Скромный

             
                Поэма            
    
              Владиславу Бронзовичу – сокурснику, другу, товарищу.

Если б в мире этом
                было солнышко,
Не ищи,
               не верь своим глазам,
Это я сварил сегодня щи –
Не свищи
                ушла сегодня жёнушка –
Весь  сварившись
                Я сварил всё Сам.
Щи и щавель –
                солнце капель,
Щи в тарелке
                блёстками блесны
Превратились в лучики и стрелки
В батарейки
                солнца и весны.
К чаю я подам
                себе печенье,
Формы ложек
                радуют мне глаз
В них овал похож на форму ножек
Кожей
            ощущаю их атлас,
Снова изучаю я
                черченье.
Щи и щавель
                солнце капель
Съем теперь ботанику
                и всю
Пусть микробы делают там панику –
Аньку
           не целую я ко сну,
Нет, теперь на новом я этапе
В ложечке
                вращаются мирки –
Там амёбы, туфельки как розочки,
Бегают на ножечках
                шнурки,
Целый мир в огромной моей лапе
Биллион молекул –
                на, взгляни!
И никаким набором точных лекал
Веком ли
                измерены они?!
Мы наверно лучше знаем цапель,
Крошечное –
                фокус из игры,
Я, познавший физику немножечко,
В ложечке
                держу свои миры.
Может, там сегодня моден штапель,
А асфальты
                стелят из пальто,
Ходят там и женщины без фальши
Ну и там же
                кажется тепло,
Что там, в заатомном или дальше –
Жалко – не бывал ведь там нигде –
Но под бездной
                знаний и пустот,
В тёплой моей ложечке железной
Мир безвредный,
                падая в мой рот,
И кричит и молит о возмездьи.
Цепи гор их
                сдвинулися грубо
 Океаны – заплескались в ложке,
Что несётся вдаль и неустанно
Странно
                опрокидывается в губы.
Опрокидываются
                мелкие сошки,
Короли, президенты
                и прочая шваль,
А не сдавшие логику злые студенты
Пользуясь моментом,
                минуя шквал
Находят доцента
                и требуют, чтоб он принимал.
Попы и кретины
                Кричат о конце,
И реки смывают плотины,
И меркнут светила
                И в божьем лице
                (А это моё лицо)
 Все ищут спасенья,
Плач виснет свинцом,               
На губах, исполненных лени,
Мечтающих о дурном,
И – толпы встают на колени,
И вверх тормашками –
                ложка вверх дном,
Дворцы и хижины сжимаются в кашку,
Язык промокашкой
                для слёз и крови
Вселенной моей,
                обращённой во прах,
И съел я державшихся только плетей,
И тех,
                кто горел на кострах.
И по какой из таких лотерей
Самый жестокий постиг меня страх.
 Что если мир мой,
                такой преогромный,
В ложечке чьей-то вращается сам?
Сжалися губки логикой флейты
В-лейкою
                фирмы «гам-гам».
Стали вдруг мысли липки и клейки,
Змейки
             наполнили чувства вигвам.
И вот меня
                на третьей уже ложке
Пронзает страх отчаянного дня
И, опьяня
                своею неотложкой,
В Ложки иль ложки хочет он меня.

Скажи, пожалуй, ложки иль Ложки,
Построй гараж
И заново строй дачу,
Недаром говорили мужики,
Что с ней не раз –
Не раз ещё поплачу.

На что же я надеялся? На славу?,
Хватал наряды слева я и справа,
И босиком я ездил на машине –
На лапти не хватало,
                а пешком
Ходить Анюте издавна претило.
И в люди
                выбивался я ползком,
И удивлялся, выползя в безлюдье,
 И женских грудей
                светлым молоком
Вскормили мне наследника и сына.
И босиком
                я ездил на машине,
И в люди выбивался я ползком,
И где-то там, вблизи самой вершины,
Я понял, что я с нею незнаком.
Она ушла, как принято, молчком,
Она ушла
                к весёлому артисту,
Что не успел как будто бы устать,
О, если был бы весел я и смел,
Тем, кем хотел…
                Но этим мне не стать!
И всё-таки я стану тем арфистом,
Что обращает время жизни вспять.
Ручью
            приятно  быть реки безмерней,
И завтра я не в отпуск покачу,
Мне по плечу
                Создание варенья –
И третью ложку щей я проглочу.
      
Мне мнится мир
                В тарелке, понарошку,
И великан – бесчувственный вампир,
Свой предвкушая пир,
                огромной ложкой
Уже черпнул вселенную задир.

Бледнея,
              по ноль – девять я звоню,
Пусть справки наведут о том злодее,
Идею
            загубили на корню,
И молвит в трубку девочка: «Балдею!».

И как еда,
                как жертва злобных ртов,
Не мог быть равнодушным как всегда,
Когда беда
                пучины катастроф
Слепому человечеству грозила
Я первый
                написал сто тысяч строф,
Которые убьют того верзилу.
О, звёзды
                переваренных вселенных,
Хотелось мне пока ещё не поздно,
Найти резонный
                способ избавленья,
Когда ж вбежал печатать я творенье,
Сказали мне, что это преступленье.
То было утро раннее,
                морозно,
И вдруг – огонь,  сместился контур зданий,
И камни
              Полетели ветром грозным,
И закричал я с мукою и бранью
На грани
                перехода в никуда:
«Проклятье нам, пигмеям, поздно!
 Пропали мы и сгинем без следа!»
И все,
             соображающие розно,
Кричали одинаковое «Да!».

Был рядом край
                огромной чьей-то ложки,
Скорей, душа, поминки мне сыграй!
Но вот – ура!
                Я жалкой липкой крошкой
       Уже перевалился через край.
И, падая, проплыл мимо светил
Моей полуразрушенной Пельменной,
Я видел, как планеты кто-то кушал
И ужас,
             овладевший всей Вселенной.

Выброшенный
                с горсточкой мокриц,
 По чужому миру шёл непрошеный            
  Дёшево
               отделавшийся принц.
Надо ж, насекомые живые,
Их убив ударом каблука,
Здесь стерильность сделал я впервые,
И встречали, словно земляка,
Девушки, не знавшие печали,
И качали
                парни на руках.
Да, вокруг
                чужие были толпы
Целых шесть конечностей и рук.
И паук,
              тяжёлый, как надолба,
Был готов проверить на испуг.
И на луг
              взрывающейся колбой,
Я швырнул последний свой сонет –
Вот что уцелело от планет,
Солнечной системы и галактики,
Пирамид  Хеопса, глупых мопсов,
От винтовочного патрона,
От крылатых ракет,
От народов, властителей, тронов
Остался один бестолковый сонет.
ОПУБЛИКОВАТЬ!
                Закричали не люди,
Ещё не поняв языка,
И мне заявили
                поставлено будет
Сто бюстов моих (на пока!).
И культ моего стиштворенья
Незыблем теперь на века –
Ведь в нём
                Той Вселенной паренье,
И знал о своём я везеньи,
И всем раздавал интервью,
И мне приносились моленья,
Я дев, шестируких, люблю.

Но всё же схватил я заразу,
Наверно, меня обварили немножко,
И умер я быстро и сразу,
Как мрут у нас мошки и кошки,
Да умер я там, на планете огромной,
А в остатке письма  – в том, что в куртке моей,
Ты писала: «О, милый и Скромный!»,
Потому и великий пришелец людей,
Явившись в своей безусловности,
(как они там единогласно решили)
Умер в припадке скромности!!!