Несколько встреч с академиком Харитоном

С Юлием Борисовичем Харитоном я был знаком, что называется, «ex oficio», поскольку с 1988 по 1996 год руководил здравоохранением в г. Сарове, который, впрочем, в начале моей работы назывался Арзамасом-16.
Следует сказать, что до назначения на эту должность я предварительно был представлен руководству предприятия для согласования. В конце февраля 1988 г. мы с представителем нашего Главка – 3-го главного управления при Минздраве СССР Исакбаевым В.А. приехали из Москвы в Арзамас-16. Я тогда работал начальником медсанчасти №118 в Полярных Зорях, на Кольской АЭС.
Встреча происходила в кабинете директора ВНИИЭФ Белугина В.А., присутствовали секретарь парткома Хорошкин В.В., председатель профкома Градобитов И.И., главный инженер Туманов Ю.А., бывший директор предприятия, академик Евгений Аркадьевич Негин, придававший всему синклиту особую значимость блеском генерал-лейтенантских погон. Юлия Борисовича на этой встрече не было.

Впервые я увидел его на каком-то совещании в здании городской администрации. Скорее всего, это был пленум горкома партии.  Он довольно безучастно сидел в президиуме, по-моему, в тот раз не выступал.
По окончанию этого заседания щуплая фигурка Харитона, в светлой дубленке, большой меховой шапке буквально промчалась мимо нас, куривших на крыльце, к своей автомашине. Непроизвольно появилось опасение за него, когда он быстро, аккуратно рассчитывая движения и пристально вглядываясь перед собой, преодолевал ступеньки крыльца.
Через какое-то время мне все же нужно было представиться Юлию Борисовичу. Я созвонился с его помощником, было назначено время, и мы встретились. Содержание этой встречи не запомнилось. Помню только, что академик сидел за столом для заседаний у раскрытого коричневого чемоданчика с документами. Такие чемоданчики я встречал во всех т.н. спецчастях, в которых приходилось работать.

В другой раз Харитон сам пригласил меня к себе. Это было, по-моему,  в 1989 году. Позвонил помощник академика Александр Иванович Водопшин  и соединил меня с Юлием Борисовичем. Он попросил приехать, чтобы обсудить какой-то важный вопрос, уточнил, когда мне будет удобно приехать, долго объяснял, как найти его кабинет. Это было очень трогательно и выглядело примерно так: «Пройдете часового, свернете направо, спуститесь по лестнице на столько-то ступенек, пройдете по коридору налево примерно 10 шагов, подниметесь на лифте на один этаж, свернете…» и т.д.  У него тогда уже было очень слабое зрение, а этот, действительно, не простой маршрут в «белом доме» приходилось преодолевать ежедневно. То, что я уже однажды был у него, он, естественно, забыл.
На этот раз у нас была достаточно продолжительная встреча. Предмет ее для меня был и неожиданен и не совеем приятен. Речь шла об Анатолии Борисовиче Семине – заведующем отделением анестезиологии и реанимации нашей больницы, «личном враче» Юлия Борисовича. Действительно, на протяжение многих лет Анатолий Борисович «de facto» был личным врачом Харитона.
Следует отметить, что система медицинского обеспечения лиц такого уровня, как Харитон, другие выдающиеся и заслуженные личности (а их в Арзамасе-16 на ту пору было еще не мало) отсутствовала. Трудно сказать, почему. Была «особая» медицина – 3-е Главное управление при Минздраве СССР, была огромная медсанчасть, целиком и полностью в то время еще подчиняющаяся предприятию – ВНИИЭФ. Была многолетняя история существования и развития этой уникальной системы здравоохранения, исповедующей главную направленность на обеспечение медицинского обслуживания профессионалов атомной отрасли и ее ключевых фигур. Все это я помнил по прежним местам работы в «средмаше». А здесь, несмотря на уникальность и масштабность объекта, этого не было.
Нет, медицинская помощь всегда оказывалась, всегда была готова особая палата в кардиологическом отделении. О VIP-персонах знали все медицинские работники. Но не было Системы!
Об академике Негине заботилась его супруга – Кряжимская Таисия Павловна, терапевт, много лет проработавшая главным терапевтом медсанотдела, кандидат медицинских наук.
Жена другого Главного конструктора – Самвела Григорьевича Кочарянца, тоже была врачом.
У Юлия Борисовича, как и у Вениамина Ароновича Цукермана, Давида Абрамовича Фишмана, был доктор Семин.
И вот сейчас Юлий Борисович рассказал уже слышанную мною ранее историю, как много лет назад Анатолий Борисович испытал на себе изготовленную конструкторами предприятия барокамеру для лечения тяжелобольной дочери В.А. Цукермана. Как организовал в медсанчасти отделение гипербарической оксигенации. В заключение мне было предложено оформить документы на представление доктора Семина к званию «Заслуженный врач РФ».
Это предложение, признаюсь, было воспринято мною без энтузиазма, так как в то сложное время у нас с А.Б. Семиным, являющимся еще и секретарем партийной организации, отношения были не самыми лучшими. Говорили, что до моего назначения Анатолий Борисович был одним из претендентов на должность начальника медсанчасти. Так или иначе, но временами появлялись поводы воспринимать его как «лидера оппозиции», которая, пусть и не очень выраженная, но существовала. И в 1992 году она проявила себя в полную силу в виде, ни много, ни мало, забастовочного комитета, что в те годы в нашей стране было, впрочем, не в новинку.
Тем не менее, все документы на звание были оформлены и направлены «наверх» - в наш Главк. Время шло. Несколько раз Юлий Борисович интересовался продвижением, я звонил начальству, уточнял. В очередной раз сказали, что документы находятся в Минздраве. Прошло уже около полугода. И вот при очередном звонке Харитона и моем докладе, что все находится в Минздраве,  я в первый и, к счастью, в последний раз почувствовал не недовольство, а раздражение и даже возмущение Юлия Борисовича: «Вы что, не можете позвонить Евгению Ивановичу?!». Речь шла о Е.И. Чазове – министре здравоохранения СССР.
После этого он позвонил Чазову сам и через какое-то время  пришли документы о присвоении звания.
А вскоре отмечался и юбилей А.Б. Семина – 50-летие. Банкет проходил в единственном в то время в городе ресторане. Присутствовал «цвет» медсанчасти, друзья Анатолия Борисовича.  Были и Ю.Б. Харитон, и В. А. Цукерман с супругой, другие. Юлий Борисович произнес теплые слова в адрес юбиляра, подчеркнул свои особые чувства к медикам. Отметил с юмором, что и сам имеет отношение к медицине, так как еще в 30-е годы опубликовал в медицинском журнале статью об оптических свойствах глаза.

