Жанат Баймухаметов. Поэтическое мышление Макатаева

Жанат БАЙМУХАМЕТОВ


Экспрессионизм и «поэтическое мышление» Мукагали Макатаева

Выход на теоретическую авансцену философского постмодернизма был связан с обращением к весьма значимому для интеллектуальных кругов Запада феномену, лежащему на стыке литературы, критики, философии, лингвистики и культурологии, — феномену "поэтического языка" или "поэтического мышления", в оформлении которого важную роль сыграли философско-эстетические представления восточного происхождения, в первую очередь дзэн буддизма и даосизма.
Как же сложилась эта модель "поэтического" мышления, вполне естественная для художественного творчества, но, на первый взгляд, трудно объяснимая в своем философско-литературоведческом варианте? Она сформировалась под несомненным влиянием философско - эстетических представлений Востока, что разумеется, не предполагает ни автоматического заимствования, ни схематического копирования чужих традиций во всей их целостности.
Cовременный антитрадиционализм постмодернистского сознания своими корнями уходит в эпоху ломки естественно-научных представлений рубежа XIX-XX вв., когда был существенно подорван авторитет как позитивистского научного знания, так и рационалистически обоснованных ценностей буржуазной культуры. Со временем это ощущение кризиса ценностей и трансформировалось в неприятие всей традиции западноевропейского рационализма — традиции, ведущей свое происхождение от Аристотеля, римской логики, средневековой схоластики и получившей свое окончательное воплощение в картезианстве.
Наиболее значительную роль в формировании основ постмодернистского мышления сыграл М. Хайдеггер. По мере того как Хайдеггер все более отходил от традиционного стиля западной классической мысли, открывая для себя то, что впоследствии будет названо "слепотой проницательности", он все более приближался к "классике" Востока. Апеллируя к восточной традиции, Хайдеггер характеризует её стиль как поэтическое мышление и воспринимает её как наиболее эффективный способ понимания "пути" к бытию: «Поэзия и мышление являются способом cказывания». Хайдеггер под влиянием восточной философской традиции создал ту модель "поэтического мышления", которая стала доминирующим признаком постмодернистского сознания.
В содержательном плане поэтическое мышление предполагает радикальный отказ от жесткого рационализма, не только допускающий, но и предполагающий внерациональные (интуитивные, образные и т.п.) мыслительные процедуры; в плане формальном — опору на такое построение вербальной объективации мысли, которая предполагала бы наличие своего рода свободного пространства движения мышления, что выступает условием возможности внерационального схватывания того, что в рациональном усилии уловлено быть не может.
В конститутивной своей проекции поэтическое мышление генетически восходит к идее "трагического познания" Ницше. В экспрессионизме же, как целом комплексе течений и направлений европейской словесности начала XX века, включенных в общие тенденции модернизма, поэтическое мышление обретает статус регулятивного принципа познания и творчества.
Термин "экспрессионизм" впервые по отношению к культурной ситуации в Германии и Австрии употребил ровно 100 лет назад в 1911 году Курт Хиллер, немецкий литературный критик и общественный деятель. Основоположник  экспрессионизма в литературе австрийский поэт Георг Тракль в 1912 году пишет, что рациональный разум уничтожил западную цивилизацию и стремится уничтожить все остальные. В отличие от современных ему художников и поэтов Тракль не верил в оздоровляющее влияние экзотических искусств и мировоззрений на западную культуру, считая, что «западный рационализм разжует и выплюнет гвинейских идолов точно так же, как готические соборы». Поэтому для Тракля поэзия – это постоянное блуждание в поисках «абсолютной метафоры», а поэт – это путник, стремящийся достичь вселенской гармонии в языке как «Доме бытия». Именно об этом идет речь в следующем глубоком стихотворении Тракля:

Ein Winterabend

Wenn der Schnee ans Fenster fullt,
Lang die Abendglocke lautet,
Vielen ist der Tisch bereitet
Und das  Haus ist wohlbestellt.

Mancher auf der Wanderschaft
Kommt ans Tor auf dunklen Pfaden.
Golden bl;ht der Baum der Gnaden
Aus der Erde kuhlem Saft.

