Октябрь, этот мим, со слезою дождя

Наталья поливала на балконе цветы. Смеющиеся, широко распахнутые анютины глазки удивлённо и благодарно смотрели на неё, одетые словно фрейлины в облегчённый фиолетовый с жёлтым бархат. Соседствующие с ними бело-розовые "безешки" маргариток и лисьи мордочки рыжихи настурций придавали балкону незатейливый весёлый вид. Воздух был утренне свеж. От круга взошедшего солнца оплавленными светящимися нимбами спускалось на землю тепло в сопровождении юрких протуберанцев, согревая каждую частицу. Космическая гармоничная одиссея ествественно расслабляло тело и размягчалоа мозг. От ощущения радости можно было только ахнуть застыть в покорности - глядя на окружающий мир - коленопреклонно, закрыв глаза, вытянуть руки навстречу великолепию, вслепую расплёскивая избыток чувств - пропускать через себя солнечные дары.

Собирая нектарную дань, кружил над цветами мохнатый красавец- шмель... Словно прилетевший к наталье из прошлого двадцатилетней давности. Она села в плетёное кресло-качалку, поставила на колени прозрачную пластиковую лейку в ярко-голубых незабудках. Некоторое время жужжащее напоминание зависло на уровне плеча, но не ужалило и вернулось к цветнику. Лёгкая тень от улыбки нарушила рисунок губ. И тут же золотистый ластик солнечного луча уверенно стёр её, робея перед глазами, в которых не тронул грустинок, ибо выражение лица без них не было столь необычайно задумчивым, постепенно уходящим назад, в дни, мистически ожившие в калейдоскопе памяти. Кресло мягко и монотонно поскрипывало, создавая музыкальный - своеобразный лад для церемониального открытия дверей храма воспоминаний. Где последовательно предстали перед ней, вначале один, летний, затем - изумительные пять дней осени в предшествующий им год переписки...

       Кусочек синего неба, надевший белоснежный облаковый паричок, любовался собой. в зеркале реки, гладь которой была настолько ровной и блестящей, что закрадывалось сомнение: существует ли ветер на свете.   Лишь птичий поцелуй штормил поверхность да хвост играющей в "пятнашки" рыбки твори круги, давая понять,  что э то - водное пространство. В прелестных шляпках зелёного меланжа кустарниковые деревца, окаймлявшие реку, увидев своё отражение в воде, тоже были не прочь подправить выбившиеся веточки непослушных причёсок. торжественно застыв, они ждали взмаха дирижёрской палочки неподражаемого маэстро ветра, чтобы начать раскачиваться в ритмах летнего зноя.
Всё это наблюдала Наталья, сидя на берегу и решая: как и что ответить на последнее письмо - Стас сообщал о возможности приезда - в пух и прах развенчать визуальное представление о себе или по-прежнему продолжать идти на поводу у этого обаятельного и обольстительного 25- летнего сердцееда, разыгрывая роль красавицы с идеальными параметрами 95-58-95, увиденной его глазами. сочинить отговорку, чтобы отложить визит. она была не готова к нему. Она никогда не будет к нему готова.
Наталья легла на жёлтый песок, приковывая внимание абсолютно всех редких пока присутствующих в зоне отдыха. "Воспитания - ноль и только" - отметила она. Включила радиоприёмник. Оркестр Поля Мориа всегда бальзамировал ей душу и давал хороший заряд настроению на весь день. Сегодняшнее уединение было не случайным - давно хотелось побыть одной, перечесть письма и всё окончательно решить.

Странное, замирающее чувство до закрытия глаз охватывало её, как только она брала в руки конверт, зная, что он тоже его держал перед отправлением. Она пыталась кончиками пальцев найти и прикоснуться к следам его рук на бумаге.Ей казалось, что биоэнергетика Стаса чрезвычайно сильна и сохраняла тепло тепло в местах касания. Наталья исключительно чётко помнила тот день, когда судьба распорядилась уготовить им встречу.

