Райские птицы красные стрелиции

История старая, как мир

Он у нас тем временем печали
Вынимал тихонько из души.
(В. Высоцкий)



И вылетело из темноты, сырости и холода  на волю пять собою прекрасных птиц -  и, крыльями взмахнув,  устремились они навстречу солнцу, что всходило уже над дальним  хребтом,  издалека похожим на печального верблюда; и каждая травинка, каждый лепесток прибрежных пальм радовались головокружительному  их полету. И нашли они покой на склоне, что спускается к озеру, обернувшись алыми стрелициями.


***


Ах, что за хлопоты, ей богу,  с этой королевой!  Нет, чтоб, как предшественница, заточенная ныне на вершине холма в круглой башне без окон, смирно сидеть,  внимая звукам цитр да лютен, вкушая изысканые, десятью поварами изготовленые и другими пятью провереные явства...  Балуясь золотыми плодами  земляничного дерева,  поигрывая, сквозь пальцы  пропуская, несметными  россыпями изумрудов да рубинов... Так ведь нет! - вместо этого  отправилась к  Озеру,  что притаилось в ложбине меж двух хребтов, выдавая себя лишь  слепящим блеском!  Пробиралась, полы богатых, жемчугами да бисером расшитых одежд подвернув, по горним тропам, где только козы,  и те лишь изредка встречаются;  через перевалы, где лишь  ветер свистит в ушах. И едва достигла она берегов, густо поросших  колдовскими Драконовыми  деревьями, полными удивительной  пурпуровой  смолы,  как содрогнулся весь остров, небо раскололось надвое, а из расщелин повалил ядовитый  дым. Да и немудрено!  - никогда еще не бывало такого в королевстве. И не миновать бы ей тут же гибели от самого живущего в том озере Дракона, кабы не рыцарь,  именующий себя Агалафом:  в последнюю секунду успел  спасти ее, умчав на своей тележке. Рыцарь-то рыцарь, а тоже не слава Богу  – даже коня не оказалось у него! Так, в тележке, и прибыла королева обратно во дворец.


Ничего вы не понимаете. Ведь там, и только там, высоко в горах, на берегу Драконьего Озера,  растут сказочные цветы, что зовут в народе райскими птицами. Недавно Олора, служанка,  принесла их целую охапку -  огненно-красных, всеми пятью лепестками  своими стремящихся к небу – и вместе с ними словно вошла в покои королевы весна, хоть  и был на дворе конец декабря.


- Что там, у Озера? – спросила королева, наблюдая, как трепетно, чуть  касаясь пальцами иссиня-серых могучих стеблей, располагает Олора  цветы в вазе,  и как светятся у нее при этом глаза – но та лишь  покачала головой и приложила палец к губам:  цветы те стережет Дракон;  захочет  - милует,  не глянешься ему – конец тебе тогда.


***


- Как  с драконом справился? – вопросил король.
Агалаф почтительно, но без подобострастия склонил голову;   заметно было, что мысли его далеко. Не от мира сего, что ли? А ведь вопрос-то не праздный:  только на прошлой неделе погибло  на берегах того озера двадцать доблесных рыцарей,  сколь ни  искустно владели все двадцать мечами, сколь не были прочны на них доспехи. Сколь не были все они складными да рослыми, как на подбор – а ничего не осталось от  всех двадцати;   лишь серые обуглившиеся коряги и по сей день там, где Дракон дыхнул на них своим пламенем. А этот – худ, бледен лицом;  хоть и высок, да в плечах узок. Загадка.  Откуда вообще взялись они,  такие  голубоглазые,  на его  южном  острове?

- Chucarguayoc Archimencey reste sanec van der relac machet Zaha;a*, - ответствовал юноша. Больше от него так ничего и  не удалось добиться.

- Выдать ему тысячу реалов, - распорядился король. – И оставить при королеве. Пусть охраняет ее и дальше, сумасбродку.


Король не был жаден. Не был он и ревнив  – разумеется, если только речь не шла о его статусе лучшего из лучших.  Он  даже по-своему любил королеву -  иначе не сидеть бы ее предшественнице в башне.  Да  и что за ревность, скажите,  может быть к такому -  без роду и племени, без доспехов и коня, и двух слов не могущему связать.  А то и вовсе говорящему  лишь губами, словно язык вырван у него – не речь, а свист словно. Вот пусть и дальше будет при ее величестве чем-то вроде охранника, а заодно и шута, уж коль она так об этом просит.


