волны. Марат почувствовал что-то вроде лёгкого стыда за свои детские страхи. Он вздохнул, улыбнулся в подсвечиваемую луной непроглядную темноту, но улыбка почему-то далась ему  не без труда и вышла определённо натянутой.    Впереди вырисовывался нечёткий силуэт огромной скалы, выпирающей прямо из озера, метрах в ста от берега. Марат услышал тихий смех и всплеск воды. "Кто это может быть?" – Подумал он и крадучись двинулся на звук. Он подходил ближе и ближе, и теперь для него стали различимыми обрывки отдельных фраз. На скале сидели двое. Он и она. Сидели обнявшись, о чём-то увлечённо говоря и, само собой, не замечая присутствия  ночного визитёра. "Как же им хорошо!" – С завистью подумал Марат, - "Сидят себе, счастливые, почти нагишом, на этой одинокой скале и плевать они на меня хотели". Марат почувствовал себя тоскливо. Ему вдруг до боли стало жалко самого себя. Сердце заколотилось гулкими ударами и он, испугавшись, как бы они не услышали его биения, осторожно ретировался. "Я смеюсь и бываю весел только на людях", - Размышлял сам с собою Марат, - "А душу мою постоянно терзает непонятная, сладковато  щемящая, нет, не боль даже, а какая-то тяжесть. Странная тяжесть, если учесть, что я не угнетён ею, а как-будто даже радуюсь ей. Что же это со мной происходит?" Марат, как и подавляющее большинство юношей его возраста, писал стихи. Естественно, посвящая их ЕЙ. Но кто была ОНА, он не знал. Потому, что ещё не встретил ЕЁ. "Кто же она?" – Продолжал он давнишний диалог   сам с собой, - "Кто же эта прекрасная незнакомка? Она призрачна, потому что нарисована мыслью. Нет. Не мыслью. Сердцем. И я знаю, что она есть, что она тоже ждёт встречи со мной. Какой же дорогой следует идти, чтобы встретить ЕЁ?"
     Размышляя таким образом, Марат вышел на бетонную дорожку, ведущую в пансионат. Находясь под гнётом собственных переживаний, шёпотом продекламировал:
- Выхожу один я на дорогу…
Тихая грусть и меланхолия охватили Марата. Какой-то неведомый, внутренний голос шептал ему, что увиденная им только что картина на нормального и уравновешенного человека произвела бы, скорее всего, исключительно положительные, то есть добрые впечатления. А он грустит. Правда, грустит без малейшего намёка на злость, или зависть. Но, судя по всему, его запросто можно выбить из колеи. Значит, он слабоволен. Марат протяжно вздохнул. Вздохнул, наверное, в двадцатый раз за последние несколько минут. "А что, если пойти в горы?" Марата страшили собственные противоречивые чувства. Но, назло себе, преодолевая сдавивший горло ледяной удавкой охвативший его ужас, он решительным шагом направился вокруг пансионата тропинкой, ведущей вверх, в горы, в темноту и безлюдие. Спустя какое-то время начался подъём. Идти становилось всё труднее. Глаза понемногу освоились с темнотой, благо, что полная луна, забравшаяся к центру небесной сферы, угодливо подсвечивала Марату своим серебряным светом. Наконец, он заметил, что трава под ногами стала гуще и выше. И тут, прямо перед собой, Марат увидел огромный крест. Он остановился, как вкопанный. Ещё крест. Ещё и ещё. Крик застрял в горле. Холодный пот, казалось, прошиб его от макушки до пят. Несколько мгновений Марат стоял без движений. Наконец, сознание подсказало ему, что он оказался на кладбище. На старом, заброшенном кладбище, к которому, как он выяснил позже,  иногда водили туристов. Правда, туристов туда водили днём. И целой толпой. А Марат сейчас был один, посреди ночи и в полнолуние. Луна серебрила траву и кресты на могилах. Всё. Больше Марат не в состоянии был бороться с нахлынувшим ужасом. Он попятился назад, трава зашелестела под ногами и попавшаяся на пути отступающего Марата сухая ветка громоподобно хрустнула. Если бы Марат даже и захотел закричать, у него бы не получилось. Потому, что жуткий спазм грудной клетки не позволил бы это сделать. Не помня себя от страха, Марат со всех ног кинулся бежать по направлению к пансионату. Он всерьёз рисковал упасть, поскользнувшись на многочисленных мелких и острых, как бритва камнях. А такое падение могло иметь самые тяжёлые последствия. Но Марат, буквально чувствующий за своими плечами чьё-то настигающее его, холодное дыхание, летел вперёд не хуже заправского спринтера. И, разумеется,  упал. Боль пронзила всё тело, и пока он, ругаясь вслух, яростно потирал ушибленные места, недавний липкий ужас незаметно оставил его. Мирное пение тысяч сверчков и словно ухмыляющаяся в небе луна окончательно вернули ему хладнокровие. В сердцах он сплюнул на землю, обозвал себя круглым дураком, встал и, чуть прихрамывая и проклиная всё на свете, теперь уже спокойным шагом, продолжил своё возвращение к сияющему весёлыми огнями пансионату. Оказавшись, в итоге, на его территории, он стал предметом назойливого внимания возвращающихся с киносеанса курортников. Они оборачивались ему вслед, недоумённо пожимали плечами и показывали на него пальцами. Руки у Марата были запачканы в крови, джинсы на коленях и сзади были разодраны, рукава рубашки висели лоскутами. Марат являл собою жалкое зрелище. "Ну, вот и погулял!" – Издевался он над собой, - "Может, ещё разок прогуляемся в горы? А, парень? Идиот!"
     Свет в их номерах ярко горел. Пётр Дмитриевич укладывал сына спать, Марина сидела перед зеркалом, занимаясь вечерним туалетом. Когда Марат остановился на пороге комнаты, три пары глаз изумлённо вытаращились на него. Первой опомнилась Марина.
- Боже мой, Марат, что случилось?
- Тебя кто-то обидел, - Поинтересовался похожий на Шурика из "Кавказской пленницы" Пётр Дмитриевич. Вадик, не скрывая восторга, подытожил:
- Маратка подрался и кое-кому надавал!  Правда, Марат?
- Скорее, ему надавали, - Марина сделала шаг навстречу,
- Да скажи же, наконец, что произошло?
Марату хотелось плакать. Как в детстве. Предательский комок подкатил к горлу и он, не без труда, с предательской дрожью в голосе, вымолвил:
- Я просто упал с дерева.
- Что? С какого дерева? Что ты несёшь? Какая нелёгкая понесла тебя на дерево? Ночью?!
Марат, ни слова не говоря, шагнул в комнату. Марина кинулась к имеющей место быть в каждом номере медицинской аптечке, извлекла оттуда бинты, йод и вату, потом прихватила пластырь и велела Марату снимать одежду, вернее то, что от неё осталось. Предстояла пренеприятнейшая процедура,  но деваться было некуда, и Марат, с покорным видом, стал стягивать с себя уже отслужившие своё и рубашку, и джинсы.