      Они встретились недалеко от столичного почтамта, где она "до востребования" забрала корреспонденцию, а он - письма, ведя оживлённую переписку, в основном, с представительницами слабого пола. Был замечательный тёплый день с летающим тополиным пухом, оседающим, аллергийным, навязчиым и цепляющимся. Одна пушинка задержалась на ресницах, Наталья остановилась, пытаясь убрать её, и вдруг услышала фразу:
- Добрый день, мадам, мне будет приятно Вам помочь.
Ей не очень хотелось отвечать, но тембр голоса показался настолько певучим и проникновенным, что она решила взглянуть на обладателя, счастливого его обладателя, и поблагодарила себя за вовремя сложенные крылышки дерзкого ответа. Да-а! Три ямочки - одна на подбородке и две на щеках - ослепительная улыбка молодого жана марэ и превосходный рост.Не слишком ли, нет, просто непозволительно много одному человеку. Он - сомнений быть не могло - конечно же, знал, что сумасшедше-притягателен, и что от начала и до конца его магнетического взгляда и раскованной непринуждённости а ля франс, женщины переживают лёгкое пронизывающее волнение. Без всяких усилий, почти гипнотически, Стас за считанные минуты уговорил меня на переписку.
- Печаль несостоявшегося завтра свидания я возьму с собой в командировку, - придав словам романтический оттенок, искренне сказал он.
- А я уезжаю завтра на море, - ответила Наталья.
Они, обменявшись адресами, расстались. Отойдя, девушка обернулась, чего раньше себе не позволяла, считала, что это ей должны смотреть вслед. Стас продолжал стоять на том же месте. Она удивилась ощущению сказочного роста его власти по мере удаления от него. Он обронил в её сердце флюиды обаяния, как бросают в море монетки, прощаясь с ним и надеясь на встречу.

                День добрый, Натали.
Только что получил письмо твоё из "муравейника. Спасибо. Я и впрямь не ожидал, что найдёшь время и, главное, желание писать с морского побережья. Согласен с рассуждениями о шумных пляжах. Огромное наваждение людей может, скорее, пугающе утомлять. Представляю тебя смуглой, лежащей на пляже. Зрелище, наверное, трогательное /в широком и красивом смысле этого слова/. Отдыхай и наслаждайся. У меня сейчас никаких новостей. Да, вот пришлось пережить катаклизм любви к 18-летней женщине. Переживал, как ни странно. Моё отношение к этой белокурой Диане - копия Катрин Денёв - было настолько искренним и страстным, что казалось, всё это - только моя тень. Наша последняя драматическая встреча, если бы её отснять на киноплёнку, то я, безусловно, получил бы приз международного кинофестиваля.
Натуль. обстоятельства всегда будут сильнее моих желаний. Дело в том, что 14 или 19 июня меня в столице не будет. И поэтому ту встречу, которую лелеял не меньше, если не больше, чем ты, мы отложим на время. Я напишу тебе письмо на почтамт.
Заканчиваю.
Осыпаю тебя поцелуями.
                Стас.

Он написал ей в Сочи, затмив письмом отдых на море, которое не сумело размыть яркие краски встречи у почтамта. Они не выгорели и под лучами краснодарского солнца. Наталья перечитывала его, носила всюду с собой, как бестселлерскую книжку.

"Добрый день, Наташа.
Я только что получил твоё письмо. Заметил, постоянное невезение к климатическим условиям, как только ты покидаешь обжитые места. Натуль. Признайся, ты уже светлая? Хотелось бы знать, какое впечатление: лёгкого недомогания или полного ослепления на окружающих мужчин производит твоя личность, и как ты с этим справляешься?
Что ты читаешь?
Скучаю по тебе.Жду письма. Целую. Стас.
П.С.
Да, дорогая, могу предложить неплохую сделку.
Ты пишешь слова. Я - музыку. Идея стоящая? Ну как?"

