Дар. Глава первая

   Лучше уж открыть глаза и смотреть в темноту, чем лежать неподвижно и видеть этот огромный Глаз, смотрящий на нее, подумала Аля.   Девочка, дрожа от страха,  села на кровати, обхватила тонкими ручонками острые колени, желая одного, что бы старшая сестра, спящая на соседней кровати ничего не заметила.

   Аля все время чувствовала незримый, направленный на нее поток внимания, но ей никак не удавалось разглядеть, кто же это такой непостижимо огромный наблюдает за ней. Наблюдатель всегда оказывался где-то за ее левым плечом. Он все время был рядом смотрел, молчал и не показывался. Аля боялась его, хотела понять кто это, чего ему нужно от нее, но он просто был, и все.

   Аля пыталась искать его, заглядывала во все уголки  своей детской комнаты, под кровать, за шторы, во все ящички нового, белого комода, расписанного золотыми розами. Но так ничего и нашла.

   «Или не хочет, или он невидимый», – решила Аля и перестала его разыскивать, продолжая ощущать постоянное незримое присутствие. Стоило ей закрыть глаза и замереть, как становился виден огромный Глаз, смотрящий на Алю, и эффект чужого незримого присутствия усиливался.

   Попытки Али поговорить об этом со старшей сестрой ни к чему не привели. Оля испугалась и сразу все рассказала маме. Алю на следующий день повели в больницу,  долго водили по врачам. Проверяли зрение, слух.

   Один врач очень сильно испугал Алю. Он задавал ей много разных вопросов и очень сердито и равнодушно смотрел на нее, в кабинете стоял кисло-затхлый запах страха,  у Али от напряжения сразу пересохло во рту.

   Вопросы показались глупыми, а врач опасным. Она замолчала и уставилась в одну точку, тогда врач начал махать перед ее лицом своей рукой,  Аля решила, что он хочет больно отхлестать ее по щекам за непослушание. Она встала со стула и начала пятиться к двери.

   Врач встал из-за стола и заслонил собой дверь. Аля бросилась на него и с разбега боднула головой в толстый живот. Врач не отступил, тогда Аля зубами вцепилась в его пухлые руки – он закричал, больно схватил ее за худенькое плечико и брезгливо выставил Алю за дверь. Аля угодила прямо к маме.

   - Ждите, мамаша, я выпишу вам рецепт.

   - Спасибо, хорошо…
 
   Мама посадила Алю на колени, и девочка, всхлипывая, спрятала лицо на ее груди. Прошло довольно много времени, Аля успела перестать плакать. Наконец доктор позвал мать. Она посадила девочку в кресло и вошла в кабинет. Аля, не мешкая, забралась под сиденье. Очень уж нехорошее место эта больница.

   Когда Аля увидела мамины туфли, вдохнула запах ее духов, она вылезла из своего убежища. Мама с радостью прижала девочку к себе, сказала:

   -  На сегодня все, едем домой.

   По дороге домой у Али поднялась температура, заболело горло. Приехав мама уложила ее в постель. Вечером Аля слышала, как отец вначале успокаивал маму, потому что она плакала, а потом кричал на нее:

   - Пей сама этот детский прозак!!! Вначале детский прозак,
     потом взрослые наркотики!!! Потом найдешь дочь повесившейся в туалете!!! Ты кому веришь вообще, а?!  Это твоя дочь гиперактивна?! А я вот думаю, как надо было вести себя, чтобы заставить мою четырехлетнюю дочь искусать человека?! Она защищалась, ясно тебе! Лучше подумай, почему и от кого. Прекрати реветь!!! Включи уже мозги!!! Аля наша дочь, а не его. Ты себе должна верить, а не ему. Он видел ее три минуты, сделал то, что мог, что должен был, что делает всегда,  а ты прожила с ней всю ее жизнь. Ты ее мать, ты ее родила, она твоя плоть и кровь!!! Наша дочь здоровый ребенок!!! У  нее с рождения со здоровьем ничего, кроме температуры от переутомления или переохлаждения, и не случалось. Ты зачем ее вообще потащила туда?

   -  Оля сказала, Аля думает, что за ней с неба наблюдает какой-то Глаз.

   -   И все?

   Ответом было молчание.
   -  А ты в детстве ничего не придумывала никогда? И снова в ответ тишина.

