О двоих

В баре.

- Есть такого  рода мужчины, женщины, которые старше своего возраста выглядят, - говорил мужчина лет пятидесяти своей ровеснице. Он давно не брился, волосы его потрёпаны, одежда опрятна, но стара и потёрта.
- Это ты про алкашей сейчас? – женщина достала из пачки сигарету, закурила. По ним сразу видно, что они пришли вместе, видно по тому, как они сидят (он говорит, сидя вполоборота к ней, она слушает, опёршись локтями на барную стойку, глядя в пепельницу), как разговаривают, она, правда, выглядит несколько аккуратней. 
- Да нет, причём тут алкаши?
- Ну, ты недавно алкаша какого-то рисовал…
- Подожди, не помню… А, - он хлопает себя по колену, - вспомнил! Но я писал не алкоголика, но мужа! У него лицо очень светлое, как будто у него нет возраста, как будто он вечен, будто красота вокруг него вечна, будто так вот стоять можно вечно!
- И? – она скучающе смотрит в пепельницу.
- И ведь можно! – восторженно продолжает он, - можно смотреть и впитывать; познавая каждое движение – не шевелиться!
- Н-да. Да ты и сам тот ещё алкаш. – Женщина смерила своего собеседника суровым взглядом, потом посмотрела на бармена, жестом показала «ещё». Мужчина же продолжал торжественно:
- Всё в этом мире – вечно!
- Вечно-вечно. В твоём-то мире всё вечно, ага. Я-то знаю, да. – Почти про себя, немного в сторону пробормотала она.
- Что ты говоришь, Элла?
- Пойдём, говорю, ангел, домой. Полетал – пора на землю. – И женщина, опрокинув стопку, встала и взяла мужчину под руку. – Пойдём, Мить.
Они уходят, Митя продолжает что-то восторженно говорить и вскидывает руку в местах восклицаний. Бармен потирает стойку, улыбается, глядя им вслед. Они уже в дверном проёме. Она теперь улыбается, разглядев после темени бара, солнце. Он же хмурится – в глаза ударило.

Бармен осматривает помещение своего бара, тёмное, сырое. Любовно оглядывает полки с бутылками. Улыбка сползает с его лица. Он достаёт тетрадь, что-то записывает.
Бармен смотрит перед собой, произнося текст:
- Девять часов утра, я ещё не спал. Я хотел спать, но закинулся парой колёс и готово. Опять приходили Элла с Митей. Опять сидели всю ночь и о чём-то бубнили. Митя напоминает того старика, с каждым днём, с каждым месяцем он всё больше напоминает того старика. И мелодией своего певучего голоса, и своими байками, и интонациями, и этими возвышенными разговорами.  Элла всё больше сердится и пьёт. Но, когда глядит на него, улыбается. Почему улыбается? Впрочем, и Митяй пить не промах. Боже, я ведь всё про них знаю. Хотите, расскажу?

Бармен наливает себе стопку виски, продолжает:
- Это так, для успокоения души, бальзам для сердца моего. Тьфу, понабрался поэтизмов от этого. Его жена бросила пять лет назад, просто ушла из дому и всё. С тех пор у него всё пошло кувырком. С работы быстро вылетел. А всё почему? Правильно, наш милый бар всему виной. Потом, спустя некоторое время, прибился к Элле. Она же в него давно, ещё с института, была влюблена. И ничего, что у неё дети. А чего, собственно дети? Дети уже выросли, они примерно моего возраста, дети теперь разъехались – один из её близнецов укатил в Азию, другой – в Европу. Я с ними учился. Я их знаю. И вот теперь, бывшая для меня когда-то тётей Элей, она для меня Элла, мой клиент. А для Мити – Элечка, но это в редких случаях. Он сейчас всё равно, что помешанный. Его бывшая родила недавно, так он прибежал радостный, чуть ли не плачет, кричит: «Родила! Родила!». Думает, что от него. А какой там. И ходит счастливый, думает, что отец. Элла сердится. Хотя ей бы порадоваться наоборот, ведь он счастлив.

Бармен занимается посудой и продолжает:
- Пойдём домой, она сказала, ангел. Вот. – Бармен торжествующе поднимает вверх указательный палец, - она его ангелом нарекла. Ясно, что близнецы с ней не общаются, до неё не достучишься. Это же полоумные люди. Она, бывает, одна погрустит, а потом – бац! И вдруг «ангел»! Вот даёт, а? Ну точно, чокнулись оба! До утра тут все ночи просиживают.
Бармен выпивает, наливает ещё виски, доливает туда колы, продолжает:
- У них у обоих семьи такие. Элла всю жизнь жила детьми, заботилась о них, как могла, но близнецы от такой заботы сбежали только. Такая она, забота у неё. Но о ком-то ей заботиться надо. Вот, подобрала спивающегося Митю. А он и рад, женой её называет. О боги! За что вы меня покарали, за что принуждён наблюдать я, как падают люди, как падают в эту пещеру, где сижу я один, мрачен и страшен, дарю этим людям по зелью, я становлюсь Полифемом, как мне иногда чудится. - Бармен берёт с полки бутылку, обращается теперь к ней. - Ну что, Вильям, выпьем? – выпивает прямо из горла, потом продолжает протирать стойку, уже и без того блестящую.
Через некоторое время он курит, устало опускается на табурет. Постепенно голова его опускается ниже и ниже. Через какое-то время он недвижим – локти на стойке, одна рука подпирает голову, в другой руке дымится сигарета, повисшая над пепельницей и дотлевшая уже почти до фильтра, - он спит.