"Да, мой милый Августин, всё прошло, вернее, не будет ничего", - подумала Наталья сквозь еле заметный вздох с привкусом горчинки, хотя ела сладкие черешни, выкладывая зелёными хвостиками буквы его имени. Эпистолярная связь длиною в год наложила печать на её жизнь. Все мужчины меркли по сравнению с ним. Её чувства к нему он концентрировал с каждым новым посланием, влюбляя в себя, баловня судьбы, манерой изложения, донжуановскими признаниями во всей словесной красе, недюжиным умом, поразительным анализом ситуаций и событий, вроде бы случайно обронённым словом, являющимся шармом, ключом. Она чувствовала себя полноценной женщиной, читающей волшебные строки в её адрес.

"Привет, Нат!

Какая оживлённая переписка пошла. Не успев упрекнуть тебя, получил письмо. Спасибо. Хорошие стихи., особенно, первый. Кажется, что от него просто веет надрывной законченностью, глубоким лиризмом. Он приятен даже с рифмическим акцентом. Здорово. Я уже показывал большой аудитории читателей, будь уверена, она выражала своё восхищение, думаю, что не из вежливости. Искренне сожалею, что такой дар замыкается в обложках общей тетради.
Уверен, что такая неповторимая лирика найдёт много поклонников. Если можно было бы убедить такое щепетильное и стеснительное существо, как ты. Натали, в том, что в лаконичном четверостишии ты достигла почти профессиональной формы с уверенностью можешь показать своё лицо литературному миру.  Взору бы предстало явление грандиозной поэтессы.
Ещё Эмиль золя сказал, что самое глубокое чувство передаёшь, когда страдаешь. И, если бы оглянулась назад, и, проанализировав всё, увидела своё отображение в зеркале, разве оно не показало бы тебе серые глаза, торчащие из чёрной амбразуры красок и вздёрнутый кокетливо нос, высокую грудь, пышные волосы и стройные ноги? А?
Ну ладно, хватит критики. Что написать о себе?
Стал немного печальнее, говорю меньше. Но всё равно ещё, когда люди немного приоткрыв рты, что-то хотят услышать, то получают приличную порцию суррогата, но потом уже поздно и для меня и для них.
Очень много занимаюсь. Даже сам не могу поверить. Моё прошлогоднее фиаско отбросило назад на несколько месяцев сдачу диплома. Ещё больше полысел. не беспокойся, голова пока не босиком.
Я глубоко вздохнул. Еду заниматься. Было бы очень неплохо, где-то часа ч/з 4, а именно в час ночи - ты оказалась рядом. Это письмо изобилует частицей "бы".
Целую.
                Стас."


Улыбка, сохранившаяся до сих пор, начало незримо и медленно гаснуть равно тому, как фантастически долго и незаметно для глаз поднимался Махмуд Эсамбаев в своём знаменитом танце Бога Солнца.

"Добрый день, Натуль!

Почему ты становишься "назойливой"?
Если "тон делает музыку", то о какой музыке идёт речь?
Кстати, как ты относишься к Бетховену?
Почему "писать о головной боли, которой ты измучилась, о новых стихах, наконец, фаршировать писанину пространные дифирамбами природе /которые так умиляют моих сотрудниц/ в высшей степени печально"?
Наверное, потому, что боишься сказать, чуточку любишь, как когда-то боялась написать - "целую".
Пиши мне. твои письма заставляют грустно улыбнуться или погрустить. Что так редко делаешь. твои письма исцеляют.
И, если мне, Ната, немного легче, чем тебе, тогда пусть тебе от этого не будет хуже.
Желаю тебе, Натуль, добрых минут.
Целую. Стас."

Наталья взяла пачку писем. Чуть слышно, тонко запели колосковые стебелёчки. Появившийся ветер - озорником - насыпал на ноги янтарных песчинок, а яркий мохнатый красавец шмель, разделивший с ней черешневую трапезу, покружив над плечом, передумал её ужалить..