IV

     Рассвет только занимался над землёй. Одна за другой гасли на небе звёзды. В первых, робких лучах ещё не показавшегося солнца вершины гор из молочно-белых стали бледно-розовыми. Всё живое и неживое было погружено в волшебную тишь, всё замерло в торжественном ожидании восхода. Но вот послышалось пение птицы. Потом ещё и ещё и, наконец, грандиозный птичий оркестр выплеснул в окружающий мир божественную симфонию и мажорными, жизнеутверждающими аккордами бурно приветствовал рождение нового дня.
     Марат открыл глаза.  Ещё было слишком рано, чтобы вставать с постели, но спать ему уже не хотелось. Переливчатое пение птиц наполнило собой комнату, и на душе у Марата было удивительно хорошо. Он встал, потянулся, подошёл к двери и распахнул её настежь. Но, оказалось, что птичий оркестр уже успел набрать грандиозные децибелы. Марат поспешно вышел из комнаты и плотно притворил за собой дверь. Перевязанная накануне бинтом коленка противно ныла. Марат вспомнил вчерашний вечер и свой безрассудный ночной подъём по горной тропинке. Недовольно поморщился. Потом вздохнул и, слегка прихрамывая, направился к озеру. Конечно, мочить забинтованную ногу не следовало, но желание искупаться в это раннее, прекрасное утро заставило отбросить всякие сомнения, и Марат бросился в воду. Он кувыркался в набегающих волнах, фыркал, подпрыгивал и в голос смеялся. Неприятный осадок от вчерашнего приключения выветрился под воздействием головокружительно пахнувшего горного ветра и окончательно растворился в целительных водах Иссык-Куля. В этот ранний час на пляже, кроме него, никого не было. Но так продолжалось недолго. Вскоре появились первые любители утреннего купания. Марат вернулся на берег и зашагал к себе в номер. Делить с кем-то очарование этого утра ему не хотелось ни с кем.
     После завтрака брат и сестра стремглав помчались на пляж. Надо было постараться успеть захватить свободный катамаранчик. Им повезло. Свободных катамаранов оставалось только две штуки. Так что, можно было даже выбрать. Коленка, странное дело, почти совсем перестала болеть, поэтому педали двухместного катамарана, взятого на пробу всего на четыре часа, крутились легко.     Колёса загребали лопастями воду, и резвый ветерок игриво обдавал Марата с Мариной целым водопадом искрящихся на солнце брызг. Марат предложил маршрут. Доплыть до скалы, на которой вчера вечером он увидел нечто, заставившее его загрустить, и плыть затем дальше вдоль берега, впитывая в себя сказочные ландшафты  непередаваемых красот горного озера. Идея показалась Марине "сногсшибательной".
- Подходит, - Сказала она.
- Вперёд, каравелла! – Крикнул Марат,
- Поднять паруса! Боцман, проглоти тебя акула, приказываю сей же час откупорить, по случаю нашего отправления, бочонок с ромом! Пейте, разрази вас гром, за здоровье мисс Марины и…
- Миссис, - Поправила Марина,
- …Миссис Марины и, тысяча чертей, клянусь громом, наше плаванье будет удачным, и приятель пассат будет гнать нашу старую калошу вперёд, навстречу удивительным приключениям и славным сражениям! Дать залп из всех пушек с обоих бортов, да так, чтобы чертям стало тошно! Ура-а-а!
- Тише, Маратка, ты кричишь, как настоящий морской разбойник! Что люди подумают?
- Пусть думают, что хотят, всё равно не додумаются и не догадаются, что я – правая рука Генри Моргана. – Марат закатил глаза и воздел руки к небу. Затем повернулся к сестре и расхохотался:
- Ну как, похож я на пирата?
- Как две капли воды! Ещё серьгу в ухо и яркую косынку на шею.
- Ну, то-то. Прибавим ходу?
- Давай…
Они быстрее закрутили педали, но вскоре лишились сил и дальше уже плыли спокойней. И совсем скоро приблизились к скале.
- Слушай, братик, надо вернуться за фотоаппаратом, - Сказала Марина, сказала Марина, осматривая выпирающий из воды огромный валун,
- Кадры будут, что надо!
- Всё учтено, миледи, и возвращаться не придётся. – Марат достал из-за спинки сиденья сетку с помидорами и хлебом (ведь на воде всегда волчий аппетит!) и, порывшись в её недрах, достал фотоаппарат.
- Ты готова?
- Да!
- Снимаю!
Становилось жарко, и они решили искупаться. Видно было, как маленькие рыбки, целыми стаями, проплывали под катамараном. Некоторые, самые резвые, выскакивали из воды и, блеснув чешуёю, плюхались обратно в озеро.   Накупавшись вволю, они почувствовали, что проголодались и дружно принялись уничтожать содержимое сетки с продуктами.
- Ну, что, - Впиваясь зубами в огромную помидорину, спросила Марина,
- Видел ты сегодня этого старика?
- Лодочника? – Марат отломил от буханки здоровенный ломоть,
- Видел. Только, должен тебя разочаровать, ничего особенного я в нём не обнаружил. Старик, как старик, усы, правда, великолепные, хоть картину рисуй.
- Ну, а глаза? Ты видел его глаза?
- Слушай, чего ты ко мне пристала с этим лодочником? Я же не виноват, что не вижу его таким, каким он кажется тебе. И вообще, Маринка, у тебя больное воображение! Это случается иногда и случается, как правило, от расстройства психики. Когда домой приедем, обратись к моей мамочке, она тебе даст дюжину таблеток. Кстати, надо бы уже написать старикам, чтобы не беспокоились.
Марина тут же отпарировала:
- Ага, только люди с нормальной нервной системой решают вдруг, посреди ночи, неизвестно, для чего, лезть на дерево, а потом, как ни в чём не бывало, возвращаются, истекая кровью, в изодранных штанах и наводят ужас на окружающих.
