Дар. Глава третья

   На праздничных гуляньях в честь Дня города девочкам купили наборы для пускания мыльных пузырей в виде толстобрюхих зеленых лягушек. Ольга застеснялась и спрятала подарок в свою игрушку в сумочку, до лучших времен. 

   Аля, замирая и приплясывая от восторга, немедленно начала выдувать пузыри и кружиться. Ветерок раздувал колоколом подол длинного малинового платья. Платье, украшенное белоснежными кружевами, разметанные ветром кудрявые, длинные пряди темных волос, огромный розовый бант на макушке, множество искрящихся пузырьков превратили Алю в сказочную принцессу. Не заметить ее, пройти мимо было невозможно. Очень скоро девочку окружили восторженные зрители. Поток направленного на нее внимания ничуть не пугал ее. Аля танцевала и рассказывала сказку:

   - У пузырьков есть цель…

   Пауза, и Аля изящно выдула новую порция пузырьков, танцуя, проводила их взглядом, таинственно улыбнулась и продолжила:

   - Пузырьки хотят стать ветром…
 
   Пауза. Любование новой порцией искрящихся пузырьков, кружение… Ветер раздувает широкий подол платья…

   - Когда пузырьки лопаются, они освобождают счастье, живущие у них внутри…

   Пауза…

   Павел, отец Али, пребывал в состоянии полного смятения. Ему хотелось выхватить дочь из кольца зрителей, утащить в более безопасное место. Он делал шаг, видел дочь и не мог позволить себе ворваться в созданный ею мир. Да, похоже, маленькая принцесса прекрасно владела ситуацией.

   – А когда пузырьки станут ветром, они полетят к Солнцу…

   Народ прибывал. Аля продолжала свое выступление. Павел неистовал, ярость захлестывала его – находиться в центре восхищенной толпы зрителей не самое хорошее место для маленькой, беззащитной девочки.

    Наконец Аля закончила рассказывать сказку. Павел исхитрился, в два прыжка подскочил к дочери, подхватил на руки, и понес к машине. Толпа кричала:
 
   - Круто!!!! Ура!!! Супер!!! Браво!!! – и хлопала в ладоши.

    Павел стремительно прокладывал свой путь к машине. Аля смиренно склонила голову ему на плечо. Тельце девочки мелко дрожало от напряжения. Павел злился…

   …на себя: догадался купить игрушку. Идиот!!!

   …на дочь: ну совсем девочка без башни, ни дня без приключений!

   …на жену: почему не отговорила от опасной покупки?!

   …на толпу: своих детей, что ли, нет. Нашли зрелище!

    Но где-то в глубине замотанной ежедневными рабочими буднями души была радость,  гордость за дочь – такое шоу на пустом месте устроила. Восторг – оттого, что он стал свидетелем этого завораживающего зрелища.

   Добрались до машины. Аля забралась на заднее сиденье. Зазвонил телефон, звонила Алена, Павел отвелил жене:

   - Где-где… В машине… Согласен, увожу.

   Аля спала на заднем сиденье. Павел наблюдал за дочерью, поглядывая в лобовое зеркало и думал:

   - Господи, но разве же это справедливо, что рожденное тобой дитя не принадлежит тебе? Да, я ревную свою девочку к ее Дару, потому и чувствую злость и беспомощность. Но если включить мозги и сообразить, что самое разумное – воспринимать дочь и Дар, как нечто неделимое, целое, то многое можно изменить. Ну как минимум не воевать с ней.
 
   И тут его осенило, это было похоже на вспышку молнии:

   - но ведь и Але должно быть нелегко с нами. Мы категорически не хотим ее понимать.

   Стало жалко жену:

   -  Как ей нелегко, не просто растить такую девочку, а я кричу на нее… Причем кричу от собственной беспомощности, игнорирую ее проблемы. Качественно так использую вечную занятость, как способ отстраниться от семейных проблем.

   Павел тормознул машину у цветочного магазина, купил Алене цветы, устроил их рядом со спящей девочкой. Вспомнилось, как Аля иногда подолгу вопросительно смотрела на него, решая, говорить с ним или нет; как дочь вмешивалась во взрослые разговоры и давала потрясающие своей глубиной и мудростью советы. От этих воспоминаний стало неуютно. Павел почувствовал себя провинившимся мальчиком:
 
    - Господи вразуми… Как же мне с ней жить? Как правильно растить ребенка, чья душа мудрее тебя – Подумал он.

   Аля открыла глаза, улыбнулась ему и сказала:
 
    - Папочка, как же хорошо, что ты меня любишь, – и снов провалилась в сон.

    - О, боги, так ведь она мне ответила на мои вопросы. Мысленно отметил Павел. Хорошо, дочь, хорошо. Если любить тебя – это единственное, чего ты от меня ожидаешь, то  я смогу,  смогу…. принять этот твой дар, впредь ты можешь на меня рассчитывать Я смогу любить тебя вопреки всему и несмотря ни на что. Как же хорошо, что все просто.
 
   Просто не мешать ей быть тем, кем она пришла в эту жизнь. Со своим таинственным Даром она разберется сама. Не волнуйся, дочь, я больше не доставлю тебе хлопот. Между нами никогда больше не будет стоять ни чужое мнение, ни мое желание избавиться от твоего Дара, ни моя вечная занятость работой.