"Белоруссия. 8 часов вечера.
За окном льёт дождь, мелкий и ужасно колючий. Он безжалостно хлещет людей целый день. Всё это напоминает Лондон. Сумрачно, пасмурно, тоскливо да чуть-чуть одиноко.
Моё имя - термометр.И мне хочется измерить температуру твоей популярности, тем более, по приезду в краснодарский край она будет неуклонно повышаться.
Если бы меня спросили, чего я желаю в данный момент, то, наверняка, ответил бы: "Читать Франсуа Вийона, медленно раскачиваясь полулёжа в кресле, ещё медленно потягивать Бальзам из крохотной рюмочки у чуть пылающего камина. а затем, насладившись поэзией, увидеть вас в глубине зала, незримо приближающуюся, в прозрачно-голубой тунике, с неподражаемо манящими бёдрами".
Я надеюсь - а надежда умирает последней - что вы будете менее бестактны, чем мой язык, и ответите на письмо, как можно скорее, без всяких оригинальностей. Проще.
Если хотите, могу поцеловать Вас.
                Стас."

Она вынимала письма хаотически, как достаю фанты. Ей абсолютно был безразличен порядок прочтения их. Развернув исписанный размашистым почерком лист, Наталья опять поразилась безупречному знанию языка. Должна высота уровня человеческой организации, стремящейся к совершенству, прослеживалась во всём.

"Виват, Натали!

Сегодня четверг, а письма твоего ещё не получил, но слышал... по телефону... Уж слишком не терпелось.
"Весна человечества" пробуждает во мне мысли Колонтай о свободной любви, но с большой оговоркой - для нормально селекционной части населения.
Нат! Я, кажется, порю ужасную чушь! Не читай...
Каков твой рост?
В субботу слушал Рихтера - великолепно.
Такие титаны рождаются 1 раз в сто лет. Французы говорят, что он играет 10 руками. Нет, он играет всем нутром, душой, сущностью, богатейшим талантом. Ведь, если судьба из одарённых и трудолюбивых создаёт гениев, а из талантливых и ленивых - очаровательных дилетантов, то почему она милостива к трусам и серостям лотерейного происхождения, возвеличивших себя по движению её волшебного жезла.
И - если мир бесконечных контрастов благоволит к перпетуум-кобиле, суперменам и колоссальному морю лицемеров и ханжей - то возникает вопрос, что лучше ходить почти на 4-х с набедренной повязкой или создавать походку балерины на шпильках?
До скорой встречи. Целую.
                твой Стас.
У тебя всё такая же красивая фигура?"

В один из конвертов, он, как бы "по ошибке", вложил послание к нему дамы. Наталья разгадала манёвр, но не оценила его достойно. Альтернатива поступка - для сравнения с её письмами или косвенно предупредить на случай обольщения со стороны столичного Казановы - окончательно ею не продумалась. Она вовсе не обольщалась, а по сему тонко вела линию ответов, осторожничая и оставляя его душу в покое. "Не влезай ногами в душу ближнего, даже если ты их вытер" - сказал однажды Станислав Ежи Лец. Она предельно следовала заповеди умного поляка и тактически не проигрывала. претензионное письмо провинциальной барышни немного насторожило и не понравилось, но вовсе не из сопернических чувств. Слишком много ею было навязано разрушающего философского акцента, перемежающегося с умильными вариациями его имени, который выстудил последующее - жаркое - признание в любви.

"Здравствуй, Наташка!
Я нахожусь далеко, в Карпатах, Судьба насмеялась над моими мечтами о твоей близкой обители.
пребываю в каком-то полнейшем бездействии, легко погружаясь в глубокую апатию. Однако, это преходящее явление. И опять моё дурацкое жизнелюбие и стремление ценить его мгновения хаотического настроя выбросить тело в 180 см в море лжи, чувств, техники, удовольствия и опять, где реальная цель будет недостижима - родятся фантомы.
Есть интересная тема для написания рассказа. Составил уже фабулу, придётся подобрать ещё несколько эскизов, и я скоро примусь за работу.
С большим наслаждением прочёл твоё сочинское послание. Спасибо.
Натали. очень плохо тебя помню. Вот только серые глаза и чуть жёсткие зрачки. Изящное совершенство линий и идеальной формы ноги. а по письмам... вид опытной, печальной и очень уставшей женщины.
И это в твои звонкие 20 - 22?
неудавшаяся жизнь и, если тебя не душит её нужда - то приводит в отчаяние мертвящее однообразие.
Слишком мрачно? Может быть.
Пиши. как твоя личная жизнь? Что делаешь?
Целую.
      Твой
            Стас.
П. С.
А я не заслужил, наверное, ни одного, хотя бы ни чему не обязывающего поцелуя. Я не обижаюсь. это просто так."