***


Загадай желание, и оно непременно исполнится – ведь послезавтра   Новый год. Я научил тебя нашему языку - теперь он у нас общий, один на двоих:  мы можем говорить, не боясь быть понятыми, а  всем остальным будет казаться, что это просто свист. Знай же, что даже если я буду далеко, за десятки  миль отсюда, мы все равно сможем услышать друг друга, это проверено  – ведь так разговаривали мои отец и мать, мои дед и бабка, и так до сих пор разговаривают  все люди нашего племени гуанчей.  Но,  пока я смогу, я всегда буду рядом - ведь ты моя королева, и жизни без тебя для меня уж  не существует. И совсем не потому, что ты  - жена могущественного короля. Ты прекрасна такая, как есть, и даже  в  тысячу раз краше без всей этой,  совсем лишней на тебе мишуры. Я так хорошо  помню тебя испуганной Драконом девчонкой с испачкаными глиной ладонями, что повстречал тогда у Озера –  я влюбился в тебя с первого взгляда, и  с тех пор мне не надо никого другого. Давай возьмемся за руки и выйдем на берег океана: пусть волны лижут нам босые ступни, а соленая  влага обнимет  нас, обволакивая  наши тела своим покоем – и  тогда дыхание наше станет общим, одним  на двоих, и сплетутся  руки,  а  бедра сольются в самом древнем танце на Земле. Слышишь, как бьется мое сердце?  – знай, оно бьется сейчас для тебя.


-  Ты не нашла цветов у Озера, потому что пришла слишком рано – ведь  вершина горы тогда  еще была окутана туманом, и  даже  роса  не успела испариться  с пальмовых листьев; нужно подождать,  пока солнце взойдет над гребнем дальнего хребта, похожего  на печального верблюда , и согреет долину. Мы пойдем с тобой туда вместе – я буду крепко держать  тебя за руку, и тогда Дракон не тронет нас.  И когда,  поднимаясь  все выше и выше, набирая все большую силу, солнце заставит бродить соки  в каждом придорожном кусте, в каждой  травинке, ты увидишь, как они тоже потянутся навстречу его ласковым лучам: сначала их  тугие, на вид такие неподатливые бутоны лишь слегка, осторожно  приоткроются;   но когда мир до конца наполнится красками,  они тоже  начнут раскрываться все  шире и шире, разверзаться, подобно вулкану, обнажая свою алую сущность -  и  под конец  распахнутся совсем, уступая  дорогу огненно-красным упругим лепесткам,  пяти ослепительно  счастливым брызгам. И  ты поймешь тогда, что прекраснее их нет ничего на свете.


***


- Война, - сказал король.

Она еще не успела притронуться  к еде, лишь слегка пригубила хереса, и во рту так и  остался вкус жженой вишневой косточки.  Новость плетью хлестнула  по телу, рикошетом звякнув в затылке, отозвавшись эхом в подвдошье.

- Зачем же война, ваше Величество? – разве кто-то напал на нас?

- Моя обязанность – неустанно печься о расширении наших владений и преумножении богатств, сеньора. Видите вон ту,  убеленную снегом вершину соседнего острова? – да-да, там, на горизонте?  Нет ни малейших сомнений: то описаная древними,   изобилующая сокровищами  Атлантида!  А теперь скажите:  видны ли вам вон те суда под черными парусами? Надеюсь, вам ясно, что мы должны опередить их?

- Неужели, ваше Величество, богатств все недостаточно!  – ведь казна уже  ломится от них, и еще один кабальеро взят на службу, чтоб наблюдать за ее хранителем. И десять жизней прожив, не истратить нам и половины того, что  накоплено в ней.

- Мне странны ваши речи, сеньора. Где бы были вы, что вкушали бы за этим столом, чем украшали бы волосы свои, если бы я прислушивался к вашим словам?  И что бы вообще сталось с королевством?! – враг  тут же прознал бы о  том, что я больше не воин.  Если вам угодно знать, только потому  здесь и мир сейчас, что  все знают о моем несравнимом могуществе и готовности в любую  минуту  дать отпор.

- Но почему бы не сдвинуть начало войны хотя бы на несколько дней? - ведь послезавтра Новый год! Может, хотя бы отложить ваш  поход на время после торжеств?

- Если враг столь же недальновиден, как вы, и  предастся торжествам  – тем блистательнее будет наша над ним победа!  Мы выступаем завтра же – и все мужчины королевства пойдут со мной.

- Все, ваше Величество? И Агалаф?

- Я сказал, что пойдут все, сеньора.  Агалафу  известно искуство, секрет которого я желаю знать, искуство, против которого бессилен даже Дракон.

