Supergirl. Часть 3. Глава 21

Глава 21. Новый слой неба.

Итак, 1 октября 1999 года нас и поставили задрачиваться на курсе, но мы просчитались, и нам было обещано «24 часа секса» вместо 40 минут, о которых кто-то заикнулся из курсантов. Меня поставили на «вход», и я немного смягчился. Служба  неслась легко и непринужденно,  я стоял на тумбе дневального,  вспоминая все предыдущие «коры». «А я никогда не бреюсь, не подшиваюсь, не чищу обувь и т.д., и я отрываюсь от земли- мне до «орбиты» полчаса» и все  такое. Ночью быстро все устроил и вовремя лег спать, укрывшись шинелью, пока все заклеивали окна скотчем. Ночью меня поднял курсовой офицер, что «не по форме» и «с шинелью»- я переместился в расположение 3 группы. Вышел где-то около 3 ночи и узнал, что не стою с 1 до 5 ночи, проспал до 5 утра,  естественно, не разбудил всех тех, кого обещался до 5 утра. До 6 утра спал в КД, потом стал на тумбу. Ночь  пролетела быстро, и это было по сути- первый и единственный наряд за все время службы,  когда случилась такая «сонная» ночь.

Утром я еще валялся на кровати и досыпал, порядок наводить было не очень просто, так как весь инвентарь был сломан, но я не прикладывал значительных усилий. На плацу разметали листья, много говорили об авто, жизни и планах. Сдал наряд. Все метались с «мышиной возней» на ПХД. Я обклеил трибуну «мраморной» бумагой. Я « вход» сдал, и настроился уехать. «Я -бури атавизм». Но в  списках увольняемых не значился. Подошел к курсовому- он сказал «будет резерв- поедешь» (это было равнозначно-«нет»).

В 19.00 всех построили, и увели на ужин. После ужина, когда все собрались смотреть видео, я подошел к канцелярии. Толпа рассочилась, и нас троих впустили.  Всех, кроме меня, выгнали за нарушение формы одежды, и курсовой показал на меня. Я сказал так:
«Я, конечно, понимаю, товарищ капитан, что это непринципиально подходить в столь позднее время. Но дело в том, что мне катастрофически не хватает времени для завершения работы, довольно обширный массив для печатания, тем более что мне в понедельник надо отчитаться перед научным руководителем по первой части работы». Он посмотрел, и сказал, что в списках у начкурса и я не значился. Но сказал, чтобы я прибыл в 16.00, так как мне заступать в наряд. Я был осчастливлен- тем более не к 9 утра, а к 16.00. Взял у старшины- старшего прапорщика ключи, быстро переоделся и по дороге мы шли вместе. Дело было к 20.00,  в 21.00 я был дома.

Быстро набрал Первую, начал ей распыляться в подробностях-но  она оборвала все мои извинения за то, что не звонил и не встретился за более менее свободную неделю. Сказал, что работал над печатанием стихов, «залетел» на «орбиту», еtс. Она оборвала, и спросила меня, чем я планирую занять вечер- сказал, что буду печатать до одури- она сказала, что родители  на даче, и ей грустно и скучно одной. Я и сорвался я поехал. Никакой научной, никаких стихов в ту минуту для меня не существовало. Наспех накинул пальто и выскочил, поговорив  с тетей Галей, и объяснив ей, что прямо сейчас якобы уезжаю в казарму -отпустили до поверки из РС –персонального компьютера скачать не могу нужную информацию,  так как Вовки нет. С бабушкой столкнулся в дверях. Она хотела меня покормить, предлагала нарезать бутербродов, но я  вежливо отказался и сказал, что у с утра буду точно, так как нужно работать. И поехал!! За добрый час с пересадкой на «Замоскворецкую» линию, я был на «Красногвардейской». Когда я ехал, меня занимало множество мыслей:

«Я так был отчетливо ясен в ту ночь,
И так был отчетливо молод,
Мысли неслись сокровенным потоком,
Я брал их твердынь, и сгущал в абсолют,
Пропитанный огненный огненным жаром листвы,
Я зрел в осенний парадный салют».

Цветочницы у метро давно убрались. Я зашел в супермаркет и выбрал чернослив в шоколаде. Долго ждал нужного автобуса. Я цвел желаньем приехать, и знал, что эта  ночь особенна и единична, уникальна, как снежинка. Когда с «Коломенской» до «Автозаводской» резко оборвался туннель, и поезд метро вырвался наружу, я смотрел на Луну, облака, ночное ясное небо, рябь на Москва- реке от многочисленных огней на заводи. Я думал о том, что случится нечто особенное, и зрел этим желаньем, и «сознательно допускал» и страстно желал.

На остановке автобуса я вышел, и чуть вернулся в магазин, где купил сигареты «West Ice», чтобы ассоциировалось потом, нечто новое-ночь особая. Набирал домофонный номер -не вышло. Парень из дома набрал номер и вскрыл дверь. Мы взобрались на лифте, я вышел на 4-м этаже. В  предбаннике было темно. Я резко постучал в дверь. Дверь распахнулась после заданного вопроса, после ответа на который, я немного смутился, что нет любовного пароля, я прошел в комнаты. Мы приветствовались. Она сидела за столом, готовясь к занятиям «300 слов». Мы объяснились. Я сказал, что так нетерпелив, что сорвался, что было за неделю, и такое прочее. Затем мы из зала перешли в ее комнату, она пошарила в шкафчиках, и достала ментоловых сигарет и зажигалку.