Ветер играл уголочками писем. Наталья не реагировала на его плутовство. Окружающая действительность растворилась.

"Мне только что передали /два дня назад/ твоё письмо. Спасибо.
Натуль! Я боюсь тебя. Взвешивать, как в аптеке -на аналитических весах - эффективность своих даже пусть будет опьяняющих поцелуев- женский рационализм... Ух!...
Аж! Холодно стало! Сейчас надену пуловер.
И далее. Ничего себе фиксирование!?
Склонен думать - такое подвластно профессиональному чекисту. Подметить тончайшие детали человека во время минутного общения - это просто феноменально! Я, как человек - существо чисто биологическое и самое сложное из всего познаваемого - представляю для тебя не более, чем обратную сторону карты. Только, пожалуйста, не переворачивай её, а то предстану голым, с бородой дикой! - экзотично - но разве тебя интересует экзотика?
Нет! Хладнокровно и по-научному независимо, совсем без жалости в сердце, со скальпелем в руках, начнёшь меня анатомировать.
Напиши пару стихов о себе. Хотя бы создай литпортрет.
Я в этом году заканчиваю нефтехимический. Но моё призвание - это бесплодно фантазировать.
Нат! Скажи, чем ты интересуешься и куда хотела бы поступить. Может, смогу помочь. У тебя была жизненная катастрофа. Я это чувствую. Напиши о ней.
Завтра провожаю родителей в Европу.
Моё очень сухое и чуть душное письмо противопоставил ветреной и ужасно сырой погоде.
Целую, обнимаю.
                Стас."

Она не заметила, как изменилось небо. Гризайль природы лаконично котировалась двумя тонами: дымчато-серым и светлым с тёмными разводами маренго.  Дождь, дизайничая на листке первыми крупными вытянутыми каплями, вернул её из страны писем.
Собрав пляжный скарб, Наталья возвращалась домой. По дороге у неё разболелось сердце, а с души - как ей показалось вдруг обретшей плотскую кожу - кто-то невидимый стал снова ей сдирать, а она уже приросла к ней и начала кровоточить. Женщина попыталась, но так и не смогла определить, что больше болит: душа или сердце. Но то, что она становится палачом, замыслившим лишить прелестное эпистолярное "существо", которому год от роду - жизни, осознала очень ясно. Зачем ему знать о изуродованных ожогами в её детстве  руках. Пусть она останется в памяти Стаса - эффектной изящной длинноногой женщиной, которой он хотел помочь избавиться от тополиной пушинки...

Кроме того - летнего - дня в её жизни было пять октябрьских дней начала месяца. Она почти "отболела" прекратившейся перепиской.
Стояла распогоженная, уверенная в себе, пурпурно-багряная - с кое-где рыжими космами - осень. Словно сам Карл Павлович Брюллов пожаловал в город с любимым восхитительным красноым цветом в изобилии и причудливости оттенков.
      Сезон дождей начался по привычке
      в один из лучших месяцев в году.
      Душа земли, верней, её частичка,
      огромным спелым яблоком в саду.

Но особую прелесть она находила в резной, светящейся на солнце листве клёнов. Ей казалось, что мастера пейзажной кисти спускаются с небес и расписывают листья на деревьях. Она поднимала голову, наблюдая за падающими сверху каштановыми плодами. Они сначала рвали зелёные колючие рубашки на груди, затем, обретя свободу, лежали на земле круглые и блестящие. Подбирая их, отогревала в карманах. Ей также было по сердцу разноцветье зонтиков в дождь. Она жалела мокрые мокнущие астры - последний цветущий отголосок лета. В тот воскресный день она не могла устоять от соблазна: купила охапку мелких цыплячье-жёлтых хризантем и десяток крупных краснобоких яблок. "Привет, Ёж, - написал Стас после её "Оды Запретному Плоду", - Ты же, так, ёж, любишь яблоки", - обрастив слово "Ёж" колючками наколол несколько фруктов на них.