   - Последи лучше за тем, что они по видику смотрят. Все,  вопрос исчерпан! Денег на лекарства не дам. Узнаю, что ты все равно решила девочку гробить и лечить у этого психиатра, пеняй на себя. Ты меня знаешь.

   -  Паша, ну я же и сама не хочу ребенка гробить. Я же волнуюсь, я же не врач, я же не знаю, как быть-то с  Алькиными страхами. А если хуже будет?

   - Станешь лечить, точно хуже будет! Обещаю и ей, и тебе.

   - Ну успокойся ты, не буду я у него ее лечить, да она и  сама не пойдет больше. Знаешь, я пока рецепт забирала, оставила ее одну в коридоре, так Алька под кресло влезла. Выхожу – нет дочери. Вот испугалась…

   - Послушай, помнишь на прошлой неделе мы принимали группу туристов из Германии и у одного из них дома что- то произошло, и мне пришлось ему помогать с билетами. Сдавать, новые срочно искать, ну все как водиться в таких случаях.

   -  Ну помню.

   - Знаешь, почему он уезжал?

   - Нет. Ты про работу почти ничего мне рассказываешь.

   - Потому что в четыре года он посадил своего Ганса на детский прозак, боялись за мальчика, решили, что сон плохой, что очень активный, нервный…  Единственный  наследник двух старинных германских фамилий, как не беречь парня.
 
   Потом стали давать успокоительные покрепче. В четырнадцать парень стал наркозависимым. Врач-нарколог сказал, что таблетки, которые он пил с четырех лет, прямиком ведут к  наркотикам. Фактически они его уже в четыре года сделали наркоманом.

   Разница только в одном: раньше они контролировали дозу, а теперь он сам себе дает дозу. Но лечить взялся, правда, без гарантий. А на прошлой неделе мальчик повесился, в день своего совершеннолетия. Я провожал несчастного отца на похороны единственного сына, которого он сам позволил уничтожить заботливым психиатрам. Ну, помнишь, я тебе диск отдал с музыкой его сына – тебе понравилось. Парень был талантливым музыкантом и композитором…

   А сегодня ты со своим рецептом для Али –  вот я и ору. И впредь орать буду, если такое повторится. Я сам в шоке. Может, ее страхи и являются проблемой, но только решать ее надо как-то иначе. Ты мать, хочу вериь, что тебе легче будет найти решение…

   Аля поняла из обрывков услышанного ею разговора, что родители почему-то ссорятся из-за нее. Наверное, тоже Глаза боятся, подумала она и приняла решение никому больше про свои ощущения не рассказывать. Все равно помочь не могут, а расстраивать и огорчать своих горячо любимых родителей ей хотелось меньше всего.

   Днем в детском саду она расшалилась вместе с другими детьми, и на пару минут ощущение присутствия пристального наблюдателя за ней исчезло. Стало легко и пусто. Но не успела Аля отдышаться, как ощущение, что за ней наблюдает некто незримый, вернулось. Вместе с присутствием пришло и понимание того, как нужно закончить сказку – на прогулке после ужина Аля рассказала детям начатую утром историю:
 
   «И тогда Бэтмен заставил злодея по имени Дуум сесть и написать прямо и честно о всех своих преступлениях перед людьми и попросить у всех прощения. Злодей Дуум так и сделал. Добрые люди его простили. Бэтмен перестал держать его взаперти, под постоянным  прицелом и отпустил на все четыре стороны. Злодей Дуум вышел на свежий воздух, снял свою железную маску, и никто не испугался его, потому что на его лице больше не было страшных шрамов».

   Дети ей даже хлопали, а воспитательница сказала:

   - Аля, я поняла, ты не пересказываешь сказки, ты их сочиняешь. Да?
 
   Аля согласно  кивнула, воспитательница посмотрела на нее с сочувствием. В эту минуту Аля поняла: Алиса Елисеевна ничем ей не поможет, не защитит от постоянного потока внимания, от Глаза, смотрящего на Алю. Она почувствовала себя такой старой, такой взрослой…

    Девочка обняла Алису Елисеевну за колено и сказала:

   - Да вы не бойтесь, мне же нравится.
 
   Алиса Елисеевна погладила ее по голове, присела на корточки и долго заговорщицки поправляла малиновые ленты в толстых Алькиных косах. Але была приятна такая поддержка: не наказывает – уже хорошо. И правильно, что жалеет, потому что очень это тяжело и страшно быть постоянно под наблюдением огромного и невидимого другими Глаза, без надежды разделить свой груз с кем бы то ни было, только этого Алька пока не знала.