Накинув легкую куртку на плечи, она со мной вышла на общий балкон. Мы пробовали «West Ice», и я сказал ей, что это новый сорт-новое- особый вечер, и особая ночь. «Счастливые часов не замечают». А время летело, туда, вверх, к звездам, она стояла, чуть впереди, я позади со спины, я обнял ее и склонился над ней, вспомнил строчку из песни Светланы- Татьяны Лазаревой (возвращайся домой.. и закурим одну на двоих сигарету).

Она как всегда заладила любимое выражение Эйнштейна  про теорию относительности («тот, кто страстно целует губы молодой девушки лишь с отвращением воспользуется ее зубной щеткой». На второй подход и апрбацию она не согласилась. Я шутил, но немного, так как создавал романтичность происходящего, заглядывая в огоньки ночного неба. Сон улетучился. Некая развязность. И она согласилась, да и сама предложила пойти вместе за пивом.

Она оделась, и мы вышли, прошли какими-то окольными тропками, мимо курятника или голубятни- единственного чердака в районе, а может и всей Москве, где было столько одомашненных и  полуодомашненных птиц, и меня обуяла ностальгия по тому, как я угодил в самую масть  с этим самым черносливом. Ностальгия –по тому как попал в Подольский окружной военный госпиталь с 1998 на 1999 год в новогоднюю ночь).  Я взял «Балтика 9» и мятные пряники для полного фьюжна, и мы поспешили домой. На улице было оставаться с пивом- похабно, как бомжи, или те,  кому некуда идти, а мы все «устроили цивильно». Она нашла кассету, вставила видео, и она плакала, когда в тот наш первый вечер мы с ней до полночи смотрели фильм слезоточивый «Письмо в бутылке».. Я ей преподнес часть своих стихов (которые потом зачитывал в ее комнате, когда она одевалась) смотрели записи еще с  Washington D.C. Я видел себя, созерцал  в этих записях, уже вошедшим в ее личную-персональную историю- чему был несказанно рад, она показывала фото отца в альбомах выпускников. И плавно мы потом с опустошением пива переключились на музыку. Подбирая мелодии, я  3 раза подряд ставил «Always» «Bon Jovi». Потом «Sting” «Fields of gold». Но выходила какая-то голая, неприкрытая и непристойная ересь вместо желаемого аудиоэффекта. Ясно что-то не шло, и я заметил, что не мы ради музыки, а музыка ради нас. Она поставила «Boney M» «Sunny»- ностальгия теперь для меня настоящего. Мы жгли друг друга поцелуями на диване в зале. Я «залечивал» ей плечико. Ее «прихватил» аппендицит. Выходила все какая –то «ролевая игра» «в доктора». Она целовалась с ужасной жадностью, и меня это несколько удивляло. Мы под одеждой, просунутыми руками согревали линии и  изгибы тел, тактильно обжигая друг друга. Свой колючий свитер я снял. Ей нравилась моя спина, и она говорила, что она теперь принадлежит ей. Потом, в порыве ласок, я сказал ей: «не безумей».

Она вырвалась, и убежала.  А я  пошел курить  на балкон. Я разметал пепел, отодвинув стекло на подоконнике, и прошел в ее комнату. Наощупь почувствовал ее, и прижался к ней. Музыка к тому моменту и перестала играть. Уже было часа 2 ночи или 3. Я обратился к ней. Ей явно не понравилось то, что я сказал: «не безумей».
-Я не хочу отравить тебя поспешностью.
-Ты скорее отравишь меня своей непоспешностью.

Помню ее ночнушку из ситца, и помню включенный синий фонарь. И помню, что она позвала меня к себе, и сказала, «выпрями ноги, и тебе станет легче». И лежа в темноте, я мял без устали ее вялое -квелое тело, и я не чувствовал ничего- она была для меня какой- то  полупустой взбитой подушкой- почему это чувство женщины, которую я заполучил в свои объятия, оказалось таким «провалом для меня», и таким сильным разочарованием-потрясением- почему? 

И когда тогда она после всего в постели спросила меня: «Ты разочарован. Я сидел на постели, укрывшись кромкой простыни, и твердил ей: «Нет, нет, нет! Не разочарован и не мог сдержать своего немого ужаса над тем, что в тот момент я лгал. А теперь мне хочется быть немного грубым и небрежным, но куда боле, раз такой я и есть. И так люблю  вставлять паузы в отношения. Но зачем  и причем здесь паузы, раз и так вижусь с ней раз в неделю. А то и в две. И я не знаю, что с этой любовью делать дальше. Или добровольно отказаться, или продолжать как ни в чем не бывало. Зачем же утюжить страсть этими недомолвками? Жажда. А нужна ли она мне?  Не то, чтобы я стал пренебрежительно холодным. Но я заиндевел. Неужели я так достаточно черств и сух, или это чувство «любить» атрофировалось, или вряд ли опять полюблю?
Почему? За то, что четыре года ожидания –предвкушения-мои ожидания сменились разочарованием-они разрушали этот светлый миф и «гимн женщине». За то, что я ждал этой близости, как «новый слой неба», и готовил и посвящал ему песни и стихи.

За что мы курили на балконе, перед тем как зайти? За что этот убогий сценарий, обставленный мебелью и словесной мишурой отнял у меня  ту грацию, и то восхищение женщиной, которое я выносил как тяжкое бремя- до этой роковой встречи- я сам был «беременен» ею как идеей, как фантазией, как волшебством-которое меня очаровывало самими чаяниями, грезами и мечтами?