С А.Б. Семиным в этих воспоминаниях мы еще встретимся не раз. Но сразу скажу о следующем. После того, как я уехал из Сарова, по рабочим или личным делам пришлось посещать этот закрытый город еще не раз. И вот однажды, в саровском фонде медицинского страхования, куда я заехал как коллега (работал в то время в областном фонде), меня встретил Анатолий Борисович. Вскоре после моего отъезда он уволился из медсанчасти и перешел в фонд на должность рядового врача-эксперта. Неожиданно он почти бросился навстречу, крепко обнял и чуть не расцеловал. И все это было, уверен, искренне. Мои взаимные чувства были такими же.
К сожалению, Анатолия Борисовича тоже уже нет с нами.

Конечно, мимолетных встреч с Ю.Б. Харитоном на совещаниях, конференциях, просто случайных встреч было не мало. В частности, Юлий Борисович обедал в Доме ученых. Кафе Дома ученых было весьма популярно и среди медиков, в том числе и по причине отсутствия других объектов общепита.
В первые годы моего пребывания в Арзамасе-16 здесь, в стоящем рядом с Домом ученых коттедже был отдельный зал, где обедали высшие руководители института. Кстати, сразу после прибытия в город, Александр Филиппович Воскобойник – заместитель директора по быту указал и мне на предназначенный для начальника медсанчасти здесь стул. Но я этим не воспользовался, и мое отношение к этому предложению, как оказалось, полностью совпало с мнением Николая Николаевича Низовцева – моего первого заместителя, мудрого человека. Но спецбуфетом в этом коттедже я несколько раз пользовался. Но недолго, так как уже в первые «перестроечные» дни был ликвидирован и буфет, и отдельный обеденный зал.
Но стол для научной элиты все же выделили, в общем зале кафе Дома ученых. Здесь и можно было часто видеть незаметную фигурку Юлия Борисовича, одинокого, как мне показалось, среди своих соратников и учеников.