Wanderer tritt still herein;
Schmerz versteinerte die Schwelle.
Da erglanzt in reiner Helle
Auf dem Tische Brot und Wein.

В моём переводе это стихотворение звучит так:

Зимний вечер

Снег кружится за окном,
Звон доносится далёкий,
Многих стол собрал широкий,
Так уютен нынче дом.

Некто, странствуя, бредёт
К воротам по тропке мглистой.
Сок земли вбирая чистый,
Древо милости цветёт.

Путник входит, будто в склеп;
Камнем боль живёт в пороге.
Засияли здесь в чертоге
На столе вино и хлеб.

Экспрессионизм не выстраивает двух параллельных миров – "видимого" и "глубинного", а рассматривает бытие как нерасчленимое единство внешнего и сущностного, случайного и закономерного. Действительность для экспрессиониста – воплощенный парадокс, она загадочна, ибо таит в себе, а не зеркально отражает некий "высший" смысл. Сущность бытия проявляется через банальные атрибуты повседневности. Экспрессионист заставляет работать свои произведения по принципу синхрофазатрона – разгоняет материю тривиальной действительности, чтобы высвободить дремлющую под ее оболочкой "внутриядерную" энергию.
Относительная стабильность воспринималась экспрессионистами как бессмысленное существование. Они подвергали критике не конкретные условия или явления, а неподвижность, непродуктивность мысли и действия вообще. Многие изображали свои страдания и тоску по более совершенному миру. И отчужденность от своей эпохи стала "кризисом существования", приводила к саморефлексии. Конфликт "отцов и детей", изоляция, одиночество, проблема поиска своего "я", конфликт между энтузиазмом и пассивностью стали наиболее предпочитаемыми темами экспрессионистов. Духовный застой экспрессионисты воспринимали как кризис интеллигенции - художников, поэтов. По их мнению, дух и искусство должны изменить действительность.
Такую грандиозную задачу поставил перед собой и великий казахский поэт Мукагали Макатаев. Экспрессионизм и поэзия Макатаева осмысляются мной не столько в терминах прямого или косвенного заимствования, сколько в терминах типологического родства. Мощная экспрессивная энергия поэтического мышления Макатаева  дала мне толчок к тому, чтобы осмыслить поэтический опыт Макатаева и представить его на русском языке, языке международного общения, языке диалога культур. Так произошла моя встреча с поэтом-мыслителем.
С каждым последующим стихотворением, за чтение и перевод которого я ежедневно брался, по ходу осваивая богатство казахского языка, во мне начала властно и решительно утверждаться та Фигура, которая вынуждает ее учитывать, понуждает действовать и обдумывать свои действия. Иными словами, Макатаев превратился в концептуального персонажа – в Гору, способную стать Другом тому, кто на нее отважится подняться.
Своими строками Макатаев потряс меня мощью своей экспрессивной, выразительной речи, как в своё время меня потрясли «австрийские Альпы» поэзии, –  Райнер Мария Рильке и Георг Тракль. Вот как, например, мелодично и в то же время с особой выразительностью звучат финальные строки стихотворения Мукагали «Сокпак» [«Тропинка»]:

[«В степи дорог так много, ям у придорожья,
В горах не заблудись, сынок, будь осторожен», -
По тропке проводив меня, сказала мать,
Дороги – что морщины на иссохшей коже.

Хожу по этой тропке падая, вставая,
Ищу дорогу, вновь ищу не уставая.
В местах чудесных, ярких много так дорог,
Споткнувшись, падаю, и  страстно вновь шагаю.]
(Перевод мой – Ж.Б).