   Просто надо перестать считать ее маленькой девочкой, и все. Это так прекрасно, когда рядом с тобой есть такое удивительное, любящее и мудрое существо, как моя дочь. Глупо злиться на кого бы то ни было лишь за то, что он дарит другим радость. Мир определенно стал добрее и лучше на величину волшебного шоу маленькой девочки.

    Гордость за дочь переполняла Павла, пока они шли от гаража к дому, молча, держась за руки, поднимались в лифте. Понимая друг друга без слов, восхищаясь и гордясь друг другом.

    Алена вернулась поздно. Она оставила Ольгу ночевать у своей сестры, которая жила на соседней улице. Павел удивился, спросил, где дочь. Алена без сил опустилась на узкую скамью у входной двери в прихожей, выдержала долгую паузу и обречено произнесла:

   - Мы же сейчас будем ссориться. Оля уже взрослая. Я не хотела ее травмировать лишний раз. Она и так, по-моему,  завидует Але и сильно злится на нее из-за испорченного праздника. Ревнует тебя к Альке.

    Павел молча вошел на кухню, вынул букет из вазы, вошел в прихожую. Алена продолжала сидеть и смотреть в пол. Павел спрятал букет за спину, присел на корточки, а затем осторожно положил ей на колени три белые розы.

   Алена пристально смотрела на него, большие серые глаза жены медленно наполнялись слезами. Алена хлопнула ресницами, и слезы прорвались на свободу, оставляя на щеках грязные следы потекшей туши.

   Павел дотянулся до носового платка, молча и осторожно промокнул слезинки, продолжая смотреть на жену:

    - Прости меня, я слишком часто бываю груб с тобой.

   Алена закрыла лицо руками и спряталась в складках своего висевшего плаща.  Плечи ее вздрагивали от рыданий. Павел обнял жену, дождался пока стихнут рыдания. Пока Алена умывалась в ванной, вернулся на кухню, заказал на дом пиццу и включил электрический чайник. Алена вернулась, поставила цветы обратно в вазу.

   Пока переодевалась, успели принести пиццу. Потом молча поужинали, долго курили перед, стоя на лоджии. Павел уже собрался уходить, но Алена вдруг спросила его:

   - А ты в детстве чего боялся?

   - Много чего. Что мама случайно наступит на мое пластилиновое  войско. Разозлится, выбросит всех моих пластилиновых солдатиков и я стану генералом без армии. Я часто вижу во сне, как ее шлепанец с нелепым круглым помпоном раз за разом давит в моих снах все, что мне дорого. Такой вот кошмар. А ты чего боялась?

   - Показывать маме свои рисунки, потому что она отбирала их у меня и заворачивала в них папины бутерброды, а мне было так жалко всех этих моих принцесс. И так обидно смотреть, как их мнут, как по их нарядам расползаются  жирные масляные пятна.

   - А ты знаешь, я сохранил ту первую принцессу, которую  ты нарисовала Ольге. Меня тогда поразило, что ты рисуешь такие красивые картинки.

   Алена недоверчиво посмотрела на Павла. Он вышел и принес папку с детскими рисунками, порылся в ней и действительно нашел Аленин рисунок. Павел закрыл папку, положил на кресло, обнял жену. Она прижалась, как будто искала у него защиты от пережитой когда-то в детстве обиды.
 
   - А чего тебе тогда хотелось больше всего? Алена подумала и ответила:

   - На помощь и понимание со стороны родителей я не рассчитывала. Хотелось, чтоб не мешали мне рисовать. Но ты мою маму знаешь, для нее рисование – пустое занятие. Дисциплина и еще раз дисциплина. Дай ей волю,  она и у внучек все фломастеры отнимет.

   - А меня постоянно наказывали за малейшую провинность, не верили мне и считали вруном. Запрещали и не объясняли, почему нельзя так себя вести. Я не понимал,  как нельзя, почему нельзя. Знаешь, мне кажется, я часто продолжаю защищаться по инерции. Кричу на тебя при малейшем твоем возражении мне. Не зря говорят: все мы родом из детства. Я вынужден признать, что так, и не пришел в себя от всех этих протестов. Я продолжаю активно защищаться от наездов даже там, где их нет.

   - А я откупаюсь от всех. Стараясь поскорее сделать то, что  люди просят или говорят, боясь быть наказанной. У меня есть свое мнение, но я его прячу. Я готова, как послушная девочка, выполнить любые требования врачей, воспитателей, мамы, да кого угодно, лишь бы меня не наказали.

   - Бедная моя девочка, а тут еще я ору, желая свалить свою беспомощность на тебя. Милая, это так здорово, что мы можем говорить об этом друг с другом. Что мы уже взрослые и у нас растут замечательные девочки, и мы
с тобой хорошо понимаем сейчас, как важно для них безопасное окружение. Достаточно вспомнить те безобразные шрамы в собственных душах, чтобы понять непоправимость травм, нанесенных подавлением в детстве. Это ведь так просто любить и не мешать им шлифовать свой Дар.