... Это письмо с "Ежом" она помнила наизусть. Оно на редкость было длинным. В нём звучало признание фильму, который не оставил равнодушным его и Наталью.

" "Чайковский". Это - красивый фильм, - писал Стас, - и, быть может, несколько пыжистый. Складывается впечатление, что он создан для экспорта. Я понимаю, что легче всего критиковать и ловлю себя на мысли, что похож на тех "любителей" кино и "знатоков" музыки, которые беззастенчиво утверждают, выходя из зрительного зала, что лучше было бы закрыть глаза и воспринимать всё на слух, т.е., музыку. Кстати, довольно часто можно услышать ЭТИ высказывания, когда обыгрывается музыкальный фильм, и где она /музыка/ является неотъемлемым атрибутом. Такая позиция мне совсем не ясна только потому, что не пойму: кто им не даёт возможность получить большее удовольствие, закрыв глаза.
Но если говорить о "Чайковском", то все делают оговорку. Оказывается, что смоктуновский всему тому виной. Его богатейшему, колоритному таланту не перестаёшь удивляться. Мы привыкли видеть его в различных ролях, но с присущей им отличительной чёрточкой - смоктуновской экзальтацией. быть может, это и есть гипер функция неповторимых по своей мощи и диапазону перевоплощений. Не знаю. А в этом фильме она внешне скрыта, но эта линия чувствуется и передана с каким-то надрывом, гротеском, полностью перешедшая в захватывающий внутренний пафос. И весь мир переживаний композитора заставляет зрителя войти в него и стать смычком, играющим на душевных струнах грустного титана мелодии.
Я на протяжении всей картины думал, что вплетён в ткань созидания. Какая цельность натуры, какая "радость через страдание", настоящая жизнь в музыке! И всё передано с такой любовью, с таким пониманием громадного художника, что никакой тени на различного рода аффектации не пало на этого обворожительного ваятеля душ.
Я тоже заострил внимание на сцене прощания с Рубинштейном. Вспоминаю это безумное лицо, этот взгляд с каким-то грустным подсветом, затем камера отъезжает, и вдруг! это лицо начинает плакать. Но это не плач, нет, это - гортанное всхлипывание, без звука, наверное, чтобы не мешать покою усопшего, всё это мягко: по-чайковски. Или по-смоктуновски.
Шуранова замечательна и своей игрой заполнила многие бреши. я бы не хотел отделаться такими скупыми фразами, т.к. говорить надо было ещё очень много. Замечу только, что фон Мекк - это уникальное создание и божественный дух, которым она была пропитана с большой контрастностью, противопоставив себя плоти, знавшей с момента рождения - "ничто человеческое мне не чуждо"..."