Поэзию Макатаева необходимо рассматривать как мыслящую поэзию, поэзию философскую. И теперь, когда переведена добрая сотня его стихотворений и одна поэма, моя встреча с Макатаевым состоялась. Именно как о событии счастливой встречи в отношении  моих переводов говорит в своей рецензии Берик Жылкыбаев, известный казахстанский профессор русской филологии.
И когда я размышляю над тем, что же в итоге позволило ей осуществиться, когда имя Макатаева превратилось для меня в имя Друга, то я прихожу к выводу, что решающую роль тут сыграла вера в то, что поэзия Макатаева с ее исконно народными сюжетами из повседневной жизни казахов, вера в его стиль, интонацию, способна вывести к таким бытийным ландшафтам, которые наш технотронный «скудный век» вместе со всеми нами предал забвению.
Харизма Макатаева - в его трезвом обаянии, дающим ему возможность быть привязанным к миру казахской природы с ее горными вершинами и бескрайними степями, к населяющим ее людям, при искусном умении держать их на расстоянии для того, чтобы одухотворить их в своей «мыслящей поэзии».
Поэтому встреча с поэзией Мукагали оказалась для меня как для поэта-переводчика неизбежной. Эта неизбежность подстёгивалась многими обстоятельствами, и прежде всего тем, что, во-первых, опубликованные некогда, ещё в советские времена, переводы на русский язык поэтических творений Макатаева отличаются своей отдалённостью «от духа и буквы» оригинального текста. Во-вторых, несмотря на всенародную любовь к поэзии Макатаева, о ней, по крайней мере,   русскоязычное население Республики Казахстан имеет довольно скудное представление из-за недостаточно выверенной, этнически законсервированной культурной политики в отношении популяризации творчества поистине выдающихся казахских поэтов. Все эти социальные феномены проистекают из крепнущего нигилизма, «забвения истины бытия», о котором вещали Абай, Мукагали и многие другие подлинные творцы казахской культуры. Разве мы все не почувствовали бы стыд, если бы они чудесным образом вдруг появились бы на чествовании их юбилеев?
К 9 февраля 2011года, к 80-летнему юбилею Мукагали Макатаева  я начал готовиться ещё с весны прошлого года. Тогда я поставил перед собой цель перевести добрую сотню его стихотворений и блестящую поэму «Моцарт. Реквием», представляющую собой исповедь её автора и его духовное завещание.
К сегодняшнему дню в намеченном объёме я готов представить к публикации переводы на русский язык избранные произведения Мукагали с целью донести живое поэтическое слово Мукагали до русскоязычного читателя.
Многолетний опыт перевода на русский язык западноевропейской поэзии, а также опыт философской герменевтики – науки и искусства истолкования текстов культуры, позволил мне войти в поэтический мир Макатаева, услышать казахскую речь человеческого бытия и по возможности адекватно передать её на русском языке, пытаясь при этом бережно сохранить смысл поэтических выражений поэта, а также особенности формообразующих элементов казахского стихосложения.
Вот как, например, звучит следующий показательный фрагмент одного стихотворения Макатаева, в котором присутствует философский пафос  бытийного вопрошания:

Путь жизни  короток, ей меру бы найти…
Природа, эй!
               Ты Бытие мне посвяти!
Мне почему не жить тысячелетья,
И черным вороном по жизни не пройти!?