- Но, ваше Величество  – ведь ни меча, ни доспехов  нет у него! Верно, что против Дракона нет ему равных  - но в борьбе за сокровища он погибнет  в первые же минуты!
Король поднял глаза, и она заметила в них металлический блеск, который так всегда ненавидела.

- О,  как же вы жестоки, ваше Величество! –по шекам ее заструились горячие слезы.– Вы стремитесь подчинить все вокруг своей власти, не задумываясь об оправданности жертв! Вы мчитесь и мчитесь вперед, то на коне, то под парусом, в поисках утеряных сокровищ и новых земель;  чужие народы преклоняют пред вами колена,  падают в объятья незнакомые с нашим языком наложницы – а  ради  чего вы затеваете все это? Да лишь затем, чтоб  убедиться в   собственной неповторимости!  Да, вам, вероятно, удастся  и эта победа, но знайте:  вам никогда, никогда  не победить Дракона!

Металлический блеск в глазах короля уподобился свечению.

- Он пойдет с нами – и да сбудется то, чему суждено сбыться. А вас я попрошу  не указывать мне, как вести дела. Полагаю, вам известно, что для верной, любящей и  безоговорочно подчиняющейся  мне супруги в казне всегда достанет и изумрудов,  и золота; непокорных же ожидает круглая башня, а может статься, что и костер.  Уповаю на ваше благоразумие, сеньора.


***


И взмахнули райские птицы пурпурными крыльями своими, поднялись в воздух, и, выстроившись клином, полетели вдогонку за солнцем, что нижним краем своим уже коснулось глади океана, уподобив ее в этом месте жидкому золоту.


Где ты, любимый мой? –я хочу быть с тобой,  смотреть в бездонные твои глаза, упиваться  звуками твоего голоса, я  не мыслю себе больше жизни без тебя!  Но тебя уж, верно,  нет в живых – ты ушел на войну таким, как спустился с гор, без доспехов и  коня – и в тот же час пассат пригнал с океана плотные облака,  и они скрыли  солнце. 


Я пыталась не пустить тебя, прибегая и к  отговоркам,  и к хитростям – но удивительное дело, ты, подобно королю,  был тоже непреклонен. И,  обняв меня на прощанье, мой ненаглядный Тристан, ты сказал, что по-другому  просто не можешь поступить. Да и я,  сказал ты -  если все, как один,  мужчины уйдут на войну, как смогу я быть  здесь счастлива с тобой? -  я же первая стану  презирать тебя. Я пыталась доказать, что никакие сокровища Атлантиды не нужны мне, больше того:  мне не требуются ни наряды, ни прислуга, ни изысканные явства -  я готова отказаться от всего этого,  променяв их на жизнь с тобой на берегу нашего Озера.  Давай вернемся туда, где мы рвали стрелиции! – ведь  пока мы будем вместе, Дракон  не тронет  нас,  а  в окрестных скалах много пещер, где и в дождь  сухо и тепло. Мы будем питаться плодами земляничного дерева, и будем счастливы.


Нет, - сказал ты, - не будет счастлива в пещере та, что рождена быть королевой. Я должен уйти, и я уйду,  ну, а ты – ты  вспоминай обо мне  почаще.  И мысли эти, легкие, как подсвеченые  солнцем закатные облака,  согреют тебя,  и в печали подарят радость. И пока ты будешь меня помнить, не бойся Дракона;   ходи  почаще к Озеру, где будут ждать тебя райские птицы.


Конечно, любимый мой! -  я обязательно пойду к Озеру, завтра же пойду туда, и соберу  их огромную охапку.  Ведь я и без них уже не мыслю себя  - поверь, я найду в себе силы преодолеть долгую дорогу, что вьется и вьется, наматывая все новые  петли и круги, бесконечными кольцами оплетая гору с вершиной, похожей на грустного верблюда. И обещаю, что всю эту долгую дорогу я буду помнить о тебе, и приму как должное то, что до конца дней своих обречена  на жизнь с королем. И уверюсь в твоей правоте:  он действительно печется о моем благе, и даже любит меня по-своему. Единственное лишь, о чем я думать не буду – это о том, что сегодня ты обречен умереть; я просто буду представлять себе, что ты далеко-далеко, но видишь меня оттуда,  и мы с тобой еще обязательно встретимся когда-нибудь. Когда-нибудь потом.