Однажды, это было в 1989 году, когда отмечался 80-летний юбилей Самвела Григорьевича Кочарянца, мы, группа медиков, попросили юбиляра и Юлия Борисовича сфотографироваться с нами. Настроение у всех было праздничное, что видно и на этой, несомненно, уникальной фотографии.

 
Запомнилась еще одна встреча. Это тоже был, скорее всего, 1989 или 1990 год. Выходной летний день. Позвонила дежурная телефонистка и предупредила, что сейчас ко мне (домой) приедет Харитон. Больше ничего она объяснить не могла. И тут же в окно я увидел, что у подъезда остановилась черная «Волга». Открыв дверь на лестничную площадку, увидел, что по лестнице (квартира находилась на 2-м этаже) стремительно, другого слова не подобрать, придерживаясь в то же время за перила, поднимается Ю.Б. Харитон.  Я пригласил его в комнату, предложил чай, от которого он отказался. Присел в кресло и стал рассказывать, что у него есть очень хороший сотрудник (фамилию я не запомнил), который с семьей попал в дорожно-транспортное происшествие в Мордовии и сейчас вместе с сыном находится в больнице в п. Явас. К Юлию Борисовичу обратились за помощью коллеги пострадавшего.
Дальше он рассказал, что уже звонил в медсанчасть, искал А.П. Ткаченко (Андрей Петрович – мой заместитель, который в тот выходной был  дежурным администратором. Дежурили «на дому»). Не найдя его дома, Юлий Борисович уже съездил в Балыково, где у Ткаченко был садовый участок. «Послушайте, какой же там «шанхай»!», - как-то непосредственно, удивленно воскликнул при этом Харитон. Возможно, ему никогда и не доводилось бывать на таких «дачах».
Через ту же телефонистку я дозвонился до Явасской больницы, поговорил с дежурным врачом, которая уверила, что состояние пострадавших не угрожающее, в больнице имеется все необходимое. Но все же договорились вызвать специалистов из Саранска, по санавиации, куда тоже позвонил, ссылаясь в том числе и на Харитона. Коллеги и в больнице и в Саранске отнеслись к просьбе благожелательно, быстро приняли решение направить нейрохирурга и травматолога, что и было сделано в то же воскресенье. В город пострадавших перевезли через несколько дней. По их отзывам, в Явасе была достаточно хорошая больница, помощь оказана на должном уровне и, уверен, так было бы и без нашего вмешательства.
Но какова реакция Харитона! Раз попросили, значит – его, именно его, помощь необходима. А взялся за дело, так по полной программе, до конца, до результата! Я это понял именно так. И это очень совпадает с многочисленными отзывами о нем, о его отношении к работе, к любому делу, за которое он брался.

Однажды, это было в 1992 или 1993 году,  позвонил А.И. Водопшин и сказал, что Юлий Борисович хочет приехать ко мне. Вскоре они прибыли. Юлий Борисович предупредил о необычности вопроса. Он редактировал какую-то статью американским ученым, которые в начале 90-х годов впервые стали приезжать в Арзамас-16, знакомиться с российскими коллегами, проводить какие-то совместные работы. И вот за эту статью ему передали деньги, которые он хотел бы отдать в медсанчасть. Из внутреннего кармана пиджака Юлий Борисович вынул конверт, сказав, что там 1000 долларов, и передал его мне. И еще он высказал пожелание, чтобы эти деньги были потрачены на реанимационное отделение: «Анатолию Борисовичу нужен компьютер, нужно купить». Я поблагодарил, пригласил главного бухгалтера, чтобы определить порядок оформления этих денег. Сказал, что мы обязательно расскажем об этом прессе, коллективу, на что тут же получил категорический запрет, вернее, просьбу, не афишировать эту ситуацию.
Уже на следующий день Семин А.Б. принес счет на компьютер. Было потрачено что-то около 800 долларов. Потом оказалось, что был куплен самый примитивный компьютер, черно-белый, с малыми возможностями. Остальные деньги были потрачены по просьбе Валентины Федоровны Пономаревой, заместителя по педиатрии, на хозинвентарь для детского отделения. Надо сказать, что тогда государственного финансирования едва хватало на выплату зарплаты сотрудникам.