Для поэзии Макатаева характерен принцип субъективной интерпретации реальности, тяготение к обострённой экстатической эмоциональности. В центре художественного мира Макатаева - сердце поэта, ландшафт его потрясённой души. Уникальность поэтических произведений М.Макатаева состоит в том, что они, будучи произведенными на плодородной почве казахского языка, являются аккумуляторами тех тонких смыслов и значений, которые раскрывают сущность не только казахской поэзии, но и поэзии как таковой.
Даже владея индивидуальным авторским кодом поэта на фоне общего эстетического сценария, переводчик поставлен перед сложнейшей задачей, решение которой выходит из сферы риторики, стилистики, теории и практики перевода и требует обращения к мышлению, познанию, сознанию, к специфическим концептуальным системам.
Как известно, суть всякого художественного перевода состоит в том, чтобы возникнув, раствориться во властной стихии текста оригинала. Предприняв попытку перевода «духа» и «буквы» поэзии М.Макатаева с казахского языка на русский, с самого начала этого сложного,  но увлекательного предприятия, я решил придерживаться данной стратегии перевода также трудновыполнимой, как и многообещающей с позиции приближения к языку оригинального текста. Своими художественными переводами поэтических творений Макатаева я пытался предоставить русскоязычному читателю возможность почувствовать третью рифму казахского стиха, вкус текста Макатаева, высказать на русском языке почти то же самое, что было сказано на языке оригинала.
Поэзия Макатаева – мыслящая поэзия. Она мыслит такими идеограммами и философскими концептами как «гора» (тау), «степь» (дала), «гроза» (найзагай), «птица» (кус), «предки» (ата-бабалар), «честь» (ар), «мечта» (арман), «истина» (акикат) и др.
Метафоры в данном поэтическом примере не только формируют представления об объекте, сколько предопределяют способ и стиль мышления о нём. Совершенно очевидно, что в  метафорах, используемых Макатаевым, кроется ключ к пониманию основ  повседневного быта и мира казахов, который тяготеет в своем лирическом и жанровом многообразии к эпическому, метафизическому измерению человеческого бытия. Владение
поэтическим языком у Макатаева исходит из его духовной автономности, раскрывая тем самым перед читателем своё откровение и прозрение. «Поэт мыслит о том моменте, который определяется вспышкой бытия…» - это высказывание Хайдеггера вполне применимо и к «мыслящей поэзии» Макатаева.
У Макатаева Бытие-в-мире предстаёт в качестве тынышты; как его фундаментальное свойство, как тишина, безмолвие, молчание, скрытое, тайное, Другое мира, «океаническое чувство жизни». Речь здесь идёт о том покое, в котором пребывают небо и земля, смертное и божественное.
  Поэзия Макатаева – это одна из уникальных разновидностей  «духовных упражнений», практика приближения к сфере абсолютно Иного, Великого. Поэтическое мышление Мукагали Макатаева обнаруживает вовлеченность мельчайшего в Великое, грандиозную взаимосвязь с миром в его потаённой открытости к Истине бытия.
Почти каждое стихотворение Макатаева можно довольно чётко разделить на экспозицию (весьма краткую) – разработку – развязку. Ощущение структуры у Макатаева имеет глубоко продуманный характер. Чтобы по достоинству оценить стихи Макатаева нет необходимости в специальной философской подготовке. Однако его поэзия имеет философский обертон. В его стихах запечатлено время, в которое он жил – советская эпоха. И всё же советским поэтом назвать его трудно, поскольку его поэтическая речь постоянно ускользает от реальной хронологии, стремясь через экзистенциальную правду раскрыть перед читателем номадическую страсть к бесконечному, к жажде Истины бытия.
Поэтический язык Макатаева, отличается словами и образами, которые, несмотря на то, что нам они давно известны, распускаются как цветы, и кажется, что от них проистекает нетронутое сияние, цвето-музыка. Основная трудность для меня, как для переводчика поэзии Макатаева,  заключалась не только в том, чтобы приспособить русскую силлабо-тоническую метрику к изысканным формам казахского стихосложения с его особенностями чередования слогов и рифм, но  и в том, чтобы сохранить живую тональность поэтических выражений, учитывая при этом их концептуальный план, за которым  сокрыт опыт поэтического самоосмысления.
Макатаев, как настоящий поэт, создаёт своим творчеством миф. Он размывает свою социальную личину в иррациональной плазме мифа, где наша сущность соединяется наконец в гармониях и дисгармониях гигантской архитектоники с чем-то или кем-то, превышающим все повседневные смыслы, внятные нам в нашем бытовом одноплоскостном сомнамбулизме. Потому-то так наивны попытки постигать стихи Макатаева сквозь призму его “биографических страданий”. Поэтическое мышление М.Макатаева   - это выражение судьбы человеческого бытия, и каждое его поэтическое высказывание призывает читателя продумать то, что осталось не произнесенным автором, призывает его к со-мыслию и со-творчеству.

Развитие казахского языка народу Казахстана необходимо не только для освоения казахской традиции, но и для того, чтобы посредством подвижной ментальности казахского народа, заложенной в его языке, трансформировать наше современное догматическое сознание, доставшееся в наследство от советской идеологии. Мукагали Макатаев, явив миру перспективу «поэтического мышления», горизонт Истины бытия, предоставляет его читателям неисчерпаемые возможности жить и творить дальше.

Наш Дорогой Мукагали,
Свою ты Музу призови,
И нам в Поэме расскажи
О Жизни, Смерти и Любви.


Рецензии