   Аля пробовала воевать с Глазом: зажмуривалась и быстро-быстро мотала головой. Когда она поступила так первый раз, бабушка, приехавшая к ним в гости, рассказывала Але сказку. Бабушке такое поведение не понравилось.

   Мама тогда наказала ее. оставила одну в темной комнате до прихода отца. Аля так и не смогла объяснить родителям, с какой такой стати она вела себя как ненормальная в присутствии бабушки и тети. Аля решительно не знала, как им объяснить, что вместе с тем странным и страшным потоком внимания приходит и всепоглощающая ясность сюжета, вдруг становится понятно, как нужно рассказывать эту сказку дальше, и совсем не так, как это делает бабушка.

   Еще Аля попробовала игнорировать поток направленного на нее внимания. Старшая сестра Ольга в тот день лежала с температурой. Аля крутилась рядом, трогала ее игрушки и изо всех сил терпела, чтобы не начать рассказывать Ольге историю, звучавшую в ней. Вместо этого ей так хотелось поиграть с новой Ольгиной куклой.

   В какой-то момент Анна навалилась спиной на дверку комода и сжала виски ладошками – нестерпимо болела голова, хотелось плакать. Аля встала, подошла к кровати, на которой лежала сестра, устроилась у нее в ногах, взяла горячую Ольгину руку и начала свой рассказ:

   «Жила-была девочка, ее звали Оля. Она никогда-никогда не болела, потому что умела договариваться с микробиками. Когда она встречала самого главного микроба Петьку, она говорила ему:

   – Привет, Петька!

   А микроб Петька отвечал ей:

   – Привет, Ольга! И сразу же убегал сам и забирал с собой всех других микробиков. Они уходили, чтобы найти тех, кто не хочет с ними дружить, и наказать их. А тех, кто скажет им:

   - «Привет, микроб!» – а микроб ответит:

  - «Привет, малыш!» – тех микробы не трогают, идут дальше, потому что если вы с микробиками друзья, то между вами уже нет места болезням. Друзей ведь нельзя обижать, травить токсинами и заставлять лежать в постели с высокой температурой…»

   Когда Аля закончила говорить, у нее уже не было сил куда-то идти, сестра же, напротив, повеселела и была готова слушать до бесконечности. В тот вечер Аля так и уснула в ногах у сестры, и сестра, ожидая продолжения рассказа, уснула тоже.

   Мама, обнаружив сонную идиллию, не стала будить Алю. Вечером пришедший с работы отец перенес Алю в ее кровать. Больше Аля не терпела и не сопротивлялась потоку, струящемуся сквозь нее, но временами хотелось перестать чувствовать чье-то незримое присутствие.

   Отстраниться тоже не получалось, Аля пробовала. Как-то утром сразу после пробуждения Аля решила, что бесконечная беготня поможет изменить сложившуюся ситуацию. Она начала бегать так быстро, как только могла, стала донимать недовольных взрослых детскими вопросами, до изнеможения каталась на трехколесном велосипеде, играла в догонялки, даже дралась со своим двоюродным братом, в гостях у которого находилась в тот день ее семья. Не помогло.

   Вечером в автобусе, возвращаясь из гостей, Але пришлось угомониться. Сесть к окну не удалось, и Аля, поболтав немного ногами, уставилась в изрезанную коленкоровую обивку автобусного сиденья – сразу же пришли слова и вернулось ощущение присутствия наблюдателя. Аля испугалась и ни с того ни с сего во весь голос начала горланить детскую песенку «Были у бабуси два веселых гуся», с одной единственной целью – испугать и прогнать наблюдателя. Мама тут же больно шлепнула Алю по губам, и Аля заревела громче, чем пела. Она ревела и ревела и никак не могла остановиться, от страха, от обиды, от непонимания, от усталости.

   Тогда шофер предложил ей встать рядом с ним, но при условии, что она не будет петь и реветь. Аля согласилась. Встала у лобового окна, посмотрела на шофера – он ей понравился: седой ежик волос, добрые голубые глаза. Стоять рядом с ним было не страшно, и Анна стала рассказывать ему историю про терпеливую и преданную коленкоровую обивку. У шофера под рукой оказался микрофон, и после трех первых ее фраз он предложил Але говорить в микрофон. Аля взяла микрофон, и весь автобус услышал историю коленкоровой обивки автобусного кресла:

   «Коленкоровая обивка все время мечтала научиться говорить: она знала много - премного всяких тайн и хотела рассказать о них шоферу, который пускал в автобус все новых и новых людей.