А эта встреча была точно в 1995 году. Юлий Борисович выезжал на юбилей своей «alma mater» - Ленинградского физтеха. Там, во время выступления, ему стало плохо, были признаки динамического нарушения мозгового кровообращения. Домой он был доставлен тем же Анатолием Борисовичем, срочно командированным в Санкт-Петербург. Через несколько дней, проведенных в больнице, он находился дома. И вот 2 мая, эта дата запомнилась, мы с доктором Семиным пошли навестить его. В доме у Харитона я был впервые. Юлий Борисович лежал на кровати или тахте на первом этаже (спальня его находилась наверху).  В комнате были еще три или четыре человека, которых я не запомнил. Это были его коллеги, но мне они были незнакомы.
Настроение у больного было хорошее, сказал, что чувствует себя вполне удовлетворительно. Анатолий Борисович измерил артериальное давление, пощупал пульс. Неожиданно Юлий Борисович обратился к воспоминаниям: «Да, сегодня 2 мая. А 50 лет назад, тоже 2 мая, мы были в Германии, искали уран…». Правда, воспоминания на этом и закончились. А мы почему-то даже не попытались поддержать разговор, задать вопросы. Скорее всего, потому что в комнате находились другие люди.  Да и представить академика в качестве собеседника мне, всего несколько раз с ним встречавшемуся, да и то только по «производственным» делам, было тогда невозможно. До сих пор об этом сожалею.
Учитывая эпизод нарушения мозгового кровообращения, было решено пригласить консультанта. Главк направил к нам заведующую неврологическим отделением клиники Бобровскую А.Н., которую я хорошо знал по годам учебы в Москве, в клинической ординатуре. Ада Николаевна после осмотра больного сделала однозначное заключение о необходимости его лечения и обследования в клинике. В этот же вечер мы провожали их в Москву. Персональный вагон Харитона, в котором он, кстати, ездил и в Санкт-Петербург, был последним в составе. Юлия Борисовича привезли на «скорой», с капельницей. А.Б. Семин буквально на руках внес его в вагон. Я осмотрелся, все же впервые в таком легендарном вагоне. Маленькая кухонька, в которой уже встречала тетя Клава, небольшая поленница березовых дров у плиты. Дальше - кабинет, спальня. Все обшито деревом. Тесновато. Мне еще тогда припомнился атомный ледокол «Ленин» и сравнение его с более современными – «Арктикой», Сибирью». На «Ленине» тоже было много дерева, помещения какие-то приземистые, и запах истории…, которого не ощущалось на обшитых пластиком современных ледоколах. Так и в этом вагоне.
В тот раз все обошлось. Юлий Борисович подлечился, вернулся к работе. Он даже летал в Соединенные Штаты, надеялся поправить практически полностью угасшее зрение. Но безрадостный прогноз наших окулистов оправдался, американцы тоже не смогли помочь.
Пару раз до моего отъезда из Сарова он еще попадал в наш стационар, я его, естественно, навещал. Во время очередного посещения, в  реанимационном отделении, в ординаторской встретил Анну Борисовну, его сестру. Она была старше брата на два-три года, внешне на него похожа. Даже по нескольким произнесенным словам можно было судить об очень непростом, сильном  характере. Но в основном ее разговор тогда сводился к одному: «Как там Л;сик?» Так она ласково, как в детстве, его называла.
Остается какая-то неловкость, не за себя, за время – малюсенькая палата сразу за постом медсестры, вся «люксовость» которой заключалась в наличии туалета и телефона, застиранное больничное белье, скудная больничная еда.
И в этой казенной обстановке – государственный человек Юлий Борисович Харитон, щупленький, в застегнутой на все пуговицы клетчатой фланелевой рубашке, приветливо повернувшийся к вошедшему своими почти не видящими глазами. Причесанные седины, чистое благородное лицо, породистый нос, толстенные стекла очков, скрывающие пристальный взгляд. Крупные руки поверх одеяла. Кстати, у него было достаточно крепкое, искреннее рукопожатие.
Все восемь лет, на протяжении которых я его видел, внешне он, мне кажется,   совершенно не менялся.
Юлия Борисовича не стало в декабре 1996 г. Узнал об этом из телевизионного сообщения, так как в июне 1996 года я уехал из Сарова. И сейчас в моей памяти он сохраняется живым. У Дома ученых в Сарове установлен бюст академика. Всякий раз, приезжая в город, посещаю это место, с волнением. Образ Ю.Б. Харитона, воплощенный в бронзе, как всегда, скромен и благороден.
Своим рассказом я, возможно, добавлю к портрету великого соотечественника еще несколько штрихов.

               
                Петровский В.С.
                Нижний Новгород, 2010 г.