Выйдя из городского сада, пропахшего облетевшей прелью осени, женщина увидела на обочине высокую рыжекудрую березку, которая разорвав золотое монисто из тонко звенящих золотых монет, щедро сыпала их в морщинистую руку дорожной нищенки, бегущей впереди Натальи к её дому.
Наталья вошла в подъезд, задержала взгляд на почтовом ящике и стала медленно подниматься по лестнице. Между этажами, примостив на подоконнике саквояжную сумку, стоял высокий широкоплечий мужчина в клетчатой куртке покроя реглан. Женщина, поравнявшись, прошла мимо, не глядя на него.
- Вы огорчите меня, мадам, если скажете, что цветы, которые Вы так бережно прижимаете к груди не в честь моего приезда.
Бог мой, это был ни кто иной, как Стас! В первую ошеломляющую минуту она не узнала его. Прошло более года да и виделись-то несколько мгновений. Но ямочки и улыбка - веские аргументы внешности, запоминающиеся легко и сразу, как пушкинская строка, беспредисловно и навсегда - отбросили все сомнения. Наталья опешила, растерялась, сознавая, что никогда не считала себя именно той женщиной, из-за которой можно примчаться из столицы. Она ещё какое-то время стояла, боялась, что если вдруг начнёт подниматься по ступенькам - потеряет координацию. Или же, обернувшись, не увидит его. На лице было столько вопроса, что он успокоил её:
- да я это. Я. - и опять улыбнулся, когда она недоверчиво, ребёнком, тронула его за плечо. - Судя по вам, дорогая Натали, я, вероятно, не заслужил приглашения войти в дом, только причин не знаю.
О чём это он! Что он говорит!
Нашла ключи. Отперла дверь. Стас галантно пропустил её вперёд.
- Какими судьбами? - скорее шёпотом спросила Наталья.
 - Проездом, с заскоком к тебе, если нет возражений, - Стас очень внимательно посмотрел на неё, - На пять дней.
Возражала ли она? Да она с трудом, собирая по крупицам, обретала себя. Ей плохо это удавалось, а он не торопил с ответом.
- Я необыкновенно рада. Ещё окончательно не могу поверить, что ты и здесь. Как снег на голову.
- Как дождь, - поправил он.
После церемоний и привыканий Наталья сымпровизировала ужин. Из дежурных банок, овощей, фруктов. Сезон изобиловал последними, они были желанными гостями в каждом доме. Занимаясь букетом, она время от времени посматривала на Стаса, не совсем веря, что этот человек рядом. А он совершенно реально вытаскивал из сумки лимоны, пастилу, шампанское. Последней извлёк чёрную шкатулку чугунных кружев изящного рисунка.
- Я хочу, чтобы ей нашлось место в твоём доме. Это, - Стас бережно держал её в руках, - Реликвия моей бабули.
- Я чувствую себя новорожденной, - пошутила Наталья, - До Рождества и дня рождения далеко. А у меня сегодня день подарков.
Она недоумевала: чем вызван его визит? Определённо, им двигало далеко не первое из человеческих чувств. Тогда что? , в тишине, неслышно ступающей по дому, возникало напряжение, когда разговор прерывался. Стаса, которому женщины легко и счастливо сдавали сердца, останавливали глаза Натальи. А она мучительно ждала вопроса о прекращении переписки. Он его задал:
 - Скажите мне, дорогая моя Эпистоль, -Стас погладил её по руке, - Почему Вы разрушили великолепный по своей конструкции и архитектуре мост, увенчанный теплом и нежностью его создателей?Заставив поволноваться одно большое - с востока на запад - сердце?
- Стас, тебе очень важно знать причину?
-Хотелось бы. 
- И ты не разочаруешься?
- Надеюсь, ничего смертельного?
- Смертельного нет, но визуально-неприятное есть.
- И всё же? Может, мне принять успокоительное? - пошутил он обнимая её.
Как ему сказать? Как взобраться на высокую гору и скатиться с неё, не ударившись о его взгляд, полный  разочарования.
- Натуль, ты замужем?
Она печально улыбнулась.
- У меня есть недостаток.
- У тебя!? Да ты - королева! Богиня. Такому изяществу линий даже повтора нет. ты соблазнительно хороша. И просто так на тебя трудно смотреть и находиться рядом тоже, - Стас поднялся и словно обратился к невидимой аудитории:
- И вообще, где глаза у представителей местного мужского населения? Ты придумала себе изъян?
- Нет. Сейчас увидишь. Ты был совершенно прав со своими наблюдениями о жизненной катастрофе. Я тогда поняла насколько ты сложен и наблюдателен. С тобой также легко, как и, - Наталья замолчала. Всё равно это должно произойти. Она решительно сняла персикового цвета тонкий свитер и... нужно было видеть его лицо! Стопроцентная невозмутимость. Человек умел владеть собой. Наталья считала себя неплохой физиономисткой и от неё не ускользнул тот самый актёрский штрих, присущий исполнителям разведчиков в старых лентах кинематографа.
- Ты красива, - нашёл в себе мудрость и мужество успокоить её Стас, - как античная статуэтка. Просто скульптор преждевременно умер, не успев снять с тебя остатки глины, - раскрутил далее внезапно пришедшую в голову мысль, не давая ей жалеть себя, и окончательно сразив её этим.
Наталья никогда не рассматривала, ей и в голову не приходило, свои руки, как предмет лепного искусства. Было грустно оттого, что ему пришлось выдержать неординарный экзамен на красивую, но бракованную. женщину. В конце концов, он же не предлагает стать его женой.
- я к тебе по-прежнему отношусь, - нарушая ход её мыслей, предупредительно сказал Стас, - И давай будем пить чай с лимоном. а потом я расскажу тебе чудесную сказку из 1001 одной ночи. И мы придумаем к ней ещё пять наших с тобой...
Он заполнил всё своим пребыванием. Его присутствие вылилось в невероятный праздник. Бог компенсировал страдания Натальи. Она взяла краткосрочный отпуск на эти дни. Октябрь удивил их прозрачностью воздуха и солнцем. На лицах поселились улыбки. Продолжая околдовывать её, Стас столько поведал о классической музыке, кино и последних достижениях нашумевшей выставки МОДЕРН, что она не переставала удивляться и вбирать поток информации. В древности он мог бы быть лучшим оратором,  а она представляла бы собой трибуны, заполненные до отказа, в одном лице. А ночи, полные необыкновенных ласк, объятимй, нежности были нечто между хмельным вином и игристым коктейлем. Стас оказался искусным романтическим любовником. Это он научил ей быть изысканной и раскованной в любви под щедростью расточительных поцелуев. В промежутках его короткого сна,она облекала в стихотворную форму чувства, переполнявшие всё её существо.
За плен ночной благодарю
И за удушие объятий
Что иногда свечой горю,
бросая на пол платье...