"Знала бы ты, где я был вчера на самом деле", - Подумал Марат и усмехнулся. И сразу вслед за этим заметил рядом со скалой ещё один, такой же, как у них, катамаран. Правили катамараном взрослая женщина и девушка, лет семнадцати. Девушка весело над чем-то смеялась. Судя по всему, спутница рассказывала ей  что-то смешное и интересное. Катамараны двигались навстречу друг другу и некоторое время спустя оказались напротив. Девушка мельком посмотрела на Марата, но тут же и отвернулась. А Марат, внезапно напрягшись и забыв закрыть рот, смотрел на неё, не отрываясь. Женщина в возрасте (а для Марата все женщины, старше его сестры, считались женщинами в возрасте), тоже разглядывала его, откровенно усмехаясь и, кажется, даже как-то комментируя его раскрытый рот и парализованную позу. Теперь они обе хихикали, и Марат был почти уверен, что это он стал предметом их пересмешек. Как бы там не было, Марат, прикованный взглядом к прекрасной незнакомке, уже представлял себя рядом с нею и в два счёта пришёл к выводу, что она, несомненно, и есть та самая богиня красоты и совершенства, поисками которой он был занят всё последнее время.
- Нет, серьёзно, Марат, скажи мне, зачем ты полез на дерево? – Словно издалека услышал он возвращающий его на землю голос сестры и, наконец, не без труда, отвёл взгляд от прекрасной незнакомки.
- А? Что ты говоришь?
- Бэ! Я говорю, какая нелёгкая понесла тебя на дерево среди ночи?
- Так я это, я за русалкой лазил.
- Я серьёзно…
- Слушай, Марин, давай обгоним вон тот катамаран. Ну, просто так. Давай? Сидеть надоело!
- Но мы же хотели плыть совсем в другую сторону? – Уже слегка покрасневшие от солнца плечи Марины приподнялись, следуя её недоумению,
- А! Чепуха! – Марат нетерпеливо махнул рукой,
- Нет там ничего интересного! Тебе-то какая разница, в какую сторону плыть? Мы же кто? Мы – отдыхающие! Понимаешь? То есть мы - люди, пребывающие в праздности. А чтобы от её однообразия скулы не сводило, что нужно? Правильно, нужен экспромт! Даёшь бой однообразию праздности! Ну, что, понеслись?
Марина, как показалось Марату, понимающе усмехнулась:
- Ни за что! Я уже накрутилась вволю этих скрипучих педалей. У меня ноют мышцы, и я просто хочу загорать. Я, дорогой братик, хочу предаваться праздности и наслаждаться ею, а твои бесконечные экспромты у кого угодно могут вызвать нервный тик. – Она с удовольствием потянулась всем телом,
- А если тебе неймётся познакомиться с мамой этой маленькой девочки, - Марина покосилась  на брата,
- То тут я тебе не помощница.
- Какой девочки? Чего ты несёшь?
- А, я ошиблась? Ну, извини. Просто, мне показалось…
- Вот именно! Тебе показалось!
- А чего это ты так занервничал?
- Ты – самая противная сестра на свете!
- Я – не просто сестра, я – старшая сестра, которой поручено приглядывать за тобой. Вот, стоило вчера ненадолго оставить тебя одного и – пожалуйста, результат налицо.
- Издеваешься?
- Проявляю отеческую заботу.
- Я отыграюсь.
- Кто бы сомневался. Ладно, не сердись. Я и вправду устала. Давай будем просто мирно путешествовать. Без экспромтов. По ранее намеченному маршруту. Тобой же намеченному.
- Ладно. – Марат невольно оглянулся вслед удаляющемуся катамарану с прекрасной незнакомкой. В конце концов, подумал он, теперь ему стало ясно, что предчувствие и тягостное томление последних дней не обманывало его, и с этого момента он твёрдо знал, кого ему следует искать. В последующие несколько часов Марат стал рассеян, отвечал невпопад, перестал балагурить и всеми мыслями был теперь с той, кого недавно повстречал на бирюзовой глади прекрасного Иссык-Куля. Теперь Марату захотелось побыть одному. В голове его зрели стихи, и самым большим желанием его сейчас было добраться до ручки с тетрадкой. Сестра же, казалось, никуда не торопилась и готова была хоть до самого вечера покачиваться на их стареньком катамаране. Но в итоге и ей надоели его молчание и замкнутость и она сама предложила поворачивать назад. Марат сразу повеселел и крутил педали, опережая сестру, так что катамаран постоянно уводило в сторону. Наконец, они пристали к берегу и к ним тут же подлетели жаждущие покататься отдыхающие. На берегу давно уже не осталось ни лодок, ни катамаранов. Всё было разобрано ещё утром и до обеда даже нечего было надеяться достать хотя бы лодку. А тут – такая удача! Кто-то решил пристать к берегу за несколько часов до обеда, а это было настоящим событием в размеренно текущей жизни пансионата. Катамаран, по мнению Марины, "едва не разорвали на части" и несколько минут спустя он уже удалялся от пляжа. Какие-то двое счастливчиков самозабвенно крутили педали, наслаждаясь красотами гор и синевой Иссык-Куля.
     Марина пристроилась к группе, изображающей игру в волейбол, а Марат расстелил на горячем песке покрывало, удобно на нём расположился и выудил из сетки свой потрёпанный блокнотик и карандаш. Мечтательно посмотрел на озеро и приготовился писать. Где-то там сейчас покачивалась на волнах его прекрасная незнакомка, и ей он сейчас собирался посвятить  свои новые стихи. С некоторым беспокойством он огляделся. Свои творческие потуги он всегда предпочитал скрывать от окружающих. Нет, никому до него  решительно не было никакого дела, все были заняты собой, или не заняты вообще ничем. Марат вывел первые строчки:
Я Вас увидел и смутился…
Нарушен Вами мой покой.
Зачем Ваш образ мне явился?
Играет, видно, случай мной…
Нет. Не то. Марат пожевал карандаш, перечеркнул написанное и понял, что здесь написать что-нибудь стоящее у него не получится. Ему необходимо было остаться наедине с собой. И он, сделав знак Марине, что уходит, направился в наверняка пустующий сейчас номер.

