Тепло рук

Тепло рук.
Меня вырвали из темноты, выхватили из тихих черных вод  небытия. Из материнского чрева я вышел слепым, чтобы не обжечься от комнатного света, а не то, что от солнца,  к которому потом меня поднесли руки отца. Чтобы не поранить, они несли меня осторожно, будто последнюю оставшеюся  горящую свечу на целом свете. Я чувствовал эти руки. Затем увидел их… огромные руки Полифема, ласкавших своих овец. Руки пахли трудами, вынужденной ежедневной работой. Руки отца - руки Кола Брюньона, не готического органиста. Такие пальцы с ладонями ладили Кельнский собор, поморские ладьи, ковали в кварталах Дамаска мечи, тянули горькую бечеву барж. Это были руки кормчего на штурвале судна, пахаря, проделывающего починную борозду. Не знавшие  крови и денег, они кормили меня, будто прожорливого желторотого птенца. Руки , не ведавшие умащений  масляных, были сухи и шершавы, как валуны каторжанских каменоломен. Они неисточимо пахли загадочными красками и таинственным скипидаром. Запахи кружили голову… и не было чище рук на земле. Запавший гипс в трещины пальцев и ладоней стал их плотью, нашел там свой предел. По этим белым линиям я угадывал свою судьбу…
Три помидора, яблоко и хлеб-
Вот весь обед сегодня на субботу.
Набор кому-то кажется нелеп,
Но я его руками заработал.
Горжусь горбом, что вырос на спине…
На нем повили гнезда себе птицы,
И оттого мне радостно вдвойне.
От счастья этого подчас в ночи не спится.
В руках моих сто дел заключено.
Они даны в награду, не в проклятье,
Я убегал от званий и чинов
Смотреть на полосатые закаты.
Не надоел мой тягостный удел -
Несовременный, тягостный, посконный.
Наверно, даже если захотел,
Не смог бы блеск я выдержать короний.
Когда закончу этот путь земной,
Мне руки не вяжите полотенцем.
Вы положите сотню дел со мной…
Ведь мне от них не спрятаться, не деться.
Отцовских рук хватало, чтобы укрыть меня от дождя, злого взгляда и льстивых речей. Они закрывали рот, чтобы не навредил себе непутевыми речами, толкали все время вперед, торя дорогу, разгребая убожество юдоли, неустроенность, золоченую ложь, крикливую дикость. И когда отец уходил навсегда, руки его сияли,  и сквозь их холодную наледь во все углы, верхние и нижние, лилось тепло. Оно наполняло пустой дом, который хранил меты этих рук от основания до крикливого петушка на коньке.