   А люди рассказывали коленкоровой обивке свои истории. Некоторые так сильно сердились на нее за то, что она им не отвечает, что резали ее перочинным ножом, пачкали жвачкой, вот почему коленкоровая обивка хотела научиться говорить.

   «Ах, если бы я только могла говорить», – вздыхала обивка. Однажды в автобус вошла маленькая девочка, у нее была волшебная палочка. Девочка решила поговорить со старой коленкоровой обивкой, она взмахнула волшебной палочкой, побормотала свои таинственные заклинания и…»

   Выходя из автобуса, многие из пассажиров совали Але что-нибудь вкусное: яблоки, конфеты, груши, – а Аля складывала дары в подол вишневого штапельного платья. Шофер подарил ей голубой вымпел и значок. У него было много разных значков и вымпелов, прикрепленных к потолочной обивке кабины, но Аля не успела их как следует рассмотреть, потому что рассказывала свою историю, хотя ей очень, очень хотелось из рассмотреть, а некоторые даже потрогать.
 
   Аля улыбалась выходящим пассажирам и мечтала поскорее оказаться в своей комнате, в своей постели. Во всем теле что-то мелко вибрировало, хотелось медленно сползти по грязным ступеням автобуса, свернуться калачиком и уснуть прямо на горячем асфальте. К счастью, папа был с ними. Он с легкостью взгромоздил дочь на плечи, и семья неспешно двинулась к дому, обсуждая по ходу, кто мог рассказать ей такую странную историю. Аля молчала, крепко обнимая отца за шею.

   Больше Аля не воевала, не пыталась игнорировать или отстраняться от внимания всевидящего Ока, наблюдавшего за ней.
Она поняла, что между ней и наблюдающим за ней никого и быть не может – только она и смотрящий на нее Глаз. Единственное правильное поведение – быть лицом к лицу с этим чьим-то присутствием. Мало-помалу к ее странностям и рассеянности привыкли.

    В то время, пока дети играли в свои детские игры, Аля часто подолгу сидела где-нибудь в стороне и сочиняла свои истории. Сверстники с удовольствием их слушали, требовали продолжения. Частенько Алиса Елисеевна разгоняла их со словами:

   - «Хватит! Хватит! Ну посмотрите, какая она маленькая и худенькая, у нее же уже синяки под глазами. Хватит! На сегодня хватит, давайте играть».

   Такая мера редко помогала – дети умеют быть требовательными, тем более что Аля не уклонялась от просьб. Почти каждый день она сочиняла все новые и новые истории.

   Она научилась в свои пять лет жить со своим даром в мире и согласии, смирилась с невозможностью объяснить кому-либо, как это непросто не иметь возможности скрыться от Всевидящего Глаза, от незримого присутствия кого-то наблюдающего за ней, привыкла и полюбила уединение.

   Какой же это тяжкий груз – приняв, подаренную тебе небом ясность  понять, что самые дорогие и любимые люди не могут или не хотят разделить с тобой это безграничное счастье постижения самых сокровенных тайн бытия, тем более если тебе еще очень мало лет.

   Вот и решила Аля, что единственный способ донести до окружающих ее людей открывшееся ей знание – это придумывать  истории, донося по капелькам переполняющую тебя Истину.

   Взрослые часто казались ей непонятливыми детьми, мало кто из окружающих ее людей мог выносить ее прямой и спокойный взгляд.

   Аля чувствовала себя крошечной частью огромной, могучей силы. Это притягивало и пугало. Сила заботилась о ней по-настоящему – безжалостно и мудро, даря ей звенящую, хрустальную ясность пути.  Постепенно Аля научилась платить ей такой же заботой, стараясь точно доносить до своих слушателей все, что Сила открывала ей.

   Аля не знала такого слова, как ответственность, но взяла ее за свой  Дар, и это действие принесло ей способность жить в гармонии с окружающим ее миром. Так было намного лучше, чем воевать, игнорировать или отстраняться. Особенной детской мудростью Аля смогла постичь самую суть понятия ответственность и научилась жить с ней. Непонятно, что было сложнее: принять свой Божественный дар или научиться отвечать за него.