V

     Только ему так и не удалось в этот день написать ни строчки. Душу тяготила сладковатая тяжесть, хотелось просто смотреть в пустоту, или, например, прижаться к берёзке и бесконечно долго стоять так, слушая перешёптывание кудрявой листвы. Мысль ему определённо понравилась, и он направился к берёзовой роще. Деревья были уже немолодые, их толстые, в целый охват, стволы, взмывали высоко вверх. Но они были прекрасны! "Что за прелесть, эти берёзы", - Подумал Марат. "А вот пересади любую из этих красавиц на другую почву, в другое место, и они погибнут. Но вот если пересадить совсем маленькое деревце, то оно, скорее всего, приживётся. Почему так?" Марату нравились собственные мысли. "Вот так же и люди", - Продолжали нанизываться размышления, - "Человека можно вырвать с корнем с родного места, не причинив ему смертельного вреда, только в юном возрасте. Но чем дальше, тем тяжелее, тем нестерпимее для человека оказывается смена образа жизни, тем сильнее он станет противиться нарушению привычного уклада". Марат удивлённо поджал губы. Надо же, до чего додумался! Интересно. А что же дальше? Мысли расползались, и ему никак не удавалось выстроить их в стройный порядок. "А дальше вот что. Ясно, что всё живое на земле связано между собой тонкой, но крепкой нитью. И то, что свойственно, как он самонадеянно думает, только человеку, несомненно, обнаружится ещё где-нибудь в природе. Потому, что то, что присуще природе, является частью самого человека. Но люди не задумываются над этим и не замечают очевидного и лежащего на поверхности. Случается, человек, желая что-то сотворить, что-то изменить в окружающем мире, терпит поражение только из-за того, что, забывая связать себя с окружающим миром, забывая, что он лишь является его частью, принимает собственное "я" за точку отсчёта, за ось симметрии, за единственно верную систему координат. А потом с недоумением обнаруживает, что его якобы непогрешимые и выверенные расчёты оказываются, на самом деле, неверными. И в итоге он вынужденно возвращается к исходной точке, он возвращается туда, откуда начал, но время безвозвратно уходит, оставшийся отрезок жизни неумолимо сокращается, но он так и продолжает блуждать по кругу, не в силах  расстаться с тешащей душу мыслью о своей решающей роли в законах развития природы и вселенной". Марат почувствовал  необычайное воодушевление и искренне восторгался своей открывшейся способностью к философскому рассуждению. "И вот я, стою сейчас здесь, один, среди этих прекрасных берёз и вдруг начинаю холодеть от странной мысли, что я – это я… Как странно… Что значит – "Я"? – Лоб Марата вдруг покрылся испариной и он без сил опустился на траву.  "Что это со мной"? – Он ладонями сжал виски. "Я и мир… Я, или мир? Или я, или мир? Да нет же! Моё "Я" будет раздавлено, уничтожено, выброшено на обочину жизни, если хотя бы теоретически предположить, что это самое "Я" каким-то образом вдруг станет центром вращения. А как же миллионы, нет, миллиарды других "Я"? Как же они? Ведь это самое "Я" присутствует, нет, не присутствует, оно есть, оно во весь голос кричит о себе и в каждой травинке, и в каждом дереве, во всём! Вокруг меня бурлит жизнь, прекрасная и непостижимая! Да-да-да! И нет ничего глупее объявлять себя центром мироздания и пытаться загонять неподдающийся осмыслению мир в свою убогую систему координат! Нет! Правильным будет найти свою орбиту движения в этой вселенной, надо найти своё место на этом празднике жизни! И надо стараться приносить радость, именно радость этим бесчисленным "Я" и ни в коем случае не ставить себя выше их. Даруя тебе понимание того, что ты – это ты, мир даёт тебе возможность осознания собственной своей принадлежности к этому миру. Дарует радость осмысления и постижения самого себя, осмысления своего единства с миром, а не противопоставления себя ему. Как всё, оказывается, просто. И сложно одновременно".
     Голова у Марата стала тяжёлой. Пальцы рук подрагивали мелкой дрожью. Наконец, он поднялся с земли и быстрыми шагами направился к озеру.
     Марина всё ещё играла в волейбол. Увидев Марата, она подбежала к нему.
- Маратик, у тебя такой вид, словно ты и в самом деле заметил на дереве русалку.
- Вот чего не видел, того не виде. Но. Знаешь, о чём я сейчас думал? – Марина развела руками,
- А думал я, Мариночка, что жизнь – вечна.
- Ух ты! Ну, и что?
- Как это: ну и что? Да ты посмотри на эти берёзы! Они уже старые, но, всё равно, молодые! И горы эти, да и вообще, весь мир – старый, но поражает своей молодостью!
Марина склонила голову и исподлобья насмешливо посмотрела на брата:
- Маратик, не заставляй меня беспокоиться. С другой стороны, ты, несомненно, прав. Но, могу тебя разочаровать: ты идёшь уже давным-давно проторенной дорогой. Так что, тут ты не оригинален. Вот, попробуй вникнуть:
- "Природа бескорыстна и легка
И оттого детей своих моложе…"
Марину настойчиво звали вернуться к оставленной игре.
– Всё, я побежала!
Марат усмехнулся.
- "И оттого детей своих моложе". За версту несёт парадоксом, но что-то такое в этом есть…
- Нравится?
- Нравится.
- Жаль, не знаю, чьи это стихи.
- А я – так вообще, впервые слышу.
Четвёрка молодых и загорелых парней хором прокричала:
- Ма-ри-на!
- Иду! – Марина энергично помахала им рукой. Уже на ходу обернулась к Марату:
- Пошли с нами!
- Не хочу!
- Да что с тобою творится?
- Перегрелся. Всё, я купаться пошёл.