Очередной виток дороги,  за поворотом – новый виток. Еще один. Еще. Удивительно, какое мощное здесь, даже в это время суток, движение. Зимой темнеет рано, и я уверена, что с вершины телебашни, вокруг которой эта могучая  развязка, открывается фантастический вид на льющиеся во все стороны потоки огней. Вот и последний разворот,  на триста шестьдесят градусов. Слева, рыча и почти мгновенно тая вдали фонарями, меня обходит сверкающий «порш», и я успеваю лишь мельком взглянуть на обрамленное жесткими складками, синее в ночи лицо владельца. Без сомнения, решил догнать и перегнать: у меня ультракороткая стрижка, и похоже, сзади он принял меня за мужчину.  Мной овладевает непреодолимое желание погоняться за ним,  мотор-то и у меня мощнейший  -  да и люблю я это дело, отлично помогает сбросить стресс...  но тут я  слышу по радио одну из своих любимых мелодий, и вся размякаю,  буквально плавлюсь под беззаботные южные ритмы. И, конечно же, начинаю думать о тебе.  Неон огней в окрестностях  телебашни постепенно сменяет глухая чернота городского леса, где прячутся виллы: через пять минут справа от дороги появится озеро, а за ним и наш дом. Я включаю музыку  громче и продолжаю думать о тебе.


Я не ставлю машину в гараж,  просто бросаю ключи на  полку под зеркалом  -  Оксана уже пылесосит нижнюю гостинную, скоро дойдет до гаража, так что потом, успеется!   –  я сразу поднимаюсь наверх и бросаюсь к своему компьютеру. Нет! – с утра ничего не было, и сейчас тоже ничего. Что случилось, почему ты молчишь? Если бы ты знал, сколько я готова отдать просто за то, чтобы вдруг, как в сказке, увидеть тебя здесь! – я распечатала твою карточку, что ты прислал  в одном из писем, спрятала в сейф, где мои драгоценности,  и каждый вечер перед сном достаю ее и  подолгу смотрю. Не бойся, он в мой сейф не полезет – по-моему, ему вообще по барабану, что происходит со мной, лишь бы на его имидж не влияло.


Так вот, когда я на нее смотрю, я  почему-то уверена, что ты чувствуешь это -  ведь не случайно уже через несколько дней после нашего виртуального знакомства мы вцепились друг в друга как сумасшедшие, перебрасываясь жаркими  письмами среди ночи, с полуслова угадывая  мысли. Знай:  то, что ты сделал со мной, не под силу никакому чародею;  ты согрел меня среди лютой стужи, окружавшей меня всю мою сознательную, очень одинокую жизнь. От твоих сказок становится  так легко, что,  кажется, мне под силу взлететь. А к Новому году  ты подарил мне потрясающе красивые цветы. Я никогда их раньше не видела, даже об их   существовании ухитрилась не знать, ужас просто. Я цветы твои тоже, конечно, распечатала – и  клянусь, они уже  стали моими любимыми. Апельсиновые, абрикосовые, ванильно-желтые, охряно-багровые, огненно-красные (ты говоришь, что эти – особенно редкие), столько разных оттенков! – и все они теперь украшают стену над моей кроватью.


Я подхожу к бару,  достаю мой любимый кампари, и, плеснув половину стакана и  забросав его колотым льдом, мгновенно, почти залпом, выпиваю. Его Величество сегодня гуляет с партнерами на предмет  Нового года – так что, по-видимому, явится под утро.  А завтра нам, между прочим, улетать!  – правда, сборы и так всегда на мне. Захожу в шкаф: пожалуй, вот это коктейльное платье подойдет для тридцать первого. На Канарах ведь и зимой тепло.  А к нему –  изумрудики, его подарок  на прошлый день рождения. Господи, как хорошо, что уже завтра мы  окунемся  в лето, хоть на неделю забыв про этот,  в самые кости забирающийся холод! Запрокинув стакан, выливаю в себя последние капли. А знаешь ли ты, откуда у кампари этот замечательный рубиновый цвет? -  благодаря самкам кошенили, живущим как раз на  канарских финиковых пальмах!  Что значит «благодаря», сам  догадайся.  Не знал? –видишь, и я тебе что-то интересное рассказала. Ужас, правда?


Ты  совершенно замечательный  -  уверена, что пишущий  такие письма просто не может врать. Но скажи, почему ты избегаешь встречи со мной,  предпочитая оставаться за гранью реальности? Ты боишься, что  я разочаруюсь в тебе,  потому что у тебя нет ни виллы, ни мерседеса?  – господи, какая же ерунда.  Если хочешь знать, я вообще готова все бросить и приехать к тебе сама;  я готова жить с тобой где угодно и как угодно,  лишь бы ты был рядом – потому что рядом с тобой мне тепло. А еще  я хочу, чтобы ты знал, что только с тобой  я почувствовала себя по-настоящему королевой. 
 