Ей хотелось невозможного - подержать в руках его улыбку. Но Наталья могла только ладонью прикоснуться к его губам.

 Утром, накануне отъезда, разбудив, Стас тихо позвал её. Сообщил, что уже покофеевал. Сказал, что уезжает. Надолго. В Европу. В командировку. Всё было замечательно. Никто ни о чём не жалеет. Верно? А ещё он привёз её письма к нему. Не хотелось, чтобы такие чудесные послания остались без присмотра. Он расцеловал её на прощание и произнёс:
- "Мне подумалось, тебя могло не быть", - но, увидев, подозрительно заблестели её глаза, пошутил: 0 А целоваться ты совсем не умела, даже на "тройку" не вытянула.
Дотронулся до щеки. Она прижалась губами к его щеке, затем достала из ткмбочки свёрнутый лист:
- Прочтёшь в дороге, = сказала она.
- Спасибо. И позволь мне самому закрыть за собой дверь.
Наталья подошла к окну. Легчайшие розовые одежды богини утренней зари вселенским кутюрье, оправляя, шевелило рассветное небо. Расплакавшийся было ночью  капризным ребёнком дождь вскоре затих, убаюканный ласковой рукой матери-природы, оставив несколько не высохших слёз на стекле. Через сетки занавеси было видно, как навсегда уходил Стас. Но ей было хорошо с ним. Удивительно хорошо! Она молча села и провела рукой по подушке, сохранившей небольшую вмятину от его красивой головы. Затем прильнула к ней.

 Дежуря у турки, чтобы не сбежал закипающий кофе, ей пришли 4 строчки из длинного посвящения, отданного Стасу. Она вспомнила, как увидела на стене кухни тень - его  профиль. Наталья тут же фломастером прямо на обоях обвела его.

Я по стене веду рукою,
что проявляет профиль твой.
Его рисует на обоях
парящий ангел надо мной.

Она никогда не узнает, какое впечатление произвели её строки, как никогда более не перечтёт писем, которые педантично сложила - его и свои, закрыв в чёрной резной шкатулке уральского чугунного литья и сознательно выбросила ключ...

Через много лет ей пришла открытка с видом Эйфелевой башни. На обороте было несколько слов:
           Я хочу от всего сердца выразить самые наилучшие
           пожелания ко дню Вашего рождения и тихо напомнить
           Вам, что я вас не забыл.
           Целую. Ваш С.

1990 г.