     Вечером, неподалёку от летнего кинотеатра, из беседки, увитой диким виноградом, доносились звуки задорной студенческой песни. Тот, кто аккомпанировал на гитаре, брал уверенные аккорды. Хор голосов демонстрировал неплохую спевку. Марату уже порядком надоело быть одному, ему хотелось оказаться в весёлой, беззаботной компании. Он до сих пор ни с кем не познакомился, если не считать, конечно, кудрявого Сергея и соседей по номеру. Прислушиваясь к песне, он решил зайти в беседку и разделить с незнакомцами их заразительное веселье. Два парня и три девушки внутри беседки были поглощены исполнением песни. На Марата никто даже не обратил внимания. Но вот отзвучал последний аккорд, и компания зааплодировала самой себе. Марат решил, что нужно что-то сказать и не придумал ничего лучше, как попросить закурить.
- А вы играете на гитаре, юноша? – Обратилась к нему одна из девушек, доставая из крохотной сумочки пачку сигарет,
- Угощайтесь!
Марат сначала внутренне возмутился тому, что его назвали юношей, почти сразу вслед за этим ужасно сконфузился и, кажется, покраснел. И предсказуемо разозлился на себя и на весь белый свет.
- Спасибо…
Девушка выудила из пачки ещё одну сигарету, на этот раз для себя и, не прикуривая, протянула Марату зажигалку. Он с трудом сообразил, что необходимо сначала дать прикурить ей, а потом уже прикуривать самому. Зажигалка чиркала, высекая искру, но огонь упорно не загорался. Наконец, с пятой, или шестой попытки, вспыхнуло пламя. Прикуривая, Марат едва не закашлялся. Курить по-настоящему он не мог и, откровенно говоря, испытывал к потреблению табака почти полное неприятие. В беседке висела странная тишина. Девушка выпустила облачко дыма.
- Так вы играете на гитаре?
- Да так, бренчу немного, - Сказал он, едва не поперхнувшись дымом.
- Тогда сыграйте нам что-нибудь.
Марат пробовал было отказаться, но теперь его стали просить все присутствующие, и он вынужден был взять в руки протянутую ему гитару. Делать было нечего. Он провёл по струнам, проверяя звучание, взял несколько аккордов, кашлянул, собрался с духом и запел:
- "Что так жадно глядишь на дорогу,
В стороне от весёлых подруг…"
Не то, чтобы он больше всего любил исполнять именно это произведение, просто стал играть и петь первое, что пришло на ум. Некоторое время его молча слушали. Потом один из парней не выдержал:
- Ну, друг, эдак ты нас скоро спать всех уложишь! – Марат оборвал песню на полуслове.
- Саша, не умничай, пожалуйста, вечно ты лезешь! Такой романс отличный и игра хорошая, взял всё и испортил!
- Вкусам твоим, Лорик, место на свалке.
- Ага. Только о вкусах не спорят, кажется.
- Ещё как спорят! Кто не умеет спорить, тот не прав.
- Невпопад, Сашенька! Не согласная я.
- Одну минутку! – Бодро вставил быстро осваивающийся в незнакомой компании Марат,
- Я увлёкся и не учёл главного, - Он сделал широкий жест,
- А именно,  того, что играю не для себя, а для целой аудитории. Поэтому, постараюсь выбрать что-нибудь подходящее для всех. Вот, например, песня, - Он повернулся к Саше,
- Под которую заснуть будет невозможно…
- Стоп! – Поднялся к нему навстречу Саша,
- Давайте, сначала, знакомиться. Это – Он указал на сидевшего рядом с ним парня,
- Знаменитый, в будущем, правда, саксофонист. 
- Ну, пошёл поливать, - Усмехнулся тот,
- Не перебивай! Итак, нашего саксофониста зовут Васей, - Вася сделал вид, что снимает шляпу,
- Далее. Сразу три представительницы прекрасного пола! Слева направо: Лариса…
- Очень приятно…
- Людмила…
- Рад познакомиться!
- И Тамара.
- Здрасьте! А я – Марат.
- Замечательно! Ну, а я, стало быть, Саша. Можно Александр. Или, например, Шура. Хотя для кого и Шурик. Многолик, аки индийское божество. Приемлю любое, из вышеперечисленного, обращение к собственной персоне.
Марат невольно улыбнулся. Нормальные ребята! На душе стало легко и весело. В это самое время в беседку с только что пополнившейся компанией ворвался, буквально влетел новый персонаж. Сразу бросалось в глаза, что он навеселе.
- А я прохожу, слышу – играют. Дай, думаю, зайду. Я только сегодня приехал. Хорошо здесь, красиво, но скучно. Вот, на работе, помню, был у нас случай…
- Извините нас, - Сказала Тамара,
- Но мы все торопимся. – И компания, включая Марата, дружно двинулась к выходу. "Находчивая девушка", - Подумал Марат, - "Правильно сделала. От такого потом не будешь знать, как отвязаться".
- Да погодите, ребята, куда же вы? Такую историю рассказать хотел! – Тут незнакомец громко икнул,
- Ой, извиняюся…
- Да ты не расстраивайся, парень, - Марат дружелюбно хлопнул его по плечу,
- Будет ещё время. Расскажешь.
Саксофонист Вася потянул Марата за локоть и приглушённо спросил:
- Идёшь с нами? Мы – на танцы.
- Спрашиваешь!
Они подошли к ярко освещённой танцплощадке. Массовик-затейник что-то пытался сказать в микрофон, но тот пока что только ужасно хрипел, свистел и трещал. Тут же крутился оператор, пытающийся настроить аппаратуру. Подвыпивший приезжий увязался за ними и то и дело повторял, что удивит всех своим умением танцевать цыганочку с выходом, что приехал он сюда по бесплатной путёвке, которую ему вручили, как передовику производства, что он ударник коммунистического труда и что про него не раз писали в заводской многотиражке. Марат, имеющий неосторожность дружески хлопнуть передовика производства по плечу, ещё когда они дружно ретировались из беседки, теперь не знал, как отвязаться от говорливого субъекта. Потому, что обращался он в основном к Марату. Но тут, на его счастье, звуковая аппаратура оператором была, наконец, налажена  и почти сразу вслед за этим на сцене появились четверо ребят в алых костюмах и чёрных рубашках и девушка, в небесно-голубом платье до пят.

VI

     Заиграла музыка, и Лариса объявила, что это – белый танец. Не потому, что он так называется, а просто потому, что она этого хочет. Она решительно подошла к Марату  и, взяв его за руку, потянула за собой. Озноб приятного волнения пробежал у него по телу и собрался в тугой комок где-то в области желудка. Следующая волна оторопелого восторга обдала кипятком, когда Лариса, проигнорировав взятую им в танце дистанцию, прильнула к нему всем телом. Сердце Марата подскочило до небес, и в этот момент он случайно увидел свою прекрасную незнакомку. Она стояла поодаль от танцплощадки, вяло беседуя с двумя тощими и длинноволосыми парнями. Лариса, обдавая его жарким дыханием, что-то шептала ему на ухо, но Марат уже ничего не слышал и смотрел, с приоткрытым ртом, ясно, в какую сторону.
- Маратик, - Словно издалека донёсся до него раздосадованный голос Ларисы,
- Что с тобой? Чего ты такой напряжённый?
- Ах, да, извини, - С трудом отрываясь от видения, пробормотал Марат,
- Так, с головой что-то.
- Болит?
- Ага.
- Это ты перегрелся. Нельзя с первых дней часами бывать на солнце.
На его счастье, песня была  допета, музыка стихла, и загремели аплодисменты. И он, напрочь забыв о Ларисе, направился к очаровавшей его незнакомке. Ноги несли его сами, он даже не задумывался о том, что сейчас скажет ей. Он просто шёл, а может и плыл, или даже парил над землёй. Нет, он струился невесомым эфиром! Остановился прямо напротив неё, не сразу понял, что она смотрит на него с вопросительным удивлением, а поняв, протянул ей руку и как-то по-особенному легко сказал:
- Здравствуйте! Меня зовут Марат.
Удивление в её взгляде сменилось заинтересованностью. Она смотрела на него с явной симпатией и так же легко ответила:
- Оксана…
- Пойдёмте?
- Куда?
- Танцевать.
- Пойдёмте.   – И она, не оглядываясь, пошла к центру танцплощадки. Несколько мгновений Марат смотрел ей вслед непонимающим взглядом. Опомнившись, двинулся следом. Уже играла музыка. Она остановилась, обернулась к Марату и положила руки ему на плечи.
- Ну, что же вы?
- Что?
- Что же вы стоите?
- Смотрю на вас…
Она улыбнулась
- А танцевать?
- Ах, да, простите…
Марат прожил несколько самых счастливых минут своей жизни. Всё было, как в волшебном сне.
- Да, танцуете вы неважно, - Засмеялась Оксана,
- Надо вами заняться. А давно вы здесь? Кажется, я вас вижу впервые.
- Давайте на "ты"?
- Давайте.
- Я здесь всего второй день. И я вас видел.
- Тебя.
- Что?
- Мы договорились на "ты".
- Да? Хорошо. Я тебя видел.
- Правда? И где?
- Где? На катамаране. Сегодня. Днём.
- Я соврала. Я тоже тебя видела. С девушкой.
- Это моя сестра. А ты…
- А я была с мамой. Вон, она мне машет рукой. – Девушка явно расстроилась и вздохнула:
- Марат, извини, наверное, что-то случилось. Я пойду.
- Конечно… То есть как? Куда? Зачем?
- Извини. Мне, действительно, надо идти, - И не объясняя никак такого резкого поворота, Оксана  вдруг отстранилась от влюблённого по уши Марата и направилась к действительно поджидавшей её матери. Та очень выразительно жестикулировала и о чём-то торопливо говорила подошедшей к ней девушке. Марат, совершенно сбитый с толку, остался стоять посреди танцплощадки. Затем побрёл к выходу. Кто-то взял его под руку. Он с надеждой оглянулся, но увидел Ларису.
- Маратик, с твоей стороны это просто свинство. Как это понимать?
Марат с нескрываемым удивлением смотрел на неё.  "Мы же едва знакомы", - Подумал он,
- Какое такое свинство?
- Свинячее.
- Извини, Лариса, мне надо идти.
- Да ладно, Марат, я пошутила.
- Мне, действительно, надо… - И он ушёл.