***


Уже давно перевалило за полночь, а сна  все нет. Ох уж эта зима! Зима, зима, зима... И надо же было случиться, чтоб  прямо под Новый год завернули такие морозы, что даже трубы полопались, хоть ты сдохни. Да ладно, что там трубы! – где-то, похоже, накрылся кабель, и во всем районе отрубился Интернет. Когда найдут поломку –  неизвестно.  Надейтесь на лучшее, короче.  Ну и сами не плошайте. Если сможете.


Он долго смотрит на ее карточку, которую, к счастью, успел еще вчера распечатать. Она красива – просто удивительно, до чего красива. У нее огромные,  изумительно голубого  цвета глаза –на черно-белой копии этого, конечно, не видно, но он отлично помнит их цвет  и так. Белокурая моя, голубоглазая Изольда...  И глаза эти настолько беззащитны, а сама она такая доверчивая...  Нет, он ни за что не сделает ей больно, показав свое настоящее, обезображенное войной  лицо. Безобразное, как  сама та война - но что сделаешь,  ведь мужчины не могут без войны.  Хотя,  чего уж там – и  в мирной  жизни хватает  и боли, и холода, и  уродств  – так что пусть ей будет с ним теплей и красивей. В общем, пусть  и дальше любуется  Серегой  – а Серега, он нормальный,  если что, не протрепется. 


Ну и что с того, что  что им не суждено встретиться – а  сейчас, похоже, и с Новым годом друг друга поздравить.  Бывает. А бывает и еще намного хуже. Так что спокойной ночи, хорошая моя.  Пусть тебе приснятся долины, где ветер гоняет волнами свежую траву,  а по склонам растут   диковиные  красные  цветы. А осени с ее затяжными дождями, зимы с холодами – не надо, зачем они нам.  И наступающий  год  пусть будет самым теплым годом в твоей жизни -  пусть он будет для тебя годом вечной весны, ненаглядная моя Гвиневера. Ведь ты сама как весна – и каждый раз, сочиняя для тебя новую историю про рыцарей и драконов, про короля с королевой, про похожий  на печального верблюда  горный хребет,  я заранее вижу, как глаза твои расширяются, и словно теплые волны подхватывают меня. Я счастлив при мысли о том, что, пока твой король одерживает очередную победу, ты засыпаешь, думая обо мне, и во сне  улыбаешься.  Я счастлив, что стал необходим  тебе, и счастлив, что ты нужна мне ничуть не меньше. Это ли не гармония -  и поверь, мне не надо никакой другой.


Живи  и дальше королевой, моя милая девочка – поверь, он совсем не плох, твой король, он  ведь просто  не умеет жить по другому.  Да, чего греха таить  -  и ты не умеешь, ты просто отказываешься признаться себе в этом. Так что не ругай и не презирай его -  он дает тебе то, к чему ты так привыкла и без чего, давай уж будем до конца честны друг с другом,  ты вряд ли смогла бы остаться такой же нежной и пылкой, словно лепесток стрелиции. А ведь именно такой  я и полюбил тебя. Да, конечно, он  холоден и груб по сравненью со мной, но поверь  - он тоже любит тебя по-своему. И потом, скажи -  где ты видала других королей? Оставайся с ним, прошу тебя,  ведь и мне без королевы будет очень плохо!


Ты говоришь, что будешь встречать Новый год на Канарах – это здорово, я просто  ужасно рад за тебя! Это же Острова Вечной Весны – а  еще  их называют «Острова Счастья»; так что ты это там давай, не куксись мне! Погреешься, отдохнешь.  И фейерверк наверняка в отеле вашем классный закатят – ты,  когда в небо смотреть будешь, обо мне думай, а я о тебе. Договорились? И райским птицам привет передавай обязательно! Вот веришь -  мне сейчас кажется, что нам с тобой и Интернет не нужен уже: я поговорил с тобой, а  ты все услышала. Угадал? – ну видишь, я же говорил! А завтра, надеюсь, и связь восстановят,  и я снова смогу написать тебе – и сумею  продлить твою весну еще на день. Ну, а моя  весна всегда со мной.



Примечание.
*Оберегайте жизнь  местного жителя, который становится Вашим вассалом.
(сокращенная  девятая Сентенция  из языка гуанчей).