"Что я такого сделал?" – Мучительно соображал Марат, - "Чем я мог её обидеть?" – Он уже проклинал самого себя, сегодняшний вечер, своих новых знакомых и прилипчивую Ларису. "Это из-за неё!" – Решил он, - "Конечно, Оксана видела, как она ко мне прижималась, и вот результат!" Марат шёл куда-то, не разбирая дороги. И притопал прямо к берегу. "В самый раз сейчас искупаться. Снять напряжение. А ещё лучше – утопиться!" Воображение тут же нарисовало ему трагическую картину собственной гибели. Как наяву он увидел милицейский фургон, застывший ранним туманным утром на берегу озера, машину скорой помощи с включённой мигалкой и толпу зевак, строящих различные версии произошедшего несчастного случая. И, само собой, склонившуюся над  его остывшим уже телом, терзаемую  безутешными рыданиями Оксану. "Это я, это я погубила несчастного юношу!" – Станет она причитать в запоздалом раскаянии, "Это я, неблагодарная, оказалась недостойной его любви!" Марат покачал головой. Нет, это был явный перебор. Надо откорректировать сценарий. А для этого сначала необходимо  остыть. И он, со всех ног, кинулся в озеро. Ночной Иссык-Куль ласково принял его в свои объятия. Странное дело, топиться Марату расхотелось почти сразу же. Он проплыл порядочное расстояние, устал и перевернулся на спину. Над головой простиралось настоящее звёздное безумие. Мир был прекрасен! Марат понял, что  влюблён. Ему хотелось кричать от распиравших его чувств. И крик над поверхностью озера действительно, прозвучал. Только не его собственный. Голос доносился с берега. Марат приподнялся над водой. При свете восходящей луны он увидел на берегу энергично размахивающий руками одинокий силуэт. Крик явно был обращён к нему. У самой кромки воды чиркнули спичкой,  и в её короткой вспышке Марат успел разглядеть, что у силуэта была седая борода. И ещё ему показалось, что на кричавшем ему с берега человеке надета была тельняшка. Марат поплыл к берегу.

VII

     Старый лодочник невозмутимо попыхивал трубкой, поджидая Марата. Марат подошёл, поздоровался.
- Что случилось? – Спросил он и наклонился за оставленной на песке одеждой.
- Замёрз, поди? – Отозвался старик.
- Есть немного. В воде, как-будто, даже теплее.
- Ветром с гор потянуло. А там, братец ты мой, наверху, то есть, зима. – Лодочник пошкворчал трубкой,
- А чего судьбу искушаешь?
- В смысле?
- Я говорю, опасно это, одному, без страховки, баловаться по ночам.
- Да вот, не удержался, - Честно признался Марат. Потом улыбнулся доброму лодочнику:
- Но, честное слово, я больше так не буду.
- То-то! Люди в бассейнах тонут, а тут – целое озеро. Ты не гляди, что спокойное с виду. Оно, братец ты мой, ещё какое коварное.
- А вы тут, по какому случаю? – Подражая говору старика, поддержал беседу Марат,
- Гуляете?
- Работаю! Лодочником я тут, ну и приглядываю заодно. За порядком.
- Мне о вас сестра рассказывала.
- Вона как. Меня тут многие знают. Ладно, пошёл я. Дела ещё не закончены. А ты уж, мил человек, остерегись по ночам заплывы совершать. Не ровён час, случится чего. А дома-то, небось, ждут.
- Я с вами прогуляюсь. Не возражаете?
- А чего возражать? Мы людям только рады. Пошли…
     Безлюдье, ночное горное озеро, полная луна, придающая декорациям особую таинственность и неторопливо вышагивающий рядом седой и загадочный старик – всё было преисполнено удивительного и волнующего ощущения нереальности происходящего. Высыпавшие на небе звёзды застыли над землёй торжественным космическим салютом. На душе стало упоительно хорошо, и не было никаких других чувств, кроме бесконечной любви к миру, в котором посчастливилось родиться.
     Незаметно они добрались до домика, где лодочник хранил вёсла. Не сговариваясь, уселись на прочно застрявшей в песке перевёрнутой лодке. Новый знакомый Марата занялся своей трубкой. Прикурив, обернулся к нему:
- Хорошо-то как вокруг, а? Уж сколько лет тут живу, а всё не привыкну. – Он устроился поудобнее,
- А ты зачем в воду-то полез? – Спросил без всякого перехода старик,
- А вдруг, случилось бы что?
- Так вы из-за этого меня с берега звали? – Отчего-то разочаровавшись, спросил Марат,
- Да у меня, если хотите знать, разряд по плаванию!
- Разряд у него. Родители, небось, путёвку достали? Вот сейчас все так. Сами – ни-ни, а детям – пожалуйста. А они по ночам – купаться. – Клубы дыма от трубки лодочника лениво расползались в разные стороны,
- Природа, братец ты мой, с твоими разрядами считаться не станет. Чуть зазеваешься – проглотит.
- Прям так и проглотит, - Подзадоривал Марат. Лодочник усмехнулся:
- Я тут всякого, братец ты мой, навидался. Зря хорохоришься. Природе вызов бросать, оно, может и звучит красиво, да только не задираться с ней надобно, а понимать. Стараться, то есть, понять. 
- Я этим как раз и занимаюсь последнее время. Выходит, что на верном пути. А вы давно здесь живёте?
- Да после войны сюда занесло. Думал, что проездом. Оказалось – навсегда.
- Вы воевали?
- А то как же? Почти всю войну на подлодке ходил. Однажды, во фьордах норвежских, засекли нас  немцы. Чудом спасся тогда. Рыбаки норвежские подобрали. – Старик надолго замолчал, погрузившись в воспоминания. Погладил бороду.
- Старая история. Чего вспоминать? Главное – знали тогда, за что воюем. Дел вот только много недоделанных осталось. – Он протяжно вздохнул,
- Потому и надежда – на вас. За вас воевали, вам и доделывать.
- Рассказали бы о себе… - Марат запнулся, подбирая нужное слово,
- …Дедушка.
- Андреем Палычем меня зовут, - Поморщился старик,
- А рассказывать особенно нечего, да и недосуг. И настроения нет, и время неподходящее. Ты о себе лучше поведай. Учишься?
- Учусь.
- Стало быть, не работал ещё…
- На практике только. На производственной.
- Это хорошо, что на производственной, - Марату показалось, что лукавая усмешка затерялась в седых усах его собеседника, поэтому он торопливо добавил:
- Но совсем скоро я уже буду работать! Через два года, а может и раньше.
- Тоже ладно. Хорошо бы по душе занятие найти. А это, братец ты мой, на поверку штука, ох, какая непростая. Надо так, чтобы без работы своей ты жить не мог. Во как! Тогда и жизнь интересной будет. А отец-то кто? Кем трудится?
- Рабочий. Электросварщик. Всю жизнь на стройке, дома строит.
- Хорошая это, братец ты мой, профессия. Нужная и полезная.
- Только почему-то, когда я к нему на работу просился, хоть на время каникул, он возражал. Не для того, говорит, учишься, что б арматурины на себе таскать.
- Ну, мне такая позиция вполне понятная…
- Да и я его вполне понимаю. Он хочет, чтобы его сын был занят не физическим, а умственным трудом. Хотя я всегда пытался доказать отцу, что его профессия – творческая. Помню, случай один, - Марат почувствовал прилив вдохновения,
- В разгар рабочего дня к ним на объект приехала какая-то комиссия. Проверяли качество выполняемых работ. Отец был на "ванночках". Это такой сварной узел, на стыке двух  арматур. Ну, вот. Вырезали они, значит, аккуратненько только что сваренную отцом ванночку с арматурой и повезли в лабораторию. Проверять. А через пару дней отцу объявили благодарность. Потому что его "ванночка" выдержала на разрыв на несколько тонн больше норматива. Помню, отец тогда сиял от счастья. Это ли не творчество?
- И мастерство, и умение, и любовь к своему делу. То, что отцом гордишься – это, братец ты мой, величайшее дело! Только так и должно быть. С другой стороны, может и оберегает он тебя излишне. От физического, значит, труда. Но тут я его вполне понимаю…
     Андрей Павлович докурил свою трубку, выбил о камень пепел и остатки табака. Потом легко поднялся:
- Поздно уже. За тебя, небось, сестра твоя волнуется.
Марат поднялся следом и собрался прощаться.
- Погоди-ка, - Как-будто спохватился лодочник,
- Без гостинца не отпущу, - И исчез в домике для вёсел. Через минуту вернулся и протянул Марату внушительный свёрток.
- Бери вот. Рыбка вяленая. И ловил сам, и вялил тоже.
- Да нет, что вы, Андрей Павлович, спасибо, не надо!
- Бери, кому говорят!
- Ух ты! Запах какой. Спасибо!
- Бывай здоров!.. 
- До свидания!
     Марат бодрым шагом направился в свой номер, заранее предвкушая, как удивит Марину своим знакомством с лодочником и его неожиданным и вкусно пахнущим подарком. Но когда он проходил неподалёку от торчавшей из воды уже знакомой нам скалы, увидел на ней чей-то силуэт. Он пригляделся. На скале сидела девушка. Одна. Марат огляделся и обнаружил неподалёку оставленную ею одежду. Ситуация складывалась увлекательная. Марат тут же представил, как она выходит из воды и вдруг обнаруживает на берегу незнакомого парня с её платьем в руках. Увлечённый разыгравшимся воображением, Марат не заметил, как девушка отделилась от скалы и поплыла к берегу. Близкий всплеск воды заставил его вздрогнуть. Прятаться было уже поздно. Он просто стоял и смотрел, как она, подобно русалке, появляется из воды. Марат не заметил, чтобы девушка была сколько-нибудь сконфужена. Она подняла платье с песка и выжидающе посмотрела на Марата. А у него, тем временем, от удивления раскрылся рот. Это была она! Незнакомка с катамарана, та, с которой он совсем недавно кружился в медленном танце, так странно и необъяснимо ей же и прерванным.
- Это вы? – Только и смог выдохнуть Марат,
- А я думал, что это… Что это не вы…
- Исчерпывающее объяснение.   Вы что, следили за мной?
- И не думал!
- Я люблю купаться по вечерам, и мне нравится в одиночестве проводить время на этой скале.  – Оксана улыбнулась,
- Кажется, ты испугался больше меня…
- Просто, это так неожиданно.
Она стояла в мокром купальнике, прижав к себе лёгкое платье, и плечи её, в серебристом свете луны, слегка подрагивали. Марат, наконец, опомнился:
- Ты же замёрзла!
- Да. Надо переодеться. – Марат отошёл на несколько шагов и отвернулся.
- Я смотрю, ты тоже любитель погулять в одиночестве? – Услышал он за спиной её весёлый и звонкий голос.
- Мне давно уже хочется забраться на эту скалу.
- Так в чём же дело?
- Там всё время занято.
- А ты хотел бы один?
- А я хотел бы с тобой, - прошептал он, но тут же громко добавил:
- Сначала – да.
- А теперь?
- А теперь я познакомился с тобой…
- И?
- И мне кажется, что вместе нам бы там было веселее.
- Согласна. Только не сегодня, ладно? Я замёрзла. – Она приблизилась к нему из темноты, и бедное сердце Марата вдруг перестало умещаться в груди.
- Знаешь, Оксана, - Сказал он,
- У тебя очень красивое имя. Красивое, как эта волшебная ночь.
- Да? А ты, случайно, стихи не пишешь? 
- Честно говоря, попытки были.
- Почитаешь что-нибудь?
- Даже и не буду пытаться.
- Почему?
- Стихов, достойных твоего слуха, я пока не придумал.
- Ты всегда так требователен к себе?
- К сожалению, нет.
     Беседуя таким образом, они незаметно вышли к аккуратным домикам пансионата. Оксана заторопилась:
- Меня мама, наверное, заждалась!
- И ты опять исчезаешь?
- Что делать? Вот, уважаемый странник и любитель ночных прогулок, вот вам моя рука. До завтра!
- Оксана!
- Да?
- У меня предложение!
- Руки и сердца? Так быстро?
- Да нет, - Смутился Марат,
- Может завтра, с утра пораньше, возьмём катамаран?
- Ну вот! А я уж было обрадовалась. Ой! Марат! Кажется, ты краснеешь! Какая прелесть!
- Глупости, - Он отвернулся, смущаясь ещё больше,
- Так берём катамаран?
- Хорошо. Только, чур, ты караулишь очередь. Прям с рассвета.
- Я не просплю! Могу даже сегодня улечься спать рядом с катамараном. Привязавшись к нему канатом.
- В этом случае ты рискуешь остаться без завтрака.
- Это не смертельно.
- Тогда пока! До завтра!
Марат кивнул в ответ и как завороженный смотрел вслед удаляющейся девушке. Мир был прекрасен! Неслышимая для других космическая симфония струилась на него прямо с небес, и он, широко  расставив руки и шумно дыша, поднял голову к звёздам. Ему хотелось кричать о своей любви, кричать так, чтобы его услышали все, живущие на этой счастливой планете!


VIII
 
     Весь следующий день Марат был с Оксаной. Катамаран удалось таки, правда, не без боя, взять напрокат, но, "идя навстречу пожеланиям трудящихся", дежурный по пункту проката взял с них слово, что дефицитное плавсредство возвращено будет ими не позже обеда.
- Давайте, граждане, не будем обострять ситуацию, - Втолковывал он Марату с Оксаной,
- Желающих, вона сколько, сами видите. Так что, тут надо по-людски, по-человечески надо!
- А нам до обеда вполне хватит, - Успокоила его Оксана,
- Больше, всё равно, не выдержать…
- Вот и я о том! А то, по незнанию, целый день жарятся на солнце, а потом из номеров своих шагу сделать не могут. Всё тело в волдырях, рожи красные, ну точно, инопланетяне…
     Между тем, Марина, с чувством затаённой досады и щемящей ревности заметила, что брат, кажется,  забыл о ней совершенно. Во время обеда, наблюдая, с какой несвойственной ему раньше торопливостью Марат старался покончить с едой, она, расстроено ковыряясь вилкой в гарнире, спросила:
- Подружку завёл?
Марат вдруг начал очень тщательно пережёвывать пищу и явно медлил с ответом. Но дольше жевать было уже невозможно, поэтому пришлось как-то реагировать:
- Не понимаю…
- Дурачка вот только  не надо из себя изображать. Ага? Актёрские задатки у тебя, братец, в зачаточном состоянии. Усекаешь? То есть, не развиты совершенно. Словом так, мне это не нравится!
- Что я дурачка изображаю?
- Нет, Маратик, мне не нравится, что ты таскаешься за этой девочкой.
- А чем она хуже других?
- Издеваешься?
- И не думал даже!..
- Вот именно! Ты ни о чём не думаешь!
- Марин, да что с тобой? Ты себя слышишь?
- Слышу.
- И что?
- Я маме обещала…
- Всё, хватит! Ещё не хватало, чтобы ты мне здесь педагогическую поэму устраивала! Дома нотаций хватает! – Марат нахмурился и отодвинул тарелку. Естественно, Марина понимала, что ведёт себя смешно.
- Ладно. Делай, что хочешь. Но ты меня, братик, обидел. Так и знай.
- Да что я сделал-то? Понимаю. Тебе внимания не хватает? Кудрявый твой вчера, который "премного наслышан", так вчера увивался, мне аж его жалко стало…
- Причём здесь это?
- А причём здесь твои придирки странные? Ну, хорошо. Хочешь, я тебя с ней познакомлю?
- Боюсь, мы не найдём общего языка…
Марат нетерпеливо постучал пальцами по столу.
- Маринка, не дури, а? Не будешь? 
- Беги уж! Трясёшься весь, как жеребец на старте.
- Заметно, да?
- Заметно. Остаётся только огласить округу громким и счастливым ржаньем.
- Договорились! Я побежал тренироваться. Чтобы ржанье получилось качественным! Всё, целую ручки!
Марина криво усмехнулась, глядя вслед удаляющемуся Марату. Казалось, что даже спина его излучала безмятежную радость.
Конечно, Марат рассказал Оксане о своей размолвке с сестрой. Ему казалось, что он рассказывает смешно. Но Оксана почему-то не смеялась.
- Завтра твоя Марина опять с тобой подружится.
- Почему ты так думаешь?
- Потому, что завтра я уезжаю…
Марат превратился в изваяние. Он замер в незаконченном движение и непонимающе смотрел на девушку.
- Как же так? Почему так быстро?
- Путёвка только до сегодняшнего числа.
- Так ты что, ты сегодня уезжаешь?
Оксана опустила голову. Порыв ветра, обдав лицо, оставил на губах у Марата привкус солёного озера.
- Вот, - Оксана протянула ему аккуратно сложенный листок бумаге,
- Я написала тебе свой адрес. Будем переписываться. Ведь будем?
- Конечно. – Столько печали было во взгляде Марата, что Оксана не выдержала:
- Перестань так смотреть, а то я заплачу.
- Почему всё так плохо? Так по-идиотски?
- Ещё вчера ты говорил, что всё ужасно здорово…
- Весь мир – сплошная иллюзия. И теперь всё плохо.
- Ты дашь мне свой адрес?
- Сейчас. – Он достал из кармана блокнот и нацарапал несколько строк.
- Вот. Когда вы уезжаете?
- Завтра. В пять утра.
- Так рано…
- Мама не хочет ехать в жару.
- Это понятно. Я провожу вас!
- Не надо, Марат. Мама начнёт задавать вопросы… Нет, не надо, я не хочу.

     До самой ночи сидели они в беседке, увитой диким виноградом и говорили о разном. Потом, озаряемые луной, взявшись за руки, бродили по берегу сказочно красивого озера. А когда вдруг останавливались напротив друг друга, надолго сливались в одно целое в сладостном поцелуе, после чего она стыдливо прятала голову на его груди, а он, задыхающийся от счастья, держал её в крепких объятиях.

IX

     Прошло две недели, и подоспел день, когда истёк короткий срок пребывания Марата на Иссык-Куле. После отъезда Оксаны Марат не отходил от сестры. Они вместе поднимались в горы, совершили экскурсию в деревню, расположенную неподалёку от пансионата. Там Марина впервые в жизни  села верхом на лошадь, любезно предложенную одним местным весёлым киргизом. Потом старый лодочник пригласил их обоих на рыбалку, и они даже помогали ему ставить сети. Словом, время пролетело незаметно. Каждый вечер Марат приходил к тому месту на пляже, где он случайно оказался невольным свидетелем ночного купания Оксаны в озере. И в блокноте у Марата уже почти совсем не оставалось места для стихов, происхождению которых он был обязан исключительно ей.
     Но вот наступил последний день. Марат тепло попрощался со стариком лодочником, напоследок искупался в озере и не забыл наведаться в берёзовую рощу. С Мариной они, коротко посовещавшись, решили ехать самым первым, пятичасовым автобусом. И когда уже с сумками в руках, оба стояли у дверей "Икаруса", Марина с грустью вздохнула:
- Ну, вот и всё. Прощай, Иссык-Куль!
Марат возразил:
- Нет, Маришка, не то. – Сумки были опущены на землю, и Марат, сложив ладони у рта наподобие рупора, во всю мощь своих молодых и здоровых лёгких прокричал:
- До свиданья, Иссык-Куль!

9 сентября 1977 г. – 11 февраля 1978 г. -   Август-сентябрь 2011 г.